Александр Александрович Зимин и его книга "Опричнина Ивана Грозного"

Александр Александрович Зимин и его книга "Опричнина Ивана Грозного"

Первое издание этой книги увидело свет в 1964 г., когда советская историческая наука делала первые шаги к освобождению от тяготевшего над ней идеологического гнета, обязывавшего к униформизму мышления. Тогда же делались попытки отойти от непременной в конце 30-х — первой половине 50-х годов идеализации Ивана Грозного и его любимого детища опричнины, так восхищавшей «вождя и учителя народов СССР», который ориентировался на пример Грозного[1].

Александр Александрович Зимин (22.11.1920-25.11.1980)[2] создавал эту книгу так, как жил и работал в начале 60-х годов — страстно и увлеченно. «Опричнину, — вспоминал он позднее, — я писал на одном дыхании. Целиком. Сполна (вероятно, в полгода)». Он боялся не успеть издать ее в то краткое время полуосвобождения от прежних сталинистских догм, которое было названо «оттепелью». И он, как и все историки, творившие в 40-50-е годы, испытал на себе тлетворное влияние догм. «Ослиная шкура прилипает к телу, и отдирать ее приходится с кровью», — признавался он значительно позднее[3]. Однако ему это делать было тем легче, что вся его жизнь и творчество были пронизаны духовной свободой[4].

База для исследования об опричнине уже существовала. Еще для «Очерков истории СССР» в начале 50-х годов он дорабатывал текст П. А. Садикова, написанный до Великой Отечественной войны[5]. А после этого прошло много лет работы в архивах, много лет напряженных исканий истины — разгадки этого странного и, по мнению, одних бессмысленного, по мнению других, — чрезвычайно плодотворного государственного переустройства страны — обнародованных в серии его собственных[6] и чужих[7] публикаций. В статьях об истории государственного аппарата, составе Земского собора 1566 г. или об отдельных личностях, например, таком выдающемся деятеле, как Филипп Колычев, Зимин, ученик С.В. Бахрушина, а соответственно и «внук» В.О. Ключевского, показал себя их достойным преемником. Он унаследовал от них то уважение и интерес к человеческой личности, которые были присущи литературе и исторической науке XIX в. Вслед за В.О. Ключевским, глубоким и проницательным психологом, горький скептицизм которого скрывал трепетную любовь не просто ко всему человечеству, но и конкретным людям, жадное и пристальное внимание к каждому из них — царю и его последнему холопу, боярину и приказному дьяку, и С.В. Бахрушиным, которому принадлежит целая галерея блистательных и проникновенных характеристик русских исторических деятелей, A.A. Зимин с живым сочувствием и вдумчивостью относился к каждому герою своих сочинений.

За три года до издания «Опричнины» увидела свет первая из будущей шеститомной серии книг[8] — «Реформы Ивана Грозного». В ней, как и в «Опричнине», автор реализовал свое представление о том, что позднее назвал «прагматическим подходом»[9], который предполагает комплексное изучение источников (в данном случае это оказались летописи, акты, писцовые, среди них и неопубликованные ярославская и рузская, разрядные, вкладные и др. книги) и «повествовательность»[10] (изложение материала в хронологической последовательности), свойственную трудам великих предшественников A.A. Зимина — Карамзина, Соловьева и Ключевского. Так же написано и исследование об опричнине. Автор впервые в советской историографии последовательно излагает события опричного времени, ход войн и дипломатических переговоров, заседаний Боярской думы и Земского собора 1566 г., действия палачей и мучения жертв. Но дело не только в этом. Главная особенность этого исследования — в его универсальности. Полноте источниковой базы и разностороннему анализу источников соответствует и интерес историка ко всем сторонам жизни Руси эпохи опричнины[11]. Впервые в советской науке полноправными членами историографического процесса, а не только объектами критики с «марксистско-ленинских позиций» выступили зарубежные коллеги, в том числе и русские эмигранты. Их подход, явно отличавшийся от советского и дореволюционного русского, позволял увидеть в опричнине те грани, которые ускользали от взгляда, направленного лишь в одну сторону.

Концепция опричнины, ее корни и характер определены A.A. Зиминым гораздо точнее, чем его предшественниками. Несмотря на глубокое уважение к В.О. Ключевскому[12] и С.Б. Веселовскому[13], которых он ставил чрезвычайно высоко и искренне почитал, он отказался от их идеи о бессмысленности опричнины. Не присоединился он и ко взгляду С.Ф. Платонова о целесообразности и прогрессивности опричнины для развития русской государственности, поддержанному впоследствии в советской исторической науке[14]. Отказался он и от теории советской историографии о борьбе боярства и дворянства.

«В этой книге впервые было изложено мое понимание XVI столетия. XVI столетие — не борьба дворян и бояр, а борьба с уделами (завершение ее)»[15]. A.A. Зимин видел остатки феодальной раздробленности в существовании удела Владимира Андреевича Старицкого, независимом положении церкви и Великого Новгорода. Автор совершенно прав в том, что опричнина была направлена против последнего удельного князя, единственного реального, по понятиям того времени претендента на власть в государстве, что и обнаружилось во время так называемого «боярского мятежа 1553 г. Именно он, храбрый воин, но беспомощный политик, после отставки А.Ф. Адашева оказался «орудием» в руках части боярства, не согласного с внешнеполитическим курсом царя. Традиционное положение церкви, огромного социально-политического организма, сохранявшего свою экономическую и административную обособленность, также было препятствием на пути централизации страны. В период опричнины шла борьба за включение церкви в государственный аппарат, за полное подчинение ее государству. И третья сила — Великий Новгород, присоединенный в результате военных и «мирных» походов Ивана III в 70-80-е годы XV в., он постоянно оставался источником беспокойства центральной власти. А. А. Зимин справедливо подчеркивает роль поддержки, оказанной новгородцами отцу кн. Владимира — Андрею Старицкому в 1537 г.

Правда, такая концепция опричнины не вполне объясняет всех причин ее введения[16] (кстати, в книге вообще нет раздела о предпосылках опричнины, автор просто отсылает к своему же предшествующему монографическому исследованию). Зато очень хорошо представлены ее последствия: в результате опричнины было уничтожено последнее удельное княжество, нанесен сокрушительный удар традициям независимости Новгорода, усилено подчинение церкви государству

Одно из центральных мест в книге занимает глава о Земском соборе 1566 г., который A.A. Зимин характеризовал как сословно- представительное учреждение. Этот вывод дополняется его же наблюдением о том, что феодальная аристократия в годы опричнины в целом не пострадала, а Боярская дума сохранила свое положение. Это утверждение приобретает особое значение в связи с господством в советской науке унаследованного от С.Ф. Платонова взгляда, будто ни Боярская дума, ни другие сословные учреждения не играли серьезной роли во внутриполитической жизни страны. Предлагалось даже заменить термин «сословно-представительная монархия» применительно к XVI столетию термином «сословная монархия»[17]. A.A. Зимин же поддержал точку зрения С.В. Юшкова и М.Н. Тихомирова на Земский собор 1566 г. Скрупулезно и внимательно исследуя состав его участников, A.A. Зимин показал, что на соборе господствовала верхняя прослойка дворянства, разделенного на «статьи». Присутствовали также и представители духовенства (впрочем, лишь треть тех иерархов, которые были на соборе 1580 г.), и привилегированное купечество. В отличие от В.Б. Кобрина A.A. Зимин пришел к выводу, что в работе собора вопреки его более позднему названию XIX в. участвовали и опричники. Сведения о персональном составе участников собора отражали, по A.A. Зимину, территориальную структуру двора. Подчеркивал он то, что на повестке дня собора стоял насущнейший вопрос, который возник в связи с русско-литовскими переговорами, — о продолжении или прекращении Ливонской войны.

Черно-белое изображение опричнины (в апологетической научно-пропагандистской литературе 30-40-х годов черная краска предназначалась для противников царя, а белая — исключительно для Ивана Грозного), оказавшее влияние и на исследования П. А. Садикова и И.И. Полосина, в работе А. А. Зимина сменилось более красочным. Исчезло понятие «врагов» и «изменников», на которых ополчался царь. А. А. Зимин показал, что наряду с казнями за служебные провинности или поражения, в частности, при Улле, царь расправлялся таким же образом и за вымышленные измены (например, Великого Новгорода).

Есть в книге спорные и нерешенные проблемы, местами видны следы воздействия предшествующей историографии. Так, в монографии 1964 г. непонятно, почему, сохранено понятие централизованного государства (впрочем, используемого и до сих пор), хотя применительно к первой половине XVI в. сам A.A. Зимин, в качестве соредактора 1-го тома «Истории СССР с древнейших времен» упразднил этот термин в пользу «единого»[18]. Мысль об отсутствии принципа обязательности представительства на Земском соборе 1566 г. (поскольку некоторых групп городового дворянства там не было) противоречит другой — об экстренности созыва собора, в результате чего и мог быть нарушен вышеуказанный принцип. Несколько непоследователен автор и в трактовке причин опал и казней. Из заключения книги можно сделать вывод, что речь шла исключительно об «истреблении действительных врагов», хотя это противоречит приводимым им самим фактам и, разумеется, действительности. Нет объяснения, как, впрочем, и у его предшественников, причин казни приказных деятелей во время великой бойни в июле 1570 г. на Поганой луже в Москве.

Несмотря на это, исследование A.A. Зимина — значительный этап в изучении этого мрачнейшего, периода правления Грозного. Впервые на материалах, современных опричнине, уточнена ее территория. Восстановлены биографии опричников и приближенных к царю ведущих опричных деятелей. A.A. Зимин показал и судьбы боярско-княжеской вотчины, уступавшей свои позиции поместью. Благодаря систематическому использованию писцовых книг и актового материала разрушительные последствия опричнины предстают перед читателем с удручающе-убедительной достоверностью. Что же касается управления, то здесь A.A. Зимин продолжил наблюдения П.А. Садикова и пришел к выводу, что в опричнине воспроизводилась стандартная для того времени структура, иногда возрождающая более архаичную. Поэтому в своей книге A.A. Зимин невольно продемонстрировал бесплодность поисков государственной целесообразности этого политического эксперимента.

Современники восприняли исследование A.A. Зимина об опричнине как огромный шаг вперед, прежде всего в освобождении мысли историка от идеологических догм. Непримиримый разоблачитель культа Сталина-Грозного С.М. Дубровский писал о книгах С.Б. Веселовского и A.A. Зимина, что в них «много… правдивых данных, которые камня на камне не оставляют от какой бы то ни было идеализации деятельности Грозного»[19]. То же отметил и В.Б. Кобрин[20] и большинство зарубежных рецензентов (Дж. Файн, П. Хоффманн и другие)[21]. Некоторых однако не удовлетворила фактологичность изложения. По мнению Зб. Вуйчика, «Зимин старается как можно больше выяснить, но значительно меньше хочет оценивать»[22]. Думается, что это лучший комплимент исследователю, работавшему после долгого периода 30-х — середины 50-х годов, когда большинство авторов оценивали, не изучая, но лишь политизируя и актуализируя неведомое. Специалисты высоко оценили вклад А. А. Зимина в расширение источниковой базы изучения опричнины (Г.Д. Бурдей, С.М. Каштанов), его широкое многоплановое изложение событий этого трагического семилетия, сочувственный интерес к судьбам людей, широкое применение, впервые после С.Б. Веселовского, генеалогии (С.М. Каштанов, В.Б. Кобрин).

Меньше единодушия среди исследователей в оценке концепции опричнины A.A. Зимина. С общей его идеей согласились Г.Д. Бурдей и первоначально С.М. Каштанов. С.М. Каштанов уточнил понятие удела и подчеркнул различие уделов времени Грозного. Так, Старицкий удел возник в годы боярского правления, занимал обширную территорию, благодаря чему князь Владимир Старицкий мог проводить более или менее самостоятельную политику. Остальные же уделы (Михаила Темрюковича и др.) были созданы самим Грозным в качестве политического противовеса первому. Каштанов поставил вопрос о причинах сохранения опричнины в 1571–1572 гг., когда она свою основную внутриполитическую функцию — ликвидацию пережитков удельного времени — уже выполнила[23]. В.Б. Кобрин, как и A.A. Зимин, отрицал антибоярскую направленность опричнины, хотя, противореча себе, отмечал, что террор был направлен против бояр, а бежали из страны дворяне. Он также оспаривал факт участия опричников в деятельности Земского собора 1566 г. и высказал свои соображения относительно форм централизованного государства, зачислив в одну из них и сословно-представительную монархию. Вместе с тем он же напомнил о существовании различных точек зрения на хронологическое приурочение начала становления и время развития централизованного государства: С.В. Юшков и К. В. Базилевич относили начало этого процесса ко времени Ивана Калиты. Н.Л. Рубинштейн — к XVI–XVII вв. Удивительная пестрота мнений по поводу так называемого «централизованного государства» даже в середине 60-х годов лишний раз, добавим от себя, подчеркивает мертворож-денность самого этого понятия[24].

Рецензенты высказали несколько общих соображений и относительно сущности и причин введения опричнины. Зб. Вуйчик высказал мысль, что опричнина — результат невыносимой военной ситуации. Эта точка зрения вполне соответствует традициям польской историографии опричнины (например, мнению К. Валишевского) и, действительно, не далека от истины. С.М. Каштанов, сосредоточив свое основное внимание на проблемах истории русского войска, подчеркнул, что опричнина была отменена, как показал A.A. Зимин, по чисто военным соображениям и высказал свое понимание опричнины. «В известном смысле, — писал он, — опричнина — неудачная репетиция абсолютизма, для которой характерны, во-первых, попытка оформить в. виде привилегированного сословия нарождающийся класс крепостников нового типа (с составом, подобранным пока еще не по экономическому принципу, а по принципу верности сюзерену) и, во-вторых, тенденция применить колониальные методы эксплуатации непривилегированных территорий»[25]. Таким образом, соглашаясь в целом с концепцией опричнины A.A. Зимина, С.М. Каштанов одновременно предлагал и уточнение ряда ее аспектов.

Возвращение к модифицированной теории об оппозиции «царь — бояре» содержали вышедшие в 1966 и 1968 гг. книги Р.Г. Скрынникова. Поскольку этим работам тогда еще ленинградского ученого уделено довольно большое внимание в дополнениях A.A. Зимина ко второму изданию монографии, попытаемся лишь объяснить причины этого. Р.Г. Скрынников вольно и своеобразно интерпретирует источники, позволяя себе делать далеко идущие выводы, на которые источники его отнюдь не уполномочивают. «Страшный бич современной науки — гипотезомания, — считал A.A. Зимин. — «Все дозволено». У (историков — А.Х.) феодалов причин к этому много (не говоря уж об общих — падение нравственного начала в науке, рост рационализма, общественные условия и т. п.)… пределы дозволенного четко у нас не определены… Только создание строгой методики исследований может спасти науку от потока этой мутной халтуры, от превращения науки в миф». Его придирчиво въедливые замечания по поводу различных гипотез имеют значение более общих, методических указаний.

В 60-70-е годы дальнейшее исследование опричнины шло параллельно с изданием источников. Введение их в научный оборот происходило весьма интенсивно: увидела свет переписка Курбского с Грозным[26], опубликованы вкладная книга Троице-Сергиева монастыря[27], Пискаревский летописец и Устюжский летописный свод[28], пространная редакция разрядных книг[29], записки иностранцев, летучие листки и др.[30]. Развернулась полемика о времени составления приписок в Царственной книге относительно боярского «мятежа» марта 1553 г.[31], равно как и самой Царственной книги[32], написания «Истории о великом князе московском» А.М. Курбского[33], ее значения как источника по истории опричнины[34], выясняются источники и происхождение разрядной книги 1559–1605 гг.[35], боярских книг и десятен[36], продолжается исследование записок иностранцев об опричнине[37].

После завершения работы над вторым изданием «Опричнины» в 1974 г. сам A.A. Зимин периодически обращался к предыстории этого политического феномена. В предисловии к описи Царского архива он показал, каков был первоначальный его состав, как он формировался в опричные годы, как использовал его материалы Иван IV, то обращаясь к текущим делам, то поднимая документы полувековой и десятилетней давности, по преимуществу посольские дела[38]. К вопросу о последствиях опричнины ученый вернулся в книге «Путь к власти», вышедшей под названием «В канун грозных потрясений». Однако концепции опричнины он не менял, о чем свидетельствует книга, написанная в 1974 г. и вышедшая в 1982 г.[39].

Идеи A.A. Зимина относительно антиудельной направленности опричнины и в 80-е годы развивал В.Б. Кобрин, показавший несостоятельность иллюстративного метода последователей С.Ф. Платонова — Р.Г. Скрынникова и В.И. Корецкого[40]. В то же время и Р.Г. Скрынников придерживался и поныне придерживается своей прежней концепции[41]. Продолжали разрабатываться и частные, но весьма существенные темы истории опричнины[42]. Одна из них — история Земского собора 1566 г., в котором, по мнению Б.Н. Флори, участвовало привилегированное купечество, а из членов государева двора — лишь те, кто в это время находился в Москве. Созыв же собора происходил, по В.Д. Назарову, столь стремительно (в течение одного-двух дней), что на него оказались неприглашенными церковные иерархи даже из ближайших окрестностей столицы[43]. Правительство же было в высшей степени заинтересовано в незамедлительном получении информации о реальном отношении различных сословий к вопросу о войне с Великим княжеством Литовским, от чего зависела и позиция русской стороны на переговорах с литовским посольством.

Вторым важнейшим направлением исследований отечественных историков 80-90-х годов была земельная политика опричнины. Продолжая спор A.A. Зимина с Р.Г. Скрынниковым о масштабах опричных репрессий, этот вопрос на материалах Рузского, Рязанского, Суздальского уездов изучали В.И. Корецкий, С.И. Сметанина, Н.К. Фомин[44]. По наблюдениям последнего, половина землевладельцев Суздальского уезда принадлежала к высшим слоям, но все категории привилегированных землевладельцев понесли одинаковые потери. В. Б. Кобрин использовал выводы Н.К. Фомина для подкрепления своих[45] и A.A. Зимина наблюдений[46]. На основании сплошного изучения писцовых книг по Старицкому, Вяземскому, Можайскому и Малояросла-вицкому уездам А.П. Павлов показал, что в результате массового переселения там происходила смена форм собственности, вотчина уступала поместью[47]. И даже несмотря на «факт разрыва в эти (70-е — А.Х.) годы Ивана IV со значительной частью опричной верхушки… уничтожая и отстраняя ее, — по наблюдениям над боярскими книгами и десятнями отмечали С Л. Мордовина и A.Л. Станиславский, — Грозный все же опирался на бывших опричников»[48]. Еще дальше шел Д.Н. Алыдиц, и после работы A.A. Зимина развивавший свою старую идею о единстве «опрично-дворовой политики» на протяжении 60-80-х годов, об опричнине как форме единовластия и терроре, направленном не только против удельной фронды, но и против слишком независимо («шляхетски») настроенных служилых людей[49].

Финансовой политикой периода опричнины специально занимался С.М. Каштанов. Отход от политики Избранной рады по отношению к различным церковным организациям наметился в 1566-68 гг., когда привилегированное положение заняли Симонов и Чудов монастыри, союз царя с которыми противостоял противнику опричнины митрополиту Филиппу Колычеву (24/25 июля 1566 — 24-8 ноября 1568 г.). Поставление послушного воле Ивана IV митрополита Кирилла сопровождалось его временной поддержкой со стороны царя (вплоть до 9 октября 1569 г.). В работах 1982 и 1988 гг. С.М. Каштанов отмечает непоследовательность и противоречивость финансовой политики Ивана IV, нарушавших «принцип централизации финансов»[50]. «Налицо отступление от более ограничительной политики 50-х — начала 60-х годов», — считает он в монографии 1988 г., одну из главных целей опричнины автор увидел в увеличении доходов самого царя и уничтожении последнего удела[51]. Этот вывод нанес новый удар концепции о прогрессивности опричнины и ее содействия процессу централизации.

На конференции, посвященной 400-летней годовщине смерти Грозного, зарубежные исследователи поставили ряд тем, имеющих отношение и к опричнине. Это в первую очередь вопросы текстологии переписки Курбского-Грозного[52], которые тревожат души зарубежных исследователей со времени выхода в свет книги Э. Киннана[53], поставившего под сомнение их авторство, и до сих пор некоторыми считаются нерешенной[54]. Обсуждался и вопрос об «измене» и «изменах», шпионах и предателях (его поставила И. Ауэрбах, автор интересной работы о судьбе князя И.М. Курбского в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой)[55] и о роли психики царя во введении опричнины[56]. Параллельно исследовались и внешнеполитические предпосылки[57] и условия[58] опричнины.

Некоторые итоги изучения опричнины в 1988 и 1989 гг. подвели Фр. Кемпфер и Г. Штекль в соответствующем разделе обобщающего труда «Руководство по русской истории»[59] и В.И. Кобрин в книге «Иван Грозный». Первые два автора, приняв схему Р.Г. Скрынйикова, поддержали мнение A.A. Зимина об антикрестьянской направленности опричнины, но главное внимание уделили его же мысли об антицерковной политике опричнины, но развили это положение в ином плане, нежели это делали Зимин и Каштанов, — политическом, а не социально-экономическом. По их мнению, право «печалования» за опальных (а тем самым и участие в политической жизни страны) затрудняло установление неограниченного самодержавия — полной автократии царя. Стремление Грозного к неограниченной власти проявилось с 1558 г., а на рубеже 1564/65 г. в момент установления опричнины митрополит потерял право печалования. В 1981 г. Г. Штекль подчеркивал, что митрополит Филипп, настаивая на его возвращении, понимал это право как форму соучастия в политических делах[60]. Потеря церковью функции посредника между аристократией и самодержцем оказалась побочным результатом введения опричнины, хотя ее главной целью, по Кемпферу-Штеклю, была борьба с «изменниками». Говоря об «изменах», авторы сомневаются в том, что обвинения Новгорода в «предательстве» имели под собой какие-либо действительные основания. По их мнению, возможно, существовал лишь литовский заговор ради ослабления «Московии».

В.Б. Кобрин в своей книге 1989 г. впервые в полный голос заговорил о целях и формах насаждения культа Грозного и деформациях оценки опричнины в сталинское время[61]. Введение ее он связывал с желанием царя ускорить «централизацию», что без террора сделать было якобы невозможно. При этом Кобрин сравнивал опричнину с ускоренной сталинской индустриализацией 30-х годов. Говоря о социальной базе опричнины и царя, он указывал, что Иван Грозный добился согласия «масс», то есть посадского населения столицы, на террор. Признавая, что опричнина способствовала централизации, будучи «объективно направлена против пережитков удельного времени», он считал, что был и иной путь к достижению той же цели, на который направляла страну Избранная рада.

В последние годы основное внимание уделяется вопросам источниковедения, в особенности, в связи с перепиской Курбского и Грозного. Основные итоги многолетней дискуссии подведены В.В. Калугиным — в области литературоведения и Ч. Гальпериным — в области истории[62]. Однако дискуссия продолжается, и снова В.Н. Козляков ищет ее смысл в психологических особенностях царя, опасавшегося всего двора в целом[63]. С.М. Каштанов выдвигает теорию об опричнине, как превентивном мероприятии, избавившем страну от «того типа феодальной раздробленности, которая во Франкском государстве стала развиваться с IX в. и привела к распаду централизованную монархию Каролингов»[64]. Видимо, прозорливость царя, опасавшегося того, как бы феодалы типа Шереметева не стали носителями политической власти, привела к тому, что Россия XVI в. избежала участи государства Каролингов. Но если последние, «начиная с Людовика Благочестивого, только шли на уступки земельной аристократии, то Иван IV обвинил в заговоре даже тех, кто и не помышлял об измене царю, и начал крушить сословие служилых землевладельцев в целом, чувствуя в нем главную опасность централизованной монархии»[65]. Пожалуй, комментарии излишни, как и упрек С.М. Каштанова в адрес A.A. Зимина, занимавшего якобы позицию «москвоцентризма». То же касается точки зрения Б.Н. Флори, прославляющего государственную политику Грозного как адекватную развитию России XVI в.[66].

Итак, и сегодня, более чем через треть столетия после выхода в свет труда A.A. Зимина, продолжается детальнейшее исследование различных сторон опричнины. Многим из них дал импульс A.A. Зимин — таким, как история Земского собора 1566 г., отношения церкви и царя и т. д. Однако количество версий о сущности опричнины и ее причинах не сократилось. Пожалуй, разноречие мнений так же велико, как и 100 лет назад. Закономерное или случайное; насколько закономерное и насколько случайное явление опричнина, до сих пор эти вопросы остаются предметом дискуссии. Но теперь к изучению этой проблемы исследователь подходит во «всеоружии» значительно большей суммы фактов, нежели четверть века тому назад, а может оценить ее, исходя из трагического опыта политической и социальной истории тоталитаризма XX столетия, в том числе и «большого террора». Предваряя подход некоторых наших современников. A.A. Зимин писал: «Тоталитаризм обычно связан с психозом, прежде всего тех, кто его осуществляет (см. Гитлер, Грозный). В этом закономерно проявляется логика самого строя. Ведь сверхчеловеки живут не среди людей, а в вымышленном царстве, отождествляя добро и зло со своей волей. Рост личного эгоизма приводит к торжеству сверхэгоизма государственного»[67]. Мысль о «государственном сверхэгоизме», дорого обходящемся подданным или гражданам страны», дает ключ к пониманию опричнины, ключ, которым сам Александр Александрович уже не успел воспользоваться. Однако в поисках истины об опричном семилетии исследователь опричнины вновь и вновь обратится к опыту одного из своих замечательных предшественников — опыту A.A. Зимина. Он не пройдет ни мимо его методических установок, ни мимо его выводов о конкретных проблемах опричнины — о судьбах боярско-княжеской вотчины, опричной территории, положении уделов, эволюции государственного строя, Земском соборе 1566 г. и т. д.

* * *

К своим трудам A.A. Зимин относился, как к детям, и пестовал их даже после того, как они, будучи изданными, покидали родительский кров и уходили в большую жизнь. Не исключение и эта книга. Авторский ее экземпляр испещрен вставками с новыми наблюдениями и сведениями, аргументами в пользу своей точки зрения. Почти все они перепечатаны самим A.A. Зиминым на отдельных листах, где указаны и дополнения за счет опубликованных ранее статей.

Рукопись второго издания была подготовлена А.Л. Хорошкевич в 1990 г. по предложению издательства МГУ. Редакторскую работу провела О.Н. Агеева. Авторские вставки были внесены в текст книги[68], увеличившейся в результате на 3 с лишним листа, унифицирован научный аппарат, в квадратных скобках приведены ссылки на новые издания ряда памятников: Пискаревского летописца, Устюжского летописного свода, переписки Грозного с Курбским (Ю.Д. Рыков), государственного архива России XVI в. и разрядных книг (М. А. Бахтиаров), вкладной книги Троице-Сер-гиева монастыря, актов Симонова монастыря и др. Составитель благодарит за помощь в подготовке книги В.Г. Зимину, тщательнейшим образом сверившую последнюю корректуру, М.А. Бахтиарова, В.Д. Назарова, Ю.Д. Рыкова, Б.Н. Флорю. Указатели составлены И.В. Ледовской при участии А.Л. Хорошкевич.

Несмотря на значительное время, разделяющее первое издание и сделанные к нему дополнения второй половины 60-70-х годов XX в., публикаторы надеются, что и в XXI в. читателю будут интересны подходы к не теряющей актуальности теме опричнины, методика исследования одного из крупнейших знатоков эпохи Грозного — Александра Александровича Зимина. В диссонансах монографии (между характеристикой исторической мысли и конкретным материалом, например) чуткий читатель уловит дух эпохи, сковывавшей творчество ученых в начале 60-х годов, и даже спустя 20 лет после смерти автора этой книги, масштабность и глубину работы, предпринятой им.

А.Л. Хорошкевич, доктор исторических наук