5 УБИЙСТВО С. М. КИРОВА. СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ НАД БЫВШИМИ ЛИДЕРАМИ ОППОЗИЦИИ

5 УБИЙСТВО С. М. КИРОВА. СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ НАД БЫВШИМИ ЛИДЕРАМИ ОППОЗИЦИИ

1934 г. ЗАЧАТКИ «НОВОЙ» ОППОЗИЦИИ СТАЛИНУ

В 1931 – 1933 гг., несмотря на крайне тяжелое положение в стране, в коммунистической партии не существовало никакой серьезной оппозиции сталинскому руководству. То, что почти никто не оспаривал роль Сталина как вождя партии, объяснялось несколькими причинами. Во-первых, личная власть Сталина в эти годы была исключительно велика. Он практически бесконтрольно распоряжался быстро увеличивавшимся и централизованным партийным аппаратом. Благодаря К. Ворошилову он сохранял контроль над Красной Армией, а благодаря Г. Ягоде и Я. Агранову – контроль над органами ОГПУ. В этих условиях оппозиция Сталину становилась весьма опасным делом, и большинство тех, кто в прошлом не раз весьма критически отзывались о Сталине, сковывал страх. Во-вторых, многие грубые просчеты и преступления, совершенные Сталиным в начале ЗО-х гг., выявились более отчетливо лишь много лет спустя, некоторые – лишь после его смерти. Так, например, очень немногие были посвящены в тайну фальсификации политических судебных процессов 1930 – 1931 гг. Иные ошибочные и даже преступные действия Сталина изображались пропагандой как великие достижения и ставились ему в заслугу. Важно отметить также, что сама исключительность ситуации, сложившейся в нашей стране в начале 30-х гг., способствовала укреплению власти Сталина. Перед лицом невиданных ранее трудностей большинство партийных руководителей, даже недовольных Сталиным, считали невозможным развертывать какую-то новую внутрипартийную борьбу, чтобы еще более не осложнять положение. Они не видели в партийных верхах никого, достойного занять место Сталина, и боялись, что если страна и партия начнут двигаться иным курсом или попытаются остановиться или даже отступить, это кончится полным крахом. Даже убежденный троцкист, как пишет в своей книге «Большой террор» Р. Конквист, комментировал события таким образом: «Если бы не этот [Сталин]… все распалось бы к сегодняшнему дню на куски. Это он связывает все воедино». К тому же многие руководители партии сильно изменились к 1933 – 1934 гг., ибо Сталину удалось не только подчинить их себе, но и развратить, о чем мы еще будем говорить в дальнейшем.

Одновременно с ростом культа Сталина между ним и значительной частью партийных кадров возникло и продолжало расти определенное отчуждение. При этом речь идет не о бывших лидерах оппозиции, а об основном руководящем ядре партии. Сталин, чувствуя это, стал все более энергично продвигать вперед сравнительно молодых партийных работников и с пренебрежением относиться к ветеранам партии, которые, по его мнению, уже сыграли свою роль. Даже такой в прошлом верный помощник и личный секретарь Сталина, как И. П. Товстуха, стал выражать в начале 30-х гг. недовольство Сталиным. После конфликта со Сталиным Товстуха был переведен на работу в Институт Маркса – Энгельса – Ленина. Ранняя смерть спасла его от более тяжелой судьбы.

Заслуживает внимания в этой связи дело Н. Б. Эйсмонта, В. Н. Толмачева и А. П. Смирнова, которое разбиралось на январском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1933 г. Это были известные в то время деятели партии. А. П. Смирнов руководил в 20-е гг. различными наркоматами, был секретарем ЦК ВКП(б) и членом коллегии ВСНХ СССР. Н. Б. Эйсмонт в начале 30-х гг. занимал пост наркома снабжения СССР, а В. Н. Толмачев был наркомом внутренних дел РСФСР и членом ЦИК СССР. В резолюции пленума по данному вопросу в обычных для того времени выражениях говорилось о создании Эйсмонтом, Толмачевым и Смирновым «подпольной фракционной группы», которая якобы ставила своей задачей срыв индустриализации и коллективизации и восстановление капитализма в нашей стране. Пленум принял решение исключить Эйсмонта и Толмачева из партии «как разложившихся и переродившихся антисоветских людей». Смирнов был оставлен в партии, но исключен из состава ЦК ВКП(б) [311] .

В настоящее время мы знаем, что главной виной Смирнова, Эйсмонта и Толмачева было то, что они вели среди небольшой группы своих сторонников разговор о замене Сталина на посту генсека. «Ведь это только враги могут говорить, – заявил при разборе этого дела Сталин, – что убери Сталина и ничего не будет» [312] .

Группа Эйсмонта – Толмачева – Смирнова не представляла опасности для Сталина, другое дело – разногласия в новом составе Политбюро, которые далеко не всегда кончались его победой. Мы уже писали выше, что в 1932 г. Сталин потребовал расстрела М. Рютина и руководителей его группы, однако Политбюро приняло решение только о ссылке «рютинцев». Постепенно в Политбюро сложилась более умеренная группа – С. М. Киров, М. И. Калинин, С. В. Косиор, Г. К. Орджоникидзе, В. В. Куйбышев.

Во время голода 1933 г. на Украине и Северном Кавказе Сталин настаивал на усилении репрессий против бегущих из своих сел и станиц крестьян, тогда как Киров призывал к сдержанности. На одном из заседаний Политбюро он высказался за «восстановление Советской власти» в деревне, где еще со времен коллективизации действовал режим чрезвычайного положения, а власть в большинстве районов принадлежала политотделам МТС. Вскоре по решению ЦК ВКП(б) политотделы МТС были ликвидированы. В большинстве сельских районов были восстановлены полномочия Советов, а в МТС создана должность заместителя директора по политической работе.

На протяжении 1933 г. на заседаниях Политбюро С. М. Киров несколько раз выступал за более гибкую политику, за некоторую «либерализацию» режима, и его выступления встречали положительный отклик ведущих партийных работников. Не без влияния Кирова в 1933 г. Зиновьев и Каменев были еще раз восстановлены в рядах партии. В Ленинграде Киров воспротивился репрессиям против бывших участников оппозиции. Оппозиционеры, принявшие «генеральную линию», были возвращены в ряды партии. Киров выступал за улучшение отношений между партией и писателями, а также другими группами творческой интеллигенции. Не без его участия было принято решение о ликвидации РАППа и подготовке к созыву Первого Всесоюзного съезда советских писателей.

Недовольство, разочарование и протест в отношении политики Сталина были в начале 30-х гг. не только у части старых большевиков, но и у части партийно-комсомольской молодежи. Известно, что комсомольский актив середины 20-х гг. нередко с энтузиазмом принимал лозунги «левой» оппозиции. С другой стороны, огромной популярностью среди комсомольцев пользовался Н. И. Бухарин. Теперь, в начале 30-х гг., молодая часть партии испытывала разочарование в своих недавних кумирах, а также и в политике Сталина. Это привело к появлению большого числа небольших кружков. В большинстве случаев дело ограничивалось встречами и разговорами в узком, обычно домашнем кругу и на вечеринках, однако происходили и публичные манифестации с разбрасыванием листовок. Подобные действия квалифицировались как «контрреволюция», и летом 1933 г. органами НКВД было арестовано несколько групп молодежи. Сталин настаивал на самых суровых наказаниях, однако Политбюро разрешило применять «высшую меру» только в исключительных случаях. И действительно, приговоры по делам участников оппозиционных манифестаций были сравнительно мягкими.

Особое значение приобретают поэтому некоторые события, связанные с XVII съездом партии, происходившим в январе-феврале 1934 г. На поверхностный взгляд, съезд был демонстрацией любви и преданности Сталину. Но если сопоставить скупые свидетельства некоторых старых большевиков, можно уверенно сделать вывод о том, что на XVII съезде образовался нелегальный блок в основном из секретарей обкомов и ЦК нацкомпартий, которые больше, чем кто-либо, ощущали и понимали ошибочность сталинской политики. Одним из активных членов этого блока был И. М. Варейкис, занимавший тогда пост секретаря обкома Центрально-Черноземной области. Беседы проходили на московских квартирах у некоторых ответственных работников, и в них участвовали Г. Орджоникидзе, Г. Петровский, М. Орахелашвили, А. Микоян. Выдвигались предложения переместить Сталина на пост Председателя Совета Народных Комиссаров или ЦИК СССР, а на пост генсека ЦК ВКП(б) избрать С. М. Кирова. Группа делегатов съезда беседовала на этот счет с Кировым, но он решительно отказался, а без его согласия весь план становился нереальным. Об этих совещаниях в кулуарах XVII съезда упоминалось, правда, очень скупо, и в учебнике по истории КПСС, изданном в 1962 г. под редакцией секретаря ЦК КПСС Б. Н. Пономарева. Мы можем здесь прочесть следующее:

«Ненормальная обстановка, складывающаяся в партии, вызывала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу» [313] .

Недовольство Сталиным отразилось на результатах голосования при выборах ЦК ВКП(б), состоявшихся на вечернем заседании съезда 9 февраля. Председателем счетной комиссии был избран В. П. Затонский, сменивший Н. Скрыпника на посту наркома просвещения Украины. Его заместителем стал старый большевик В. М. Верховых. Когда в ночь с 9 на 10 февраля счетная комиссия вскрыла урны для голосования, оказалось, что Сталин получил меньше всего голосов. Против Кирова было подано на съезде всего 3 голоса, против Сталина проголосовало 270 делегатов съезда. Только потому, что кандидатов выдвигалось теперь ровно столько, сколько надо было избрать членов ЦК, Сталин оказался избранным. Однако огласить подобные результаты голосования даже перед делегатами съезда счетная комиссия не решилась. По свидетельству В. М. Верховых, который чудом пережил все ужасы сталинских «чисток» и лагерей, В. П. Затонский немедленно доложил о результатах голосования Л. М. Кагановичу, ведавшему организационной работой съезда. Каганович распорядился изъять почти все бюллетени, в которых была вычеркнута фамилия Сталина. На заседании съезда 10 февраля было объявлено, что против Сталина, так же, как и против Кирова, было подано всего 3 голоса. Ни в газетах, ни в изданной вскоре стенограмме съезда вообще не упоминалось о количестве голосов, поданных за того или иного кандидата. Однако Сталин знал о действительных результатах голосования. Узнал он также и о совещаниях делегатов съезда, на которых обсуждался вопрос о его перемещении на менее ответственный пост.

Слухи о неблагоприятном для Сталина голосовании уже в феврале 1934 г. распространялись в Москве и проникли за границу. Говорили даже о том, что Сталин вообще не набрал нужного для избрания в ЦК числа голосов. Меньшевистский «Социалистический вестник», выходивший в Париже, сообщал читателям 25 февраля, что Сталин получил меньше голосов, чем другие кандидаты, и что наибольшее число голосов было отдано М. И. Калинину.

Американский историк А. Улам в своей книге о Сталине оспаривает приведенные выше свидетельства о подтасовке результатов голосования на XVII съезде. Не приводя никаких доказательств, А. Улам пишет, что «имеется во всех смыслах основание считать, что выборы Центрального Комитета были единогласными» [314] . Улам замечает также, что голосование на съездах партии было тайным, и после 1923 г. при объявлении результатов голосования не обнародовались цифры, свидетельствующие о том, кто из кандидатов оказался более удачливым при голосовании. Улам даже считает, что В. М. Верховых в своих воспоминаниях обнаруживает незнание процедуры голосования для избрания на съезде партии Центрального Комитета. В данном случае, однако, ошибается именно А. Улам. В. М. Верховых подробно описал в своей записке, направленной им в ЦК КПСС еще перед XX съездом, каким образом происходил подсчет голосов при выборах в ЦК на XVII съезде партии. Выборы в ЦК всегда были тайными, но после 1923 г. результаты выборов перестали публиковать в печати и в стенограммах съездов, хотя не перестали еще объявлять делегатам съезда. В любом случае было бы трудно сохранить тайну этих выборов, так как в счетную комиссию на XVII съезде входило более 40 человек. Для проверки свидетельства В. М. Верховых специальная комиссия ЦК КПСС в 1957 г. обследовала в партийном архиве материалы XVII съезда, в том числе особые пакеты, в которых под сургучными печатями хранились бюллетени голосования. В эту комиссию входила член КПК, старая коммунистка О. Г. Шатуновская. По ее свидетельству, в этих пакетах, вскрытых в присутствии ответственных сотрудников партийного архива и тогдашнего директора Института марксизма-ленинизма П. Н. Поспелова, не хватало 267 бюллетеней. Иначе говоря, в протоколах счетной комиссии была указана иная цифра, чем реальное количество хранимых под сургучными печатями бюллетеней. В. М. Верховых считал, что эти бюллетени просто уничтожили. Можно предполагать, однако, что их изъяли для всестороннего изучения в ОГПУ.

На XVII съезде был значительно изменен персональный состав ЦК ВКП(б). Из прежнего состава ЦК не были избраны в новый некоторые неугодные Сталину люди – Ф. И. Голощекин, Э. И. Квиринг, Н. Н. Колотилов, В. В. Ломинадзе, Г. И. Ломов, М. Д. Орахелашвили, Л. Картвелишвили, К. А. Румянцев и др. Из членов в кандидаты ЦК были переведены Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский и др. На съезде были избраны в ЦК (минуя статус кандидата в члены ЦК) чекисты В. Балицкий и Е. Г. Евдокимов. Без кандидатского стажа вошли в состав ЦК Л. П. Берия, Н. И. Ежов, а также Н. С. Хрущев – все это были теперь фавориты Сталина. Кандидатами в члены ЦК избрали Л. З. Мехлиса и А. Н. Поскребышева, которые на XVI съезде не были даже в числе делегатов, но входили теперь в личную канцелярию Сталина. Членом ЦК стал и Г. Г. Ягода, а кандидатом в члены ЦК – М. Д. Багиров.

После съезда партии Н. Ежов и Л. Мехлис заняли важные посты в аппарате ЦК ВКП(б). ОГПУ было преобразовано в Наркомат внутренних дел СССР, объединивший теперь несколько прежних организаций. Тогда это было воспринято как признак некоторой либерализации.

На съезде С. М. Киров был избран секретарем ЦК ВКП(б). Но, хотя Сталин настаивал на его переезде в Москву, Киров не хотел оставлять Ленинград. По свидетельству старого большевика А. М. Дурмашкина, хорошо знавшего Кирова, в Москву по этому поводу приезжала делегация ленинградских большевиков, которую Сталин принял очень холодно. Сталин согласился, чтобы Киров временно остался во главе ленинградской партийной организации, однако на протяжении года несколько раз требовал, чтобы Киров выполнял поручения, далеко выходящие за пределы обязанностей секретаря Ленинградского обкома (например, помочь при уборке хлеба в Казахстане). А. М. Дурмашкин свидетельствовал также, что после съезда стало заметно отчуждение между Сталиным и Кировым, которых раньше считали близкими друзьями. Сталин почти перестал звонить Кирову в Ленинград, хотя прежде звонил очень часто. Киров продолжал работать активно и достаточно самостоятельно. Он, например, разрешил переехать в Ленинград Д. Б. Рязанову – «неразоружившемуся» противнику политики Сталина, исключенному к тому же из партии. Когда в Коминтерне возникли разногласия по вопросу об отношении к социал-демократии, С. М. Киров неизменно выступал на стороне тех, кто требовал поворота Коминтерна в сторону единого фронта.

Из всего сказанного выше можно сделать вывод, что на XVII съезде партии проявилось растущее недоверие к Сталину среди широких кругов партийного актива. Сталин был всегда крайне чуток к таким «сигналам». Он почувствовал опасность для своего положения и для своей власти, и эта опасность персонифицировалась для него в лице С. М. Кирова и многих делегатов XVII съезда.

УБИЙСТВО С. М. КИРОВА

1 декабря 1934 г. в 16 часов 30 минут в Смольном выстрелом в затылок был убит член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) и первый секретарь Ленинградского обкома партии С. М. Киров. Некоторые подробности этого преступления можно узнать из ряда биографических книг о Кирове, опубликованных в 60-е гг. [315] Однако истинные мотивы и обстоятельства убийства Кирова, ставшего первым звеном в длинной цепи трагических событий, продолжавшихся несколько лет, и до сих пор не вполне ясны.

В сообщении об убийстве Кирова говорилось, что при попытке к бегству задержан стрелявший в него молодой член партии Леонид Николаев. Казалось бы, это создавало возможность тщательно расследовать все нити совершенного преступления. Однако весь ход первоначального следствия по делу об убийстве Кирова, проведенного еще в декабре 1934 г., противоречил закону и здравому смыслу. Не была установлена истина и в результате дальнейшего следствия, проведенного органами НКВД в 1936 и 1937 – 1938 гг.

Выступая на XX съезде партии, Н. С. Хрущев рассказал делегатам о некоторых сомнительных обстоятельствах, связанных с расследованием дела об убийстве Кирова. В 1956 г. в ЦК КПСС была создана особая комиссия, которая в течение нескольких лет проводила новое расследование этого террористического акта. Хотя со времени событий миновало больше 20 лет, комиссии удалось собрать большой материал. Были получены свидетельства более трех тысяч человек. Естественно, что многие свидетельства были неточны, противоречивы, сомнительны. Но были и крайне важные, не вызывающие сомнений показания и свидетельства, которые позволили комиссии составить итоговый документ о проделанной работе. Этот документ, однако, не был опубликован. Член комиссии О. Г. Шатуновская, награжденная за эту работу орденом Ленина и отправленная затем на пенсию, сообщила, что сам Н. С. Хрущев, ознакомившись с выводами комиссии, запер итоговый документ в свой сейф и сказал: «Пока в мире существует империализм, мы не можем опубликовать такой документ».

Такое решение не может быть убедительным для любого честного историка. Не претендуя на полноту, приведу некоторые свидетельства и гипотезы, связанные с убийством Кирова. Вначале я должен привести здесь некоторые личные воспоминания. Дело в том, что в 1934 г. наша семья жила в Ленинграде, и я хорошо помню то волнение, которое охватило моих родителей и всех окружающих при известии об убийстве Кирова. В 30-е гг. дети очень рано начинали интересоваться политикой, и именно после убийства Кирова я стал регулярно читать не только ленинградскую молодежную газету «Смена» [316] , но и многие другие газеты, включая «Правду» и «Известия».

В некоторых западных исследованиях можно прочесть, что убийство Кирова вызвало удовлетворение в определенных кругах советского населения. А. Улам, например, писал в своей книге о Сталине:

«Всякий, близко знакомый с историей русского революционного движения, должен знать, сколь опьяняющими могут быть известия об успешном политическом убийстве для жертв политического угнетания. Один шестнадцатилетний ученик заявил: “Они убили Кирова, теперь им следует убить Сталина”. Так говорилось в одном из многих аналогичных сообщений, найденных в архиве Смоленской партийной организации» [317] .

Можно, конечно, не сомневаться, что в еще крайне неоднородном тогда советском обществе было место для самых различных чувств по поводу убийства Кирова. Однако среди «жертв политического угнетания» преобладали настроения не «окрыляющей радости», как думает А. Улам, а страх, как оказалось, вполне обоснованный. Но среди большинства молодежи убийство Кирова вызвало скорбь и гнев, эти эмоции преобладали также и среди рабочего класса Ленинграда, где Киров был весьма популярен. Во всяком случае, я хорошо помню молчаливое, скорбное ночное факельное шествие трудящихся Ленинграда, которые шли по набережной Васильевского острова на грандиозный траурный митинг к Зимнему дворцу.

Утром 2 декабря в Ленинграде распространился слух о приезде Сталина. Он приехал специальным поездом вместе с В. Молотовым, К. Ворошиловым, Н. Ежовым, Г. Ягодой, А. Ждановым, Я. Аграновым и Л. Заковским. На вокзале его встречали руководители ленинградской партийной организации во главе с М. С. Чудовым и ленинградского управления НКВД во главе с Ф. Д. Медведем. Рассказывали, что, выйдя на перрон, Сталин не подал руки никому из встречавших, а Медведя ударил по лицу, не снимая перчатки. Сразу же после приезда Сталин взял руководство следствием в свои руки.

В убийстве Кирова, несомненно, нельзя винить одного Николаева. Как рассказал мне Петр Чагин, известный партийный работник и близкий друг Кирова, в 1934 г. было несколько попыток покушения на его жизнь, явно направляемых чьей-то сильной рукой. Такая попытка, например, была предпринята во время поездки Кирова в Казахстан. Что касается Николаева, то все источники сходятся на том, что этот психически неуравновешенный человек действовал вначале по собственной инициативе. Озлобленный и тщеславный неудачник, он мнил себя новым Желябовым и готовил убийство Кирова как некую важную политическую акцию.

Киров любил ходить пешком по городу, и Николаев изучил маршруты его прогулок. Конечно, Кирова тщательно охраняли, и группа охранников в штатском, возглавляемая сотрудником НКВД Борисовым, сопровождала его, идя «лесенкой» впереди и сзади. Во время одной из прогулок охрана задержала человека, который пытался приблизиться к Кирову. Это был Николаев. В его портфеле оказался вырез, через который можно было выхватить спрятанный там револьвер, не открывая застежку. В портфеле лежал также чертеж с маршрутами прогулок Кирова. Николаева немедленно арестовали. Его допрашивал заместитель начальника УНКВД области И. Запорожец, лишь недавно прибывший в Ленинград доверенный сотрудник Г. Ягоды. Он был, как выяснилось впоследствии, активным участником заговора. Запорожец не доложил о задержанном своему непосредственному начальнику Ф. Д. Медведю, который был близок к Кирову, а позвонил в Москву наркому внутренних дел Г. Ягоде. Через несколько часов Ягода дал указание освободить Николаева. С кем советовался Ягода? В 1938 г. во время судебного процесса над участниками «правотроцкистского блока» подсудимый Ягода подтвердил приведенные выше факты, но одновременно утверждал, что все главные приказы он получал якобы от А. Енукидзе и А. Рыкова. В настоящее время эта версия полностью отпала. Можно не сомневаться, что приказы Ягода получал от более влиятельных лиц.

Николаева отпустили, и через некоторое время он вновь был задержан на мосту охраной Кирова, которая вторично изъяла у него все тот же заряженный револьвер. Странный либерализм Ленинградского управления НКВД вызвал подозрения у людей, охранявших Кирова, но им заявили, что это не их дело, и пригрозили исключением из партии. Однако начальник охраны Борисов рассказал обо всем Кирову.

Николаева снова освободили, и вскоре ему удалось убить Кирова. Прибывший в Ленинград Сталин решил лично допросить Николаева. Сопоставляя некоторые из свидетельств (помощника Жданова И. М. Кулагина, присутствовавшего при допросе, уже упомянутого нами П. Чагина и некоторых других), можно обрисовать допрос Николаева следующим образом.

В большой комнате за столом сидели Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Косарев и некоторые другие. Сзади стояла группа ленинградских партработников во главе со вторым секретарем обкома М. С. Чудовым и отдельно группа чекистов. (И. Запорожец в день убийства Кирова находился на отдыхе у Черного моря и вряд ли мог так быстро вернуться в Ленинград.) Ввели Николаева. Сталин спросил его: почему он стрелял в Кирова? Упав на колени, Николаев закричал, указывая рукой на чекистов: «Они заставляли меня это сделать!» Тогда несколько чекистов подбежали к Николаеву и стали избивать его рукоятками пистолетов. Окровавленного, потерявшего сознание Николаева вынесли из помещения. Некоторые из присутствующих, в том числе и Чудов, считали, что Николаев был убит на допросе, а следовательно, на судебном процессе в конце декабря судили не Николаева, а какое-то подставное лицо. Об этом Чудов рассказывал позднее своему близкому другу А. М. Дурмашкину [318] .

Однако в действительности Николаев не был убит на допросе. Его доставили в тюремную больницу, где с большим трудом возвратили к жизни, ведь в 1934 г. медицина не располагала еще современными способами реанимации. Ни Чудов, ни Кулагин не могли понять тогда, почему Сталин не остановил избивавших Николаева чекистов, позволивших себе в его присутствии столь грубое превышение власти.

Затем должен был состояться допрос начальника охраны Борисова, которого арестовали сразу же после убийства Кирова. Всех арестованных доставляли на допрос в легковых машинах, но за Борисовым отправили крытую грузовую машину, в кузов которой влезло несколько чекистов с ломами. Один из них сел в кабину к шоферу. На улице Воинова, когда машина проезжала мимо глухой стены склада, сидевший рядом с шофером чекист неожиданно вывернул руль. Шофер сумел все же избежать столкновения, и машина, задев стену по касательной, добралась до места своим ходом. Однако Борисов был уже мертв. Медицинская экспертиза дала ложное заключение о гибели Борисова в автомобильной катастрофе. Но некоторые врачи, участвовавшие в экспертизе, остались живы и дали письменные показания комиссии ЦК о том, что заключение экспертизы было вынужденным и в действительности смерть Борисова наступила от ударов тяжелыми металлическими предметами по голове. Этот эпизод счел нужным рассказать на XXII съезде партии и Н. С. Хрущев. Он сказал в своем докладе:

«Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше дважды был задержан чекистами около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого. Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как рассказывал потом шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождавшими его лицами. Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил… Кто мог это сделать? Сейчас ведется тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела» [319] .

После XX и XXII съездов партии сотни коммунистов и беспартийных писали в ЦК КПСС о своих сомнениях по поводу официальной версии убийства С. М. Кирова и сообщали при этом некоторые факты и свидетельства, которые, по их мнению, могли бы пролить свет на это преступление. Копии некоторых из этих писем есть и в моем архиве.

Так, например, старый член партии И. П. Алексахин сообщал о своей встрече на прииске «Линковый» с другим заключенным – Дубошиным, работавшим ранее начальником Петропавловского НКВД. Дубошин рассказал Алексахину, что когда он в Москве в ноябре 1934 г. жил в гостинице «Селент» (где обычно останавливались приезжие чекисты), в их комнату зашел один ответственный работник НКВД, тесно связанный с московским руководством. «В Ленинграде, – сказал он, – готовится страшное убийство». Дубошин не придал значения этим словам. Но после убийства Кирова он спросил того же работника: «Выходит, что некоторые из вас знали о подготовке покушения на Сергея Мироновича?» Вразумительного ответа Дубошин не получил.

По свидетельству Е. П. Фролова, работавшего в 1934 г. в промотделе ЦК ВКП(б), еще утром 1 декабря 1934 г. Н. И. Ежов, который в то время заведовал промотделом, а по совместительству контролировал также деятельность НКВД, ушел в кабинет к Сталину и провел там большую часть дня. Раньше столь длительных встреч у них не было. Только в 7 часов вечера Ежов вернулся в отдел и приказал своему помощнику В. Цесарскому немедленно готовиться к поездке в Ленинград.

Известно, что вместо Кирова первым секретарем Ленинградского обкома был вскоре избран А. А. Жданов. Его помощник И. М. Кулагин свидетельствовал, что через несколько месяцев после убийства Кирова в Смольный пришла жена начальника охраны Борисова. Кулагин принял ее. Женщина умоляла о помощи, так как ее поместили в сумасшедший дом и хотели отравить, но ей удалось бежать. Еще раньше ее допрашивали в НКВД, стараясь выяснить, что рассказывал ей муж перед убийством Кирова. Но Кулагин не вправе был что-то сделать для Борисовой без ведома НКВД. Он позвонил в это учреждение и попросил поместить обратившуюся к нему женщину в обычную городскую больницу, что и было сделано. Через несколько дней Кулагин узнал, что Борисова умерла в больнице с признаками отравления.

По рассказам дочери соратника Кирова П. И. Смородина – М. Смородиной, начальник Ленинградского УНКВД Ф. Д. Медведь, узнав об убийстве Кирова, бросился бежать в Смольный, не надев даже пальто и шапку (в декабре). Однако у входа в Смольный он был задержан неизвестными ему чекистами из московской охраны, каким-то образом оказавшимися у входа раньше Ф. Медведя. Этот рассказ, впрочем, содержит, видимо, ряд неточностей. Киров был убит в Смольном рядом с кабинетом своего заместителя М. С. Чудова. Чудов выбежал из кабинета, услышав выстрелы. Киров был уже мертв, и Чудов распорядился ничего не трогать, чтобы не мешать следствию, а сам немедленно позвонил в Москву Сталину. Сталин приказал отменить намеченное на 1 декабря собрание ленинградского партийного актива и окружить Смольный войсками НКВД. Медведь был в эти минуты не у себя в управлении, и эти распоряжения шли не через него. Вероятно, вызванные Чудовым подразделения НКВД, так же, как и Ф. Д. Медведь, «не узнали» друг друга.

По свидетельству С. Н. Осмоловской, жены близкого друга Кирова П. П. Петровского, за несколько дней до убийства Кирова было совершено покушение и на Петровского. К нему подошли двое неизвестных и стали наносить удары железными предметами. Петровскому удалось, прикрыв голову, убежать. Узнав об убийстве Кирова, Петровский сразу сказал жене, что это дело рук Сталина. И таких рассказов можно приводить немало.

Вскоре после убийства Кирова руководителей Ленинградского управления НКВД Ф. Медведя, И. Запорожца и нескольких других, обвинив в преступной халатности, сняли и направили на работу в органы НКВД на Дальнем Востоке. Но в 1937 г. все они были расстреляны. «Можно думать, – не без основания заявил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев, – что их расстреляли затем, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.