19. Катастрофа

19. Катастрофа

Весть об ужасной трагедии, случившейся с сэром Александром Бернсом и его товарищами, не говоря уже о примерно трех десятках сипаев охраны и слугах, вызвала в английском гарнизоне волну ужаса. Сначала пошли слухи, что Бернс избежал расправы и скрывается где-то в укромном месте, но эти надежды скоро рухнули. Тем временем ободренная бездействием англичан толпа продолжала бесчинствовать. Сжигали дома, грабили магазины, убивали всякого заподозренного в сотрудничестве с британцами. Время от времени за шумом и ревом огня слышны были предупреждающие крики: «Они наступают… они наступают », поскольку мятежники ожидали быстрого и решительного возмездия. Действительно, впоследствии стало известно, что главари и зачинщики даже оседлали коней, чтобы спасаться бегством. Но в штабах Макнагтена и Элфинстона продолжали колебаться, фактически агонизировать, упуская более чем драгоценное время. И это несмотря на сообщения, что несколько офицеров, так же как Мохан Лал, все еще скрываются в старом городе, надеясь избежать ярости толпы.

Наконец даже Макнагтен понял, что происходящее — нечто гораздо более серьезное, чем вышедшая из-под контроля толпа. Выступления оказались скоординированными, тысячи афганцев и в городе, и в округе, откуда тоже поступали тревожные сообщения, выступили практически в одночасье. Распространились также слухи, что к священной войне против англичан призвал сам шах Шуджах. Были перехвачены послания, скрепленные его личной печатью. Какое-то время англичане в ужасе предполагали, что письма подлинные и Шуджах ведет двойную игру с теми, кто восстановил его на троне. Потом проверка выявила подделку, преднамеренно распространенную заговорщиками, и одновременно стало ясно, что положение самого Шуджаха не менее тревожно, чем и его покровителей. Следует отдать должное, он был единственным, кто попробовал спасти Бернса и его товарищей от грозившей им опасности, но его гвардейцы действовали неудачно. Вместо стремительного броска через городские окраины к кварталу, где стоял дом Бернса, они попробовали пробраться через перенаселенный центр с его узкими, извилистыми улицами, артиллерия с трудом тащилась позади. И очень скоро гвардейцы оказались окружены во много раз превосходящими силами мятежников, в большинстве вооруженных, и сдались на их милость. Две сотни из них, попытавшись оказать сопротивление, были перебиты. Остальные, побросав оружие, в беспорядке бежали под защиту стен Бала Хиссара; их постыдное бегство прикрывал огонь британского отряда, высланного на помощь Бернсу.

«Паническое бегство тех, кто был призван его защищать, повергло шаха Шуджаха в жалкое состояние, в уныние и тревогу за собственную безопасность», — сообщает Кайе. Англичане также были изрядно встревожены столь неожиданным драматическим поворотом событий. «Следовало признать горькую правду, — отметил один офицер в своем дневнике, — что в целой афганской нации мы не могли рассчитывать ни на единого друга». Веселой, как пирушка с шампанским, жизни, которой гарнизон столь долго наслаждался, теперь явно пришел конец. В незаконченном меморандуме, найденном после его смерти, Макнагтен попытался оправдать свою неспособность предвидеть приближавшуюся бурю. «Меня сочтут виновным в том, что я не сумел предсказать наступление шторма. На это я могу только ответить, что и другие, кто имел гораздо большие возможности наблюдать настроения людей, ничего не заподозрили». Он не упомянул ни Роулинсона, ни Поттинджера, чьи предупреждения игнорировал, и попытался главную вину свалить на Бернса: мертвыи ответить не сможет. Вечером перед своей гибелью, сообщает Макнагтен, Бернс поздравил его с предстоящим отъездом и сказал, что принимает новый пост в период «глубочайшего спокойствия». Но достаточно ясно, что Бернс наверняка не сказал бы начальнику, чьим преемником собирался стать, ничего такого, что могло бы задержать его отъезд, а следовательно, тем самым собственное получение мантии наместника.

Согласно свидетельству его друга Мохана Лала, Бернс рассматривал ситуацию как совсем не спокойную, хотя и серьезно недооценил опасность для себя лично. Накануне вечером он заявил, что «недалеко то время, когда нам придется оставить эту страну». Кашмирец считает это свидетельством того, что Бернс отчетливо сознавал растущую враждебность большинства афганцев к англичанам. Однако с неменьшим основанием можно предположить, что слова Бернса касались новой политики по отношению к Афганистану, только что объявленной в Лондоне. В августе того года правительство тори во главе с сэром Робертом Пилем сменило администрацию вигов Мельбурна и немедленно приступило к строгой экономии. Содержание войск в Афганистане стоило больших денег, и предполагалось, что режим Шуджаха теперь должен устоять на собственных ногах, тем более что российская угроза, казалось, отступила. Поэтому решили, что по мере укрепления собственных сил Шуджаха английское военное присутствие в Афганистане, в отличие от присутствия политического, должно постепенно сокращаться. Для начала Макнагтену поручалось завершить щедрые выплаты племенам, контролирующим пути сообщения между Кабулом и Британской Индией. Это обернулось фатальным исходом: прежде нейтральные племена оказались среди первых, кто присоединился к восстанию.

Тем временем, в военном лагере под угрозой нападения плохо вооруженных и (пока еще) плохо организованных мятежников англичане начали готовиться к осаде. Только теперь они поняли, каким безумием был уход из Бала Хиссара. Военный лагерь был крайне неудобен для обороны — он располагался в болотистой низине, со всех сторон окруженной холмами. Все вокруг покрывали сады, которые затрудняли наблюдение и позволяли атакующим укрываться от огня защитников лагеря; кроме того, многочисленные ирригационные каналы в садах обеспечивали нападавшим превосходное прикрытие. Английские позиции окружал земляной вал высотой всего по пояс — недостаточная защита от огня артиллерии или снайперов. Инженеры Макнагтена предупреждали его об этом еще во время исхода из Бала Хиссара, но в отличие от большинства профессионалов Большой Игры, он не обладал достойным военным опытом, а самое главное — был уверен, что никакие непредвиденные обстоятельства не возникнут. Он попросту игнорировал советы — и в итоге 4500 английских и индийских солдат и еще 12 000 гражданских лиц, включая приблизительно три дюжины англичанок — жен, детей и нянек, оказались осажденными в том, что Кайе описывал как нечто ненамного лучшее, чем «овечья кошара на пастбище».

Если бы при первых признаках опасности Макнагтен и Элфинстон действовали решительно и быстро, англичанам хватило бы времени перевести весь гарнизон в Бала Хиссар, за высокие защитные стены. Но они продолжали медлить, и провести столь опасную акцию стало слишком поздно. Тогда Макнагтен стал искать иной выход из рискованной ситуации, в которую завела его политика. Используя как посредника оборотистого Мохан Лала, он попытался купить поддержку ключевых афганских лидеров в надежде найти опору в соперничающих политических группах и племенах. Значительные средства были распределены, или по крайней мере обещаны (немалое количество золота из казначейства Макнагтена уже оказалось в руках толпы), но особого эффекта это не дало. «Слишком много аппетитов следовало удовлетворить, и слишком много противоречивых интересов примирить, — заметил Кайе. — И вообще к тому времени движение стало слишком мощным, чтобы его можно было унять показом кошельков. Звон монет был уже бессилен перекрыть крики оскорбленных и озлобленных людей».

Предлагались и более решительные меры противодействия ухудшающейся час от часу ситуации. Чья это была идея, не выяснено; известно только, что Мохан Лала уполномочили предложить награду в 10 000 рупий любому, кто убьет кого-либо из главных вожаков мятежников. Инструкцию вместе со списком имен передал ему лейтенант Джон Конолли, младший брат Артура, младший политический советник администрации Макнагтена. Конолли находился в то время в Бала Хиссаре, выполняя функции офицера связи с встревоженным Шуджахом. Как и в других местах, контакт поддерживали посредством гонцов-скороходов, именовавшихся кассидами, которые буквально несли свои жизни в собственных руках — на них были рукавицы с упрятанными там тайными посланиями. Рассмотрев идею предложить деньги за кровь, Макнагтен заявил, что устрашен этой абсолютно небританской уловкой. Но, конечно же, он согласился на то, чтобы за плененных вожаков выплачивалась премия. Кайе упоминает о его сомнениях насчет того, станет ли лейтенант Конолли действовать самостоятельно «в таком ответственном вопросе», без предшествующего одобрения руководства. Кайе считает, что Макнагтен почти наверняка знал относительно предложения «кровавых денег» и собирался закрыть на это глаза, хотя формально таких полномочий не предоставлял. Насколько это соответствует истине, уже не установить, так как и Макнагтен, и Конолли вскоре погибли.

Два лидера мятежников, занимавших высокое место в списке Конолли, довольно скоро погибли при весьма таинственных обстоятельствах, и немедленно поступили требования награды. В одном случае мужчина уверял, что лично застрелил одного из вожаков, в то время как другой настаивал, что задушил того же смутьяна во сне. Мохан Лала их истории не убедили, и деньги выплачены не были. Кашмирец заявил, что заплатит за головы, а претенденты на награду голов убитых мятежников не представили. Гибель двух вожаков не принесла существенного облегчения положения осажденного гарнизона. Внезапная брешь в рядах руководителей мятежа не ослабила решимость, да и не разобщила восставших. Тут еще вдобавок разнеслась весть, что Мохаммед Акбар Хан, любимый сын сосланного Дост Мохаммеда, уже выехал из Туркестана и собирается возглавить полномасштабное восстание против англичан и их марионеточного правителя. Этот пламенный принц-воин поклялся свергнуть Шуджаха, вышвырнуть из страны англичан и восстановить трон отца.

В лагере тем временем дела шли все хуже. Поступали сообщения о захвате мятежниками отдаленных английских постов, о крупных потерях, в том числе и о полностью вырезанном полке гуркхов. Множество офицеров было убито, другие оказались ранены, среди них герой Герата майор Элдред Поттинджер. В тот год жестокая афганская зима началась гораздо раньше, чем обычно, и продовольствие, вода, лекарства и моральный дух быстро пошли на убыль. Отваги у гарнизона хватило на одну крупную вылазку, но завершилась она оскорбительным и дорогостоящим поражением и паническим бегством английских и индийских подразделений на исходные позиции. Кайе вынужден был назвать его «позорным и пагубным». Это произошло 23 ноября, когда афганцы внезапно вытащили два орудия на вершину господствующего над английскими позициями холма и начали бомбардировать переполненный лагерь.

Даже генерал Элфинстон, который до тех пор израсходовал больше энергии на ссоры с Макнаггеном, чем на борьбу с врагом, не смог игнорировать эту угрозу. Он приказал отнюдь не пышущему энтузиазмом бригадиру атаковать врага сводным отрядом пехоты и конницы. Успешно захватив холм и заставив замолчать орудия, бригадир взялся за захваченный врагом кишлак у подножия. Но дела пошли не надлежащим образом. Вопреки давнему и непреложному порядку, который предписывал, что пушки всегда следует использовать парами, бригадир приказал — возможно, из стремления обеспечить большую мобильность — взять только одно девятифунтовое орудие. Сначала крупная картечь этого орудия нанесла значительный урон афганцам, захватившим кишлак, но скоро орудие начало перегреваться и вышло из строя как раз в то время, когда было больше всего необходимо.

В результате атаку пришлось прекратить и от кишлака отойти. Тем временем афганские командиры послали на помощь своим товарищам, которые подверглись сильному натиску, крупное соединение кавалерии и пехоты. Видя опасность, бригадир сразу перестроил свою пехоту в два каре, сосредоточив конницу между ними, и ожидал вражеского нападения, уверенный, что тактика, которая принесла победу в битве под Ватерлоо, покажет полную эффективность и здесь.

Но афганцы держались на расстоянии, открыв интенсивный огонь по плотно скученным английским каре из своих длинноствольных фитильных ружей, или джезелей. Как с тревогой поняли солдаты, оказавшиеся в своих ярко-алых мундирах легкими мишенями, их короткоствольные мушкеты оказались неспособны поразить врага: пули не долетали до цели. В таких ситуациях выручала артиллерия, выкашивая бреши в рядах афганцев, а конница делала все остальное. Однако, по наблюдению Кайе, оказалось, что «эти несчастные люди прокляты Господом» — их единственная девятифунтовка была все еще слишком раскалена, чтобы использовать ее без риска взрыва, а тем временем множество бойцов уже пали под пулями афганских стрелков. Более того, к ужасу тех, кто наблюдал за сражением из лагеря далеко внизу, крупный отряд противника начал подбираться к ничего не подозревающим англичанам по оврагу. Мгновением позже афганцы выбрались из укрытия и с дикими криками кинулись на противников, которые бросились бежать. Бригадир приказал горнистам трубить сигнал «Стой» и сам проявил замечательную храбрость, лично схватившись с врагами. Бегство было остановлено, офицеры сформировали сомкнутый строй, при поддержке кавалерии повели солдат в штыковую атаку, остановили и опрокинули врага. Затем наконец-то заговорила 9-фунтовая пушка, и афганцы были все-таки отброшены и понесли тяжелые потери.

Однако триумф англичан оказался недолгим. Афганцы быстро усваивали уроки. Они сосредоточили огонь своих джезелей на артиллеристах, сделав почти невозможным использование орудия. Одновременно, оставаясь вне досягаемости огня британских мушкетов, они продолжали методичный расстрел истощенных отрядов, повергая остающихся в живых в смятение. И наконец очередная группа афганцев снова незаметно подобралась по оврагу и неожиданно накинулась на солдат, испуская дикие крики и сверкая длинными ножами, в то время как их напарники поддерживали плотный непрерывный огонь из почти невидимых позиций за камнями. Этого английские и индийские части не выдержали. Они пустились в беспорядочное бегство и укрылись в лагере, полностью оставив холм и бросив раненых на неизбежную гибель.

«Бегство английских войск было всеобщим, — писал Кайе. — Спутанная масса пехоты и конницы, европейских и туземных солдат стремилась попасть за стены лагеря ». Попытки генерала Элфинстона и его штабных офицеров, наблюдавших за сражением с английских позиций, сплотить их и повернуть назад против афганцев оказались безуспешны. Они потеряли все, потеряли мужество и дисциплину, не говоря уже о трех сотнях своих товарищей. Как холодно выразился Кайе: «Они забыли, что были английскими солдатами». Афганцы преследовали отступающих на такой дистанции, что из лагеря нельзя было использовать орудия без риска поразить своих. «Если бы торжествующий враг продолжил преследование, — отмечает Кайе, — они бы ворвались в лагерь и вырезали весь гарнизон». Но каким-то чудом они остановились, очевидно, по приказу своего командующего, и вскоре отступили. «Они казались удивленными своим собственным успехом, — отмечал один молодой офицер, и после того, как искромсали оставленные на холме тела, с ликующими криками вернулись в город».

* * *

На следующий день неожиданно для англичан афганцы предложили перемирие. К тому времени к восставшим присоединился встреченный восторженными криками Мохаммед Акбар Хан, приведший примерно 6000 воинов. Теперь силы мятежников составляли примерно 30 000 солдат пехоты и конницы, превосходя таким образом английские войска по численности примерно в семь раз. Несомненно, располагая таким подавляющим преимуществом, Акбар мог бы в отместку за ниспровержение отца поголовно истребить весь гарнизон. Однако Акбар понимал, что если он намерен вернуть отцу трон, то следует действовать осторожно, поскольку Дост Мохаммеда англичане все еще надежно удерживали в Индии в своих руках. К чести Макнагтена следует признать, что он понял: выбор невелик — или вести переговоры с афганцами, или гарнизон будет уничтожен, или погибнет от голода. Но прежде чем приступить к переговорам, он потребовал от Элфинстона письменного заявления, объявляющего их положение, в военном смысле слова, не безнадежным, поскольку до прибытия подкрепления, якобы идущего из Кандагара, остались считанные дни. Он все еще питал надежду на спасение своей карьеры и стремился возложить вину за их затруднительное положение на непригодность Элфинстона в качестве командующего и малодушие войск.

Генерал должным образом обеспечил его всем, что требовалось, вместе с рекомендацией, как вести переговоры с афганцами. Длинное перечисление бедствий гарнизона (которые Макнагтен уже хорошо понимал) заканчивалось таким образом: «Продержавшись здесь свыше трех недель в осадном положении, при явной нехватке снаряжения и фуража, ослаблении наших войск большим количеством раненых и больных, трудностью обороны обширного и неудачно расположенного военного лагеря, который мы занимаем, с наступлением зимы, когда коммуникации перерезаны и вся вооруженная страна против нас, полагаю, что далее удерживать наши позиции в этой стране невозможно». Беспросветность генеральской оценки усугубляли дополнительные сведения, про которые он только что услышал. Первое — Акбар предупредил, что любой афганец, уличенный в продаже англичанам амуниции или продовольствия, будет немедленно казнен. Второе — вожделенная спасательная экспедиция с юга остановлена тяжелыми снегопадами и не сможет этой зимой добраться до Кабула.

Вооружившись мрачным прогнозом генерала, Макнагтен принялся составлять срочную депешу лорду Окленду, расписывая серьезность ситуации и ответственность за нее военных, которых он обвинял в трусости и неумении. «Наши запасы продовольствия иссякнут через два-три дня, и военное командование настоятельно убеждает меня сдаться, — написал он и добавил, демонстрируя скорее позу, чем отвагу: — Но до самого последнего момента я на это не пойду». Он все еще был убежден, что сможет перехитрить афганцев, играя на разногласиях, которые, как он знал, существуют среди их вождей. Поэтому в ответ на предложение перемирия он попросил прислать делегацию для обсуждения условий и сроков. Во время переговоров происходили невероятные сцены: толпы вооруженных до зубов афганцев перебирались через невысокие стены лагеря и устраивали братание с солдатами английских и индийских частей. Многие приносили свежие овощи, которыми угощали тех, кого пытались убить несколько часов назад. Сначала даже возникли опасения, что в овощи упрятаны какие-нибудь шипы и колючки или что они отравлены, но осторожная экспертиза показала необоснованность подозрений.

Для начала ведущие переговоры афганцы потребовали выдачи шаха Шуджаха, разумно гарантировавшего свою безопасность мощными стенами и валами Бала Хиссара. Они обещали сохранить ему жизнь (хотя, по слухам, намеревались ослепить его, дабы впредь он никогда не представлял угрозы престолу). Затем они потребовали, чтобы все британские войска в Афганистане, сложив оружие, сразу же убрались в Индию, а Дост Мохаммед в то же самое время вернулся в Афганистан. И чтобы не было обмана, они намеревались задержать британских офицеров и их семейства как заложников, пока все войска не покинут страну, а Дост Мохаммед не вернется благополучно в Кабул. Само собой разумеется, эти требования для Макнагтена были совершенно неприемлемы. Эйфория и братания тут же прекратились — стороны прервали переговоры, да еще и поклялись сердито, что снова начнут военные действия.

Но пока что этого не случилось. Через несколько дней состоялась вторая встреча, на сей раз на берегу реки Кабул, в миле от лагеря. Афганскую делегацию, в которой были представлены большинство ведущих племенных вождей, возглавлял сам Акбар. На этот раз Макнагтен выдвинул собственные предложения. «Принимая во внимание, — начал он зачитывать на фарси подготовленное заявление, — что недавние события со всей очевидностью показали, что продолжительное пребывание британской армии в Афганистане для поддержки шаха Шуджаха вызывает недовольство значительной части афганской нации, и принимая во внимание, что британское правительство не имело при отправке войск в эту страну никакой иной цели, кроме обеспечения целостности, блага и процветания Афганистана, мы не испытываем никакого желания оставаться, если наше присутствие противоречит указанным целям». Поэтому англичане готовы вывести все войска, если афганская сторона гарантирует их безопасный проход к границе. Шах Шуджах (с которым, похоже, не удосужились проконсультироваться) уступит свой трон и вернется вместе с англичанами в Индию. Самому Акбару следует сопровождать их до границы и быть лично ответственным за их безопасность, в то время как четыре британских офицера — но без семей — останутся в Кабуле в заложниках. После безопасного прибытия британского гарнизона в Индию Дост Мохаммед свободно выедет в Кабул, а британским офицерам будет позволено возвратиться домой. Наконец, несмотря на недавние события, выражалась надежда, что две нации останутся друзьями и при необходимости Афганистан может получить помощь от Британии, если не станет вступать в союз с другими государствами.

Теперь это уже выглядело не совсем капитуляцией. Макнагтен, интриган до мозга костей, затеял, как в прошлом, еще одну отчаянную азартную игру. Он узнал от Мохан Лала, что некоторые из влиятельных вождей втайне опасались возвращения Дост Мохаммеда, искусного и жесткого правителя, и фактически предпочитали на троне более слабого и послушного Шуджаха. И они не в пример Акбару не спешили увидеть, как уходят не скупящиеся на щедрые подношения англичане. Обсудив между собой предложения Макнагтена, афганцы, видимо, единодушно дали принципиальное согласие. Сразу же началась подготовка к эвакуации гарнизона и выполнению других частей соглашения, прежде чем зима сделает это невозможным. Но когда дело коснулось предстоящего неизбежного отъезда Шуджаха, то, как и ожидал Макнагтен, те, кто опасался возвращения Дост Мохаммеда, всерьез задумались. Макнагтен еще раз использовал Мохан Лала как посредника. Обещая щедрое вознаграждение, он попробовал углубить раскол между афганскими группировками. «…Если какая-то часть афганцев желает, чтобы наши войска остались в стране, — говорил он своему кашмирскому наперснику, — я буду вправе свободно нарушить обязательство ухода, уверяя, что сделал это в соответствии с пожеланиями афганского народа ».

В течение нескольких следующих дней неутомимый Мохан Лал предпринимал лихорадочные попытки разжечь соперничество среди афганских лидеров и настроить как можно больше вождей против Акбара. «Макнагтен, — написал Кайе, — знал, что никакого реального единства между афганцами нет, есть лишь временные союзы в интересах соответствующих группировок». И добавил: «Сложно свести в одно ясное и понятное целое все многочисленные схемы перемен и переустройства, которые в последнее время занимали внимание посланника… Он склонялся к сделке то с одной стороной, то с другой, нетерпеливо хватаясь за любую новую комбинацию, которая казалась более многообещающей, чем предыдущая». Но при этом ему не пришлось слишком долго ждать признаков того, что его стратегия сработала и что Акбар и его сторонники ощутили мощный нажим изнутри.

Вечером 22 декабря Акбар послал в лагерь к англичанам секретного эмиссара, чтобы передать Макнагтену совершенно новое предложение. Действительно, предложение можно было назвать потрясающим. Шаху Шуджаху дозволялось остаться на троне, при этом Акбар должен стать его визирем. Англичане остаются в Афганистане до весны, после чего уйдут как бы по собственной воле, таким образом спасая лицо. В то же время организатора убийства сэра Александра Бернса передадут англичанам для наказания. Взамен всего этого Акбар рассчитывал получить единовременно 300 000 фунтов и ренту в 40 000 фунтов плюс заверение в предоставлении британской помощи против его врагов.

Макнагтен решил, что Акбара принудили к такому компромиссу те партии, кого он при помощи Мохан Лала и обещаний английского золота уговорил предпочесть правление шаха Шуджаха. Макнагтен торжествовал. Он спас англичан от унижения, гарнизон от резни, Шуджаха от потери трона, а свою собственную карьеру от краха. Тайную встречу, на которой предполагалось заключить соглашение, назначили на следующее утро. Той ночью Макнагтен набросал примечания к меморандуму Элфинстона, в которых указывал, что ему удалось уладить дела с Акбаром так, что всем их неприятностям пришел конец.

На следующий день в сопровождении трех офицеров штаба Макнагтен отправился к месту назначенной встречи с Акбаром. Элфинстону, который спросил, не западня ли это, Макнагтен резко бросил: «Отстаньте от меня. Я в этом разбираюсь лучше вас». Впрочем, подобные же опасения высказывали и один из выбранных для его сопровождения офицеров и его собственная жена. Мохан Лал также предупреждал, что Акбару доверять не следует. Но Макнагтен, которого никто не мог обвинить в недостатке смелости, к ним не прислушался. «Предательство, — заявил он, — конечно же, возможно. Успех, однако, восстановит честь англичан, и это более чем стоит риска. Я предпочитаю позору тысячекратный смертельный риск».

Акбар со своей свитой ожидали их на заснеженном склоне у русла реки Кабул, в 600 ярдах от юго-восточного угла укреплений. «Мир вам!» — приветствовали афганцы подъехавших верхом англичан. Слуги расстелили на земле попоны, и после того, как обе стороны, оставаясь в седлах, приветствовали друг друга, Акбар предложил Макнагтену и его компаньонам спешиться. Один из офицеров, капитан Кеннет Маккензи, написал впоследствии: «Люди говорят о предчувствиях. Я предполагаю, что на меня влияло нечто свыше, так что я едва заставил себя сойти с коня. Но все-таки сделал это и был приглашен сесть возле сардаров». Когда все расселись и наступила тишина, Акбар с улыбкой повернулся к Макнагтену и спросил, принимает ли тот переданное прошлым вечером предложение. «Почему бы нет?» — ответил Макнагтен. Эта короткая реплика перечеркнула не только его собственную судьбу, но и судьбу всего английского гарнизона.

Не знал Макнагтен, что Акбару известно о его двуличности и что тот решил использовать это в своих целях. Он предупредил других вождей, что Макнагтен готов ими пренебречь и затевает тайный сговор за их спиной. И теперь даже те, кто, похоже, сомневался, услышали о предательстве англичанина своими собственными ушами из его собственных уст. На самом деле Акбар никогда не собирался позволить остаться в стране ни англичанам, ни Шуджаху. Его предложение было сделано исключительно для того, чтобы заманить в ловушку Макнагтена и восстановить преданность тех, кого тот стремился настроить против него. Он просто ответил на предательство предательством, и ответил вовсю.

Все еще ничего не подозревая, Макнагтен спросил, кто эти незнакомцы, присутствующие на переговорах. Акбар советовал ему не беспокоиться, поскольку все присутствующие посвящены в тайну. Едва произнеся это, Акбар, как свидетельствует капитан Маккензи, внезапно крикнул своим людям: «Begeer! Begeer!» (Взять! Схватить!) Маккензи и двое его сослуживцев вмиг оказались связанными, а сам Акбар вместе с другими вождями схватили Макнагтена. На лице Акбара, вспоминал Маккензи, было выражение «самой дьявольской свирепости». Пока Макнагтена волокли за холм, из поля зрения, Маккензи на миг увидел его лицо. «Оно было, — написал он позже, — полным ужаса и удивления ». Он также услышал, как Макнагтен кричал: «Az barae Khooda », что означает «Ради Бога». Впрочем, его больше беспокоила собственная судьба. Некоторые наиболее фанатичные афганцы требовали крови всех трех офицеров. Но Акбар приказал оставить их в живых. Их разоружили, держа под прицелом, усадили на коней троих афганцев и повезли позади них в седле. Так, ощущая горячее дыхание тех, кто все еще хотел их убить, они были увезены подальше от безопасных стен соседнего форта и брошены в сырую камеру. Еще хуже оказалась участь одного из них, капитана Тревора, который или упал, или по дороге освободился от своих пут и был безжалостно изрублен в снегу.

О смерти Макнагтена никогда не будет известно точно. Его убили в уединенном месте, где не было никаких свидетелей. Никто не может сказать, что случилось после того, как его утащили за склон холма. Сам Акбар позже клялся, что намеревался держать англичанина заложником безопасного возвращения своего отца, но пленник настолько отчаянно сопротивлялся, что его пришлось убить, чтобы он не вырвался на свободу и не убежал к английским позициям. Другая версия, однако, утверждает, что Акбар, который обвинял лично Макнагтена в ниспровержении отца, расстрелял его в припадке гнева из богато разукрашенных пистолетов, которые сам Макнагтен когда-то ему подарил и даже показал, как заряжать.

Тем временем, увидев, что происходит нечто непонятное, наблюдатели в лагере сообщили об этом генералу Элфинстону. Но в очередной раз взяли верх некомпетентность, нерешительность и просто трусость, поскольку никаких мер для того, чтобы попробовать спасти Макнагтена и его спутников, предпринято не было, а ведь все происходило меньше чем в полумиле от лагеря. Макнагтен, кстати, попросил Элфинстона держать в готовности отряд на случай, если что-нибудь пойдет не так, но даже этого генерал не сделал. Позже его бездействие оправдывали тем, что, мол, подумали, будто Макнагтен и его офицеры поехали с Акбаром, чтобы завершить дело где-то в другом месте. И только когда оказалось слишком поздно, когда посланники исчезли без возврата, страшная правда была осознана. Ночью до устрашенного гарнизона долетело известие, что труп Макнагтена без головы, рук и ног выставлен на обозрение на базарной площади, а окровавленные части тела, торжествуя, возили вокруг города.