Екатерина II
Екатерина II
В императорской мантии, поддерживаемой шестью камергерами, под звон колоколов Ивана Великого вдова Петра III медленно и величественно прошла в Успенский собор. Начался торжественный обряд венчания на царство. Императрице поднесли золотую подушечку — на ней возлежала сверкающая бриллиантами корона. Как только загремели залпы пушек, Екатерина сама возложила на себя царский венец. Затем в Кремле был устроен торжественный обед, на который было приглашено много гостей, среди них иностранные послы и министры. В последующие дни в Москве состоялись народные гулянья, балы, маскарады, театральные представления, фейерверки. Торжества растянулись на два месяца, Екатерина не скупилась.
Отныне Екатерина II — самодержица всея Руси… Полунищая принцесса из маленького княжества Германии, не имея ни малейших прав на русский престол и совершенно чужая Императорскому Дому Романовых по крови, решила царствовать в России одна. В династии Романовых это последнее «случайное» царствование, но восседала Екатерина II на троне целых тридцать четыре года. В этом ей помогли трезвый ум, хладнокровие, расчетливое обаяние, а главное, великолепное умение разбираться в людях и окружать себя способными государственными деятелями и верными друзьями. Она сумела установить тесные контакты с передовыми людьми Европы того времени и уже в первые десять лет своего правления прослыла просвещенной императрицей, или, как ее называли? «философом на троне». На российский престол Екатерина взошла, когда ей исполнилось уже тридцать три года. Красивая, с приятной благородной осанкой, с гордо посаженной головой и царственным видом, — такой она предстала перед своими подданными. Современники так описывали ее внешность: «Лоб широк и открыт, нос с небольшой горбинкой, рот красивого очертания с прекрасными зубами. Черты лица правильны и приятны». И все подчеркивали ее чрезмерное желание нравиться.
Как уже говорилось, отец Екатерины II, герцог Ангальт-Цербст-Бернбургский, принадлежал к мелкому владетельному роду. Княжество его было так мало, что от одного его конца до другого можно было пройти немногим более чем за один день. Христиан Август, как звали герцога, во время рождения дочери состоял на службе у прусского короля. Сначала командовал полком, а затем стал губернатором города Штеттина в Померании, где служил. Свою военную карьеру Христиан Август кончил прусским фельдмаршалом. Его столь блестящему продвижению по службе, конечно же, помогли тесные связи с Русским Императорским Домом.
Жена герцога, Иоганна Елизавета, была моложе своего супруга лет на двадцать. Происходила она из другого немецкого княжеского рода — Голштейн-Готторпского. Красивая и на редкость честолюбивая, молодая женщина заботами по воспитанию дочери себя не утруждала, вела довольно легкомысленный образ жизни и своей красотой могла пленить ни одно мужское сердце. Герцогиня Иоганна часто бывала в отъезде. Ей больше нравилось путешествовать, чем находиться в штеттинском доме своего супруга, где нередко приходилось во многом испытывать нужду — не хватало даже простыней для постелей. Это были преимущественно визиты к родственникам, которые рассеялись по всей Германии и даже за ее пределами: одна тетка стала супругой германского кайзера Карла VI, дядя претендовал на шведский престол, кузина сочеталась браком с принцем Уэльским. За свою жизнь тщеславная женщина исколесила почти всю Европу, выполняла даже некоторые дипломатические поручения прусского короля, который, как считают современники, был к ней весьма неравнодушен. Незадолго до воцарения дочери на российском престоле герцогиня умерла в Париже.
Софья Августа Фредерика, названная по лютеранскому обычаю тройным именем в честь своих теток, родилась в Штеттине. Родители звали ее Фике. Она была первым ребенком в семье, ее младший брат — слабый и болезненный мальчик — скончался в тринадцать лет, когда его сестра звалась уже Екатериной.
Герцог Христиан Август нежно любил своих детей и был образцовым семьянином. Маленькая Фике росла резвой, шаловливой и смелой девочкой. Она терпеть не могла кукол, любила играть с детьми горожан на площади, предпочитая дружбу с мальчиками. Вообще она была любознательным ребенком. За излишнее любопытство ее даже нередко наказывали. Девочке страшно повезло, что ее воспитательницей стала француженка Эвелина Бабетта Кардель, умная и высокообразованная женщина, строившая программу обучения таким образом, чтобы ни в коей мере не подавлять индивидуальность ребенка. Фике порой спрашивала мадемуазель Кардель: «Скажите, Бабетта, зачем меня заставляют танцевать и слушать музыку. Мне не нравится ни то, ни другое. К чему меня готовят?» «Вас готовят к замужеству», — честно отвечала воспитательница. Эти же мысли внушала девочке и ее мать. Она даже как-то сказала: «Родной брат твоего дедушки Христиана Августа, моего отца, был женат на шведской принцессе Гедвиге, сестре короля Карла XII. Сын от этого брака, Карл Фридрих, который приходится мне двоюродным братом, женился на старшей дочери российского императора Петра I Романова. Таким образом кровь шведской династии и Голштейн-Готторпских князей смешалась с романовской». — «Значит, герцог Карл Петер Ульрих, сын дочери русского царя, мой троюродный брат? Я ведь познакомилась с ним в голштинском городке Эйтин, куда мы недавно ездили. Как интересно…»
Софья часто жила у бабушки, принцессы Голштинской, в Гамбурге, бывала в Киле и даже в Берлине, где могла наблюдать за жизнью прусского двора. В четырнадцать лет она казалась взрослой девушкой, поражала всех своей развитостью и здравыми суждениями. Уже в течение нескольких лет ее занимала мысль о короне. Когда принц Голштинский стал наследником русского престола, девушка в глубине души часто предназначала себя ему — об этом Екатерина сама писала в своих дневниках. А ведь она уже была помолвлена с младшим братом своей матери Георгом Голштинским, влюбленным в нее и получившим ее согласие стать его женой. Но узнав о приглашении приехать в Россию, Софья уговорила своих родителей решиться на эту поездку, оставила своего жениха и думала только о своей честолюбивой цели.
Это случилось так: российская царица Елизавета, желая подобрать для своего племянника невесту, затребовала портрет Ангальт-Цербстской принцессы. Писать Софью было поручено лучшему живописцу Берлина Антуану Пэну. Когда портрет был закончен, его намотали на палку, как флаг, и курьер короля Пруссии доставил полотно в Петербург. Работа художника была оплачена из прусской казны. Не прошло и месяца, как из канцелярии Елизаветы было доставлено письмо с приглашением прибыть вместе с матерью в Первопрестольную.
По пути в Россию будущая супруга наследника российского престола была представлена своему благодетелю. В честь нее в королевском дворце в Берлине был дан обед. Место девушки за столом было рядом с самим королем Фридрихом, мать, как провинциальная дама низкого ранга, сидела в соседней комнате…
И вот 10 января 1744 года, невзирая на зимнюю стужу и метель, две путешественницы под именем графинь Рейнбек отправились в сторону российской границы. Там их ожидала торжественная встреча.
В Москву юная немецкая принцесса ехала не с мыслью о семейном счастье, а с мечтой о короне. Для осуществления этой мечты она старалась всем нравиться, прежде всего будущему мужу, его тете-императрице и, конечно, народу. Когда невеста племянника царицы через несколько недель после приезда внезапно заболела и состояние ее стало ухудшаться, мать ее хотела позвать пастора из лютеранской церкви, но девушка попросила пригласить священника из православной церкви. Можно себе представить, каким бальзамом это было для Елизаветы, для ее русской души. Принцесса выздоровела, и летом состоялся ее торжественный переход в православие. Говорили, что императрица подарила ей по этому случаю бриллиантовое украшение стоимостью в сто тысяч рублей.
«Я хотела быть русской, чтобы русские меня любили», — напишет позже Екатерина. Заметив, что при дворе любят подарки все — от лакея до великого князя-наследника — Екатерина, отныне она звалась так, не жалела денег, чтобы сделать приятное кому-либо из ее окружения. Приехав в Россию всего с тремя платьями, она не стеснялась сорить деньгами. Ее правилом было приспосабливаться к любой обстановке, как бы она ни была противна ее вкусам и правилам. Готовая жить по русским обычаям, будущая российская самодержица оставляла, однако, за собой право думать по-своему.
А окружение, в которое немецкая принцесса попала при русском дворе, было для нее действительно необычным. Игра в карты, пересуды, сплетни, интриги, флирт — вот каковы были, пожалуй, основные занятия. Разговоры о науке, искусстве или литературе почти не велись. Некоторые придворные вообще едва умели читать или писать. Сплошные невежды — так оценила она окружение Елизаветы. Да еще неряшливость и грязь, царившая в помещениях. К этому тоже нелегко было привыкнуть. Комнаты были неуютные, сырые, плохо проветривались.
Холоднее становились и отношения с матерью, не скрывавшей своей зависти к высокому положению дочери. Разрыв между Иоганной и великой княгиней увеличивался все сильнее. В один прекрасный день герцогиня навсегда покинула Россию.
Став императрицей, вдова внука Петра I ввела некоторые новшества в жизнь двора. Во дворце был заведен определенный порядок времяпрепровождения, стали обязательными приличные манеры и пристойное поведение. С дворцовыми слугами Екатерина обходилась вежливо, грубость исчезла, своих горничных и лакеев она старалась лишний раз не затруднять. При встречах и на прогулке государыня могла заговорить с людьми всякого звания, с любопытством расспрашивая обо всем, что ее интересовало.
Хотя по своему происхождению императрица была немкой, ее особые симпатии относились ко всему французскому, и прежде всего, к самому языку. Она даже писала чаще по-французски, чем по-немецки или по-русски. А писать, как и читать, было для Екатерины, не в пример ее предшественнице, любимым занятием. Она даже признавалась, что не может провести и дня, «не измарав хотя бы одного листка бумаги». Она завела активную переписку с европейскими знаменитостями: Вольтером, Дидро, издательницами известных «литературных страниц» в Париже и в Гамбурге и некоторыми другими. Екатерина и сама, стала автором нескольких литературных произведений. Начало ее деятельности как литератора относится к 1769 году, когда она явилась сотрудницей и вдохновительницей сатирического журнала «Всякая всячина». Императрица даже написала пять комедий, в которых высмеивала чисто русские общественные пороки: ханжество, суеверие, дурное воспитание, слепое подражание французам. Написала она и несколько сатирических статей под общим названием «Быль и небылица», в которых изображала слабости и смешные стороны российского общества, причем прототипы для типажей государыня находила в среде своих приближенных.
Заботясь о просвещении «дикого» — как она говорила — русского народа, Екатерина издала указ об обучении детей в начальных школах, утвердила указ бывшего императора, своего мужа, об отмене обязательной службы дворянства в армии, о возможности обучения за границей, об основании воспитательных домов, о распространении книг. Но основ существующего порядка государыня не трогала, старалась больше действовать на умы. «Что бы я ни делала для России, — писала она, — это будет лишь каплей в море».
Немало мер было принято и для сохранения народонаселения Россия. Для этой цели приглашались немецкие доктора, открывались аптеки, строились больницы, было введено прививание оспы.
Последнее было чрезвычайно трудным, даже большинство врачей считали, что прививание оспы — это шарлатанство. А ведь оспа в то время была страшной болезнью, уносившей жизни многих людей. Борьбы против нее в России, однако, не велось. Духовенство осуждало эту борьбу, поскольку оспа, как они считали, — это наказание Божье, которое следует воспринимать со смирением. Некоторые даже уверяли, что оспа — благодеяние свыше, вроде чистилища. Если его миновать, кровь человека очистится, и уже никакие другие болезни ему не страшны. Умирал же от оспы каждый четвертый младенец, и это при численности населения страны в семнадцать миллионов человек. Екатерина решила опробовать прививку сначала на себе, чтобы ее примеру затем последовали другие. Это уже граничило с самопожертвованием…
Для этой цели российская императрица вызвала из Англии доктора Димедаля, известного своими опытами в области прививок, — он и протянул под кожей на руке Екатерины нитку, зараженную оспой. Обошлось… Вскоре в стране были открыты «оспенные дома», а врачи разъехались по городам — большим и малым — спасать от оспы детей, насколько это было возможно в России того времени. Государыня опубликовала манифест, призывая людей не бояться прививки, действие которой испытала на себе.
Любила Екатерина архитектуру, живопись, театр, а вот к музыке была равнодушна, исключение составляла лишь комическая опера, над которой она могла смеяться до слез. Ей вообще были присущи веселость и оптимизм. «Пойдем бодро вперед!» — любила она повторять в трудные минуты своей жизни.
Еще одна характерная черта этой императрицы — большое трудолюбие. Она хотела как можно больше знать, за всем следила сама. Читая книги, она делала на полях пометки к тексту, вызвавшему ее особый интерес. Работала, суетилась с шести часов утра, была проста в домашней жизни. Помимо официальных мероприятий, государыня носила весьма скромное платье, а рацион ее питания состоял из блюд, принятых в обычной семье. За завтраком она выпивала чашку кофе с булочкой и вареньем, обедала плотно, но предпочитала нежирные блюда, а от ужина чаще всего отказывалась, считая его излишним. Вина она никогда не пила. В свободное от «ученых» занятий время Екатерина любила совершать прогулки верхом или участвовать в охоте на уток.
Основной своей целью она считала скорее воспитание, чем преобразование. «Лучше подсказывать, чем приказывать» — еще один принцип новой государыни. Она стремилась всячески завоевать народное доверие и сочувствие. Отсюда и поездки по стране, и разговоры с простыми людьми, и присутствие на заседаниях Сената. Свои указы и манифесты Екатерина тщательно разрабатывала. Их было очень много: о взяточничестве, о заговорщиках, о губерниях… — все это писалось понятным «пленительным и трогательным языком». Любопытно было ее отношение к деньгам — в первые дни царствования, когда ей доложили о том, что русская армия уже восемь месяцев не получала жалованья, Екатерина объявила, что все ей лично принадлежащее она считает собственностью государства, и приказала выдать из своих денег столько, сколько потребуется для уплаты солдатам. Однако ее отношение к собственности с годами изменилось. Впоследствии она стала считать своим то, что принадлежало государству, и щедро раздавала огромные суммы из государственной казны своим фаворитам. Ее фавориты являли собой как бы государственное учреждение.
Как никто другой, императрица-немка умела соединять любовь с политикой. Правда, после смерти ненавистного мужа она впала в притворное отчаяние, оделась в глубокий траур и служила многочисленные панихиды, явно афишируя свое горе. Но рядом с ней находился красавец Григорий Орлов, который был не прочь занять место законного супруга. От связи с Орловым у Екатерины родился сын весной 1762 года, то есть еще до того, как она стала вдовой. Это, естественно, сохранялось в глубокой тайне, а изменения в фигуре супруги Петра III были незаметны: после смерти императрицы Елизаветы она около полугода носила траурные широкие черные одежды, которые хорошо маскировали скрываемую беременность. Заранее было условлено, что ребенка возьмет на воспитание камердинер Екатерины Василий Шкурин. В младенчестве мальчик считался сыном Шкурина, щедро награжденного за преданность, и рос вместе с сыновьями своего приемного родителя. Лишь позже Алексей Григорьевич, как его стали называть, получил фамилию Бобринский, происходившую от пожалованного ему в 1765 году села Бобрики в Тульской губернии. Еще до своего восшествия на престол супруга царя Романова дала своему любовнику слово стать его женой после смерти Петра. Пожалуй, именно этим она заставила Орлова подумать о том, как ускорить кончину императора, стоявшего на пути к осуществлению ее заветной цели — быть правительницей России. С помощью братьев Григорию удалось оправдать надежды своей возлюбленной.
Он поселился в покоях императрицы, рядом с ее спальней. Высокий, красивый, но ленивый и грубый Григорий был одним из пяти сыновей солдата стрелецкого полка Орлова, который в пятьдесят три года женился на шестнадцатилетней девушке, каждый год рожавшей ему по ребенку. В молодости Григорий ничему не учился, а в пятнадцать лет стал солдатом Семеновского полка. Будучи громадного роста и силы, он выделялся среди братьев своим веселым нравом и склонностью к смелым рискованным поступкам. Глубоким умом он не обладал, хотя не лишен был здравого смысла. Способный, но ленивый, интересовался только тем, что легко мог усвоить.
Став фаворитом императрицы, Григорий получил звание генерала, титул графа. Ему было дано право снимать со счета Императорского Дома деньги, когда и сколько ему потребуется. Для него был воздвигнут мраморный дворец в Петербурге, и в подарок от государыни он получил Гатчину с великолепным дворцом и парком. Во владение фаворита был отдан и замок в Ропше, в котором его брат Алексей со своими друзьями убил Петра III.
Екатерина любила Григория, но заявила, что выйти замуж за него без согласия Государственного совета не может. Ее одолевали сомнения… Орлов и его братья стали агитировать в пользу брака, распространяли слухи о слабом здоровье сына императрицы Павла и о необходимости обеспечить русский трон другим наследником. Но в защиту сына Екатерины выступил его воспитатель, известный государственный деятель — граф Никита Панин. Во время заседав ния Совета он заявил: «Императрица может делать все, что ей угодно. Но госпожа Орлова никогда не будет нашей императрицей». И кандидатура Орлова в качестве мужа была отвергнута.
Сам Григорий Орлов политикой заниматься не любил, но обладал безграничным тщеславием. Восемь лет он находился рядом с Екатериной, принимал подарки из щедрой царской руки и сам подарил знаменитый бриллиант в 190 карат — кристалл первоклассной чистоты с зеленовато-голубоватым оттенком, ограненный в виде индийской розы. Этот драгоценный камень стал украшением царского скипетра, получив название «Орловский» бриллиант. Его можно и сейчас увидеть в Алмазном фонде Московского Кремля, где хранятся сокровища царской семьи Романовых.
С этим прекрасным камнем связано много легенд. Одна из них рассказывает о том, что бриллиант служил когда-то глазом индийскому идолу, но в начале XVIII века был похищен французским солдатом, продавшим его за большие деньги какому-то персу. Тот передал это сокровище персидскому Надир-шаху. А после падения шаха камень попал в руки к его воину, который продал его армянскому купцу. Последний хотел любыми средствами переправить алмаз в Россию. Чтобы беспрепятственно проехать через границу, он надрезал себе голень ноги и спрятал бриллиант в рану, тщательно перевязав ногу. Так он добрался до Астрахани. Не найдя покупателя в России, купец поместил драгоценный камень в Амстердамский банк. Прошло некоторое время, и вот через одного ювелира, служившего при дворе, граф Орлов купил алмаз за 400 тысяч рублей и подарил Екатерине. Он надеялся, что столь ценный дар вернет ему расположение императрицы, его несостоявшейся супруги.
Но Орлов вынужден был все же уступить свои покои в Зимнем дворце новому поклоннику прелестей Екатерины, генерал-поручику Потемкину. Рассказывали, что после очередного обеда у императрицы Григорий, который, как всегда, сидел по правую руку от государыни, вернулся к себе в комнату и расположился на турецкой софе для отдыха. В комнату вошел? Потемкин, служивший при дворе офицером для поручений. «Что Вам угодно? Почему Вы меня беспокоите, когда я отдыхаю?» — закричал «постельный карьерист», как его называли в то время. «Ее величеству угодно, чтобы Вы немедленно оставили Петербург и выехали в Москву». Орлов был ошеломлен, но не мог ослушаться и покинул столицу. Его место занял новый Григорий, но уже Потемкин, человек, мечтавший когда-то стать священником, но сделавший карьеру военного.
Пройдя по установившейся традиции через «экспертизу» пробир-дамы, графини Брюс, уверившей императрицу, что Потемкин до безумия влюблен в свою государыню, но не смеет ни на что надеяться, новый Григорий, после осмотра врача Роджерстона, который обследовал всех кандидатов в фавориты Екатерины, оказался в спальне императрицы. Наличие лишь одного глаза, за что при дворе его называли «циклоп», ему отнюдь не помешало. Не мешала его пылким чувствам и десятилетняя разница в возрасте. Как любовник он блестяще выполнил свою роль и после первой же ночи получил звание генерал-лейтенанта и миллион рублей в придачу. Государыня платила за любовь, не скупясь.
Став фаворитом, Потемкин был назначен членом Государственного совета и вскоре взял в свои руки управление империей, сделавшись фактически руководителем внешней и внутренней политики. Полагают, что он был единственным человеком, которого Екатерина по-настоящему любила и которому безмерно доверяла. Она спрашивала у него совета, принимая то или иное решение, не назначала ни одного министра и ни одного генерала, не услышав мнения этого, ставшего всемогущим, человека. Некоторые, однако, утверждают, что двенадцатая представительница Дома Романовых имела в жизни лишь одну большую любовь — любовь к власти.
Григорий Александрович Потемкин слыл образованным человеком — учился когда-то в Московском университете, который, однако, не кончил, блестяще знал французский язык, интересовался искусством. Не скрывая своих честолюбивых планов, Потемкин тоже мечтал жениться на Екатерине. Но императрице было удобнее менять любовников, когда они ей надоедали, чем сковывать свою свободу замужеством. Она не стеснялась рассказывать друзьям, с которыми состояла в переписке, о своих фаворитах и хвасталась ими, как другие хвастаются породистыми собаками или лошадьми.
Потемкин прославился в истории России как умный, отважный человек и, прежде всего, как гениальный полководец. Ему была обязана империя в завоевании Крыма и Новороссии (земли к югу от России), благодаря чему Россия получила много плодородных земель. Он основал на новых землях десятки городов, в том числе и портовых, создал Черноморский флот, внеся тем самым свой непосредственный вклад в «величие» Екатерины. «Григорий Александрович Потемкин, светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал, кавалер орденов…, генерал-губернатор Новой России, первый командующий Черноморским флотом и т. д.», — так писался титул ближайшего сподвижника и друга Екатерины II.
Но во время походов Потемкина, длившихся иногда месяцами, «комната фаворитов» отнюдь не пустовала. Она занималась новыми красавцами, сменявшими один другого и получавшими большое вознаграждение от царицы за свои мужские способности — об этом много написано…
Узнав об одной из измен, фельдмаршал, находившийся на юге страны, срочно со своей огромной свитой выехал в Петербург, но во время первой остановки почувствовал себя плохо и умер от сердечного приступа.
Потемкин скончался на 52-м году жизни. Здоровье и крепкое сложение, казалось, обещали ему более продолжительное пребывание на земле. Но, видно, не суждено было. Тело его привезли в Херсон и захоронили в склепе соборной церкви. В память о своем возлюбленном и человеке, имевшем столь важные заслуга перед Отечеством, рыдающая Екатерина повелела поставить великолепный мраморный памятник, который, однако, не долго простоял. Пришедший к власти сын Екатерины приказал уничтожить памятник, а склеп с гробом фаворита засыпать землей. К любовникам своей матери у Павла было однозначно отрицательное отношение.
Последним в длинном ряду фаворитов императрицы был Платон Зубов, он был моложе своей всесильной покровительницы на тридцать восемь лет. До самой смерти Екатерины Зубов, красивый молодой человек с черными локонами и, конечно же, высокого роста, как все ее возлюбленные, являлся первым лицом в России. Он любил только деньги и был очень жаден. Любимым занятием этого фаворита было пересыпать из одной руки в другую драгоценные камни, хранящиеся обычно в специальном эмалевом сундучке. Никакой пользы России этот человек не принес. Но даже пожилые сановники целовали ему руку, угодливо склоняя перед ним свои седые головы. А сам Зубов протягивал руку для поцелуя, словно император. Царедворцев он принимал обычно сидя перед зеркалом, в то время как парикмахер пудрил его парик, а камердинер надевал на ноги туфли с бриллиантовыми пряжками. А в соседней приемной толпились вельможи и вся петербургская знать, считавшая за честь быть допущенной к фавориту во время совершения туалета. При этом сам Зубов долго не замечал присутствия вошедшего, делая вид, что читает государственные бумаги.
А было-то ему всего двадцать два года. Он приглянулся императрице, когда она как-то наблюдала со своего балкона за сменой караула в Царском Селе. Молодой офицер держал шаг, грациозно вытягивая ногу и высоко подняв голову. Одарила Екатерина своего нового и последнего возлюбленного по-царски. В течение двух лет пребывания в «комнате фаворитов» он получил несметные богатства, выпросив немало и для своих многочисленных родственников.
Исследователи подсчитали, во что обошлись России фавориты Екатерины II. Наличными деньгами они получили от нее более ста миллионов рублей, в то время как ежегодный бюджет страны в то время не превышал восьмидесяти миллионов. Поистине огромная сумма!
Исключительно отрицательным было и влияние таких примеров на нравственность. Все было известно при дворе, и в подражание своей государыне в среде аристократии царил сущий разврат. Даже внуки императрицы знали о фаворитах своей бабушки: Екатерина никого не стеснялась. От подобного разгула, как полагают некоторые, пострадала даже одна из внучек любвеобильной императрицы — старшая дочь ее сына, Александра. Она должна была быть обручена со шведским королем Густавом IV. Но, прибыв в Петербург и прожив некоторое время при дворе Екатерины, король буквально сбежал в Швецию и отказался от невесты. Он якобы заявил своим приближенным, что не желает жениться на девушке, выросшей при таком развратном дворе, хотя сама великая княгиня Александра Павловна была очень скромной и милой девушкой. Официальной причиной расстройства этого брака было объявлено нежелание невесты перейти в протестантскую веру.
Многим, очень многим дарила свою любовь государыня, но только не своему единственному сыну. Отношение Екатерины II к Павлу было крайне холодным, властолюбивая матушка не переставала видеть в нем своего соперника. Ведь корона после смерти Петра III, его отца, по праву должна была бы принадлежать ему, правнуку Петра Великого, а не ей, иностранке, ставшей по воле Божьей супругой «почившего» императора. Она могла бы стать в лучшем случае лишь регентшей при малолетнем царе. Так, кстати, считали и некоторые царедворцы, принимавшие участие в заговоре против государя. Но мать цепко ухватилась за трон и не думала уступать его своему восьмилетнему сыну.
Павел, привыкший в раннем детстве к нежности, которую к нему испытывала бабушка Елизавета, как он ее называл, после ее смерти практически осиротел. Мать не проявляла к нему нежных чувств, он был ей почти чужой. Она постоянно одергивала его, да и фавориты императрицы частенько говорили ему дерзости, а порой даже издевались над ним. Повезло Павлу, пожалуй, с воспитателем. Им стал граф Панин, который в свое время тоже примкнул к заговору, но предлагал объявить императором Павла, а мать его сделать правительницей до совершеннолетия сына. Тому же Панину императрица поручила вести переговоры с голштинскими родственниками бывшего императора и организовать их отправку в Германию, урегулировав все вопросы. На управление Голштинией надеялся дядя императрицы, принц Фридрих Август, прибывший в Петербург, как только его племянница заняла российский престол. Однако вопрос о Голштинии решился лишь на пятом году царствования Екатерины II — не без содействия графа Панина, проявившего себя в области внешней политики опытным дипломатом.
В Копенгагене встретились русский посланник, генерал-майор Философов и тайный советник Каспар Сальдерн, представитель Голштинии. Приехали они с многочисленной свитой, поселились в великолепном дворце, демонстрируя богатство и мощь пославших их держав.
В Дании на троне восседал в то время Христиан УП, сын незадолго до этого скончавшегося Фредерика V. В противоположность своему отцу он не отличался особыми способностями, был весьма легкомысленным молодым человеком, а его двор занимался в основном интригами и развлечениями.
Сальдерн же, представлявший интересы Голштинии, оказался на редкость дальновидным и умным человеком. Еще при Петре III он приехал из Голштинии в Россию, был принят на службу в коллегию иностранных дел и сумел быстро завоевать расположение самого Панина, возглавлявшего это ведомство. В Копенгагене Сальдерн действовал умело и тонко, и вскоре соглашение было подписано.
Согласно достигнутой договоренности, Екатерина П, от имени своего сына Павла как герцога Голштейн-Готторпского, уступала датскому королю часть герцогства в обмен на территории, не граничащие с Данией (герцогство Ольденбургское и графство Дельменторпское). Эти земли впоследствии предполагалось передать родственникам великого князя Павла. Кроме того, Дания предоставляла льготы русским судам в своих гаванях. Это соглашение было очень выгодным для России. Императрица осталась довольна деятельностью Панина.
Граф Панин не был честолюбив, не мечтал о богатствах, слыл либеральным, мягким человеком, «образованным, умелым и деятельным» — так отзывалась о нем сама государыня. Все важные вопросы, касающиеся внешней политики, она доверяла именно ему. Сама же внешнеполитическими делами не занималась. Единственное, что Екатерина делала самостоятельно, — это вела переписку, к которой относилась очень серьезно, письма переписывала по несколько раз, обдумывая каждое слово.
Панину и было поручено подыскать невесту для своего воспитанника.
Императрица-мать довольно рано начала подумывать о женитьбе сына, причем по традиции она хотела женить его именно на немецкой принцессе. Вновь долгие поиски, просмотр предложений, — а их было немало, — «участие» прусского короля: все немецкие невесты были у него на виду. Выбор пал на дочь великой ландграфини Гессен-Дармштадской, очень достойной и образованной женщины, в доме которой бывали Гете, Гердер и другие знаменитости того времени. Девушку звали Вильгельминой Луизой. Она была хорошо воспитана, отличалась незаурядным умом и темпераментом. Вместе с матерью и двумя сестрами невеста прибыла в Петербург. Началась подготовка к перемене вероисповедания, изучение русского языка. После принятия православия девушка стала зваться Натальей Алексеевной. Свадьбу уже не откладывали, и девятнадцати летний правнук Петра Великого — по примеру его сына и внука — сочетался браком с немецкой принцессой.
С женитьбой Павла обязанности Панина как воспитателя кончились, однако он сохранил за собой право посещать великого князя в любое время и часто пользовался этим правом, так как питал к своему воспитаннику искренние отеческие чувства. Ведь своей семьи у него никогда не было. Его первая и единственная любовь — дочь графа Шереметева Анна, красивая и целеустремленная девушка, накануне венчания заболела оспой и через несколько дней ©кончалась. Никита Панин так и не женился, остался холостяком. Домом для него стал великокняжеский двор.
И вот несчастье постигло и его воспитанника. Молодая жена Павла — великая княгиня Наталья — на четвертом году супружеской жизни скончалась во время родов. Не стало ребенка, не стало жены…
Существует мнение, что «добрые» друзья императрицы помогли погубить «невестку» которая не пришлась ей по вкусу. Воспитанная в Европе в современном духе, Наталья высказывала либеральные идеи и даже выступала за освобождение крестьян, а главное, как донесли Екатерине, призывала мужа заточить свою мать в монастырь и занять престол, который законно должен был принадлежать только ему. И вот якобы через одного из этих «друзей» придворной повивальной бабке, Екатерине Зорич, которая частенько устраивала выкидыши незаконнорожденных, была подсказана мысль: сделать все, чтобы обеспечить спокойствие своей государыне. А сама Екатерина, призвав к себе акушерку, сказала как будто так: «Моя невестка очень слаба. Я боюсь, что она не переживет родовых мук». «Хорошо, поняла», — почти шепотом ответила Зорич. И вот накануне родов в питье великой княгини она подсыпала медленно действующий яд, который отравил и мать, и дитя в ее чреве. Ребенок родился мертвым. Жизнь оставляла молодую женщину. За час до ее смерти к ней в комнату вошла императрица и сказала: «Видите, что значит бороться со мной. Вы хотели заключить меня в монастырь, а я заключаю Вас в могилу. Вы отравлены». Вот какая передавалась легенда о жестокости Екатерины. И кое-кто верил в нее.
Павел был в отчаянии. Он явно что-то подозревал, так как стал требовать вскрытия тела жены. Но его не послушались. Более того, Екатерине удалось убедить Павла, что Наталья изменяла ему, очернив тем самым ненавистную ей женщину. А при дворе усиленно распространялись слухи о любовной интриге покойной с красавцем Андреем Разумовским. В качестве «свидетеля» выступил духовник великой княгини, явно подкупленный императрицей. Будто бы о факте неверности он узнал от самой великой княгини во время исповеди.
Через три месяца после смерти невестки Екатерина предложила Павлу вступить в новый брак. На этот раз она сама выбрала ему невесту. По традиции супругу вновь подыскали среди немецких принцесс, которые в своих княжествах и воспитывались так, чтобы их можно было рекомендовать в европейские дворы. На сей раз выбор пал на принцессу Софию Доротею Вюртембергскую, родившуюся, как и сама Екатерина, в Штеттине, где ее отец командовал войском. София Доротея была племянницей Фридриха II, что очень импонировало российской императрице. Она даже выплатила определенную сумму в качестве выкупа за свою новую невестку, поскольку та уже была помолвлена с братом покойной Вильгельмины, принцем Людвигом.
В августе 1776 года София Доротея прибыла в Берлин, где и состоялась ее встреча с новым женихом и помолвка. Спустя два месяца по прибытии невесты в Петербург был заключен брак. Вторая жена Павла после принятия православия была наречена Марией Федоровной.
На этот раз Екатерина осталась довольна. Ей нравилось, что новая великая княгиня совершенно равнодушна к политике, нежно любит мужа, усиленно изучает русский язык и поддерживает со своей свекровью дружеские отношения.
Мария Федоровна была стройной блондинкой высокого роста, с легким прищуром глаз и милой улыбкой. Она любила заниматься рукоделием и читать книги, бегло говорила по-французски. Императрица считала ее достойной супругой своему сыну, разве только одна слабость невестки пришлась ей не по вкусу: молодая женщина прониклась добрыми чувствами к Никите Панину и не раз писала, что, кроме Павла, он единственный, с которым она может говорить откровенно.
Через год у Екатерины II появился первый внук — Александр. Великий князь с нетерпением ждал своего первенца, предвкушая полное семейное счастье. А как повела себя бабушка-императрица?
Она приказала забрать ребенка у родителей, заявив, что его воспитанием будет заниматься сама, желая как бы повторить поведение тетушки-царицы по отношению к ней самой. Для молодого отца это было тяжелым ударом. Павел счел этот шаг большой несправедливостью к своей семье и, хотя внешне продолжал создавать видимость сыновнего почтения, явно не испытывал любви к своей матери. Ни о каком согласии или взаимопонимании между Екатериной и ее сыном не могло быть и речи.
Как утверждают многие авторы, в чувствах Екатерины к сыну следует различать как бы два этапа. После смерти мужа она не без внимания относилась к маленькому Павлу: он жил вместе с ней, сопровождал ее во время больших и малых приемов при дворе, во время охоты, военных маневров. Она присутствовала на его экзаменах и радовалась успехам, подарила ему великолепную библиотеку примерно в тридцать пять тысяч томов, купленную у барона Корфа.
Но к повзрослевшему сыну, ставшему претендентом на престол и мнившему себя уже реформатором, отношение императрицы резко изменилось.
Мать-царица полностью отстранила Павла от управления страной, предоставив это право своим фаворитам. Как бы в порядке компенсации за подобное пренебрежение к наследнику она создала для него и его увеличивающейся с каждым годом семьи — немецкая принцесса рожала одного ребенка за другим — вполне приятную жизнь. Великий князь имел прекрасные помещения в Зимнем дворце и в Царском Селе. Помимо этого, сразу же после брака Павла с Вюртембергской принцессой императрица велела построить для молодых летнюю резиденцию. Строительство началось в глуши лесных дворцовых угодий в окрестностях Царского Села на холмистых берегах небольшой речки. Сначала загородная дача наследника русского престола состояла из двух небольших домов, названных на немецкий лад Паульлюст и Мариенталь. Речка, перекрытая плотинами, создавала водное зеркало, в котором отражался этот «дворец». В небольшом саду построили мостики и китайскую беседку. Однако скромные размеры дачи вскоре перестали удовлетворять владельцев, и Екатерина поручила архитектору Камерону сооружение нового дворца и разбивку парка на месте диких лесных зарослей. Работы длились несколько лет и вместо разобранного здания Паульлюста, построили золотисто-белый дворец итальянского типа — с колоннадой из мрамора, доставленного из Италии.
Но этим не ограничивалась «забота» императрицы о семье своего сына: Павел получал от матушки большие суммы денег, да и в воспитание его других детей Екатерина уже редко вмешивалась. Для его жизни она создала все необходимые условия: так ей было спокойнее. Страх, что ее сыну вдруг взбредет в голову мысль обвинить мать в узурпаторстве власти, а может, и свергнуть ее никогда не покидал двенадцатую представительницу Дома Романовых. Лучше держать его подальше и от себя и от столицы.
При императорском дворце великий князь появлялся чрезвычайно редко. Обиду на мать за ее отношение к нему он всегда держал в сердце. Однажды, когда он увлекся фрейлиной Нелидовой, Екатерина вызвала его к себе и с возмущением сказала: «Как ты можешь изменять такому ангелу, как твоя жена?» Павел расхохотался и ответил: «Что я слышу? Вы проповедуете мне мораль. Вы, меняющая флигель-адъютантов, как перчатки…» «Вон! Уходите, или я прикажу Вас арестовать! — закричала императрица в страшном гневе. — Ты забываешь, что ты мне сын!»
«Я этого никогда и не знал», — с грустью ответил Павел. Эта сцена воспроизводится во многих описаниях жизни Павла и точно передает его отношение к своей матушке. Якобы после этого разговора императрица изменила свое первоначальное решение и назначила своим преемником на престоле старшего внука, Александра, что, однако, держалось в тайне.
Екатерина II больше трех десятилетий стояла у руля власти в Российской империи. Россия за это время очень изменилась, хотя, как считают некоторые историки, сама императрица не оказала на это решающего влияния.
Окрепла русская промышленность, получили развитие кустарные промыслы. С развитием горной промышленности на Урале возрос интерес к русским поделочным и драгоценным камням. Замечательной красоты самоцветы потоком поступали в царские хранилища. Их использовали для украшения парадных одежд, табакерок, оружия, орденов и других предметов царского обихода. Значительно расширилась торговля, вырос внешнеполитический авторитет России. Особый расцвет получил Петербург, ставший крупным портом Российской державы. Город хорошел с каждым годом, увеличивалось его население. Вскоре он стал городом-космополитом.
Одну седьмую часть стотысячного населения Петербурга составляли иностранцы. Русской столице было всего семьдесят лет, а она притягивала к себе, как магнит, поражая гостеприимством и ритмом жизни. Петербург резко отличался от остальной России, в том числе и от Москвы, где было много церквей, но мало каменных домов, да и нравы были грубее и проще, чем в столице.
Среди образованных людей времен Екатерины считалось признаком хорошего тона говорить по-французски, плохо или хорошо, но по-французски. Многие иностранцы вообще не учили русский язык, считая это бесполезным делом: он использовался в основном только для разговора с прислугой.
В Петербург иноземцы переселялись насовсем или приезжали на время. Это были, главным образом, выходцы из Германии, пользовавшиеся в своей стране немалой известностью. Многие приезжали по приглашению самой царицы, прежде всего ученые — для преподавания в Академии наук. Их роль была особенно велика в развитии образования и просвещения в России. Так, в Петербург приехал врач-путешественник и естествоиспытатель Петр Паллас из Берлина, который исследовал земли от Урала до китайской границы. За успешную исследовательскую работу императрица подарила ученому великолепный дом в Симферополе и две деревни вместе с жителями в Крыму.
В сборе материалов для глоссария, задуманного Екатериной, ему помогал библиограф Бакмейстер, приехавший в Россию в 1766 году из Курляндии. Он же был автором 11 томного издания «Русская библиотека», в котором содержался перечень и обзор выходивших в России книг, рецензии и сообщения о научных путешествиях, а также академическая и университетская хроника.
Удалось царице заполучить из-за границы и специалистов-медиков, благодаря которым в России стала развиваться медицинская наука. Одним из первых отозвавшихся на ее приглашение был доктор Вайкард, ставший впоследствии личным врачом государыни. Из Берлина приехали анатом и физиолог Каспар Вольф, назначенный вскоре членом Петербургской Академии наук, и известный немецкий врач, профессор Филипп Меккель, который долгое время оставался при дворе. Все внуки императрицы появились на свет непосредственно с его помощью. Воспитателем детей Екатерина назначила вице-президента Академии наук Фридриха Шторха.
Большой приток немцев в Российскую державу отмечался и среди специалистов в области литературы и искусства. Много полезного ими было сделано для развития просвещения и культуры России. Яркой фигурой того времени был полковник Фридрих Максимилиан фон Клингер из Франкфурта-на-Майне. Будучи профессиональным военным, он увлекся писательской деятельностью и написал драму «Штурм и натиск», обозначив этим названием целую эпоху. Жизнь этого немца сложилась интересно. В молодые годы Клингер объездил пол-Европы, в зрелые — писал романы, драмы и исторические произведения. Некоторое время был воспитателем сына Екатерины, позже стал директором Кадетского корпуса и Института благородных девиц.
Пригласила императрица в Россию и скульптора Карла Леберехта из Мейсена, назначив его директором Академии художеств.
На сцене Немецкого театра в Петербурге блистал актер Винсент Вейраух из Веймара. Директором театра был фон Бауэр, друг немецкого драматурга и поэта Коцебу, переселившегося в Россию и создавшего в Петербурге широкий круг общения русских и немцев, политиков и военных, купцов и банкиров, поэтов и артистов. Тесно общался Коцебу и с русским писателем Александром Радищевым.
Радищев учился в Германии в Лейпцигском университете вместе с Гете, говорил по-немецки так же свободно, как и по-русски, был очень образованным человеком своего времени. В 1790 году по приказу Екатерины он был арестован, приговорен к смертной казни, но помилован и сослан в Сибирь. Императрица не простила ему правду о жизни в российской деревне, которую он высказал в своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Эту книгу Радищев издал сам — она была напечатана в подвале его дома крепостными, которые были обучены наборному, печатному и переплетному делу. Но за правдивые слова о России он был жестоко наказан.
Как только дело коснулось крепостного права, ярой защитницей которого она была всю свою жизнь, Екатерина поступила не как сторонник просвещения, а как истинная крепостница, «оскалив зубы» в борьбе против слова правды. В лице Радищева самодержица загубила большой русский ум, взращенный в немецкой среде и не получивший питания в собственной стране.