Глава 1 Коллекционная Из альбома думской буфетчицы (1997 год)
Глава 1
Коллекционная
Из альбома думской буфетчицы (1997 год)
«А вам что взять?» — Разогревавшая бутерброд и стоявшая спиной к прилавку тетя Люба услышала бас со знакомыми обличительными интонациями. «Ой, да я сама, мне, Геннадий Андреевич, только чайку, и то неудобно», — искательно заверещал в ответ женский голос. «Ну, это мы можем. Два чая, пожалуйста». — Зюганов протянул буфетчице бумажку и подвинул стоявшую на прилавке чашку своей спутнице. «Позвольте, это мой чай», — заявила подошедшая за бутербродом девица, перехватывая блюдце. «Ваш — заберите», — несколько сконфузился Зюганов, перед которым тетя Люба, давясь смехом, уже ставила два горячих стакана.
«Вот так ваш вождь у журналисточки чай чуть и не скоммунизьмил», — сидя после работы на лавочке у подъезда, тетя Люба развлекала старушек-соседок, которые все, как одна, голосовали за коммунистов. «А ничего бы с ней и не случилось, — баба Женя, пока позволяли ноги, ходила даже на митинги и Зюганова почитала борцом и героем, — а еще кого ты там видала?» Несмотря на политические предпочтения, соседки с неменьшим интересом слушали рассказы не только про коммунистов, но про любых думцев.
Думские дебаты, в отличие от верховносоветских, по телевизору не показывали, и страна знала только тех героев, которые мелькали в теленовостях. Набор мелькающих менялся, число было постоянно и не превышало двух десятков. «Это, как если бы вместо очередной серии „Санта-Барбары“[209] пересказывали бы ее краткое содержание», — жаловалась одна из самых политизированных старушек.
Тетю Любу же собственно думские прения волновали мало. Ее интерес к депутатам был сродни интересу к актерам. В молодости стену над Любиной кроватью украшали фото звезд советского экрана. Портретов любимых политиков она не собирала, да и любимых, в общем-то, и не было, но любопытство она проявляла исключительно в отношении известных персон.
Когда Думу только собрали, тете Любе больше всего хотелось посмотреть на Кашпировского. Хотя пик его популярности, как и ажиотаж вокруг съездов, был уже в прошлом, увидеть необычного человека было интересно. Как-то он брал у нее чай, и тетя Люба рассказывала потом товаркам, что целитель взглянул — и тут же прошла с утра нывшая голова. Гипнотические способности либерал-демократа[210] нравились, впрочем, далеко не всем. Священник и выборосс Глеб Якунин летом 1995 года даже прочел в Думе «молитву против сатанизма», обращенную против Кашпировского. Ответ всесоюзного гипнотизера православному священнослужителю был непочтительным: «Если бы я был способен давать установку депутатам, то сделал бы так, чтобы Глеб Якунин приходил в Думу не в рясе, а в одних подштанниках».
Известный тяжеловес Юрий Власов, кумир тети Любиной юности, ходил в Думу не в атлетических подштанниках, а как все — в костюме. Однако, несмотря на спортивную закалку, писательский талант и парламентский опыт[211], стать политическим тяжеловесом так и не смог. В начале работы Думы он был одним из кандидатов в спикеры, затем пытался создать депутатскую группу «Российский путь», но добиться ее регистрации так и не сумел и большую часть своего думского срока провел депутатом-одиночкой.
Одинокими оказывались в Думе большинство попавших сюда знаменитостей. И почти никто из них не проявил своих звездных качеств на думской сцене. Например, Александр Невзоров, которого тетя Люба, как и ее бабушки-старушки, затаив дыхание, каждый день слушала все «Шестьсот секунд»[212], в парламенте не только замолчал, но даже и показывался редко. Грозный Глебыч был настолько незаметен в первой Думе, что было непонятно, зачем он пошел во вторую[213].
И не только Невзоров спокойно уживался во второй Думе с героиней многих своих сюжетов — «дамой в тюрбане» — Людмилой Нарусовой[214]. Знаменитый обличитель высокопоставленных расхитителей советской собственности Тельман Гдлян, став депутатом второго созыва, тоже не стал конкурировать с Виктором Илюхиным за звание главного борца с коррупцией. Тетя Люба, помнившая «узбекское дело»[215] и ожидавшая, что Гдлян немедля начнет называть имена, пароли и явки российских коррупционеров, была крайне разочарована.
Разочаровали буфетчицу и политические звезды, прежде всего обожаемые ею демократы. Гайдар, по призыву которого она едва не кинулась к Моссовету[216], в Думе вовсе не казался героем. Говорил непонятно, путано, при этом краснел и как будто надувался, ходил смешно, сильно отмахивая одной рукой, и вообще выглядел человеком, которому здесь неловко и неуютно. Из гайдаровской партии Любе больше всего нравился Юлий Гусман, веселый, живой и остроумный, который даже Жириновскому не давал спуску. Сразу видно — актер!
Было ощущение, что многие чувствовали себя в Думе не в своей тарелке. Тетя Люба обратила внимание на двух интеллигентного вида депутатов, которые всегда ходили вместе, будто боялись потеряться. Потом она узнала, что это Вячеслав Шостаковский и Игорь Яковенко из «Яблока».
Глядя на думцев, тетя Люба иногда думала, что и их работа, как и ее, далеко не всем подходит. Ей, например, профессия буфетчицы по душе: всегда на виду, среди людей. И депутаты — на виду, им тоже надо крутиться и везде поспевать. А не всем это нравится, не у всех получается. Уже в первой Думе, посмотрев, как закисли почти все знаменитости и, наоборот, раскрутились совсем неведомые люди, тетя Люба поняла, что здесь действуют какие-то свои законы.
Лучше всех адаптировались, по ее наблюдениям, киношники. Оно и понятно: у них профессия публичная, привыкли на камеру работать. Не только веселый Гусман — жаль, его во вторую Думу не взяли, — но и Станислав Говорухин, и Николай Губенко были очень активными. Причем, в отличие от бывшего заведующего заводским клубом, главного открытия первого думского созыва Вячеслава Марычева[217], они не актерствовали, а занимались серьезными депутатскими делами.
Так, во всяком случае, говорил тете Любе ее дружок Дымов. Говорухин какой-то закон про секс пробивает[218] (недаром он все с красивыми девицами по Думе фланирует!), Губенко и вовсе с президентом спор про культурные ценности затеял[219]. И ведь выиграл! Хотя он не только режиссер, а, кажется, и министром был[220].
Обидно тете Любе было еще вот что: если в первой Думе и среди правых знаменитости попадались, то во второй — они все больше у левых. И космонавты все: Герман Титов, Виталий Севастьянов и Светлана Савицкая — в КПРФ[221]. Поэтому журналисты так коммунистов и окучивают.
Тетя Люба слыхала однажды, как Людмила Нарусова отчитывала корреспондентов за то, что они берут интервью не у тех, у кого надо: «Мимо вас только что прошел замечательный ученый, академик Галазий, вы бы у него лучше спросили про президентское послание». Но циничные думские завсегдатаи толпой ринулись к проходившему через рамку металлоискателя Зюганову и оставили замечание депутатки без комментариев.
Буфетчица разделяла нелюбовь жены Собчака к коммунистам и жириновцам. Но что делать. В Думе зажигались свои звезды, появлялись свои кумиры, и тетя Люба, как и остальные, интересовалась ими куда больше, чем теми, кто вызывал любопытство вначале. Например, ей, постоянной думской обитательнице, совершенно нечего было рассказать соседкам и подружкам ни про первого советского миллионера Артема Тарасова, ни про строителя «пирамид» Сергея Мавроди.
Звезды Думы были совсем другими. Недаром, когда тетя Люба впервые шла сюда на работу, она испытывала волнение, как в детстве, перед первым в жизни походом в цирк. В ее представлении Госдума и была своего рода цирком, где лучшие коверные награждались всероссийской популярностью. В первой Думе лучшим был профессиональный массовик-затейник Марычев, во второй — «доктор рабочих наук» коммунист Василий Шандыбин. За ними в Любином рейтинге популярности следовали скандалист Владимир Жириновский, коммунист-капиталист Владимир Семаго, демагог Алексей Митрофанов, борец Виктор Илюхин, провокатор Альберт Макашов, «футуристическая женщина» Ирина Хакамада[222], главная «женщина России» Екатерина Лахова и, разумеется, думские вожди — Иван Рыбкин, Геннадий Селезнев, Геннадий Зюганов, Николай Харитонов, Григорий Явлинский, Николай и Владимир Рыжковы, Олег Морозов.
В первой Думе интерес вызывали, конечно, министры. Выполняя наказ соседок, тетя Люба даже как-то поинтересовалась у министра труда Георгия Меликьяна ситуацией с пенсиями. Меликьян был прост и дружелюбен, но особенно порадовать буфетчицу ему было нечем. Чубайса тете Любе ни о чем спросить не довелось: ни чая, ни кофе первый приватизатор России у нее не пил. Но министры все же, хотя и казались тете Любе величинами, были чужими, не думскими.
Когда она поделилась своими соображениями с Дымовым, тот задумался. Марычев, по его мнению, Думе был явно полезен: разряжал обстановку и, как профессиональный культмассовый работник, способствовал объединению разномастных и негативно настроенных друг к другу группок хотя бы в некое подобие коллектива. Шандыбина Дмитрий Михайлович считал, скорее, антиподом либерал-демократа. По его уверению, рабочий-депутат не только агрессивен, но и далеко не бескорыстен в своей клоунаде. «За его эскападами, как правило, стоит конкретный заказ, и в лучшем случае — это партийное задание».
На взгляд тети Любы, Дымов, как всегда, мудрил. Факт остается фактом — бойкие депутаты, вроде Жириновского или его зама Митрофанова, Макашова или Илюхина, и были самыми известными. Причем и за пределами Думы.
«Ты пойми, за редким исключением отнюдь не те, кто лицедействует, реально решают что-то в Думе», — просвещал буфетчицу помощник депутата и, показав на какого-то совершенно неведомого мужичка с бесцветной рожей, пытался уверить, что его мнение определяет голосование чуть ли не всех трех левых объединений по экономическим вопросам.
«Кто ж его выбрал, его и запомнить-то невозможно. Наверное, случайно, — упрямилась тетя Люба. — Помню, дружки твои журналисты в прошлой Думе показали мне одного такого. Тоже говорили, что он в авторитете, с Рыбкиным и Кремлем в дружбе. И помоложе, и посмазливее был, а все равно не прошел второй раз. Хотя он к тому же еще и сын, нет, внук, ну этого, с двойной фамилией».
«Внук Молотова — Риббентропа?[223] — засмеялся Дымов. — Ты не переживай, его и так через день по телевизору показывают».
Мало ли кого по телевизору показывают! И выглядят они часто совсем не так, как в жизни. На Кобзона, например, лучше на экране смотреть: слишком он ненатуральный вблизи: будто в сценическом гриме. У телевизионного Лебедя такой бас-басище — за один голос влюбиться можно. А в жизни, если без микрофона, он говорит хоть и басом, но тихо, что даже странно для боевого генерала. Другой генерал знаменитый, хоть и не боевой, а бывший ельцинский охранник Коржаков — тоже совсем не страшный, хотя, кто его знает, улыбается хитренько и все больше молчит.
Некоторые депутаты, наоборот, в жизни интереснее. В телевизоре разве разглядишь золотые заклепки на крокодиловых ботинках лекарственного фабриканта Владимира Брынцалова? Люба слышала, как глава «Феррейна» уверял журналистов, что и крокодил, и золото — самые что ни на есть настоящие. Перед тем как перейти к вопросам личного порядка, Брынцалов говорил о делах общественных и печалился о бедном народе: «Ну не идет кость в горло, когда крутом неустроенность!»
Если производитель водки и таблеток предпочитает рептилий уже в виде изделий, то депутат первой Думы Александр Осовцов из «Выбора России» — живых: у него в рабочем кабинете жил небольшой удав [224].
Один из самых знаменитых людей в теперешней Думе и один из самых молодых — Владимир Рыжков тоже, оказывается, не только историю любит[225], но и природу. Как красочно он недавно у Зайцевой рассказывал[226] о том, как в детстве сусликов из норок выманивал!
Иногда, глядя на пеструю думскую толпу, тетя Люба думала: как все же люди в депутаты попадают? Зачем в Думу идут? Правильного ответа на этот вопрос она не знала. Знала неправильный — защищать интересы страны и народа.
Наверное, среди этой оравы в 450 человек можно сыскать и настоящих защитников. Но они — чудики. Вроде Марычева. Или даже еще чуднее.