Корпоративное единство партократии

Корпоративное единство партократии

В борьбе за власть Берия и Маленков допустили роковой стратегический просчет. Они как государственные (по преимуществу) деятели исходили из предположения, что КПСС является одной из составляющих системы управления страной.

Так было при Сталине. Но с его смертью ситуация существенно изменилась. Не стало человека, который умело, хотя и с немалыми трудностями, регулировал динамическое равновесие нескольких наиболее влиятельных общественных сил.

Исподволь подросло и окрепло новое поколение партийных руководителей высшего и среднего звена. Они не занимались конкретными вопросами государственного строительства, экономики и культуры. Зато осуществляли «партийный контроль» за всеми отраслями производства, социальной сферой, культурой, образованием, идеологической подготовкой, пропагандой.

У этих людей всегда была возможность переложить вину за свои ошибки на других и приписать себе чужие достижения. А главное, они имели немалые привилегии, которые было искушение увеличивать, пользуясь единовластием партаппарата и отсутствием грозного надзора «сверху», прежде всего со стороны вождя.

Хрущев был порождением партаппарата, его ставленником и заложником. Ему позволяли проводить непродуманные реформы, высказываться грубо и неумно, быть самодуром, доводить конфронтацию с Западом до критической черты… Многое ему дозволялось, лишь бы не страдали интересы расплодившихся в огромном количестве номенклатурных деятелей.

В возвышении Никиты Сергеевича есть свои неясности, но в общих чертах ситуация представляется такой. В своих притязаниях на власть он опирался на значительную часть руководителей партии и вооруженных сил, авторитет которых возрос после победоносной войны и свержения Берии и его ставленников. Маленков мог рассчитывать главным образом на государственный аппарат.

По-видимому, значительную роль сыграла изменчивая позиция Г. К. Жукова, который поначалу был человеком Маленкова, хотя и мог затаить на него давнюю обиду. После смерти (убийства?) Сталина он стал первым заместителем министра обороны Булганина (друга Хрущева), а фактически — главой военного ведомства и главкомом сухопутных войск, некоторые части которых он срочно ввел в Москву. Возможно, этим в какой-то степени объясняется загадка того, как быстро, без сопротивления молодые сталинские выдвиженцы ушли в тень, на заштатные должности.

В сентябре 1953 года, когда было нарушено сталинское завещание о коллективном Секретариате ЦК КПСС, Булганин (вероятно, при поддержке Жукова) предложил Маленкову согласиться на избрание Хрущева Первым секретарем. Георгий Максимилианович не мог отказать уже по той причине, что опасался «разоблачений» со стороны Никиты Сергеевича. Поддержала Хрущева и старая партийная гвардия, которая могла опасаться единовластия Маленкова.

Теперь к власти пришла партийная номенклатура, во главе которой встал Хрущев. «Под его руководством, — пишет Д. Боффа, — Секретариат ЦК партии превратился в деятельный центр. С 1954 г. в Москве и на периферии был созван ряд совещаний руководителей и специалистов, на которых обсуждались прежде всего проблемы сельского хозяйства, а затем и других отраслей народного хозяйства; Хрущев беспрестанно разъезжал по стране, проверял состояние дел, вмешивался в руководство, повсюду выступал с речами».

Так Никита Сергеевич превратился в знаковую фигуру: он явно демонстрировал переход партийных функционеров к абсолютному господству над всеми государственными и общественными организациями. Маленков, оттесненный на второй план, не смел возражать. Он уже понимал свою обреченность.

Первый сигнал для него прозвучал 24 января 1955 года, когда в «Правде» вышла статья Д. Т. Шепилова «Генеральная линия партии и вульгаризаторы марксизма». В ней подчеркивалась ведущая роль КПСС во всех вопросах общественной жизни. Шепилов обрушился на «ревизионистов», ратующих за преимущественное развитие легкой промышленности и производства товаров широкого потребления. В этом автор статьи видел проявление «справедливо осужденных правоуклонистких идей». Кто подразумевался под этим уклонистом и ревизионистом, догадаться было нетрудно: еще недавно Маленков выдвигал такие идеи (естественно, не встречая никакого открытого отпора).

На следующий день состоялся Пленум ЦК КПСС, где уже без обиняков критиковали Маленкова прежде всего за ошибки, допущенные в руководстве сельским хозяйством. Он не возражал и ссылался на отсутствие опыта. Его отставка была официально принята на заседании Президиума Верховного Совета СССР 8 февраля. Возглавил Правительство СССР Булганин, оставив пост министра обороны маршалу Жукову.

Вот что говорил Хрущев о Маленкове в своем докладе на Пленуме ЦК КПСС 31 января 1955 года.

«…B своей деятельности на посту Председателя Совета Министров СССР тов. Маленков не проявил себя достаточно политически зрелым и твердым большевистским руководителем. В этом отношении характерна речь тов. Маленкова на V сессии Верховного Совета СССР. По своей направленности эта речь с большими, экономически малообоснованными обещаниями напоминала скорее парламентскую декларацию, рассчитанную на снискание дешевой популярности, чем ответственное выступление главы Советского правительства. В той же речи тов. Маленковым было допущено теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов развития тяжелой промышленности темпам легкой и пищевой промышленности, выдвигался в качестве основного вывода лозунг форсированного развития легкой индустрии. Не случайно поэтому, что некоторые горе-экономисты, ухватившись за это ошибочное выступление тов. Маленкова, стали развивать уже явно антимарксистские, антисталинские, правооппортунистические взгляды по коренным вопросам развития советской экономики, преимущественных темпов развития легкой индустрии…»

Как видим, обвинения в точности соответствуют тем, которые выдвинул против анонимных оппортунистов Шепилов в газете «Правда». Обратим внимание на весьма характерную деталь: «правый уклон» Маленкова заклеймен как антимарксистский и антисталинский.

Хрущев поставил знак равенства между марксизмом и сталинизмом! В данном случае он выступил как закоренелый сталинист. Кто бы мог подумать, что уже на следующий год его идейные взгляды опишут дугу в 180 градусов и он заклеймит позором всю деятельность Иосифа Виссарионовича, перед которым еще недавно унижался и которого прославлял.

«Скажу несколько слов о позиции тов. Маленкова по вопросу нашей политики в Германии, — продолжал Хрущев. — Вы теперь знаете, какую линию вел Берия: он предлагал отказаться от курса на строительство социализма в ГДР. Надо прямо сказать, что тогда тов. Маленков был полностью с Берией в этом вопросе. Тов. Ворошилов не присутствовал на этом заседании, где обсуждался вопрос о ГДР, потому что этот вопрос обсуждали не в Президиуме ЦК КПСС, а в Президиуме Совета Министров СССР. Все члены Президиума ЦК, которые одновременно были членами Президиума Совмина, выступили против предложения, все, за исключением тов. Маленкова. Все высказывались. Это, товарищи, была большая драка по важнейшему политическому вопросу.

Теперь о выступлении тов. Маленкова на собрании перед избирателями 12 марта 1954 года, где он допустил теоретически ошибочное и политически вредное утверждение о возможности «гибели мировой цивилизации» в случае, если империалисты развяжут третью мировую войну. Своим неправильным утверждением о гибели цивилизации тов. Маленков запутал некоторых товарищей. После этой речи за границей стали повторять положение, высказанное тов. Маленковым; наши товарищи стали повторять, считая, что если так говорит тов. Маленков, то это в какой-то мере отражает линию Центрального Комитета нашей партии. А авторитет Коммунистической партии Советского Союза надо всячески оберегать. Ведь это бесспорный авторитет для всех братских компартий. В речи тов. Маленкова было высказано теоретически неправильное и политически вредное положение, направленное не на пользу политики нашей партии, а способное породить настроения безнадежности усилий народов сорвать планы агрессоров».

Никита Сергеевич в данном случае представил Маленкова как пацифиста, запуганным призраком третьей мировой войны. Правда, он не употребил слова «пацифист», которое в ту пору в официальных кругах считалось синонимом слова «пораженец», готового без боя сдаться врагу. Но смысл высказывания примерно такой. Воинственный пыл Хрущева можно расценивать как отрыжку троцкизма. Но, скорее всего, он прагматично поддержал влиятельных представителей военно-промышленного комплекса и Министерства обороны.

Хрущев продолжал: «Хочу сказать еще вот о чем, что его также характеризует не как дальновидного политического деятеля. В прошлом году мы готовились к сессии Верховного Совета СССР, на которой предполагалось обсудить вопросы Государственного бюджета Советского Союза. Тов. Маленков выдвигает такое предположение: «Давайте сделаем так, чтобы на этот раз не министр финансов делал доклад о Государственном бюджете, — а он, как Председатель Совета Министров СССР». Мы считали, что тут ничего плохого не будет, если Председатель Совета Министров Советского Союза сделает такой доклад.

Разъехались по домам. И вот тов. Маленков мне домой звонит, говорит: «Хочу посоветоваться насчет доклада». Приехал. «Знаешь, — говорит, — я хочу в докладе о государственном бюджете поставить вопрос об улучшении социального обеспечения в стране».

А надо вам сказать, что этот вопрос только начинал по-серьезному готовиться. Говорю ему: «Позволь, ведь этот вопрос еще совсем сырой, его только готовят, никакого решения еще нет. О чем же ты будешь говорить? Неужели ты хочешь пятаки раздавать, сделать народу какие-то посулы?»

Дело социального обеспечения — сложное дело. Здесь тому пятак, тому гривенник прибавить, то можно и дешевенькую славу снискать. Скажут, сам тов. Маленков декларирует новые положения о социальном обеспечении. Тов. Маленкову нужна была эта дешевенькая слава. Эта песня из той же оперы, как и его выступление на V сессии Верховного Совета СССР.

Если говорить о пенсиях, то этот вопрос, конечно, можно упорядочить. Здесь не может быть двух мнений. Не надо его решать так, как решает партия все другие вопросы».

В этих словах Хрущева проскальзывает мысль о том, что улучшение жизни советского народа — само по себе дело второстепенное. Для него как партийного функционера важно, чтобы такие меры исходили от имени партийного руководства (и лично от него). Его беспокоило усиление позиций Маленкова, укрепление его авторитета в народе. Этого ни ему, ни его соратникам не нравилось.

Как бы смягчая напор на Председателя Совета Министров СССР и переводя критику в плоскость личных недостатков, Хрущев счел нужным завершить свое выступление так:

«Мы не сомневаемся в честности слов тов. Маленкова, но я очень сомневаюсь в его возможностях проведения твердой линии: у него нет твердого характера, хребта не хватает. Обменивались мы мнениями на этот счет, в частности, с тов. Молотовым, говорили, что, вот, Черчилль рвется к встрече с Председателем Совета Министров СССР, и, право, боязно, что, если он сюда приедет и наедине будет говорить с Маленковым, тот может испугаться, сдаться. Конечно, нельзя требовать от тов. Маленкова подтверждения противного, ибо нельзя это подтвердить и доказать, как математическую формулу. Но я вижу, что нет у него характера, если человек нередко теряется, заискивает перед другими.

Вопрос этот очень серьезный, и на такие веши надо смотреть трезво. Руководство такой великой партией, как наша Коммунистическая партия, руководство такой великой страной, как Союз Советских Социалистических Республик, приумножение и дальнейшее развитие всего, что накоплено нашей партией, во многом зависит от того, кто стоит у руководства и как проводит он линию, намеченную партией, как претворяет в жизнь советы великого основателя нашей партии и Советского государства В. И. Ленина и верного продолжателя его дела И. В. Сталина.

Помню, как однажды товарищ Сталин, когда был старым, говорил:

«Смотрите, как было. Ленин только власть взял, ничего у нас еще не было, а весь капиталистический мир ругал и буржуев не боялся. Наоборот, они смертельно боялись его. Смотрите, не трусьте, не отступайте от нашей линии, твердо и смело идите вперед».

Вновь Никита Сергеевич, словно по инерции, ссылается на Иосифа Виссарионовича как на высший авторитет. Судя по всему, у него еще не возникло даже намека на мысль о развенчании культа личности Сталина. Когда она могла появиться? Каким образом и почему созрела в его голове?

Вряд ли по этому поводу он даст ответ в своих воспоминаниях. Ответ, как я думаю, может подсказать еженедельный общественно-политический и литературно-художественный журнал «Огонек» (главный редактор A. B. Софронов) за вторую половину 1955 года. В нем постоянно мелькают фотографии Хрущева. Ничего подобного не было при Сталине, фотографии которого появлялись в журнале редко.

Вот Хрущев на воздушном параде в центре руководителей партии и правительства; справа от него Булганин, слева — Маленков. Через страницу — Хрущев и Булганин в центре лиц, присутствовавших на приеме в посольстве США. В том же июле видим его вместе с Булганиным, Молотовым и Жуковым на совещании глав правительств четырех держав. Затем большой фоторепортаж о том же событии, где главные действующие лица — Хрущев и Булганин. В августе — фоторепортаж о приеме у Булганина, где трижды на переднем плане Хрущев. Национальный праздник Румынии — и снова Никита Сергеевич. В сентябре на переговорах между правительственными делегациями СССР и ГДР на первом плане Хрущев. Приехала правительственная делегация Финляндии — он тут как тут, в центре…

Интересно, что Булганин почти везде позирует, тогда как Хрущев держится совершенно естественно и уверенно. На мой взгляд, все говорит о том, что бразды правления не только партией, но и страной окончательно перешли в его руки. Это была победа не только его лично, но всей партийной номенклатуры. Теперь Никите Сергеевичу, пожалуй, стало слишком тесно в доселе привычном прокрустовом ложе верного соратника Сталина. Пришла пора создавать собственный культ. Не об этом ли он втайне мечтал многие годы?

В июле 1955 года на очередном Пленуме ЦК КПСС был отодвинут на второй план Молотов, вряд ли ожидавший такого поворота событий. При помощи Микояна и Булганина, а также изменивших Маленкову еще недавних его союзников Жукова, Первухина и Сабурова Хрущев добился избрания в Президиум ЦК КПСС своих сторонников Суслова и Кириченко.

14 февраля 1956 года открылся XX съезд КПСС. Он стал триумфальным для партийных функционеров и лично Хрущева. Он выставил себя инициатором тех реформ, которые начал Маленков. Более того, осмелел настолько, что зачитал уже после исчерпания повестки дня съезда секретный доклад, в котором обвинил Сталина во всех ошибках и злоупотреблениях властью за последние 30 лет. В этом выступлении он многократно преувеличил масштабы репрессий. О своих преступлениях не упомянул вовсе. Привел даже такое нелепое утверждение, будто Верховный главнокомандующий руководил военными действиями по глобусу.

Это была, по сути дела, проверка многих крупных партийных деятелей и военачальников на честность и мужество. Например, прославленный до неприличия Г. К. Жуков прекрасно знал, как Сталин руководил военными операциями, порой называя конкретные деревни и высоты, то есть оперируя тактическими картами крупного масштаба. Руководители органов государственной безопасности прекрасно знали, сколько было заключенных в лагерях в каждом году и какой процент составляли «политические», потому что они предоставили Хрущеву эти данные. Почти все делегаты прекрасно знали, как свирепствовал Хрущев во время репрессий.

Первый секретарь КПСС, ставший руководителем страны, выставляя себя борцом за правду, нагло и прилюдно лгал. Многие это прекрасно понимали. Но никто из осведомленных гражданских и военных деятелей ни тогда, ни позже не подняли свой голос в защиту правды.

«В докладе на XX съезде, — пишет Владимир Карпов, — было не только осуждение «культа», но произошло и саморазоблачение Хрущева как предателя, который долгие годы скрывался под личиной единомышленника Сталина. Об этом красноречиво свидетельствует «высший пилотаж» подхалимажа, продемонстрированный Хрущевым на XVIII съезде, в марте 1939 года, когда он умудрился за 20 минут 32 раза лизнуть вождю одно место! Он называл Сталина «гениальным руководителем», «вождем», «великим» (7 раз), «родным», «величайшим гением человечества», «учителем» и в то же время «другом украинского народа».

Вот кто в меру своего таланта подхалима раздувал этот самый «культ личности Сталина». О подобных выступлениях Никиты Сергеевича знали едва ли не все делегаты, которые теперь лицезрели его в виде разоблачителя. Но ведь разоблачался он сам, понося того, кого еще недавно возносил до небес. Чем не образ храброго осла из басни Лафонтена, лягнувшего мертвого льва.

Вот какого человека партийная «элита» провозгласила своим вождем! Это стало красноречивым показателем степени моральной нечистоплотности, низости тех, кому теперь принадлежала власть в стране. Речь идет, конечно, о делегатах съезда, занимавших руководящие посты. А многие из тех, кто не входил в номенклатуру, были ошеломлены, пребывали в полной растерянности и не сразу поняли суть происходящего. Зато крупные партийные деятели наконец-то почувствовали себя полноправными хозяевами в своих «вотчинах».

Саморазоблачение Хрущева, разоблачителя «культа личности», стало своеобразной демонстрацией корпоративного единства «номенклатуры», а точнее говоря, партийных функционеров разного уровня. Они убедились, насколько лицемерен и лжив их вождь (едва ли не «крестный отец», как у мафиози, или «пахан», как у наших уголовников) Никита Сергеевич. Теперь можно было равняться по нему.

Характерная деталь: текст «секретного» доклада был вскоре опубликован за границей, оставаясь закрытым для «простых» советских граждан.

Однако после венгерского вооруженного восстания осенью 1956 года позиции Хрущева существенно пошатнулись. Его и Микояна справедливо обвиняли в венгерской трагедии. Удар, нанесенный по мертвому вождю, рикошетом ударил по компартиям зарубежных стран и обрушился на голову Хрущева. Теперь начал восстанавливаться авторитет Молотова.

В это время многое, пожалуй, зависело от того, на чьей стороне окажется маршал Жуков. Не исключено, что у него были свои тайные карты в этой сложной игре, где победа должна была достаться самому ловкому интригану. Неопределенность позиции Жукова вызывала беспокойство Брежнева (в ту пору ярого хрущевца).