4 ОБОСТРЕНИЕ ВНУТРЕННЕЙ И ВНЕШНЕЙ ОБСТАНОВКИ В НАЧАЛЕ 30-х гг. НОВЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ СТАЛИНА

4 ОБОСТРЕНИЕ ВНУТРЕННЕЙ И ВНЕШНЕЙ ОБСТАНОВКИ В НАЧАЛЕ 30-х гг. НОВЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ СТАЛИНА

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И «БУРЖУАЗНАЯ» ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Серьезные просчеты в экономической и социальной политике в 1928 – 1932 гг. привели к ухудшению материального положения большинства населения страны, к введению строгого нормирования в снабжении и торговле. Это вызвало недовольство среди значительной части трудящихся. Трудно было списать все эти недостатки только на счет кулаков, большая часть которых была уже выслана в отдаленные районы страны. Еще меньше можно было рассчитывать на самокритику со стороны Сталина и его окружения. Сталин снова искал «козла отпущения», и он нашел его в лице специалистов из числа старой, сформировавшейся еще до революции интеллигенции.

Известно, что часть русской интеллигенции активно выступала в годы Гражданской войны против большевиков. Немало интеллигентов было выслано из Советской России в первые годы нэпа. Но так же, как для строительства Красной Армии были использованы опыт и знания многих тысяч бывших царских офицеров, так и для строительства советской экономики и науки Ленин считал не только возможным, но и необходимым использовать опыт и знания старой буржуазной интеллигенции, которая готова была в своей профессиональной области лояльно сотрудничать с новой властью.

«Мы не можем построить коммунизм иначе, – писал Ленин, – как из материалов, созданных капитализмом, как из того культурного аппарата, который взращен буржуазной обстановкой и поэтому неизбежно бывает пропитан – раз речь заходит о человеческом материале как части культурного аппарата – буржуазной психологией. В этом трудность построения коммунистического общества, но в этом же гарантия возможности и успешности его построения. Тем и отличается марксизм от старого утопического социализма, что последний хотел строить новое общество не из тех массовых представителей человеческого материала, которые создаются кровавым, грязным, грабительским лавочническим капитализмом, а из разведенных в особых парниках и теплицах особо добродетельных людей» [268] .

«Если все наши руководящие учреждения, – указывал в другом месте Ленин, – т. е. и компартия, и Соввласть, и профсоюзы, не достигнут того, чтобы мы как зеницу ока берегли всякого спеца, работающего добросовестно, со знанием своего дела и любовью к нему, хотя бы и совершенно чуждого коммунизму идейно, то ни о каких серьезных успехах в деле социалистического строительства не может быть и речи» [269] .

Эта намеченная Лениным политика довольно последовательно проводилась в жизнь в первый период нэпа. Неудивительно поэтому, что в годы первой пятилетки в советском хозяйственном аппарате, на промышленных предприятиях, в научных учреждениях и учебных заведениях, в земельных органах, в Госплане СССР и в статистических управлениях работало немало так называемых буржуазных специалистов, представителей старой интеллигенции и свергнутых Октябрем эксплуататорских классов. Работали здесь и многие бывшие члены партий меньшевиков и эсеров, отказавшиеся от оппозиционной политической деятельности.

Обострение всех внутренних противоречий в стране, и особенно между Советской властью и крестьянством, некомпетентность при вмешательстве в экономику, порождавшая множество потерь и трудностей, – все это не могло не оказывать влияния на настроение перечисленных выше групп и слоев населения. Естественно, что большая часть старой интеллигенции сочувствовала той группировке партийного руководства, которая получила наименование «правого» уклона. Иные специалисты оказывались втянутыми и в антисоветскую деятельность, в том числе и конспиративного характера. В начале 30-х гг. не только в эмиграции, но и в СССР возникло несколько контрреволюционных организаций и групп (некоторые группы в провокационных целях создавало само ГПУ, как это было с организацией «Трест»). Но подобных людей среди старой интеллигенции и специалистов было ничтожное меньшинство. Подавляющее большинство работало честно, стараясь помочь партийным деятелям, стоявшим во главе различных хозяйственных организаций, советом и делом. Многие специалисты были искренне захвачены громадным размахом первых пятилетних планов.

Нет ничего удивительного в том, что органы ГПУ пресекали все попытки свергнуть Советскую власть, предпринимаемые как отдельными группами в эмиграции, так и внутри страны. Однако необходимо было при этом проводить строгую дифференциацию, чтобы сохранить лояльное отношение к Советской власти со стороны основной части старой интеллигенции и специалистов, которые своими знаниями и опытом могли оказать огромную услугу делу строительства социализма.

В речах, статьях и заявлениях Сталина этого периода можно найти немало утверждений о необходимости всемерно заботиться о старой, «буржуазной» интеллигенции. Однако дела Сталина решительно расходились с его словами. Во-первых, он все более жестко требовал от этих людей не только лояльности к Советской власти, но и признания коммунистической идеологии. Репрессии нередко обрушивались на людей за их некоммунистические и немарксистские взгляды или за их дореволюционную деятельность. Во-вторых, стремясь возложить на «буржуазных спецов» ответственность за все просчеты в индустриализации и планировании, Сталин и некоторые его ближайшие помощники начали проводить кампанию компрометации и разгрома значительной части кадров беспартийных специалистов.

Особое место в этой кампании занимали те политические судебные процессы, которые состоялись в конце 20-х – начале 30-х гг. и которые не могут не привлечь самого пристального внимания историков.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ 1928 – 1930 гг.

Первым крупным политическим процессом, сыгравшим значительную роль в обострении внутриполитической обстановки в стране, было так называемое «шахтинское дело». По этому «делу» к ответственности привлекались главным образом инженеры и техники Донецкого бассейна, обвиненные в сознательном вредительстве, в организации взрывов на шахтах, в преступных связях с бывшими владельцами донецких шахт, а также в закупке ненужного импортного оборудования, нарушении техники безопасности, нарушении законов о труде, неправильной закладке новых шахт и т. п. Обвинительное заключение было составлено старшим помощником прокурора РСФСР Н. В. Крыленко и прокурором Верховного суда СССР П. А. Красиковым. Заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по «шахтинскому делу» состоялись летом 1928 г. в Москве под председательством А. Я. Вышинского. Бывший меньшевик, юрист по профессии, член коллегии Наркомата просвещения, а также ректор Московского государственного университета, Вышинский должен был обеспечивать, по замыслу организаторов процесса, видимость объективности судебного разбирательства. Процесс носил явно политический характер. Кроме специалистов и рабочих Донбасса на скамье подсудимых находились некоторые руководители украинской промышленности, составлявшие якобы «харьковский центр», возглавлявший деятельность вредителей. Были здесь и представители «московского центра». Их обвиняли не только в связях с различными эмигрантскими организациями русских предпринимателей, но и с представителями бельгийского, французского и польского капитала. По данным обвинения, западные капиталисты финансировали вредительские организации и акции в Донбассе.

На суде большинство подсудимых признали лишь часть предъявленных им обвинений или отвергли их вовсе, а некоторые признали себя виновными по всем статьям обвинения. Суд оправдал четверых из 53 подсудимых, четверых приговорил к условным мерам наказания, девять человек – к заключению на срок от одного до трех лет. Большинство обвиняемых было осуждено на длительное заключение – от четырех до десяти лет, одиннадцать человек были приговорены к расстрелу, пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР счел возможным смягчить меру наказания.

«Шахтинское дело» обсуждалось на двух пленумах ЦК партии и послужило поводом к продолжительной пропагандистской кампании. Понятие «шахтинцы» стало нарицательным, как бы синонимом «вредительства». Однако, знакомясь с материалами судебного процесса, широко освещавшегося в печати, невольно задаешься вопросом: насколько обоснованным было обвинительное заключение и, следовательно, приговор по «шахтинскому делу»?

Старый большевик А. М. Дурмашкин встретил в годы своего пребывания в лагере бывшего ответственного работника НКВД, также осужденного в 1937 г. на 15 лет заключения. Этот работник рассказал Дурмашкину, что в «шахтинском деле» многие обвинения, особенно в сознательном вредительстве и связях с иностранным капиталом, были липой, их цель была в том, чтобы повысить «классовую бдительность». Писатель В. Т. Шаламов, автор знаменитых «Колымских рассказов», встречался в заключении с двумя специалистами – Бояршиновым и Миллером, проходившими по «шахтинскому делу» (Н. Н. Бояршинов был вначале приговорен к расстрелу, но этот приговор был заменен 10 годами заключения). Оба «шахтинца» рассказали Шаламову, что уже в 1928 г. к ним применялись такие жестокие методы ведения следствия, как «конвейер» (то есть многодневный допрос заключенного следователями, непрерывно сменявшими друг друга), помещение в карцер с водой или в камеру с холодным, а потом сильно разогретым полом. Эти пытки и вынудили многих подсудимых дать следствию и суду ложные показания.

Бывший член партии меньшевиков В. Бродский, находившийся в заключении почти 30 лет с конца 20-х гг. до 1956 г., писал мне: «Я видел несчетное количество людей, обвиненных во вредительстве, видел много людей, обвинявших во вредительстве, и все они отрицали даже единичные факты сознательного вредительства специалистов. Непосредственно на производстве со стороны рабочих (особенно пришедших из деревни), как рассказывали, были случаи порчи оборудования (засыпали в подшипники песок и др.). Впрочем, и это могло быть результатом незнания и неумелого обращения с машинами. Аварии, в частности, в Донбассе, объяснялись всеми встречавшимися мне специалистами следующими причинами: гонкой за выполнение и перевыполнение норм и планов, некомпетентностью руководителей-неспециалистов; низкой квалификацией рабочих, в большинстве выходцев из деревни».

По свидетельству старого чекиста С. О. Газаряна, долгое время работавшего в экономическом отделе НКВД Закавказья (и арестованного в 1937 г.), среди форм антисоветской борьбы со стороны врагов нашего государства была и такая, как вредительство, однако она имела незначительное распространение. Что касается вредительства как сознательной политики, проводимой якобы целым слоем «буржуазных» специалистов, то такого явления никогда не было. Газарян рассказал мне, что он приезжал в Донбасс в 1928 г. в порядке «обмена опытом» работы экономических отделов НКВД. По его словам, в Донбассе в тот период обычным явлением была преступная бесхозяйственность, ставшая причиной многих тяжелых аварий с человеческими жертвами (затопления и взрывы на шахтах и др.). И в центре, и на местах советский и хозяйственный аппарат был еще несовершенен, там было немало случайных и недобросовестных людей, в ряде хозяйственных и советских организаций процветало взяточничество, воровство, пренебрежение интересами трудящихся. За все эти преступления необходимо было, конечно, наказывать виновных. Не исключено, что в Донбассе были и единичные случаи вредительства, а кто-то из инженеров получал письма от какого-либо бывшего хозяина шахты, бежавшего за границу. Но все это не могло служить основанием для громкого политического процесса. В большинстве случаев обвинения во вредительстве, в связях с различного рода «центрами» и заграничными контрреволюционными организациями добавлялись уже в ходе следствия к различным обвинениям уголовного характера (воровство, взяточничество, бесхозяйственность и др.). Следователи шли на такой подлог, обещая заключенным за «нужные» показания смягчение их участи, из «идейных» соображений: «мобилизовать массы», «поднять в них гнев против империализма», «повысить бдительность». В действительности же эти подлоги преследовали одну цель: отвлечь недовольство широких масс трудящихся от партийного руководства, поощрявшего гонку за максимальными показателями индустриализации. В своей книге «На новом этапе», изданной в 1930 г. в Харбине (Маньчжурия), один из наиболее видных идеологов буржуазной интеллигенции и нэповской буржуазии в СССР Н. Устрялов писал: «Вредительство есть бессмысленное, позорное и зловреднейшее преступление, предательство, прямой переход на антисоветские и антирусские позиции; теперь даже и Милюков в эмиграции не станет его защищать… Что же касается так называемого пассивного нейтралитета, то он заслуживает безоговорочного принципиального осуждения, с нашей точки зрения. Не дело технической интеллигенции отходить в сторону, отказываться от активной деятельности, от содействия… великой перестройке страны». Устрялов давал своим последователям, специалистам-сменовеховцам, находившимся на советской работе, четкую директиву: «Что делать старым спецам? Ответ может быть только один: сохранять безукоризненную лояльность государству. Посильно ему способствовать».

Но Сталин не желал разбираться в тонкостях положения и поведения старой интеллигенции. Ему было выгодно поддержать версию о сознательном вредительстве «буржуазной» интеллигенции. Поэтому Сталин поспешил «обобщить» уроки «шахтинского дела» и призвал членов партии искать «шахтинцев» во всех звеньях советского и хозяйственного аппарата.

«Нельзя считать случайностью так называемое шахтинское дело, – заявил Сталин на пленуме ЦК в апреле 1929 г. – “Шахтинцы” сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом. Буржуазное вредительство есть несомненный показатель того, что капиталистические элементы далеко еще не сложили оружия, что они накопляют силы для новых выступлений против Советской власти» [270] .

Неудивительно, что после подобного рода директивных указаний террор против так называемых буржуазных специалистов резко усилился. Так, например, весной 1930 г. на Украине состоялся «открытый» политический процесс по делу СВУ (Союз вызволения Украины). Руководителем этой мифической организации был объявлен крупнейший украинский ученый и вице-президент Всеукраинской Академии наук (ВУАН) С. А. Ефремов. Кроме него на скамье подсудимых оказалось еще 40 с лишним человек. Здесь были и ученые, и учителя, и священники, и деятели кооперативного движения, и медицинские работники. Почта все они обвинялись в «буржуазном национализме», во вредительстве, в выполнении директив зарубежных украинских националистических организаций, а также в «агентурной работе по заданиям разведок и контрразведок некоторых государств». СВУ обвинялся также в подготовке некоторых террористических актов и даже в заключении тайного союза с Польшей с целью отделения Украины от России.

По свидетельству старого большевика А. В. Снегова, находившегося тогда на ответственной партийной работе на Украине, главным организатором процесса СВУ было ГПУ Украины, возглавлявшееся В. Балицким. Последний выполнял прямые директивы Сталина. Не были в стороне от организации процесса СВУ и руководители партийной организации Украины: С. Косиор, Н. Скрыпник и В. Чубарь. Главными государственными обвинителями на процессе были прокуроры Л. Ахматов и Михайлик, общественными обвинителями выступали П. Н. Любченко и академик А. Н. Соколовский. Как считает Снегов, хотя националистические настроения среди украинской интеллигенции в те годы и были весьма сильными, но все главные обвинения в адрес СВУ были ложными, да и никакого СВУ как организации в действительности не существовало. Это подтвердили мне и двое подсудимых, которые остались в живых после 25-летнего заключения и еще в 70-е гг. жили на Украине, – профессор-филолог В. Ганцов и инженер Б. Ф. Матушевский. Впрочем, к такому же выводу мы можем прийти сегодня и при чтении материалов судебного процесса. Реальных доказательств и убедительных улик вины подсудимых в этих материалах найти невозможно. В 1930 г. было объявлено о раскрытии в СССР еще одной контрреволюционной организации – ТКП (Трудовой крестьянской партии). Руководителями этой партии объявили выдающегося экономиста Н. Д. Кондратьева, в 1917 г. товарища, то есть помощника министра продовольствия Временного правительства, известного экономиста Л. Н. Юровского, экономиста и писателя А. В. Чаянова, о котором мы уже говорили выше, крупнейшего ученого-агронома А. Г. Дояренко и некоторых других. Все они в это время честно работали в различных советских и хозяйственных учреждениях. Как сообщалось, ТКП имела девять основных подпольных групп только в Москве: в системе сельхозкооперации, сельхозкредита, в Наркомате земледелия РСФСР, в Наркомате финансов РСФСР, в газете «Беднота», в НИИ сельскохозяйственной экономики, в Тимирязевской сельскохозяйственной академии и т. п. Кроме того, ТКП объединяла, по утверждению ГПУ, значительное число подпольных групп на местах, особенно в земельных и сельскохозяйственных органах, среди бывших членов эсеровской партии. ГПУ заявляло, что общее число членов ТКП составляет от 100 до 200 тыс. человек.

В связи с раскрытием новой «подпольной партии» органы ГПУ начали подготовку большого политического судебного процесса. Были заготовлены необходимые для этой цели фальсифицированные показания, к судебному процессу предполагалось привлечь большое число людей – в основном из агрономов и кооператоров. Процесс уже «репетировался», но Сталин отменил его, что-то, видимо, не ладилось в его подготовке. Арестованные, конечно, не были освобождены, их осудили в закрытом порядке. В печати позднее не раз упоминалась Трудовая крестьянская партия, однако критике подвергались не столько какие-то конкретные действия членов ТКП, сколько теоретические высказывания и труды московских профессоров, возглавлявших якобы эту партию.

Осенью 1930 г. было объявлено о раскрытии ОГПУ вредительской и шпионской организации в сфере снабжения населения важнейшими продуктами питания, особенно мясом, рыбой и овощами. По данным ОГПУ, эта организация возглавлялась бывшим помещиком профессором А. В. Рязанцевым и бывшим помещиком и генералом Е. С. Каратыгиным, а также другими бывшими дворянами и промышленниками, кадетами и меньшевиками, «пробравшимися» на ответственные должности в ВСНХ, в Наркомторг, в Союзмясо, в Союзрыбу, в Союзплодовощ и другие аналогичные организации. Как сообщалось в печати, эти «вредители» сумели якобы расстроить систему снабжения продуктами питания многих городов и рабочих поселков, организовать голод в ряде районов страны, на них же возлагалась вина за повышение цен на мясо и мясопродукты, за выпуск недоброкачественных консервов и т. п. ОГПУ также не решилось провести по этому делу открытый процесс. В отличие от других подобных процессов приговор на этот раз был крайне суров – все привлеченные по данному делу 46 человек были расстреляны по постановлению закрытого суда. Разумеется, обоснованность подобного рода обвинений и приговора вызывает сегодня законные сомнения.

ПРОЦЕСС ПРОМПАРТИИ И ПРОЦЕСС СОЮЗНОГО БЮРО

С 25 ноября по 7 декабря 1930 г. в Москве проходил новый, теперь уже открытый политический процесс над группой видных технических специалистов, обвиненных во вредительстве и контрреволюционной деятельности, – так называемый процесс Промпартии. Председателем суда был А. Я. Вышинский, одним из государственных обвинителей – Н. В. Крыленко. Защитниками на процессе выступали И. Д. Брауде и М. А. Оцеп.

К суду по обвинению во вредительской и шпионской деятельности было привлечено восемь человек: Л. К. Рамзин – директор Теплотехнического института и крупнейший специалист в области теплотехники и котлостроения, а также видные специалисты в области технических наук и планирования: В. А. Ларичев, И. А. Калинников, Н. Ф. Чарновский, А. А. Федотов, С. В. Куприянов, В. И. Очкин, К. В. Ситнин.

Все эти люди, по данным обвинения, представляли собой руководящий комитет созданной якобы еще в конце 20-х гг. подпольной Промышленной партии, которая ставила своей задачей организацию вредительства и диверсий, саботажа и шпионажа, а также помощь в подготовке интервенции западных держав с целью свержения Советской власти. Создание Промпартии связывалось с крупным инженером и промышленником П. А. Пальчинским, который в это время был уже расстрелян в числе пяти жертв «шахтинского дела». Организаторы нового процесса хотели таким образом увязать «шахтинское дело» и дело Промпартии. Было объявлено, что общее число членов Промпартии вместе с периферийными группами составляет около двух тысяч человек, в основном из числа высококвалифицированной технической интеллигенции.

На суде все обвиняемые признали себя виновными и дружно давали самые невероятные и подробные показания о своей шпионской и вредительской деятельности, о связях с эмигрантской организацией Торгпром, с иностранными организациями и посольствами и даже с главой французского правительства А. Пуанкаре. По Советскому Союзу прокатилась в дни процесса волна митингов и собраний, участники которых требовали расстрела обвиняемых. Они и были приговорены к расстрелу, но по решению ЦИК СССР этот приговор был заменен приговором к длительным срокам тюремного заключения.

Но и в западных странах прошла волна обращений и заявлений с протестами против судебного процесса в Москве. Специальное заявление опубликовал Пуанкаре. В этом заявлении говорилось: «…Устраивали ли профессор Рамзин и другие члены Промышленной партии заговор против правительства их страны – этого я не знаю. Я не являюсь их духовником… Я должен, во всяком случае, повторить, что ни Бриан, ни я, ни французский генеральный штаб ничего не знали ни в 1928 году, ни раньше или позже о подлинных или мнимых проектах Промышленной партии, что, следовательно, мы никогда их не одобряли и не поощряли… Что касается меня, то в момент врангелевской экспедиции я публично осудил операции подобного рода как иллюзорные и опасные… Если бы мне были известны намерения, приписываемые сегодня Промышленной партии, то я, без сомнения, отнесся бы к ним как к авантюре еще более опасной, чем дело Врангеля, и никоим образом не согласился бы кинуться в эту авантюру. Я хотел бы, чтобы мне сказали, в каком таинственном зале русские заговорщики беседовали с моим двойником и на основании каких полномочий он дал им аудиенцию. Я желал бы прежде всего, чтобы мне сообщили мнимые планы французского генерального штаба и чтобы мне указали, где, когда и при каких условиях должно было произойти мнимое нападение» [271] .

Любопытно, что полный текст заявления Пуанкаре (как и многие подобные заявления) был опубликован в «Правде», оглашен на процессе и приобщен к делу, что должно было демонстрировать объективность нашего судопроизводства. В 1930 г. доверие публики к советскому суду еще было мало поколеблено, поэтому заявление Пуанкаре, известного противника коммунизма, воспринималось скорее как доказательство существования заговора.

Через несколько месяцев после процесса Промпартии в Москве состоялся еще один открытый политический процесс – судебный процесс по делу так называемого Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). К суду были привлечены: В. Г. Громан, член президиума Госплана СССР; В. В. Шер, член правления Государственного банка; Н. Н. Суханов, литератор; А. М. Гинзбург, экономист; М. П. Якубович, ответственный работник Наркомторга СССР; В. К. Иков, литератор; И. И. Рубин, профессор политэкономии, и др., всего 14 человек. Председателем суда на этот раз был Н. М. Шверник, одним из государственных обвинителей – Н. В. Крыленко. Обвиняемых защищали И. Д. Брауде и Н. Коммодов. Большинство обвиняемых в прошлом действительно принадлежали к партии меньшевиков, но покинули ее и работали затем в хозяйственных и плановых органах. Однако по данным обвинения все они в 20-е гг. тайно вступили вновь в партию меньшевиков, образовав подпольный центр этой партии в СССР.

Подсудимые обвинялись во вредительстве, особенно при составлении государственных планов. Если верить обвинению, то подсудимые сознательно занижали эти планы, чтобы сдержать развитие промышленности и сельского хозяйства. Согласно обвинительному заключению, между Союзным бюро, Промпартией и ТКП существовало тайное соглашение об организации интервенции и вооруженных восстаний. При этом Промпартия брала на себя ведение переговоров с правительствами капиталистических стран, формирование «летучих боевых отрядов» из инженеров и техников для организации диверсий и террора, а также организацию военного заговора с участием некоторых лиц из высшего командного состава РККА. ТКП якобы брала на себя организацию крестьянских восстаний и беспорядков в частях Красной Армии, а также снабжение всех восставших против Советской власти продовольствием и оружием. Союзное бюро якобы брало на себя создание в городах отрядов «гражданской гвардии», захват правительственных учреждений, создание первого временного контрреволюционного правительства.

В обвинительном заключении содержались утверждения о тесных связях Союзного бюро с бывшими оппозиционными группировками в большевистской партии (и «левыми», и «правыми»). Некоторые из пунктов обвинения были прямо направлены против Д. Б. Рязанова, занимавшего в начале 30-х гг. пост директора Института Маркса – Энгельса – Ленина. Крупный теоретик и историк марксизма Д. Б. Рязанов был известен своим отрицательным и даже пренебрежительным отношением к Сталину.

Когда начался процесс, все подсудимые признали себя виновными и дали подробные показания о своей вредительской деятельности. На одном из заседаний суда Н. В. Крыленко огласил, опять-таки в целях демонстрации «объективности», специальное заявление заграничного руководства меньшевистской партии по поводу проводимого в Москве процесса. В этом заявлении говорилось: «…1) Выдвинутые против нашей партии обвинения в том, что она вела “вредительскую деятельность”, состояла в связи с контрреволюционными организациями русской буржуазии, получала от них денежную помощь и держала курс на военную интервенцию империалистических держав против России, стоят в таком противоречии к общеизвестной позиции и политике русской социал-демократии, что для каждого честного человека сам собой очевиден клеветнический характер этих обвинений, о чем уже публично заявил Исполком II Интернационала.

2) Наша партия, которую большевики, не терпящие никаких других партий в Советском Союзе, лишили всякой возможности легального существования, была вследствие этого вынуждена вести, как во времена царизма, пропаганду и агитацию посредством нелегальных организаций, которыми в Советском Союзе руководило бюро ЦК. Но это бюро никогда не было и не могло быть той коллегией из 14 человек, которых большевики произвольно свалили в одну кучу, которые теперь сидят на скамье подсудимых, подавляющее большинство которых ушло из нашей партии 10 или более лет тому назад, а другие никогда к ней не принадлежали…»

После оглашения заявления заграничной организации меньшевиков подсудимые по предложению Крыленко выступили с опровержением этого заявления и еще раз подтвердили свои прежние показания. Через несколько дней все 14 подсудимых были приговорены к лишению свободы на срок от 5 до 10 лет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.