Ни Сталин, ни Молотов, ни Ворошилов вплоть до начала августа 1939 г. не располагали точными сведениями о военных планах Германии на ближайшее время.

Ни Сталин, ни Молотов, ни Ворошилов вплоть до начала августа 1939 г. не располагали точными сведениями о военных планах Германии на ближайшее время.

Все четыре утверждения — полная дурь, достойная только плешивых мозгов интеллигентской босячни. Потому как ежели принципиально, то если прислушиваться к тому, что болтает, в основном не отдавая себе никакого отчета о последствиях, интеллигентская босячня, то почему-то всегда получается так, что пить боржоми уже поздно... Но это так, к слову. А если по существу, то прежде всего хотелось бы напомнить о сущности европейского равновесия, особенно в его российско-германском аспекте. Это исходная печка, от которой «танцует» любой правитель, сидящий в Кремле. Причем вне какой-либо зависимости от того, какова его фамилия. Это надо помнить как Отче наш. Иначе грубейшие ошибки в историческом анализе неминуемы. Хуже того. Они будут очень жестокие. Веками складывавшийся геополитический дух Кремля не терпит ни малейшего отклонения и жестоко обломает любого, кто на него посягнет.

Теперь что касается сути самих мифов. К вящему неудовольствию многих исследователей» от зоологического антисталинизма, даже при советской власти не особенно-то скрывалась серьезная осведомленность высшего советского руководства о политике нацистской Германии, а также ее основных западных покровителей, прежде всего Великобритании и Франции. Да и в наше время Служба Внешней Разведки России каждый год официально сообщает о рассекречивании очередного крупного массива разведывательной информации. Так, в 2006 г. были рассекречены материалы по Прибалтике, в 2008-м — разведывательные данные, относящиеся к Мюнхенскому сговору Запада с Гитлером. Да и Главное Разведывательное Управления ГШ РФ не отстает — за последние годы оно рассекретило большое количество материалов, относящихся к довоенному периоду, что позволило ряду авторов написать вполне солидные исследования[63]. То, что в настоящее время официально предано гласности, позволяет категорически заявить, что никаких оснований для утверждений, что вынесены в названия анализируемых мифов, нет и быть не может. На пресс-конференции 26 сентября 2008 г., которая была посвящена этому событию, ветеран советской внешней разведки, генерал-майор СВР Л. Соцков, взявший на себя титанический труд по организации рассекречивания и публикации этих материалов, сказал: «Материалов оказалось очень много, и они свидетельствуют о том, что политическому руководству СССР докладывалась многоплановая информация о ситуации в Европе, проходящих встречах глав государств. Также в архивах были найдены секретные материалы, в которых делался прогноз последствий всех происходящих событий для военно-политической обстановки... Анализируя эти документы, мы в первую очередь хотели ответить на вопросы, достаточно ли руководство Советского Союза информировалось о ситуации для принятия правильных решений. И пришли к выводу, что достаточно».

Действительно, достаточно. Только по тематике Мюнхенского сговора было рассекречено свыше 700 страниц ранее совершенно секретных документов. Как правило, одно разведывательное донесение — одна страница, максимум две, крайне редко больше. Это к тому, что за кулисами анализируемых мифов кроется еще одна проблема. Подобными утверждениями прокладывают дорогу для мифа об ужасающих последствиях репрессий 1937 — 1938 гг., в частности, для разведки. Вплоть до того, что нередко в различных исследованиях можно встретить утверждения о том, что Сталин в течение аж 127 дней 1938 г. не получал никаких разведывательных сообщений. Но вот СВР рассекретило пласт информации, связанной с Мюнхенским сговором. Как уже было указано выше, это более 700 страниц. Пускай, для большей убедительности расчетов, каждое из рассекреченных разведывательных донесений по этой тематике составляет 2 страницы. Итого выходит 350 сообщений только по мюнхенской тематике, то есть по одному донесению в день. А ведь только мюнхенской тематикой разведка не ограничивалась. Что только ее не интересовало. Следовательно, разведка не теряла контроль над ситуацией в мире и своевременно добывала и докладывала добытую информацию. А вообще-то, как отмечалось на пресс-конференции, тексты рассекреченных донесений не превышали одной страницы. Так что можете сами сделать вывод о том, что никакого провала в деятельности разведки из-за событий 1937 — 1938 гг. не имело место быть. В то же время было бы глупо отрицать факт репрессий и в разведке тоже. Никто и не собирается этого делать. Что было — то было. Анализировать этот миф в рамках настоящего исследования у нас не получится, так как это выходит за его пределы. Но одно могу сказать сразу. С приходом на Лубянку выдающегося аса разведки и контрразведки Л. П. Берия, особенно после того, как он де-юре возглавил НКВД СССР, репрессиям, в том числе и в отношении разведчиков, был положен конец. Многих реабилитировали и возвратили в строй. Не отрицаю, что и с этим тоже не все было так гладко. Слишком специфичная деятельность разведки, даже на фоне и без того уникальной специфики деятельности органов государственной безопасности. Потому как из-за побегов на Запад ряда крупных разведчиков, в том числе нелегальных и «легальных» резидентов, и агентура, и сами оперативные работники, с которыми общались, работали или просто имели контакт предатели, по закону жанра оказывались если и не под прямым подозрением, то по крайней мере в неработоспособном состоянии. Потому что необходимо время и соответствующие усилия, чтобы удостовериться, что ни агенты, ни сотрудники разведки не расшифрованы перед спецслужбами противника. Увы, но это малоприятная, очень суровая, но крайне необходимая мера по обеспечению собственной безопасности разведки. И с этим надо считаться априори. Тем не менее процесс реабилитации и возвращения в строй профессионалов-разведчиков состоялся, и они смогли внести свой весомый вклад в повышение эффективности разведывательной деятельности.

А о том, что разведывательных материалов было достаточно, чтобы принимать адекватные политические решения, проиллюстрирую на ряде сообщений разведки

Упреждающий комментарий. 1. Ниже приводится всего лишь мизерная часть разведывательной информации, предшествовавшей заключению советско-германского договора о ненападении. То есть только то, что официально рассекречено, официально опубликовано в различных изданиях или как-то упомянуто в различных официальных публикациях и выступлениях официальных лиц, представляющих разведывательные службы. 2. Значительная доля приводимой ниже разведывательной информации поступала по каналам ГРУ, причем подавляющая ее часть исходила от источников, принадлежавших очень сильной нелегальной агентурной группе ГРУ в германском посольстве в Варшаве. 3. Одновременно приведены данные разведки НКВД.

1. Трансформация основной цели нацистской Германии— уничтожение СССР — в проектируемые некие планы руководства Третьего рейха стала четко прослеживаться в различных информационных материалах военной разведки и разведки НКВД еще с середины августа 1938 г. Об этом свидетельствуют, например, материалы ГРУ о совещании высшего командования вермахта в Ютеборге 19 августа 1938 г.

По данным ГРУ, речь шла о «переводе всего хозяйства Германии на службу военной политике и полной военизации страны», а также о том, что «Германии нужны колонии, но не в Африке, а на востоке Европы», что «ей нужны территории зерновой Украины» и что основная цель фюрера сформулирована как «борьба с Советами»[64]. До этого фюрер рассуждал, например, о тех же «территориях зерновой Украины» всего лишь в сослагательном наклонении — ах, если бы у Германии были бы такие территории, то рейх утопал бы в изобилии. Так он говорил еще осенью 1936 г. на очередном съезде нацистской партии. И вдруг, всего-то через два года, тон его заявлений резко изменился — от сослагательного наклонения ни хрена не осталось, появились категорические формулировки задач.

2. Первые признаки, конкретизирующие потенциальную возможность двухфронтового нападения на СССР, то есть одновременно со стороны Германии в союзе с Польшей и Японии, появились в советской разведывательной информации уже в самом начале октября 1938 г.

Еще 3 октября 1938 г. легендарный Р. Зорге («Рамзай») сообщил в Москву: «От военного атташе (подполковника Матцки. — А. М.) получил сведения о том, что после разрешения судетского вопроса следующей проблемой будет польская, но она будет разрешена между Германией и Польшей по-дружески в связи с их совместной войной против СССР»[65].

Комментарий. Здесь следует иметь в виду следующее. В то время из Лондона были получены сведения о том, что в Германии началось подробное изучение возможностей «решения украинского вопроса» и что Гитлер дал германскому генеральному штабу указания начать подготовку к нападению на СССР. Создание «Великой Украины», которая состояла бы из населенных украинцами районов СССР и Польши, а также Закарпатской Украины, в то время рассматривалось гитлеровцами как важнейшая составная часть германской восточной политики. Сама же эта «Великая Украина» могла бы существовать, по их мнению, «лишь безоговорочно опираясь на Германию, в связи с чем она по существу превратилась бы в германского вассала»[66]. Нацистская дипломатия начала переговоры по «украинскому вопросу» с Польшей. Ее надежды на то, что удастся сговориться с тогдашним польским правительством о совместном выступлении против СССР, не были лишены оснований. Прецедент уже был. В связи с аншлюсом Австрии Польша стала особенно стремиться к захвату Литвы. И только резкое предупреждение СССР удержало ляхов от этой авантюры. Затем Польша решила вместе с Германией поживиться за счет Чехословакии[67]. Еще с середины июня между польским послом Липским в Германии и Герингом начались переговоры о сотрудничестве, в том числе и военном, в деле «полного расчленения Чехословакии» и ее ликвидации[68]. 27 сентября Бек дал послу в Берлине Липскому директиву договориться с Герингом о том, чтобы Польша заранее была информирована о начале Германией военной акции против Чехословакии. «Для вашей секретной информации сообщаю, — писал Бек, — что мы располагаем вооруженными силами, готовыми к действию. В зависимости от развития событий мы можем принять необходимые действия вслед за началом германо-чехословацкого конфликта»[69]. Ю. Липский согласовал со статс-секретарем МИД Германии Э. Вайцзекером конкретные действия обеих стран, в том числе и «военную демаркационную линию на случай польско-чешской войны»[70].

Сразу же после мюнхенского сговора четырех держав, в полночь с 30 сентября на 1 октября, Польша предъявила Чехословакии ультиматум о немедленной передаче ей Тешинской области, а на следующий день начала ввод в Тешинскую область своих войск. Польские правящие круги за свои агрессивные действия получили даже похвалу гитлеровцев. В сущности же Германия и Польша заключили направленный против СССР военный союз на тот случай, если в результате оказания последним помощи Чехословакии в защите от нападения со стороны Германии и Польши они окажутся в состоянии войны с Советским Союзом. 30 сентября польское правительство поставило перед гитлеровцами вопрос о том, может ли оно рассчитывать на доброжелательную позицию Германии, если в результате предстоящего вторжения польских войск в Чехословакию возникнет вооруженный конфликт между Польшей и СССР. На следующий же день Липский писал в Варшаву об ответе, полученном им от Риббентропа: «В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную»[71]. При этом он дал ясно понять, что правительство Германии оказало бы помощь. Геринг также заверил Липского 1 октября, что «в случае осложнений с Россией Польша может рассчитывать на самую эффективную помощь со стороны Германии»[72].

Вскоре встал вопрос о совместной агрессивной войне Германии и Польши против СССР. Риббентроп в беседе с польским послом Липским выдвинул 24 октября 1938 г. предложение об «общем урегулировании спорных проблем, существующих между Польшей и Германией». Эти предложения предусматривали присоединение к Тоетьему рейху Данцига (с сохранением экономических льгот в Данциге для Польши); строительство Германией экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через польское Поморье; продление польско-германской декларации о дружбе и ненападении на 25 лет; гарантирование Германией польско-германской границы. Риббентроп предложил, чтобы, укрепив, таким образом, польско-германскую дружбу, обе страны проводили «общую[73] политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта». Сильную заинтересованность в германо-польском сотрудничестве против СССР проявила также и Япония, вынашивавшая планы совместной войны трех стран против Советского Союза[74].

Польский посол в Москве В. Гжибовский утверждал в разговоре с вице-министром иностранных дел Польши Я. Шембеком, что «ослабление Советской России возрастает» и «русская проблема назревает». Гжибовский заявил, что Польша «должна иметь влияние на судьбу этой проблемы», напомнив, что в истории уже был момент, когда Польша имела «решающее слово в русских делах». Он привел также слова Пилсудского: «На Россию я пойду сам». Гжибовский высказался за восстановление польской границы 1772 г. Нацистская Германия не без основания считала, что — наравне с Италией и Японией — «в будущем германо-русском конфликте Польша будет естественным союзником Германии». Правда, урегулирование германо-польских противоречий, связанное с достижением сговора против СССР, оказалось, однако, делом непростым. Гитлеровская Германия, поднимая вопрос о дальнейшем укреплении германо-польской «дружбы», мыслила ее как полное подчинение Польши германскому господству. Если аннексия Германией Судетской области была первым шагом к захвату гитлеровцами всей Чехословакии, то присоединение к рейху Данцига рассматривалось гитлеровцами как проверка готовности Польши к такому сотрудничеству с Германией, которое означало бы добровольную капитуляцию. Характерно высказывание германского военного атташе в СССР генерала Кёстринга в беседе с литовским военным атташе: «Польша является клячей, которую Германия впрягла в свою упряжь на время... Если Польша рассчитывает на помощь Германии в ее войне с СССР, то, во всяком случае, германские войска, вступив в "коридор" и в Силезию, оттуда никогда не уйдут»[75].

Спесивые и не шибко-то умные ляхи едва ли не в буквальном смысле слова сгорали от нетерпения поучаствовать в агрессии против СССР. В декабре 1938 г. 2-й Отдел (военная разведка) ГШ Польши отмечал в своем докладе: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке... Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно подготовиться физически и духовно... Главная цель — ослабление и разгром России»[76] Эти идиоты, а именно так называл правящую элиту и верхний эшелон власти великий поляк ХХ в. Пилсудский, никак не могли взять в толк простую истину: не пытайся рыть могилу другому — самого туда запихнут.

Чуть позже, 8 октября 1938 г. Р. Зорге сообщил о японо-германском соглашении об обмене разведывательной информацией об СССР, сопроводив эту информацию сведениями о том, что германский посол в Японии Отт и военный атташе Шолль уверены, что вслед за этим соглашением последует заключение специального военного пакта[77].

3. Из спецсообщения ГРУ «Проблема польско-германских отношений руководству наркомата ВМФ». 11 октября 1938 г.

В это спецсообщение вошли данные о том, что «после разрешения Германией Судетского кризиса очередной проблемой является польская», что «нанесение удара... по Польше планировалось уже с 1938 г.», что «Гитлер уверен, что ни Англия, ни Франция не вмешаются в германо-польский конфликт»[78].

4. Сообщение агента ГРУ «Ариец» (советник посольства Германии в Польше Р. Шелия[79]) о беседе с вице-директором политического департамента министерства иностранных дел Польши М. Кобыляньским. 18 ноября 1938 г.

Кобыляньский сказал: «Министр не может говорить так открыто, как могу говорить я. Вопрос о Карпатской Руси имеет для нас решающее значение. Вы видите, какое беспокойство вызывает этот вопрос в наших украинских областях. Мы подавляли и будем подавлять это беспокойство. Не делайте для нас невозможным проведение нашей политики. Если Карпатская Русь отойдет к Венгрии, то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Ге мании в походе на Советскую Украину. Если же Карпатская Русь остается очагом беспокойства, то такое выступление вы сделаете для нас невозможным. Поймите, о чем идет речь!»[80]

5. Сообщение отдела печати министерства иностранных дел Польши германским корреспондентам в Польше. 28 ноября 1938 г. Добыто агентурным путем[81].

Нижеследующий комментарий носит доверительный характер и дается только германским корреспондентам. Он может быть использован лишь без ссылки на источник.

Напряжение между Польшей и Советским Союзом в течение прошлых месяцев достигло такого уровня, о котором не могла иметь полного представления общественность, так как ее внимание было слишком занято чехословацким кризисом. Признаками угрожающего напряжения в советско-польских отношениях служили заявления Литвинова Гжибовскому[82] в сентябре месяце[83] и крупная концентрация русских войск на восточной границе Польши. Опубликованная только что польско-советская декларация преследует лишь цель нормализации отношений[84]. Польша в своей внешней политике всегда придерживалась той точки зрения, что участие Советского Союза в европейской политике излишне. Она и сегодня защищает эту точку зрения. Впрочем, польско-советская декларация является результатом советской инициативы»[85].

б. Донесение Р. Зорге («Рамзай») в ГРУ ГШ РККА. 10 декабря 1938 г.

Германский посол Отт получил сообщение от лидеров национал-социалистской партии о том, что в ближайшее время между Японией, Италией и Германией будет заключен тройственный военный пакт. Он будет якобы направлен против Коминтерна, фактически же он будет направлен против СССР, но предусматривает также давление и на другие страны[86].

Примечание. Речь идет о следующем. Став на путь подготовки к войне за передел мира, агрессивные державы — Германия, Италия и Япония — считали необходимым превратить «антикоминтерновский пакт»[87] в прямой военный союз трех держав. Особую заинтересованность в этом вопросе стала проявлять с начала 1938 г. Германия, которая вела активную подготовку к захвату Австрии, а затем Чехословакии. В донесении от 3 сентября 1938 г. Р. Зорге привел некоторые факты из истории подготовки тройственного пакта. По его данным, японский военный атташе в Берлине Х. Осима сообщил по телеграфу военному министру С. Итагаки, что «Риббентроп, после соответствующего согласования с итальянцами, сделал ему предложение о заключении трехстороннего политического и военного союза в связи с напряженным положением в Европе. Японский генеральный штаб и премьер-министр Каноэ не очень согласны идти на это, опасаясь быть вовлеченными в европейские дела. Они согласны только в том случае, если союз будет направлен против СССР. Тем не менее, оба почти склоняются». Во время мюнхенской конференции И. Риббентроп вручил министру иностранных дел Италии Г. Чиано проект тройственного пакта между Германией, Италией и Японией[88]. В конце октября 1938 г. Риббентроп посетил Рим для ведения переговоров с Италией о заключении пакта. 2 января 1939 г. Чиано сообщил Риббентропу о согласии Италии подписать пакт[89]. Японское правительство под различными предлогами затягивало, однако, ответ на предложение о заключении тройственного пакта. Эта затяжка отражала внутриполитическую борьбу в Японии по вопросу будущего направления японской агрессии. 12 марта 1939 г. Р. Зорге сообщал, что, по мнению германского посла в Японии Э. Отта, «японцы готовы в любой момент подписать пакт, полностью направленный против СССР». В апреле 1939 г. японское правительство известило правительства Германии и Италии о том, что оно согласно подписать пакт, направленный против СССР, но не считает возможным заключать пакт, направленный одновременно также против Англии, Франции и США[90]. Такая позиция Японии вызвала недовольство правящих кругов Германии и Италии. Правительства этих стран, стремившиеся к переделу мира, добивались заключения тройственного союза, направленного не только против СССР, но также против Англии, Франции и США. Гитлер и Муссолини отклонили японские предложения об ограниченном действии договора. Учитывая позицию Японии, Германия и Италия подписали 22 мая 1939 г. двусторонний германо-итальянский договор о военном союзе («Стальной пакт»).

7. Сообщение агента ГРУ «Ариец» от 20 декабря 1938 г.

В министерстве иностранных дел в Берлине в настоящее время разрабатывается «германо-чехословацкий договор о протекторате». Здесь неизвестно, идет ли при этом речь о чисто германской инициативе, или же между Берлином и Прагой уже имели место переговоры относительно «протектората». Во всяком случае, разработка «договора о протекторате» является новым признаком того, что Берлин считает, что нынешнее урегулирование в Чехословакии не может быть сохранено. Эту точку зрения разделяет и наше представительство в Праге. Оно сообщило несколько дней назад в Берлин, что огромное большинство населения решительно отвергает нынешних лидеров Чехословакии Берана[91], Гаху[92], Хвалковского[93] и других. Для берлинских политиков такие и подобные донесения означают лишь подтверждение высказывавшейся ими со времен Мюнхена точки зрения. Мы убеждены в том, что богемский котел продолжает оставаться очагом сопротивления и что его настоящий разгром еще предстоит. Нельзя поэтому считать события на чехословацком участке законченными. Скорее всего, они находятся еще в начальной стадии. Согласно преобладающей в официальных кругах Берлина точке зрения, первая волна.

8. Докладная записка наркома внутренних дел СССР Л. П. Берия от 21 декабря 1938 г.

Подчеркнув предварительно, что «особую ценность представляют документы, полученные после мюнхенского сговора. В них изучается положение, сложившееся в Европе после подписания соглашений. В них четко прослеживается позиция Англии, которая пыталась втянуть Германию и СССР в активные военные действия», об этой докладной впервые рассказал Л. Соцков на упомянутой выше пресс-конференции: «В докладной записке Сталину от 21 декабря 1938 года Лаврентий Берия сообщает о перехваченных агентурным путем документах. Среди них были донесения финских посланников в Лондоне, Париже, Варшаве о возможной германской экспансии на Восток и позиции правящих кругов Англии, Франции и Польши по этому вопросу. Так, 5 ноября финский посланник в Лондоне Гриппенберг сообщил в свой МИД: "Я слышал здесь мнение, что германская пропаганда за колонии на самом деле не имеет места, а является, как говорят англичане, дымовой завесой, за которой подготавливается осуществление планов в отношении Советской Украины. Сам Гитлер сказал французскому посланнику Франсуа Понсе, что он не помышляет о колониях", — говорится в документе. 25 ноября Гриппенберг донес о разговоре с членом английского правительства, что Англия и Франция не будут препятствовать германской экспансии на Восток. "Позиция Англии такова: подождем — увидим пока не возникнет большой конфликт между Германией и СССР", — отмечается в секретном документе».

9. Информация агента ГРУ «Арийца» о беседе с посланником Польши в Иране Я. Карша-Седлевским. 28 декабря 1938 г.

Карша-Седлевский, только что назначенный посланником Польши в Тегеране, сказал, что трудности, существующие в настоящее время в отношениях между Германией и Польшей, не следует считать особенно серьезными, тем более что в прошлом германо-польские отношения успешно преодолевали ряд таких кризисных моментов. Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом а Польша поддержит добровольно или ???вынужденно в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения. Он, Карша-Седлевский, подчинит свою деятельность в качестве польского посланника в Тегеране осуществлению этой великой восточной концепции, так как необходимо, в конце концов, убедить и побудить также персов и афганцев играть активную роль в будущей войне против Советов. Выполнению этой задачи он посвятит свою деятельность в течение будущих лет в Тегеране[94].

Примечание. Обратите внимание на категоричный тон нахального польского дипломата, которым он выражал практически абсолютную уверенность в том, что война Германии против СССР — не за горами. То, что ляхи мечтали поучаствовать в этой войне на стороне Германии, далеко не новость — об этом Москве было давно известно. Как уже отмечалось выше, в декабре 1938 г. 2-й Отдел (военная разведка) ГШ Польши отмечал в своем докладе: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке... Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно подготовиться физически и духовно... Главная цель — ослабление и разгром России»[95]. А ведь как отмечалось выше, немцы не были склонны особенно любезничать с Польшей. Выше уже приводилось высказывание германского военного атташе в СССР генерала Кёстринга в беседе с литовским военным атташе: «Польша является клячей, которую Германия впрягла в свою упряжь на время... Если Польша рассчитывает на помощь Германии в ее войне с СССР, то, во всяком случае, германские войска, вступив в "коридор" и в Силезию, оттуда никогда не уйдут».

Но более пристальное внимание обратите на слово, которое в тексте информации специально поставлено в курсиве — это предвестник будущего не просто зоологического упрямства Польши в ее категорическом нежелании принять многократно предлагавшуюся помощь Советского Союза в отражении германской агрессии, а именно же умышленного зоологического упрямства, превосходившего известное качество всех ослов мира вместе взятых. Суть этого упрямства — сиречь на польском дипломатическом языке «вынужденной поддержки» Германии в ее агрессии против СССР, — лучше всех выразил римский папа Пий XII. Когда польский посол при Ватикане стал пускать неуместную слезу по поводу того, что-де западные державы ни хрена не помогли Польше в ее борьбе против Германии, глава католической церкви ответствовал: «Вспомните, как часто в истории церкви случалось, что Господь Бог использовал человека или целый народ в качестве заложника человечества, а затем бросал его в огонь, когда заложник выполнял свою роль»[96].

10. Информация агента ГРУ «Арийца». 28 декабря 1938 г.

Еще до 26 декабря было известно, что 6 января Бек встретится по крайней мере с Риббентропом, но, возможно, также с Гитлером. 28 декабря в посольство поступил для ознакомления составленный в центре документ, озаглавленный: «Директивы для беседы Риббентропа с Беком». Основное содержание документа сводилось к следующему.

Во время запланированной на 6 января беседы прежде всего необходимо заявить, что нынешняя Германия, особенно после создания великогерманской империи, представляет собой и по отношению к Польше совершенно иную силу, нежели Германия прошлых лет. С германской точки зрения для Польши в настоящее время существует лишь одна великая держава, к которой она может примкнуть: это — Германия. Польше должно быть совершенно ясно, что со стороны Франции она не должна больше ожидать помощи, особенно после заключения германо-французского пакта о ненападении. В этой связи Польша должна понять, что она должна будет, с учетом более отдаленного будущего и принимая во внимание Германию, изменить свои отношения с Францией.

Комментарий. Речь идет о франко-германской декларации от 6 декабря 1938 г., текст которой ниже приводится. После мюнхенского сговора французское правительство продолжало политику сближения с нацистской Германией. 13 октября 1938 г. французский посол в Берлине А. Франсуа-Понсе в беседе со статс-секретарем МИД Германии Э. Вайцзеккером предпринял зондаж о возможности визита в Париж министра иностранных дел Германии И. Риббентропа. Он предложил рассмотреть в этой связи вопрос о заключении между Германией и Францией пакта о ненападении, соглашения о консультациях, а также соглашения по финансовым вопросам[97]. Правительство фашистской Германии не было заинтересовано в заключении с Францией таких далеко идущих соглашений и решило ограничиться опубликованием декларации. Публикуемая франко-германская декларация явилась политическим соглашением, своего рода пактом о ненападении, перечеркнувшим, по существу, советско-французский договор о взаимной помощи 1935 г.[98] Как писал позднее тогдашний французский посол в Польше Л. Ноэль, Ж. Бонне заявил ему в ноябре 1938 г. о своем намерении «денонсировать целиком и полностью соглашения, заключенные Францией на Востоке. Наряду с франко-польскими соглашениями он подразумевал под этим, безусловно, франко-советский пакт о взаимной помощи»[99]. По замыслу правящих кругов Франции, декларация, подписанная в итоге переговоров Бонне с Риббентропом, должна была обеспечить безопасность Франции, предоставив Германии свободу действий в Восточной Европе. «Сам Бонне в циркулярной записке всем послам заявлял, — писал позднее Поль Рейно, — что в результате этих переговоров у него сложилось впечатление, что отныне германская политика будет направлена на борьбу с большевизмом. Рейх дал понять о наличии у него стремления к экспансии в восточном направлении...»[100] Подписание французским правительством этой декларации явилось поощрением агрессивных планов фашистской Германии, так как этот акт со стороны Франции, как отмечал Ноэль, укрепил у Риббентропа и Гитлера «мнение о том, что более ничего не остановит движения Германии на восток и что Польша в тот день, когда она подвергнется нападению, будет, в свою очередь, покинута Францией, как была покинута Чехословакия»[101]. Дальнейшее развитие событий показало всю близорукость тогдашней политики французского правительства. Франко-германская декларация, как и англо-германская декларация от 30 сентября 1938 г., не могла истолковываться Советским правительством иначе как полный отказ правящих кругов Англии и Франции от политики коллективной безопасности, коллективного отпора агрессии и как серьезная угроза формирования единого блока ведущих европейских держав на антисоветской основе. Это не могло не усилить и без того серьезных подозрений Сталина к политике Англии и Франции. Тем более если учесть, что во время французской «премьеры» Мюнхенского сговора с Гитлером, то есть в момент заключения б декабря 1938 г. франко-германской декларации (фактически пакта о ненападении, как и аналогичный пакт между Великобританией и Германией от 30 сентября 1938 г.), министр иностранных дел Франции Ж. Бонне тет-а-тет открыто заявил своему германскому коллеге Риббентропу: «Оставьте нам нашу колониальную империю, и тогда Украина будет вашей»! На следующий день Сталин знал об этом.

Текст франко-германской декларации (пакт о ненападении):

«Гн Жорж Бонне, министр иностранных дел Французской Республики, и г. Иоахим Риббентроп, министр иностранных дел германского рейха, действуя от имени и по поручению своих правительств, при встрече в Париже 6 декабря 1938 г. согласились о нижеследующем:

1. Французское правительство и германское правительство полностью разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира. Оба правительства приложат поэтому все свои усилия к тому, чтобы обеспечить развитие в этом направлении отношений между своими странами.

2. Оба правительства констатируют, что между их странами не имеется более никаких неразрешенных вопросов территориального характера, и торжественно признают в качестве окончательной границу между их странами, как она существует в настоящее время.

3. Оба правительства решили, поскольку это не затрагивает их особых отношений с третьими державами, поддерживать контакт друг с другом по всем вопросам, интересующим обе их страны, и взаимно консультироваться в случае, если бы последующее развитие этих вопросов могло бы привести к международным осложнениям.

В удостоверение чего представители обоих правительств подписали настоящую декларацию, которая немедленно вступает в силу. Составлено в двух экземплярах, на немецком и французском языках, в Париже 6 декабря 1938 г. Жорж Бонне. Иоахим фон Риббентроп»[102].

Англо-германская декларация, подписанная 30 сентября 1938 г. в Мюнхене по инициативе британского премьера Н. Чемберлена, фактически представляла собой соглашение Англии и Германии о взаимном ненападении. За обязательство Германии о ненападении на Англию правительство Чемберлена фактически предоставляло фашистской Германии свободу действий в отношении стран Восточной Европы. Текст англо-германской декларации от 30 сентября 1938 г.:

«Мы, германский фюрер и канцлер и английский премьер-министр, провели сегодня еще одну встречу и пришли к согласию о том, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.

Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение (имеется в виду Мюнхенская сделка. — А. М.) англо-германское морское соглашение[103] как символизирующие желание наших двух народов никогда более не воевать друг с другом.

Мы приняли твердое решение, чтобы метод консультаций стал методом, принятым для рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и мы полны решимости продолжать наши усилия по устранению возможных источников разногласий и таким образом содействовать обеспечению мира в Европе. А. Гитлер. Невиль Чемберлен»[104].

Данциг. После того как Бек сразу же отклонил предложение о возвращении Данцига и облегчениях для транзита через коридор, в настоящее время с германской стороны не проявляют интереса к постановке этого вопроса. Его можно было бы оставить в покое до тех пор, пока он не будет автоматически решен в рамках широкого генерального урегулирования на Востоке. Поэтому рекомендуется данную тему с нашей стороны вообще не затрагивать. Если Бек коснется ее, то об этом следует говорить в общих чертах.

Мемель. Польша должна будет принять к сведению, что в ближайшее время Мемельская область будет полностью преобразована в национал-социалистском духе. При этом все экономические интересы Польши, в частности интересы польского судоходства, будут соблюдаться. Во всяком случае, желательно, чтобы Польша отказалась от всех попыток завоевать влияние в Литве, так как Литва рассматривается как область, находящаяся под германским влиянием.

Меньшинства. В обращении с германским меньшинством в Польше должны будут применяться принципиально новые положения. Это относится в первую очередь к следующим секторам (следует длинный перечень: язык, школа, церковь, экономические права и т. д.).

Прикарпатская Русь. Поскольку Германия и Италия положили в основу своих действий этнографический принцип, он должен был бы быть применен также к Венгрии, территориальные притязания которой поэтому не могли бы быть полностью удовлетворены. Ревизия Венского арбитража[105], к которой стремились Венгрия и Польша, явилась невозможной, поскольку не было повода для ревизии и поскольку вынесенное решение не могло пересматриваться спустя лишь несколько дней после его принятия. Опасение Польши, что Германия намерена превратить Прикарпатскую Русь в зародыш великоукраинского государства, не имеет под собой основания. Германия уже дала соответствующие указания, с тем чтобы не вызывать подобного впечатления. Прикарпатская Русь сохранит свою самостоятельность в рамках Чехословакии и не будет играть никакой роли в международной политике»[106].

11. Информация одного из агентов ГРУ (журналиста по профессии) о содержании беседы с генеральным секретарем германского общества по изучению Восточной Европы В. Маркертом. 19 января 1939 г.

Д-р Маркерт сказал, что в ноябре и декабре 1938 г. в официальных кругах Берлина господствовали неприязненные в отношении Польши настроения. Как полагали влиятельные органы, наступил момент для окончательного выяснения германо-польских отношений и для разъяснения польскому правительству, что Польша должна в будущем во всех отношениях уважать положение Германии как великой державы, соответственно с этим подчиняться концепциям германской внешней политики и как во внутриполитическом плане, так и во внешнеполитических вопросах не предпринимать ничего такого, что противоречило бы германской позиции по вопросу взаимоотношений между Варшавой и Берлином. Эта энергичная германская позиция в отношении Польши отражала стремление влиятельных германских органов при всех обстоятельствах ускорить столкновение с Москвой и в этих целях обеспечить в лице Польши союзника против Советского Союза. Гитлер в то время находился почти исключительно под влиянием Риббентропа и Розенберга, которые оба выступали за войну против Советского Союза, используя постановку украинского вопроса. К тем кругам, которые, исходя из политических и военных соображений, скептически оценивали вероятный исход военного столкновения между Германией и Советским Союзом, почти не прислушивались.

Решительный поворот в оценке политической обстановки и шансов в войне в Восточной Европе наступил, кажется, где-то около рождества. После длительного пребывания в Оберзальцберге Гитлер заявил, что решение восточных вопросов не носит срочного характера и нужно время для его основательной подготовки. Этот поворот произошел не случайно. В Берлине сложилось впечатление, что следует серьезно отнестись к тому, что Муссолини ставит средиземноморский вопрос, и что в связи с этим вполне возможен конфликт с западными державами. На этот случай, при котором Германия сотрудничала бы с Италией, требовалось обеспечение на Востоке и, следовательно, поддержание курса на договоренность с Польшей. Поэтому в соответствии с указанием Гитлера Риббентроп решил провести назначенные на 3 и 6 января в Берхтесгадене и Мюнхене встречи с польским министром иностранных дел в таком тоне и в такой форме, которые гарантировали бы поддержание нормальных и дружественных отношений между Берлином и Варшавой.

В ходе своего двухчасового монолога Гитлер обрисовал польскому министру иностранных дел картину европейской обстановки с особым учетом германских интересов в отношении Польши. Гитлер не касался в этой беседе ни данцигского вопроса, ни положения немецкой национальной группы в Польше. В то же время Гитлер делал ударение на колониальном вопросе, который он после выступления Италии считает актуальным и созревшим для решения.

Лишь в беседах Бека с Риббентропом в Мюнхене были затронуты все те проблемы, которые в течение последних месяцев осложняли германо-польские отношения. В чрезвычайно предупредительной манере Риббентроп, например, указал на нетерпимое положение в связи с польской политикой в отношении немецкого национального меньшинства. Бек ответил на это ни к чему не обязывающими заявлениями. В целом о переговорах в Берхтесгадене и Мюнхене можно сказать, что в их ходе германская сторона по тактическим соображениям оставила открытыми и нерешенными все проблемы германо-польских отношений. Может быть, с германской стороны играло также роль опасение, что Польша под массированным германским давлением может быть оттеснена в объятия Советского Союза и Франции. В этом отношении польско-советская декларация от 27 ноября 1938 г. произвела во влиятельных берлинских органах сильное впечатление.

Инициатива в вопросе о визите Риббентропа в Варшаву принадлежит польской стороне. Во время пребывания в Берхтесгадене и Мюнхене Бек неоднократно говорил о том, сколь полезным для него и для его политики был бы визит германского министра иностранных дел в Варшаву. Риббентроп, без воодушевления и, не проявляя интереса, согласился после этого поехать в Варшаву 25 января 1939 г. В Берлине хорошо знают, что варшавская встреча не будет иметь большого политического значения. Однако для того, чтобы продемонстрировать мировой общественности дальнейшую нормализацию и углубление германо-польских отношений, Риббентроп намеревается представить в Варшаве проект германо-польского соглашения по вопросам культуры, который сейчас разрабатывается в Берлине. Соглашение должно быть подписано в Варшаве Риббентропом и Беком[107].

12. Донесение Р. Зорге («Рамзай») в ГРУ ГШ РККА. 23 января 1939 г.

Получил сведения, что военные раскололись на три основные группы. Первая группа требует стремительной войны с Китаем до тех пор, пока весь Китай не будет захвачен и из Китая не будут изгнаны все иностранные державы. Вторая группа, представляющая Квантунскую армию, требует мира с Китаем и сосредоточения внимания на войне с СССР. Третья группа, к которой принадлежат Итагаки[108], Тэрауци[109] и другие, выражает желание прекратить операции в Южном и Центральном Китае, сохранив за собой лишь Северный Китай и Монголию как базу развертывания войны против СССР. К этой группе принадлежат также Хиранума и другие члены правительства. Главная трудность состоит в сопротивлении радикальных групп, которые боятся восстания в случае отказа от завоеваний в Китае. Считают, что единственный путь избежать внутренних противоречий — отвлечь внимание радикальных групп на СССР[110].

13. Донесение Р. Зорге («Рамзай») в ГРУ ГШ РККА. 23 января 1939 г.

В тот же день Зорге направил в Москву еще одну телеграмму следующего содержания: «Я не думаю, что эта политика отвлечения внимания на войну с СССР уже претворяется в жизнь. Посол Отт считает, что Итагаки стоит за продвижение на север от Китая. Майор Шолль сообщил послу Отту о растущем мнении в генеральном штабе за действия в северном направлении и ускорении организации армейских групп в Маньчжурии. Он считает, что это указывает на новую подготовку против СССР. На это отклонение в политике также указывает тревога по рыболовному вопросу. Даже иностранцы всех наций считают, что на севере что-то должно случиться. Но я и другие думаем, что это не означает подготовку войны с СССР так как японцы не в состоянии затевать войну сейчас, когда они с трудом удерживаются в Китае. Я полагаю, что японцы весной пойдут на военные провокации, которые приведут к местным инцидентам. Это будет сделано для того, чтобы отвлечь радикальные группы от войны в Китае, что диктуется необходимостью противодействия с той целью, чтобы не показать своей слабости»[111].