XXXIX Борьба с «национал-уклонизмом»

XXXIX

Борьба с «национал-уклонизмом»

Во время дискуссии о путях образования СССР (1922 год) Ленин с тревогой обращал внимание на «великорусско-националистическую кампанию», развёрнутую Сталиным и его сторонниками в Грузии. Критикуя позицию Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе по отношению к грузинским коммунистам, ложно обвинённым в т. н. «социал-национализме», Ленин подчёркивал: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения» [623] («истинно русскими» людьми любили называть себя наиболее реакционные монархисты и черносотенцы). Ленин особо отмечал «роковую роль», которую сыграли в т. н. «грузинском деле» [624] «торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль» [625]. Из контекста ленинской статьи «К вопросу о национальностях или об „автономизации“» отчётливо вытекает, что именно к Сталину относятся гневно-саркастические ленинские характеристики «истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ», «грубого великорусского держиморды», нарушающего «интересы пролетарской классовой солидарности» [626].

Хотя ленинская статья и его последние письма по национальному вопросу были запрещены к опубликованию, с ними были ознакомлены делегаты XII съезда партии; в последующие годы они распространялись левой оппозицией. Учитывая это, Сталин вынужден был в 20-е годы умерять свои великодержавные устремления. Однако в дальнейшем он всё больше смещал акценты в трактовке двух уклонов по национальному вопросу, смягчая критику великорусского шовинизма и подчёркивая особую опасность «буржуазного национализма» в союзных республиках, который якобы «играет на руку интервенционистам» [627]. На XVII съезде партии он утверждал, что «уклон к национализму отражает попытки „своей“ „национальной“ буржуазии подорвать Советский строй и восстановить капитализм» [628]. Между тем к этому времени никакой буржуазии, в том числе «национальной», в СССР уже не существовало.

Одним из первых «дел», сфабрикованных под прикрытием подобных формул, стало дело о «султан-галиевской контрреволюционной организации». Главой её был объявлен татарский коммунист М. Х. Султан-Галиев, который в 1918—1920 гг. работал председателем Центральной мусульманской военной коллегии при наркомвоенморе Троцком, а также членом и затем председателем центрального бюро коммунистических организаций народов Востока.

В период дискуссии о путях образования СССР Султан-Галиев резко критиковал шовинистическую позицию Сталина и предлагал поднять до уровня союзных статус некоторых автономных республик, прежде всего Туркестанской АССР, включавшей тогда территорию Узбекистана, Таджикистана, Туркмении и Киргизии. В последующие годы он выдвинул план создания четырёх крупных национальных образований, которым предлагал предоставить равные права с союзными республиками. Такие федеративные образования (федерация Урало-Волжских республик; Общекавказская федерация, включавшая республики Закавказья и Северного Кавказа; Туранская республика, состоящая из четырёх республик Средней Азии; Казахская республика) должны были, по его мнению, существенно ограничить власть центра и противостоять великодержавному диктату [629]. Эти идеи Султан-Галиева поддерживались многими коммунистами «мусульманских» республик.

В 1928—1929 годах «за участие в антипартийной группировке Султан-Галиева» был исключён из партии ряд руководящих работников Татарской АССР и Крымской АССР. «Султан-галиевцы» были обвинены в связях с пантюркистским движением за рубежом и даже с генеральными штабами некоторых зарубежных стран. В редакционной статье «Правды», бившей тревогу по поводу «активности и консолидации сил буржуазно-националистического фронта», говорилось об «эволюции султан-галиевщины в сторону открытой контрреволюции» [630].

В 1930 году коллегия ОГПУ осудила Султан-Галиева и ещё 20 «участников его контрреволюционной организации» к высшей мере наказания, которая была затем заменена заключением в концлагеря сроком на 10 лет. В 1934 году Султан-Галиев был освобожден, но в 1937 году вновь арестован и в 1940 году расстрелян. Такая же участь постигла большинство лиц, привлекавшихся по этому делу в конце 20-х — начале 30-х годов.

В 1930—1931 годах волна репрессий против «национал-уклонистов» прокатилась по Белоруссии, где были арестованы один из секретарей ЦК, несколько наркомов и другие руководящие работники республики. Им вменялась в вину связь с организацией «Союз освобождения Белоруссии», по делу которой было осуждено 86 деятелей белорусской науки и культуры.

Толчок репрессиям в Казахстане был дан телеграммой Сталина секретарю Казахского крайкома Мирзояну, требовавшей «сосредоточить огонь против казахского национализма и уклонов к нему» [631].

На XVII съезде ВКП(б) Ярославский сообщил, что со времени предыдущего съезда только в 13 республиканских, краевых и областных организациях было исключено из партии за «националистические уклоны» 799 человек [632]. Основная часть из них пала на Украину, где, по словам Сталина, националистический уклон разросся до государственной опасности и «сомкнулся с интервенционистами» [633]. В резолюции XII съезда компартии Украины (январь 1934 года) подчёркивалось, что, наряду с разгромом националистических организаций, стремившихся отторгнуть Украину от Советского Союза, КП(б)У разгромила «националистический уклон, возглавляемый Скрыпником, уклон, который облегчал и помогал деятельности контрреволюционных националистов» [634]. Сам Скрыпник — один из старейших большевиков, член ЦК ВКП(б), заместитель председателя Совнаркома Украины, в результате обрушившейся на него травли 7 июля 1933 года застрелился.

В январе 1934 года в Москве был арестован заместитель председателя бюджетной комиссии ЦИК СССР М. Н. Полоз, работавший в 20-е годы полпредом УССР в Москве, председателем Госплана и наркомом финансов УССР. В рапорте о проведении обыска в квартире Полоза, направленном начальнику секретно-политического отдела ОГПУ Молчанову, в частности, сообщалось: «Обращает внимание отсутствие портрета И. В. Сталина и в то же время наличие значительного числа фотоснимков националистических вождей Украины и портрета Скрыпника — личного подарка Полозу». Полоз был обвинён в участии в «Украинской военной организации», подготовке вооружённого восстания и террористических актов против Сталина, Постышева и председателя ОГПУ УССР Балицкого. 4 апреля 1934 года он был осуждён к заключению в исправительно-трудовые лагеря сроком на 10 лет, а 9 октября 1937 года приговорен к расстрелу в числе 134 «украинских буржуазных националистов» [635].

В докладе под названием «Цветёт и крепнет индустриально-колхозная Украина» секретарь ЦК КП(б)У Постышев называл 1933 год годом «разгрома националистических, петлюровских и других классово враждебных элементов», а 1934 год — «годом разоблачения более тонко законспирированных и замаскированных националистов и троцкистов, годом добивания остатков разгромленного классового врага» [636]. К таким «остаткам» были отнесены многие партийные и научные работники, деятели народного образования, литературы и искусства. На одном из писательских собраний Постышев обвинил ряд известных украинских писателей в том, что «от борьбы против социалистического строительства художественными образами они перешли к борьбе обрезами, наганом» [637].

В 30-е годы в ряде национальных республик (на Украине, Северном Кавказе, в Средней Азии) действительно существовали антисоветские националистические организации. Зачастую в своей деятельности они пытались не без успеха опереться на протест крестьянства против насильственной коллективизации. Многие антиколхозные выступления на Украине и в Средней Азии проходили под национал-сепаратистскими лозунгами. Однако ОГПУ не ограничивалось борьбой с антисоветскими силами (например, с басмачеством), а, подчиняясь требованиям Сталина, конструировало мнимые связи таких сил с коммунистами союзных и автономных республик, недовольными великодержавными тенденциями в культурной и кадровой политике.

Репрессии против партийных работников и интеллигенции коренных национальностей не уменьшали, а умножали число носителей сепаратистско-националистических настроений. Истребление старых большевистских кадров и массовое озлобление сталинскими репрессиями явились важными факторами, облегчившими националистическим элементам сколачивание коллаборационистских формирований на Украине, Северном Кавказе и в Прибалтике в годы войны, террористических банд в Литве и на Западной Украине в послевоенные годы.

Свирепость расправ с коммунистами коренной национальности отражала издавна присущее Сталину недоверчивое, недоброжелательное отношение к «инородцам». Хотя сам Сталин ни разу не позволил себе выступить с каким-либо публичным заявлением в этом духе, ряд мемуаристов сообщают на этот счёт достаточно выразительные свидетельства. Так, Хрущёв вспоминал, каким моральным ударом для него явилась случайно услышанная им оскорбительная реплика Сталина (в разговоре с Кировым), прямо касавшаяся национальности латыша — одного из руководителей ленинградской партийной организации. Как справедливо замечал Хрущёв, в большевистской среде «вообще не было тогда деления людей по национальностям. Деление было по преданности делу: за революцию или против? Это было главным. Потом уже стало нас разъедать мелкобуржуазное отношение к людям: а какой нации?» [638]. Поэтому брошенные мимоходом сталинские слова, унижавшие национальное достоинство коммуниста, по словам Хрущёва, на всю жизнь остались осколком в его памяти.

«Большим недостатком» Сталина Хрущёв называл его «неприязненное отношение к еврейской нации». Хотя в своих трудах и выступлениях Сталин «не давал и намёка на это», в кругу своего ближайшего окружения, «когда ему приходилось говорить о еврее, он всегда разговаривал от имени еврея со знакомым мне утрированным произношением. Так говорили несознательные, отсталые люди, которые с презрением относились к евреям, коверкали язык, выпячивали еврейские отрицательные черты. Сталин это тоже очень любил». Разумеется, существовал негласный строжайший запрет на сообщения другим людям о подобных выходках Сталина. «Боже упаси, если бы кто-то сослался на его разговоры, на его высказывания, от которых явно несло антисемитизмом» [639].

Применительно к публикациям Сталина по вопросам национальной политики особенно справедливо суждение Троцкого о том, что «человеческая речь вообще призвана была служить ему гораздо больше для того, чтобы скрывать или прикрашивать свои мысли и чувства, чем для того, чтобы выражать их» [640]. Повторяя в публичных выступлениях большевистские формулы о равноправии всех наций, Сталин одновременно всё более направлял кадровую политику на изгнание «инородцев» из партийного и государственного аппарата. Неизвестно, имелись ли на этот счёт какие-либо специальные секретные инструкции. Однако неоспорим тот факт, что великая чистка 1937—1938 годов уничтожила почти всех партийных, хозяйственных, военных, чекистских работников, принадлежавших к нациям, которые после Октябрьской революции обрели свою государственность (поляки, эстонцы, латыши, литовцы). Столь же тотальному истреблению были подвергнуты коммунисты-эмигранты из этих стран. Всё это привело к тому, что в период советизации Прибалтики и образования послевоенной Польши большинство тамошних руководителей формировалось из лиц, не прошедших большевистскую школу интернационального воспитания.

Разумеется, Сталин не был всемогущ в своём насилии над историческими законами и интернационалистскими принципами большевизма. Как мы могли убедиться, свои наиболее реакционные взгляды и настроения он не решался высказывать публично. Жестокие репрессивные акции он либо прикрывал псевдомарксистскими формулами, либо творил в атмосфере безгласности (как, например, в случае депортации целых народов в годы войны).

Хотя «бюрократическое перерождение государства легло на национальную политику тяжёлым камнем», заложенные большевизмом ключевые принципы этой политики, обеспечившей победу Октябрьской революции, помогли «Советскому Союзу удержаться и в дальнейшем, несмотря на внутренние центробежные силы и враждебное окружение» [641]. Несмотря на сталинские репрессии, объективно способствовавшие усилению этих центробежных сил, дружба народов СССР, явившаяся одним из величайших завоеваний Октябрьской революции, прошла практическую проверку в годы Великой Отечественной войны. Эта война, раскрывшая живительные силы советского патриотизма, подтвердила прогноз Троцкого: «Чтоб оценить силу Красной армии, нет надобности ни в малейшей идеализации того, что есть (в Советском Союзе.— В. Р.)… Есть слишком много нужды, горя, несправедливости, а, следовательно, и недовольства. Но мысль о том, будто советские народные массы склонны ждать помощи от армий Микадо или Гитлера не может быть оценена иначе, как бред. Несмотря на все трудности переходного режима, политическая и нравственная спайка народов СССР достаточно крепка, во всяком случае крепче, чем вероятных врагов» [642].

После XX съезда КПСС были не только ликвидированы вопиющие искажения ленинской национальной политики и последствия прямых преступлений сталинской клики против целых народов (объявление их «изменническими», лишение собственной государственности и депортация в отдалённые районы СССР). Национальная политика Советского государства стала более гибкой и интернационалистской, были существенно расширены права союзных республик. Именно это (а не карательные акции сталинизма!) позволило избавить СССР на несколько десятилетий от проявлений кровавой национальной розни, ожившей только во времена «перестройки». Уже в первые годы после смерти Сталина прекратилась деятельность националистических банд, лишившихся сколько-нибудь широкой поддержки со стороны населения.

В 50—80-е годы были достигнуты очевидные успехи в деле выравнивания уровней экономического, социального и культурного развития всех советских народов, обеспечено ускоренное движение ранее отсталых наций и народностей СССР к вершинам цивилизации и культуры. Возникновение новой интернациональной общности — советского народа — не пропагандистская фикция, а реальное завоевание общественного прогресса, достигнутое на путях, заложенных Октябрьской революцией.

В рамках проблематики данной книги нет возможности обсуждать, в силу каких причин произошли насильственное разрушение этой общности узкой кучкой партократов и подъём т. н. народных фронтов, паразитировавших на преступлениях сталинской клики, ошибках постсталинской бюрократии и очевидных неудачах «перестройки». Отметим лишь тот неоспоримый факт, что распад Советского Союза ввергнул все его народы в историческую катастрофу, а многие из них — в пучину кровавых национальных междоусобиц, а затем — межнациональных и гражданских войн. Уже сегодня становится очевидным, что начавшееся сопротивление народных масс этим деструктивным процессам будет пробивать себе дорогу сквозь все политические и идеологические преграды, воздвигаемые разносчиками идей «крушения советской империи».

В борьбе за возрождение обновлённого Советского Союза подлинно интернационалистским силам предстоит глубоко осмыслить позитивные и негативные уроки, связанные с попытками решения национального вопроса в прошлом. В этом идейном поиске важным теоретическим подспорьем являются идеи Троцкого о соотношении экономики и культуры в многонациональной стране, строящей социализм. Обобщая опыт успехов и неудач государственного строительства в СССР, Троцкий подчёркивал: «Культурные потребности пробуждённых революцией наций нуждаются в самой широкой автономии. В то же время хозяйство может успешно развиваться только при подчинении всех частей Союза общему централистическому плану. Но хозяйство и культура не отделены друг от друга непроницаемыми переборками. Тенденции культурной автономии и хозяйственного централизма естественно вступают время от времени в конфликт. Однако противоречие между ними вовсе не является непримиримым». Для его успешного разрешения нет и не может быть раз и навсегда готовой формулы; оно, как и решение других противоречий социалистического строительства, может быть достигнуто на путях действительного участия самих заинтересованных масс в управлении собственными судьбами. Лишь такое участие «может провести на каждом новом этапе необходимую разграничительную черту между законными требованиями хозяйственного централизма и жизненными притязаниями национальных культур» [643].

Сохранение в СССР национальных противоречий было обусловлено в первую очередь подменой «воли населения СССР, в лице всех его национальных частей… волей бюрократии, которая подходит и к хозяйству и к культуре под углом зрения удобств управления и специфических интересов правящего слоя» [644].

Главным препятствием на пути прогрессивного развития межнациональных, как и всех других общественных отношений, выступал сталинистский политический режим, представлявший собой тотальное разрушение политической системы, заложенной Октябрьской революцией.