Введение

Введение

В рамках истории Европы история Рима представляет собой величайшую историческую формацию. Она начинается с последовательного развития города Рима и с самых ранних времен наполнена республиканским пафосом; она достигает общеитальянских размеров, когда Рим становится во главе средне- и южноитальянских союзников. История Рима оказывается всемирной, когда этот город распространяет свою власть сначала над Средиземноморьем, а в конце концов над огромной частью Западной и Средней Европы, Ближнего Востока, Египта и Северной Африки. Таким образом, римская история идентична консолидации, утверждению и распаду средиземноморской античной империй.

Следствием этого являются глубокие изменения политической, общественной и экономической систем, жизненных устоев, духовных и культурных ценностей, а именно религиозных убеждений. Из патрицианской республики в начальной стадии зарождается тоталитарное государство, из небольших релевантных групп самоуправляющихся свободных гражданских общин образуется многообразная, отрегулированная, устремленная к вершине власти система строго контролируемой империи. Относительно однородное общество, основанное на сельскохозяйственном производстве, ремеслах и мелкой торговле, превращается в укрупненное единство, устойчивое экономическое пространство, характеризующееся разнообразными способами производства и хозяйствования.

В течение многовекового процесса «варварские» наемники сменяют старую городскую милицию, христианские епископы, проповедники и монахи заменяют вышедших из аристократии римских жрецов, а также и глав семей, которые в старину, пока была жива старая вера, выполняли все религиозные обряды. Наряду с республиканскими элементами семьи и города-государства во времена римских императоров существовали постоянные военные лагеря и укрепления, а также убежища отшельников и новые монастыри.

Едва ли где-нибудь еще столь наглядно проявлялись решающие культурные и религиозные изменения, как в самом городе Риме: в него стекались греческие философы, восточные астрологи, риторы из Малой Азии, скульпторы из Афин, египетские жрецы Изиды, иудеи и последователи Иисуса Христа. Среди императорских форумов, храмов, триумфальных арок, старых памятников и новой архитектуры возвышались христианские базилики и египетские обелиски.

Учитывая размах подобных изменений, не стоит удивляться, что уже давно было поставлено под сомнение единство исторической формации Рима. Еще противники диктатуры Цезаря говорили о конце республики, критики новой политической системы принципата подчеркивали дискретность и крушение старых республиканских традиций и отречение от них, приверженцы старой веры упрекали христианских императоров в «предательстве». Апологеты идеальной республики разошлись с приверженцами уникального предназначения Рима, которые приняли новую форму государства и общества: одни из убеждений, другие из оппортунизма.

Благодаря специализации научных исследований в новое время идея единства римской истории была подвергнута еще большим сомнениям. Оглядываясь назад, можно заметить, что лишь немногие ученые рассматривали историю Римской республики как историю Римской империи. Нибур и Моммзен адекватно представили республиканскую эпоху, у Гиббона и Ростовцева дело представлено как раз наоборот.

В настоящее время старая дуалистическая периодизация претерпела заметные изменения: ранняя и классическая республика (500—200 гг. до н.э.) дифференцируется от поздней республики (200—30 гг. до н.э.), иногда называемой «римским революционным веком» (ограниченным рамками между 133 и 30 гг. до н.э.). Дальше следует история принципата или «эпохи Цезарей» в более узком смысле: от Августа до убийства Коммода (30 г. до н.э. — 192 г.н.э.), которая переходит в большой государственный кризис III века н.э. После преобразования Римской империи Диоклетианом (284 г. н.э.) «позднюю античность» стараются представить последней фазой Римской империи, эпохой, для которой нельзя определить общепринятую конечную дату. Для ее установления используется поражение римлян при Адрианополе (378 г.н.э.), равно как и так называемый раздел империи 395 г.н.э.; взятие Рима Аларихом в 476 г.н.э.; свержение последних законных правителей из Западной римской империи династии Цезарей в 476 г.н.э.; вторжение в Италию лангобардов или распространение ислама, не говоря уже об абстрактных и не очень точных мнениях современных аналитиков общественных формаций.

Принятое в настоящей работе определение Римской империи между Августом и Константином Великим требует обоснований. Учитывая наблюдаемые тенденции к изоляции и специализации проблемы римской истории в монографиях и биографиях, автору представляется важным отследить долгосрочные связи развития и способствовать их осознанию. При узком взгляде упадок Рима, важнейшей ячейки империи, понимается как изменения в армии и экономике, как так называемая варваризация войска или расширение колоната. Столкновение империи с германцами, парфянцами и сассанидами требуют такого же внимания, как и столкновения с различными религиозными обрядами и христианством. Преемственность общего развития приоритетна по отношению к отдельным фазам и переломным моментам. Решающим является единство истории императорского Рима, будь то в ранние или поздние времена империи, во времена кризиса III в. или во времена тетрархий.

История этой империи была с самого начала определена многосторонней диалектикой. В римско-италийском центре она идентична развитию консолидации, изменению и закату узаконенного единовластия, как бы оно ни называлось, огульно ли и ошибочно, как императорская власть или, точнее, как принципат и доминат, как «скрытая военная монархия» (Ростовцев) или как «конституционная монархия» (Левенштейн). Специфика новой системы представляла собой зависимость от человека, стоящего на вершине власти. Для провинций же Римской империи эта эпоха является консолидирующей фазой римского господства, хотя она по длительности, внутренним процессам, внешним формам отличалась развитием в разных частях огромного целого. При этом провинции не менее решительно держались за собственные традиции, чем древние римские патрицианские роды за свои привилегии.

Едва ли у другой исторической формации так долго господствовала «персонифицированная» периодизация, отождествление череды биографий императоров с историей целой эпохи. Будь то богатые материалом «Жизнеописания» Светония, короткие миниатюры позднеантичного периода, психологизированные биографии нового времени или изложения любой точки зрения — в них превалировала биографическая форма в ущерб научной. Публику интересовали не государственные институты, а люди, стоящие на вершине власти. История Римской империи свелась, таким образом, к галерее часто малопривлекательных портретов императоров: двойственный, но тем не менее просветленный образ Августа, часто не соответствующий действительности портрет угрюмого Тиберия, патологический случай Калигулы, идиотский, на первый взгляд, образ Клавдия, зависимость их от женщин и вольноотпущенников, скандальная хроника двора Нерона, порядочность первых Флавиев, тирания Домициана, столь различные представители славных времен империи, солдат Траян и интеллектуал Адриан, фигура «провинциального» Антония Пия и необыкновенно напряженное лицо бородатого философа на троне Марка Аврелия... — эта традиционная череда образов была историей дворцовых интриг, но вряд ли историей времени.

Никто не написал историю империи более компетентно и выразительно, чем Теодор Моммзен: «Примечательностью этих веков является то, что введение латинско-греческой цивилизации в форме образования городской общинной конституции, привлечение варварских и чужеродных элементов в этот круг, работа, которая по своему существу требовала веков постоянной деятельности и спокойного саморазвития. Этот долгий срок и этот мир были найдены на суше и на море». Обзор крупнейших концепций и различных точек зрения об этой эпохе может быть использован для введения в проблематику. В исторических трудах средневековья и раннего периода нового времени Римская империя является последней из четырех монархий и основным элементом всемирной христианской истории. Современные научные исследования начинаются с монументального шеститомного труда С.Л.Ленена де Тиллемона «История императоров и других принцепсов, которые правили в течение первых шести веков Церкви» (1690—1738). Уже по заглавию видно, что в этой работе церковь стоит над государством. И действительно, Ленен де Тиллемон задумал свою «Историю императоров» как предпосылку, основу и общий план большой истории церкви. Важнейшей заслугой было то, что он обработал все источники и сделал их общедоступными. Его труд вплоть до XIX века служил основой для новых исследований и выработки новых точек зрения.

Вскоре Ленен де Тиллемон был превзойден Монтескье и Гиббоном, как по чисто литературным качествам, так и по распространению и длительности влияния. Пример этих двух авторов свидетельствует о том, что в исторических трудах XVIII века эпоха рассматривается только с точки зрения упадка и падения Рима. В своем груде «Рассуждении о причинах величия и упадка римлян» (1734 г.) Монтескье связал анализ состояния империи в широком смысле с культурно-исторической оценкой. Нравы, обычаи, мораль и законы являлись для него основными предметами для изучения, для его философского и государственнополитического осмысления римской истории. Хотя он и прославлял добродетели республиканского Рима, но решительно подчеркивал роковые последствия расширения Римской империи и тот факт, «что законы Рима были недостаточны для управления всемирного государственного образования». По его мнению, времена римских императоров были эпохой упадка.

В «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776—1788, т. 6) Эдуардом Гиббоном был выбран другой путь. Хотя он и поддержал немало положений Монтескье, как, например, глубокий антагонизм между республикой и империей, решающие акценты были расставлены на другом. Падение Рима, по Гиббону, было «естественным и неизбежным результатом непомерного величия». Он признавал значительный вклад христианства в распад империи. Большой промежуток времени между Марком Аврелием и падением Костантинополя в 1453 г. рассматривается Гиббоном, как период «заката и падения». Это мнение внушается читателю не только благодаря умело подобранным аргументам, но и блестящему изложению.

Под влиянием явного прославления Греции, которое в Германии 18-го столетия было связано с именем Иоганна Иоахима Винкельманна (1717—1768) критику Рима продолжил Гердер в «Рассуждениях о философии истории человечества» (1784—1791). В истории Рима Гердер делал особый упор на разрушающий характер Города. По его мнению, римляне, «которые хотели принести миру свет, повсюду принесли опустошающую ночь; они вымогали золотые сокровища и произведения искусства; по их вине рухнули части света и вечные ценности старого мышления; была уничтожена самобытность народов, а провинции под властью череды отвратительнейших императоров были разграблены, разорены, истерзаны». Гердер считает распад Римской империи возмездием. По его мнению, закон возмездия был «вечным естественным порядком». Традиционная христианская историография средневековья и раннего нового времени подчеркивала судьбоносную функцию Римской империи в распространении христианства и эллинистической культуры. Гердер же решительно отрицает это. Он считает, что «было бы недостойно по отношению к Богу вообразить, что забота о его прекраснейшем творении — распространении истины и добродетели — была доверена тираническим, кровавым рукам римлян».

Существует очень мало работ, в которых негативное воздействие Римской империи было бы столь бескомпромиссно подчеркнуто, как у Гердера. Позицию Гегеля по этому вопросу вряд ли можно переоценить. В лекциях по философии истории Гегель соглашается с некоторыми выводами Гердера. По его мнению, «римский принцип... был полностью основан на власти и военной силе, не было никакого духовного стержня, никакой цели для работы и удовлетворения духа». Он также считал, что «в индивидууме императора субъективные особенности превратились в полностью безграничную объективность», вся же империя «подвергалась грабительскому гнету налогов, Италия была опустошена, плодороднейшие земли лежали невозделанными. Это состояние, как фатум, царило над римским миром».

Но наряду с линией Гердера, у Гегеля есть более всеобъемлющая универсальная линия. По Гегелю, всемирно-историческая энтелехия определяла римский исторический процесс. Римский мир, по его мнению, был избран «для того, чтобы надеть оковы на нравственную личность, а также объединить всех богов и духов в пантеон мирового господства и сделать из них абстрактное общее». Однако уже у Гегеля просматривается некоторое пересечение римской истории с историей христианства и германства, которые впоследствии предопределили появление универсально-исторических концепций Ранке и Буркхардта.

Ранке в своей «Всемирной истории» называет «четырьмя великими достижениями Рима» создание общей всемирной литературы, распространение римского права, установление римской монархии и принятие и распространение христианства. Именно потому, что он отождествлял римскую историю с историей христианства и германства, Римская империя и эпоха римских императоров были для него «серединой всеобщей истории».

Абсолютно идентична оценка Якоба Буркхардта, которую он дает роли Римской империи в своих «Рассуждениях о всемирной истории»: «Империя превосходит все другие мировые монархии и вообще является единственной заслуживающей это название. Вопрос не в том, желательны ли вообще мировые монархии, а в том, выполнила ли Римская империя или нет свою цель — воссоединение старых культур и распространение христианства (которое только одно могло спасти основную часть империи). Без римской мировой монархии не было бы преемственности культуры».

В рамках этой историко-философской и всеобще-исторической концепции XIX в. образ Римской империи импонирует. Тем не менее историческая наука, завороженная феноменом Римской республики, дистанцируется от этого мнения. Бартольд Георг Нибур отрицательно относится к империи. В своей лекции в 1829 году он охарактеризовал ее историю, как «историю развращенного сборища людей, где все решает только сила, где судьба миллионов зависит от одного-единственного человека и небольшого количества избранных, образующих его окружение... Это было развитие механических сил, все живое было отстранено, это было постепенное умирание, нераспознанная разрушающая болезнь, которая должна была привести к неминуемой гибели. В рамках мировой истории эта история удивительна, но, как национальная и политическая история, она печальна и безрадостна».

Теодор Моммзен много привнес в пользу примата «национально-политической» истории и римской республики. Для истории же времен римских императоров он предназначил 4-й том своей «Римской истории», который он так и не написал. Вышедший в 1856 году 3-й том его монументального произведения заканчивается победой Цезаря при Тапсе (46 г. до н.э.). В опубликованном в 1885 г. 5-м томе он написал серию блестящих очерков по истории римских провинций от Цезаря до Диоклетиана. Больший, чем кого-либо другого, был вклад Моммзена в отображение времен императоров. Он издал «Свод латинских надписей», большое издание латинских текстов, штудии деяний Августа, исследования римского государственного и уголовного права, все это он излагал также и в своих лекциях.

В своем вышедшем между 1883 и 1887 гг. двухтомном учебнике «История римских императоров» Герман Шиллер в отличие от Моммзена отказался от повествовательной формы, и не так уж был неправ Моммзен, когда написал об этом труде: «Нужно обладать легкомыслием юности или же глупостью господина Шиллера, чтобы писать о вещах, в которых ничего не смыслишь, и это называется писать историю и ни много, ни мало историю Римской империи». Но ученик и последователь Моммзена Герман Дессау тоже потерпел неудачу при выполнении этой задачи. Его двухтомный труд (1924—1930 гг.) охватывает лишь промежуток времени от Августа до 69 г.н.э., а литературный талант у него полностью отсутствовал.

В 1909 г. впервые вышел в свет двухтомник «Истории римских императоров» Альфреда фон Домашевски. Этот сборник биографий императоров был написан в апологетическом духе и пафосе вильгельмовской Германии. «После многолетних раздумий эти римские Цезари вышли из тюремной камеры библиотеки и превратились в живых людей. И вот они сидят на стульях, на книжных полках, даже за моим письменным столом, и это призрачное окружение стало для меня пыткой. Тогда я и написал о них, чтобы освободить себя самого». Существует немного трудов, которые до такой степени были бы типичны для мира фантазий гуманитарно образованной буржуазии времен первой мировой войны, как этот сборник биографий.

Самое современное по методам и содержанию изображение эпохи представлено в классическом двухтомном труде Михаила Ростовцева «Общество и экономика Римской империи». Он вышел в свет в немецком переводе в 1931 году. После Октябрьской революции 1917 г. Ростовцев, который стал изгнанным представителем русской либеральной крупной буржуазии, в своем труде особо выделяет важнейшую роль крупной буржуазии, анализирует этот социальный слой, как носителя экономики, государственности и культуры времен империи. Кроме того, он с неведомой доселе энергией систематизирует и синтезирует различные археологические источники, дает блестящую картину развития римских провинций в эпоху римских императоров. Только благодаря ему были научно осмыслены и систематизированы результаты археологических раскопок, произведения искусства, надписи, папирусы и монеты.

Широко известное в настоящее время описание эпохи римских императоров принадлежит Эрнсту Корнеманну (1977). Книга живо написана, изобилует чисто личными оценками и не свободна от крайнего стремления к систематизации. Она выдержана, в основном, в духе концепции Корнеманна о двойном принципате. В ней доминируют политические и военные достижения, и в этом смысле она дает важную информацию и почву для размышлений. Наряду с этим есть еще целый ряд в большинстве своем пропедевтических работ более узкого плана.

Из более новых трудов нужно назвать кембриджскую «Древнюю историю». Она предлагает очень солидный и ценный синтез вкладов ведущих специалистов. За ней идет «Римская история», дополненный английский перевод монографии Альбино Гарзетти «От Тиберия до Антонина. История Римской империи» (1974 г.). Она представляет большую ценность, благодаря своим высоким качествам и библиографической информации. Во главе немецкоязычных трудов стоит исследование эпохи императоров в «Истории Рима» Альфреда Хойса (1983 г.), хотя оно преимущественно посвящено политике и конституции, культура полностью отсутствует, экономика едва затронута. В редактируемом Хойсом 4-м томе всемирной истории специалист по административному и общественному праву эпохи императоров Х.Г.Пелаум возвращается к ней в стиле Домашевски, и хотя по замыслу речь должна была идти об «универсальной» истории, в этой работе история империи и христианства отделены друг от друга. Итальянский учебник «Римская империя» для высшей школы, написанный Санто Маззарино (3-й том, 1986) показывает,каким плодотворным может быть объединение этих двух предметов. Из подобных всемирно известных трудов нужно назвать «Общую историю Римской империи» Поля Пети (1974 г.).

«История Рима» А.Н.Машкина и 2-й том «Всемирной истории» Академии Наук СССР подтверждают, что марксистская оценка событий долгое время препятствовала правильному их осмыслению. В эпоху Сталина Римская империя рассматривалась, как однородная рабовладельческая формация. Из сделанных мимоходом замечаний Сталина в Римской империи времен Цезарей была сконструирована «революция рабов», а роль «феодальных» элементов в этой формации была преувеличена. В оковах этой догматической концепции теоретические дискуссии все больше отдалялись от реальности, проблематика перехода от рабовладельческого общества к феодальному ввергала марксистских ученых в новые трудности, потому что они не выяснили существо социоэкономических структур эпохи римских императоров.

После смерти Сталина возникли новые тенденции, которые прежде всего представлены именами С.Л.Утченко, Е.М.Штаермана и Е.С.Голубковой. Многочисленные исследователи единодушны в том, что нельзя довольствоваться только анализом производственных отношении в узком смысле, но в противовес «Критике политической экономии» Карла Маркса, особенно части о формах предшествующих капиталистическому производству 1857—1858 гг., нужно учитывать роль античных форм собственности как правовой основы способов производства. Очень важным представляется тот факт, что историческая формация «Римская империя» неоднородна, что никогда не учитывалось в марксистских исследованиях античности. В своих ранних работах Е.М.Штаерман дает необычайно яркую картину социоэкономических структур Римской империи. Двухтомник Вольфганга Зейферта (1974 г.) «Римская история. Эпоха императоров» можно было бы назвать «Наставлением к занятному чтению» для широкой публики. Эта работа слишком обычна, с упором на марксистские категории. То же самое можно сказать и об учебнике для высшей школы ГДР X.Дитера и Р.Гюнтера (1979 г.), написанном в духе старой марксистской ортодоксальности.

В настоящее время в немарксистских исследованиях доминируют методы, взгляды и оценки, существенно отличающиеся от методов, взглядов и оценок предыдущих поколений. Более ранние исследования несли на себе отпечаток трудов Тацита и Светония и были нередко наделены персоналистическими чертами. В более новых исследованиях исходят из совсем других положений и ставят другие вопросы. Позже, начиная с Ростовцева, больше используются археологические, эпиграфические и нумизматические материалы. На их основе проанализирован образ жизни, исследована социальная мобильность, реконструирована статистика цен, освещены расширение и последующая стагнация технического прогресса, сделан вывод о дифференциации профессий, конкретизированы развитие идеологии принципата и религиозный синкретизм империи.

Американский историк Р.Мак-Маллин обнаружил социальное напряжение внутри империи, хотя он и не пользовался марксистскими критериями. Эти новые методы и тематика привели, с одной стороны, к критической общей оценке римского мира, с другой же стороны, они привели к признанию эффективности той общественной, экономической и культурной системы.

Современная общая картина Римской империи двояка. Еще существуют исследования, которые дают очень позитивную оценку, подчеркивают интеграционную мощь империи, ее политическую стабильность, экономический, технический и культурный прогресс, делают упор на улучшение положения нижних слоев общества: рабов, вольноотпущенников и перегринов. Однако, начиная с 1945 г., появляется большое количество работ, которые концентрируют внимание на негативных явлениях и воздействиях Римской империи. Исследуют ли эти работы политическую или духовную оппозицию принципату, сопротивление местных жителей или этнические традиции, так называемый римский империализм, упадок городского самоуправления, положение пограничных зон — они все сводят к негативной оценке.

Если исходить из многочисленных специальных исследований кризисных симптомов во всех сферах, из явлений распада и упадка, из агрессии, эксплуатации, классовой борьбы, экономической стагнации и т.д., то едва ли можно избежать впечатления, что Римская империя должна была бы пережить революции, кризисы и гибель еще во II в. до н.э. Это одностороннее представление этих аспектов доведено до абсурда, так как политическая, общественная и экономическая система, дезинтеграция которой длилась много веков, должна была обладать необычайной когерентностью.

Эта точка зрения соответствовала критическому, нередко непоследовательному предубеждению против современных мировых держав, а также против процесса освобождения третьего мира и вообще против ценностей цивилизаторского и технического прогресса. В настоящее время наблюдается совпадение опыта и интересов современности с исторической оценкой. В век европейского колониализма существовало отождествление Римской империи с «империей» вообще, римского мира с миром британским или американским, не говоря уж об имперской идеологии фашизма. Теперь же наблюдается иное.

Критика милитаризма мировых держав шла рука об руку с осуждением римской аннексии, восхищение освободительным движением третьего мира — с переоценкой истории римских провинций, ужас перед последствиями технического прогресса — со сдержанным отношением к достижениям Римской империи в области инфраструктуры, городского строительства, техники и цивилизации. В качестве примера можно привести концепцию истории римских провинций. В XIX и начале XX в. эта история была написана французскими и итальянским учеными с проримских позиций, в последние же десятилетия начинают появляться работы, в которых история Северной Африки отражается как бы изнутри, с позиций аборигенов.

Нельзя пройти мимо имеющихся сегодня противоречий: призыв к вмешательству мировых держав, когда региональные конфликты ужесточаются настолько, что уже не могут быть разрешены их участниками, будь то на Ближнем Востоке, на Кипре или в Африке; стремление более бедных и слабых наций пользоваться поддержкой сильных держав путем заключения договоров; интеграционные и дезинтеграционные процессы больших государств; процессы напряженности и внутренних трудностей в освободившихся регионах и неспособность оставаться независимыми перед лицом технического прогресса и цивилизации. Учитывая все эти явления, следует воздержаться от односторонних негативных оценок исторических достижений Римской империи и перейти к трезвому и взвешенному анализу.

Для структуры этой работы мерилом были следующие соображения: оно обращено не к специалистам по античной истории, а к широкому кругу тех, кто интересуется историей Рима, а также тех, кто изучает исторические дисциплины и для кого Рим и его империя стоят, «как могучий исполин посреди истории, мимо которого никто не может пройти» (Курций Л., «Торсо». Штутгарт, 1957, с. 289). Мы стремились также к всеобъемлющему и доступному изложению, к объединению не только структуры истории, но и к отражению отдельных областей политики и законодательства, общества и экономики, культуры и религии.

В рамках этой комплексной концепции сделан специальный акцент на идеологии империи и принципата. Особое внимание было обращено на обсуждение современных мнений о легитимности римского господства, о понимании римских принцепсов, как императоров поздней античности, о целесообразности преобразований римской политической системы. Новейшие исследования последних десятилетий столь энергично изучали эти проблемы, что обойти молчанием их результаты представляется невозможным.

Если бы научные интересы вокруг Римской империи определялись сначала антитезой — история императоров и история империи, то дифференциация их значительно бы продвинулась. Короче говоря, в этой области взяли верх три плана: план императорский, который объединяет историю императоров с историей империи в единое целое, провинциальный или региональный план, в основе которого лежит история больших географических и исторических единиц или римских провинций и, наконец, не в последнюю очередь, благодаря итальянским ученым, локальный план. Он концентрирует внимание на истории и развитии городов, то есть ячеек империи, и не важно, идет ли речь об истории большого города или об истории небольшого порта античности Остии. Современность далека от того, чтобы синтезировать эти три плана, для этого нет возможностей. Настоящий труд довольствуется планом имперским и региональным, локальный рассматривается только в качестве примеров.

С точки зрения методики в работе особое значение придается использованию античных свидетельств. В книге приводятся и исследуются не только тексты различных литературных источников, таких, как поэзия и философия, но также и юридические, правовые источники, эдикты, законы, надписи, папирусы, высказывания на религиозные темы и сочинения раннего христианства. Используются также положения и оценки классиков античной науки. Библиографическое приложение дает список тех крупнейших произведений, на которых основана эта книга. Оно дает указания для углубленного дополнительного чтения в тех областях, которые здесь были лишь слегка затронуты.

Европа и все районы Средиземноморья хранят следы общего римского прошлого. Оно воскресает в храмах и триумфальных арках, в термах и виллах, акведуках и улицах, в надгробных надписях, изображениях богов, монетах и статуях, литературе и произведениях искусства римской эпохи. Желательно, чтобы эта книга внесла свой вклад в развитие истории Римской империи.