Глава IV ПОСЛЕДНИЕ ОГНИ

Глава IV

ПОСЛЕДНИЕ ОГНИ

После похорон короля Диана осторожности ради удалилась из Парижа. Она уехала в одно из своих поместий Бейн, расположенное между Лимуром и Ане. Оттуда герцогиня писала Себастьяну де Л’Обепину, епископу Лиможскому и брату государственного секретаря Клода де Л’Обепина; 20 августа по просьбе своего зятя д’Омаля и верного Жана д’Авансона Диана послала епископу документы, доказывавшие ее права на маркизат Кротоне, только что признанные в статье Като-Камбрезийского мирного договора^[575].

Поскольку королева Екатерина публично не выражала никакого возмущения, в ноябре Диана вернулась в Париж. Там она занялась устройством дел своих детей. Финансовый совет должен был изучить вопрос о передаче в дар Генрихом II герцогу д’Омалю и герцогине де Буйон доходов с соляного склада в Ла Рош-сюр-Ион. Доклад предстояло делать сюринтенданту финансов Шарлю Ле Прево, сеньору де Гранвилю. Диана попросила 25 ноября коннетабля повлиять на де Гранвиля, чтобы дело в первом же слушании решилось в пользу ее детей. Просила она также добиться отмены штрафа бывшему получателю доходов от склада в Ла Рош-сюр-Ион некоему Рибольдо по прозвищу Ла Гийотьер, который, впрочем, принадлежал к числу слуг коннетабля: этого наказания требовал от Счетной палаты королевский прокурор, что привело к аресту имущества Рибольдо, а д’Омаль и герцогиня де Буйон считали это несправедливым, опасаясь, несомненно, как бы часть ответственности не пала и на них. В том же письме герцогиня де Валентинуа призывала коннетабля не оставить своими щедротами монастырь Кающихся грешниц в Париже, которому сама покровительствовала с давних пор и в 1553 году сумела добиться от короля ежегодной ренты в 2 тысячи ливров, уплачиваемой главным казначеем Парижа из «отчислений, получаемых в качестве платы за титулы, для погашения долгов, легализации документов, предоставления гражданства, пошлин за совершение сделок, взимаемых Счетно-аудиторской палатой Парижа»^[576].

Герцогиней де Валентинуа двигало все то же неизменно свойственное ей стремление сплотить своих родных и друзей. Долгий жизненный опыт доказал ей необходимость поддерживать целую сеть доброжелателей, для того чтобы добиваться своих целей. Однако она не боялась и лично принять бой, когда нападение принимало ясный и целенаправленный характер: например, когда Екатерина Медичи решила завладеть Шенонсо.

Королева нанесла визит в Шенонсо в сопровождении всего двора^[577]. Имение очаровало ее. Ссылаясь на изначальную принадлежность этих земель королевскому домену, Екатерина потребовала возвращения Короне ее имущества. Но Диана, некогда прибегнув к фиктивной продаже имения Бойе, потратила десять лет на тяжбы, чтобы исключить Шенонсо из числа королевских владений, а потому сначала весьма успешно противостояла королеве. Через три месяца после смерти короля, в октябре 1559 года, она все еще участвовала в преобразовании кутюмов Турени как владелица Шенонсо, представленная доверенным лицом — мэтром Этьеном Табуа. Тогда Екатерина сменила тактику. Вместо того чтобы прибегнуть к конфискации, как это было проделано с герцогиней д’Этамп, королева предложила обмен. За Шенонсо она отдавала Диане замок Шомон, купленный ею 31 марта 1550 года у Шарля-Антуана де Ла Рошфуко и его супруги Антуанетты д’Амбуаз за 120 тысяч ливров^[578].

Этот обмен был выгоден для Дианы: земли Шомона на треть превышали стоимость Шенонсо. А потому после очень недолгих переговоров соответствующий документ был подписан в замке Блуа во время пребывания там короля в конце 1559 года. Королеву-мать представлял кардинал Лотарингский, а герцогиню де Валентинуа — советник короля Франсуа Марсель, сеньор д’Авердон. Утверждение договора состоялось в Шиньоне несколько позже — в мае 1560 года: отсрочка произошла из-за вспыхнувшей в королевстве смуты. Противники Гизов составили против них Амбуазский заговор, в последний момент случайно раскрытый в марте 1560 года. После казни участников его организации Ла Реноди и других Екатерина вместе с королем и молодой королевой Марией Стюарт поехала праздновать свой и Гизов триумф в Шенонсо. По такому случаю замок и подступы к нему чудесным образом преобразились: символические композиции и девизы провозглашали величие короля и его матери, а также отдавали дань глубочайшей скорби Екатерины, поклявшейся вечно хранить память об усопшем супруге. Замок, отданный королем в залог особой нежности к фаворитке, был призван хранить воспоминания о супружеской любви, над которой не властно само время. А чтобы полнее отпраздновать победу, Екатерина пообещала себе продолжить и превзойти в великолепии все усовершенствования дворцового комплекса, начатые Дианой.

Герцогиня де Валентинуа, разумеется, отсутствовала в кортеже, вступившем в Шенонсо 31 марта вслед за юным Франциском II и его супругой Марией Стюарт. Однако Диану представлял там ее зять д’Омаль, сопровождавший своих братьев — герцога и кардинала Гизов. На поддержку Монморанси она в данный момент рассчитывать не могла: адмирал де Колиньи и кардинал де Шатийон содержались при дворе под домашним арестом как подозреваемые в соучастии с заговорщиками. Сам же коннетабль остался в Париже как губернатор, что можно было считать своего рода ссылкой^[579].

Будучи трезвомыслящей особой и не сомневаясь в покровительстве Гизов, Диана отнюдь не стала возмущаться столь поспешным захватом Шенонсо, но восприняла действия королевы как вполне естественные. Она приказала 27 апреля своему секретарю вступить во владение Шомоном, дабы сделать необратимым обмен, скрепивший примирение с главным врагом. Тем не менее 27 января 1561 года в Ане герцогиня де Валентинуа в последний раз занялась проверкой счетов Шенонсо. Так она прощалась со своим прекрасным поместьем^[580].

Отныне Диана проводила время то в Ане, то в замке Бейн, то в Лимуре, некогда выцарапанном у герцогини д’Этамп. Однако, занимаясь как будто лишь управлением собственными землями, Диана продолжала влиять на политику Короны с помощью своих родичей и союзников.

Конечно, герцогиня де Валентинуа знала, что ее, как и всех бывших королевских фавориток, ненавидят, однако отсутствие популярности, похоже, не огорчало ее ни в малейшей мере. Этой рассудительной и практичной особе было в общем не на что особенно жаловаться. Шестьдесят лет непрерывного восхождения и счастливой жизни сделали Диану такой, какой она мечтала стать в юности: сказочно богатой герцогиней, связанной с первыми домами королевства и благодаря этому если и не могущественной, то по крайней мере менее уязвимой. Обеспеченные тылы, невероятный взлет славы и состояния и возвышение семьи Дианы полностью отвечали идеалу, достигнуть которого изначально стремились великий сенешаль Нормандии и его супруга.

Восшествие на престол после смерти 5 декабря 1560 года юного короля Франциска II его малолетнего брата Карла IX стало началом истинного царствования Екатерины Медичи, «регентши Франции». Коннетабль был вновь призван ко двору. Собранную Гизами армию распустили, а 13 декабря в Орлеане собрались Генеральные штаты. Им предстояло обсудить лишь два серьезных вопроса, требовавших безотлагательного решения: религиозный конфликт в королевстве и чудовищный государственный долг, чьи размеры достигли уже 43 миллионов ливров. Однако взаимное противостояние трех сословий сорвало все попытки найти выход.

Екатерина позволила депутатам разъехаться, а в мае 1561 года организовала сокращенное собрание штатов, поручив им «высказать мнение насчет средств избавить короля от долга». А тем временем, в согласии с новым канцлером Мишелем де Л’Опиталь, королева избрала политику терпимости по отношению к протестантам. Колиньи вошел в Совет. Королевство двигалось к политике свободы вероисповедания и роста налогов^[581].

На это последовала яростная реакция несгибаемых католиков, которые одновременно являлись обладателями самых крупных состояний. Сент-Андре не побоялся даже воззвать к Филиппу II. Зато ненависть Монморанси к Гизам помогала королеве-матери сохранять власть, Шатийоны сблизили своего дядю с первым принцем крови Антуаном Бурбоном. Однако коннетабль не мог пойти на присоединение к лагерю протестантов. Он остался верен ортодоксальной Церкви и тихо презирал королеву Екатерину.

Именно в этот момент провинциальные штаты Иль-де-Франс потребовали «расследования хищений государственных средств». Ассамблея парижских судейских храбро предложила заставить фаворитов прежних царствований «вернуть награбленное». Король Наваррский согласился с формулировкой, а общественное мнение ей рукоплескало^[582].

Речь шла о том, чтобы сделать явными тайны времен Генриха II, разбазаривание государственного достояния в пользу нескольких привилегированных лиц, махинации, поддельные приговоры судов, торговлю особыми милостями, должностные преступления, невероятное попустительство, поставившее казну в зависимость от аппетитов одной женщины и наделившее две семьи баснословным богатством. Подобные откровения во время экономической депрессии и голода могли бы сплотить французов против горстки хищников и уменьшить недовольство общества.

Эта ужасающая угроза застала герцогиню де Валентинуа в одном из ее замков. Диана всерьез испугалась, что у нее отнимут все и обрекут на нищету. Поэтому герцогиня вновь вышла из тени с намерением восстановить и противопоставить королеве, реформаторам и протестантам то, что до 1547 года носило название «партии дофина». Следовало создать новую лигу, способную вернуть власть и обеспечить безнаказанность бывшим союзникам, хотя они и стали с тех пор врагами.

Для начала герцог д’Омаль добился полного примирения Гизов со своей тещей — их легко объединила забота о защите собственных состояний.

Маршал Сент-Андре, великий грабитель государства, согласился отдать все свое имущество под защиту Гизов, пообещав руку единственной дочери и, стало быть, наследство одному из сыновей герцога. Вместе с Сент-Андре Диана предприняла натиск на коннетабля: оба ловко льстили его религиозной щепетильности и умело играли на скупости. Так, Монморанси отдалили от Колиньи, объявив последнего вдохновителем дерзких преследований против всех, кому царствование Генриха II принесло богатство и власть. Протестант из епархии Валанс, советник королевы-матери Жан де Монлюк спровоцировал яростную ссору между дядей и племянником. Начиная придворную речь, Монлюк сознательно опустил традиционное воззвание к Богу и святым. Дело было передано в Королевский совет, на котором коннетабль заявил Колиньи, «что счел бы себя отлученным от Церкви, слушая таких проповедников, более того, он жаждет и готов молить Всевышнего, дабы тот во время одного из подобных сборищ позволил дому обрушиться и прикончить всю свору». После этого Франсуа де Монморанси с легкостью сумел уговорить отца встретиться с Сент-Андре и Гизами.

Трое вельмож договорились о встрече в Фонтенбло. Они скрепили союз на Пасху, 6 апреля 1561 года, совместно приняв причастие в молельне Сен-Сатюрнэн, после чего коннетабль принял двух других партнеров у себя за обедом и объявил о создании католического триумвирата. В тот же день Гиз устроил королеве Екатерине необычайно грубую сцену, заметив, что, мол, «нельзя пить из обоих источников сразу и она обязана объявить себя сторонницей либо тех, либо других»^[583].

Удовлетворенная тем, что сумела открыть встречный огонь, Диана могла вновь наслаждаться очарованием Ане. Вмешательство в государственные дела дало ей возможность отомстить королеве и сохранить свое достояние. Триумвират заставил умолкнуть ревнителей правосудия, погрузив их в гражданскую войну: таким образом на целых 37 лет потерпела крах политика примирения между католиками и протестантами. После присоединения к триумвирату короля Наваррского 1 марта 1562 года произошла бойня в Васси. Королева Екатерина, тщетно призывавшая на помощь принца Конде, была вынуждена примкнуть к вождям католического лагеря. Первая религиозная война залила страну кровью.

Переход короля Наварры на сторону противника совпал с его семейным сближением с Дианой. И в самом деле, еще в 1557 году было принято решение соединить брачными узами племянника Антуана Бурбона Жака Киевского, сеньора д’Орваля, младшего брата Франциска II Киевского, герцога Неверского, с Дианой де Ла Марк, внучкой герцогини де Валентинуа. Свадьба намечалась в 1561 году. Король Наваррский заранее ликовал, «надеясь, — как он писал Диане, — что союз сих столь близких нам — Вам и мне — персон послужит к продолжению и вящему укреплению совершеннейшей и доброй дружбы, каковой умоляю меня почтить». Поскольку единственная преграда для заключения этого брака происходила от неуплаты обещанных герцогу Неверскому герцогиней де Буйон 20 тысяч ливров, Диана из своего замка в Лимуре 6 июня 1561 года обязалась от имени дочери сдержать обещание^[584].

В обстановке постоянно растущей нестабильности герцогиню де Валентинуа все более и более беспокоила судьба ее владений. Семьи обеих дочерей обзавелись потомством. Диана предполагала разделить между ними свои имения, дабы во время смут последние оказались под более пристальным надзором и более надежной защитой.

«Милостивый государь, — писала она коннетаблю из Ане 17 июня 1561 года, — спешу уведомить Вас, как и обещала, что все разделы между моими детьми к настоящему моменту завершены в наилучшем мире и спокойствии, каких я только могла бы желать. Моя дочь д’Омаль получила Ане. Вы вправе предполагать, что это слегка огорчило тех, кто оного не обрел, однако все остались в столь полном согласии и дружеском расположении, что, хвала Богу, сохранили самые дружеские отношения, благодаря чему и я теперь могу вздохнуть более спокойно. Моя дочь де Буйон держалась так открыто и достойно, что месье д’Омаль весьма доволен, и оно неудивительно, ибо она вняла всем высказанным им доводам»^[585].

Старшая дочь Дианы, Франсуаза, герцогиня де Буйон, в тот же день написала коннетаблю, подтверждая сообщенные матерью известия^[586]. Она получила в Нормандии сеньории План и Гарен, которые, по ее расчетам, должны приносить 5 тысяч ливров дохода: «Впрочем, думаю, далее дело пойдет успешнее, поскольку до сих пор леса несколько пребывали в небрежении и потому вырубались». «Французские» владения были также разделены на две части: Франсуаза получила сеньории Ножан и Бреваль, которые «могут стоить 4000 франков, а на землях тамошних не менее шести раз по двадцать вассалов, имеющих ленные владения». Итак, в доле герцогини де Буйон замки Ножан и старый Ане, в то время как ее сестре д’Омаль достались новый Ане и Моншове. Постройки и приобретения Дианы были оставлены ей в полную собственность с правом распоряжаться ими по завещанию.

Как видно из списка земель и прочего имущества, принадлежавшего к Ане, раздел и впрямь имел место 17 июня 1561 года в присутствии Жака Фремона и Алена Анкоршевеля, нотариусов владения Иври. Составленный тогда акт напоминает о происхождении этих владений: земли изначально принадлежали к королевскому домену, и местные сеньоры обязаны были доставлять королю ястреба в знак вассальной присяги. Имения чуть не были конфискованы после смерти Луи де Брезе: королевский прокурор округа Шартр послал сержанта Жана Пишо, дабы наложить арест на феодальное владение, и 9 октября 1532 года бальи Ане подтвердил, что приказ выполнен. Однако вследствие требований и просьб Дианы арест был снят в пользу ее дочерей, о чем генеральный прокурор уведомил их, доставив королевские патентные грамоты от 27 августа 1548 года. Наконец вердикт Парижского парламента от 13 июля 1553 года положил конец судебному процессу между королевским прокурором, кардиналом Жаном Ле Венером, епископом Лизье, опекуном и воспитателем дочерей Луи де Брезе, и самой Дианой. Вскоре после раздела, 8 октября 1561 года, патентные грамоты, адресованные Клоду де Лоррену, графу Молеврие и герцогу д’Омалю, утверждали его в правах управлять землями и давать суверену присягу от имени владения Ане по брачному контракту с Луизой де Брезе^[587].

Перечень имений Ане включает множество приобретений, постепенно сделанных Луи де Брезе и Дианой для расширения сеньории. Брезе с 1496 по 1530 год сделал двадцать одну покупку: он приобрел дома, сады, а также ренты с недвижимости и владений, уже входивших в состав Ане или примыкавших к его границе со стороны Иври. Затем, в период тяжб и споров, ознаменованный процессом с королевским прокурором, покупки прекратились. Диана вновь энергично принялась покупать и заключала сделки с 25 июня 1543 года до 25 августа 1560 года: за это время она сделала сотню приобретений. После раздела ту же политику продолжали Луиза де Брезе и ее муж Клод д’Омаль. Похоже, Диана в течение 17 лет планомерно продолжала дело своего супруга: она купила десяток построек, расположенных слишком близко к замку, лишь для того, чтобы их снести; с 26 июня по 3 сентября 1547 года приобрела множество полей и садов для расширения зеленых угодий; потом, в августе 1548 года, — карьер, «чтобы добывать камень для строительства», и земельные наделы, где устроила «новое игровое поле», то есть площадку для игры в мяч. Среди покупок, увеличивших доходность земель, можно отметить поларпана виноградников, купленных 25 июня 1543 года, и еще восемь, расположенных в Рувре, — 25 февраля 1559 года^[588].

Там фигурирует еще «остров Куртансон между Нантийи и Примаром площадью в 79 арпанов». Луи де Брезе отправил туда в 1509 году пастись стадо из 67 коров. Но Диана постоянно вела тяжбы с соседними землевладельцами, утверждавшими, что тамошний выпас принадлежит им. Она передала своим наследникам право взимания налогов за ловлю рыбы в Эре, за использование обычной печи и пресса, а также пошлин за проезд через земли, переплытие реки, взвешивание и замер размеров продукции, за использование сукновальни и мукомольни в Ане, Эзи и в Ла Шоссе д’Иври^[589].

Помимо Ане, Диана признала за своей дочерью, герцогиней д’Омаль, владение сеньориями Бонкур и де Лоне, купленными ею 29 декабря 1548 года у Шарля де Коссе-Бриссака и его супруги за 6 тысяч золотых или «солнечных» экю^[590].

К Ане относились и другие феоды: де Баран, де Бурлие, Мондревиль и Ла Мар, купленные Луи де Брезе, а также Равиль и де Данжи, принадлежащие к округу Серизи, приобретенные им же, и часть надела, называемого «Остров» посреди реки Эр. К доходам, получаемым за счет феодальных налогов, добавлялась выручка от продаж леса и кустарника на вырубку, рента с ферм на землях Ане, Иври и Гаренн, Уллен и Гуссанвиль, Мондревиль, Буа-ле-Руа.

Диану удовлетворило, что ей удалось точно поделить имущество между кланами Гизов-Омалей и де Ла Марков-Буйон-Монморанси. Она полагала, что таким образом укрепила обе семьи, на которые могла опереться и которые, как она верила, обеспечат победу католической веры и порядка в королевстве.

Нормандские земли вскоре охватила смута. Во время гражданской войны Руан попал в руки гугенотов. Вместе с герцогом Гизом юный король и королева-мать принимали участие в осаде города с 6 по 26 октября 1562 года. Верхом или в карете, под стрельбу из пушек и аркебуз Екатерина путешествовала по стране, пересекала реки и леса, где некогда охотилась со своим супругом и Дианой^[591].

Губернатором провинции в то время был Анри де Ла Марк, внук герцогини де Валентинуа. Подозревали, что он симпатизирует протестантам. И губернатора поставили под контроль его собственного дяди, герцога д’Омаля, получившего при нем должность главнокомандующего. Католический триумвират, отвечая пожеланиям герцогини де Валентинуа, умел быть вездесущим^[592].

Судьба, однако, благоприятствовала королеве. В течение четырех месяцев умерли Антуан Бурбон (15 октября 1562 года при осаде Руана) и Сент-Андре (19 декабря в Дрё). Монморанси попал в плен к протестантам, а Конде — к католикам. Наконец, Гиз, которому, казалось, было суждено оставаться единственным хозяином положения, 24 февраля 1563 года погиб под Орлеаном, сраженный пулями Польгро де Мере. А поскольку вожди обоих кланов сошли со сцены, королеве Екатерине удалось вырвать у Конде мирный договор, заключенный в Амбуазе 19 марта 1563 года. Она тут же распустила войска обеих партий, но сохранила свои собственные и подавила местные очаги волнений. Королева заставляла судейских вершить правосудие, не заботясь о религиозной принадлежности сторон. Наконец, объединив католиков и протестантов, она повела их отвоевывать Гавр, сданный гугенотами Англии, и, добившись победы, заявила, что возобновление англичанами военных действий означает разрыв Като-Камбрезийского мира, и окончательно присоединила Кале к королевскому домену^[593].

В 1564 году королева обладала всей полнотой власти. Тут-то она и вспомнила о своей старинной сопернице, Диане. По ее приказу Франсуа Алламан, сеньор дю Ге-Пеан, имения, расположенного близ Монришара, обвиненный в растрате соляных доходов при попустительстве герцогини де Валентинуа, был приговорен к смертной казни с конфискацией всего имущества. Герцогине надлежало возместить крупные суммы, полученные ею от Алламана в знак благодарности. Более того, прокурор Дюмениль предложил молодому королю приказать Диане вернуть заодно дары, полученные ею от Генриха II. Но у герцогини еще оставались могущественные друзья, а равновесие в королевстве выглядело слишком шатким, чтобы королева могла позволить себе бросить им вызов. Наказание Алламану в конце концов ограничилось уплатой штрафа в 60 тысяч ливров, а Мадам де Валентинуа дозволили без дальнейших беспокойств вновь удалиться к себе в Лимур^[594].

Екатерина и ее сын Карл IX, в августе 1563 года провозглашенный в Руане совершеннолетним, отбыли в долгое путешествие по Франции, дабы во всех парламентах королевства были зафиксированы и совершеннолетие короля, и одновременно — эдикт о религиозном примирении. Поездка длилась два года четыре месяца — с 24 января 1564 года по 1 мая 1566 года^[595]. Некогда Диана так путешествовала по своим землям в Дофинэ в свите короля. На сей раз она, естественно, отсутствовала в Валансе, когда в середине августа 1564 года туда въехал король. Во время недавних волнений город служил штаб-квартирой зловещему барону Дезадре, скопившему там плоды многочисленных грабежей. Вновь став законопослушным, Валанс встретил короля празднествами и мифологическими спектаклями, где королева-мать была изображена в виде Минервы.

Двор двигался к Провансу, повсюду наслаждаясь торжественными приемами и славословиями в честь Благочестия и Правосудия, к полнейшему удовлетворению королевы и ее сына. Однако 4 января 1565 года в Безье Екатерина с удивлением узрела на сцене лес, где Диану-охотницу преследовали фавны. Едва же у театра появился король, как фавны в смятении удрали прочь, как будто одного присутствия юного суверена хватило, чтобы изгнать недругов бывшей фаворитки. Любопытно, что как раз в это время Диана, находясь весьма далеко от этих мест, диктовала свою последнюю волю. Ее завещание датировано Лимуром, днем Королей, 6 января 1564 года по старому стилю, при котором начало года приходилось на Пасху, или, как уже уточнялось, по новому стилю — в январе 1565 года: Руссильонский эдикт от августа 1564 года, установивший, что отныне начало года приходилось на январь, еще не был принят к исполнению Парижским парламентом — тот зарегистрирует его лишь в 1567 году^[596].

Призывая Святую Троицу, Богоматерь и Всех Святых, герцогиня уточняла, что ее детям придется выполнить последнюю волю матери, в противном же случае они будут лишены всего ее наследства, которое перейдет к богоугодным заведениям Парижа, Шартра, Руана, Лиона, Гренобля, Авиньона, Этуаля, Сен-Валье, Ане. Диана твердо намеревалась по-своему разделить оставляемые блага и плоды многолетних трудов.

Она желала и приказывала в первую очередь, чтобы через пять дней после кончины ее тело было перевезено в Ане, где прах уже готовилась принять специально построенная для него усыпальница. Дочери или их наследники пожертвуют 20 тысяч ливров на завершение этого монумента: часовни и мраморной гробницы. Там должны упокоить ее тело, в то время как сердце найдет вечное отдохновение рядом с сердцем супруга, великого сенешаля. До этого тело следует выставить в главном храме Ане в деревянном гробу, над которым трижды прочтут торжественную заупокойную мессу и еще сто раз — сокращенную, стоимостью 3 су каждая. Четыре нищенствующих ордена монахов — францисканцы, доминиканцы, августинцы и кармелиты — будут сопровождать траурный кортеж, и каждый орден получит 20 ливров, дабы молились у себя в монастырях за упокой ее души. Также в кортеже пусть едут сто бедняков с земель, где ее постигнет смерть: всех их следует обрядить в платье и капюшоны в три локтя белого сукна, вручить белую восковую свечу на полтора ливра и четки. Если она умрет в Париже, Диана хотела, чтобы ее тело отнесли в церковь Кающихся грешниц и там прочли заупокойную службу. После этого монастырю надлежало выплатить 500 франков на покупку ренты. Ежедневно там должны были читать краткую заупокойную службу в час наибольшего стечения народа и после прочтения молитвы «Domine non secundum peccata»[597] взывать к верующим таким образом: «Молите Господа за Диану де Пуатье». Затем Диана распорядилась, чтобы в ее приходе Сент-Оноре были прочитаны три торжественные заупокойные мессы и плюс к тому пять кратких, столько же — в монастырях нищенствующих орденов, а также в монастыре белых монахинь Аве Мария и в монастыре Дочерей Господних — обители монахинь-фонтевристок. Если она скончается в другом месте, герцогиня требовала совершить все заупокойные обряды и службы в ближайшей церкви, где на это время и следовало оставить ее тело. Диана уточняла, что помимо содержания сотни бедняков, одетых в белое, которые последуют за похоронным кортежем, всем нуждающимся полагалось ежедневно давать милостыню, хлеб и вино.

В Ане, пока останки будут покоиться в деревянном гробу, она настаивала на ежедневном чтении пяти сокращенных служб и выдаче по 5 денье милостыни пяти беднякам со словами: «Молите Бога за Диану де Пуатье». По понедельникам каждую неделю заупокойную мессу надлежало служить полностью, включая бдения, три краткие мессы и отпущения грехов. В конце года также свершать торжественную мессу и распределять между бедняками 100 ливров милостыни. Если к тому времени строительство каменной усыпальницы еще не будет завершено, порядок богослужений сохранится в прежнем виде. Когда же останки Дианы окончательно обретут покой, священники основанного ею капитула будут молиться за нее и всю ее семью в присутствии всех служителей, одетых в траур, как из Дофинэ, так и прочих владений. Каждому слуге вручат годовое жалованье, дабы все они могли искать нового хозяина.

Наследники оплатят все расходы. Они также уплатят долги Дианы как можно быстрее, даже если ради этого придется продать свои земли. Распределение имущества между дочерьми герцогини произведут добропорядочные и почтенные люди, которые позаботятся об отсутствии «каких-либо разногласий» между наследницами. Если одна из них не примет условий, то лишится наследства и ее часть перейдет к другой, при условии, впрочем, что она «придерживается доброй и древней католической веры».

Принимая во внимание уже проведенный раздел владений покойного Луи де Брезе, надобно разделить все «приобретения и завоевания», сделанные Дианой на землях Ане, на две части, включая «большие строения» и «прочие вещи, которые исчислить невозможно». Предстояло также разделить семейные владения, расположенные в Дофинэ, Лангедоке и Виваре, то есть сеньории Сен-Валье, Клерье, Шантемерль, Пизансон, Шевриер и Пине, расположенные между Уриажем, Романом и Роной; Бон-де-Транси и Этуаль — у Монтелимара; Флорак, Шалансон и Арамон-Виллабрег близ Прива и Нима.

Что до земель, купленных Дианой «во Франции», Нормандии в Валь де Галли между Версалем и Сен-Сиром, и в Шампани, то она решила поделить их сама. Франсуаза, герцогиня де Буйон, старшая дочь, получала Бейн и Лимур, Брей, Арси-сюр-Об в Шампани и Рувре по соседству с Мони в Нормандии. Младшей дочери Луизе, герцогине д’Омаль, доставались Иври, Брейпон близ Пасси-сюр-Эр, Гаренн и Бонкур. Поскольку из-за Лимура и Бейна все еще длилась тяжба с наследниками герцогини д’Этамп, то, если дело разрешится не в пользу Дианы, она хотела, чтобы Франсуаза получила от своей сестры Луизы 50 тысяч франков в возмещение убытка. Но если такое случится через шесть лет после смерти герцогини де Валентинуа, Франсуаза не вправе требовать никакой компенсации.

Герцогине де Буйон отходили замок и поместье Шомон, коль скоро ее сестре предстоит владеть Ане. И обе наследницы должны были довольствоваться тем, что досталось каждой, иначе — Диана вновь это подчеркивает — строптивица лишится своей доли и та перейдет уже поименованным храмам или в крайнем случае — королю.

Если внуки Дианы примут иную веру, они будут лишены наследства. Их сестры и дети смогут занять их место, но лишь при условии, что сами они «не принадлежат к сей скверной секте». Старшие из внучек — Диана Лотарингская, дочь герцога д’Омаля, и Антуанетта де Ла Марк, дочь герцогини де Буйон и супруга Анри де Монморанси-Дамвиля, получили бы тогда преимущественное право на половину наследства, а другие их сестры, не считая удалившихся от мира, — остальное. В последнем случае сыновьям ее внучек предписывалось присовокупить к своему гербу фамильную символику Дианы.

Что касается начинаний герцогини, то она приказывала продолжить строительство приюта для неимущих[598], начатое ею в Ане, причем каждой из дочерей надлежало внести половину средств: там предполагалось приютить тринадцать неимущих женщин и пять девочек-сирот, которые должны воспитываться с семи до семнадцати лет, а затем получить 10 франков на свадьбу.

Капитулу шануанов, основанному Дианой в Ане, отходило 400 ливров ренты, а также земля, обеспечивающая равный доход. Рента должна выплачиваться с ее особняка, называемого Роканкур и расположенного на улице Дезэтюв в Париже, в квартале Сент-Оноре. Одна из наследниц, а именно герцогиня де Буйон, сможет уплатить 30 тысяч ливров за этот дом и мебель, и эта сумма позволит дать обещанную ренту капитулу и богадельне.

Королевский прокурор должен получить 500 франков за надзор за выполнением статей завещания. После смерти Дианы в Дофинэ надлежит послать извещение, где за упокой ее души отслужить молебствия. В каждой сеньории выделить 10 франков каждому нуждающемуся и 300 франков — на то, чтобы выдать замуж бесприданниц. В Сен-Валье заупокойные службы следует проводить так, как если бы ее тело упокоилось на этих землях. Богадельне Этуаля отписать 500 франков, дабы Диане простилось, если она позабыла исполнить что-либо из завещанного отцом и братом.

Исполнителями своей последней воли герцогиня де Валентинуа назначила своего племянника Луи де Брезе, епископа Mo, и Арну Буше, сеньора д’Орсе, президента Большого совета. Если им пришлось бы наказать наследниц за дурное исполнение статей завещания, то они могут изъять в свою пользу баронство Гаренн из части Луизы и сеньорию Лимур из части Франсуазы. Также на память о Диане епископу Mo предназначается «остроконечный алмаз на черной эмали, самый крупный из моих остроконечных алмазов», а президенту д’Орсе — 1200 франков.

Наведя таким образом порядок в делах, Диана объезжала земли, остававшиеся в ее пожизненном пользовании: она продолжала наблюдать за ними и контролировать управление. Герцогиня по-прежнему ездила верхом, много читала, принимала гостей и устраивала дела своих друзей^[599]. Придворные, сторонники Гизов и Монморанси, еще являлись выразить ей почтение.

Летом 1565 года Диана упала с лошади в Орлеане и сломала ногу, что не помешало ей осенью отправиться в Дофинэ. Едва она возвратилась в Ане, как в конце октября к ней в гости пожаловал Брантом. Он был очарован Дианой^[600]. «Я видел госпожу герцогиню де Валентинуа в возрасте семидесяти лет [он ошибался, поскольку Диана умерла, когда ей было 66 лет] притом все такой же прекрасной лицом, свежей и приятной на вид, как в 30. Недаром была она столь сильно любима и рыцарственно почитаема одним из величайших и храбрейших королей мира сего. Я могу говорить об этом откровенно, не нанося ущерба достоинству дамы, ибо любовь великого короля — верный признак того, что совершенство свойственно ей во всем и оно-то преклоняет к ней сердца, равно как дарованная небесами красота не способна укрыться от глаз полубога».

«Я видел госпожу за шесть месяцев до ее кончины, и она была еще так прекрасна, что я не знаю никого с сердцем настолько зачерствевшим, чтобы сия смерть его не растрогала. А ведь незадолго до того герцогиня сломала ногу на улице Орлеана, где скакала на коне со всегдашней ловкостью и сноровкой. Увы, конь споткнулся на мостовой и упал. Казалось бы, такая рана, боль, испытанные страдания и муки должны были исказить ее облик. Ничуть не бывало, ибо красота, изящество, величие, гордая осанка — все осталось прежним. Главное — удивительная белизна кожи без намека на всяческие румяна и притирания. Правда, уверяют, будто по утрам госпожа принимала некие снадобья, составленные из питьевого золота и прочих зелий, которые, не ведаю каким образом, готовили сведущие врачи и ловкие аптекари. Думаю, проживи эта дама еще сто лет, она бы так и не постарела ни с лица — столь дивно оно было вылеплено, ни телом, впрочем, скрытым от глаз облачениями, и все это — благодаря доброму корню и превосходной закалке. И как жаль, что земля покрыла сию прекрасную плоть!»

Легендарное здоровье Дианы как будто сулило ей долгую жизнь. Однако оно не устояло перед неожиданной болезнью — возможно, потому что было ослаблено недавним несчастным случаем. И 26 апреля 1566 года герцогиня де Валентинуа тихо угасла в Ане. Ей было 66 лет 3 месяца и 17 дней, о чем уведомляет надпись на усыпальнице.

Склеп еще далеко не был закончен. В 1565 году, за год до смерти, Диана поручила его строительство Клоду де Фуку, архитектору герцогов Лотарингских. И только в 1577 году ее внук Шарль де Лоррен, второй герцог д’Омаль, смог освятить его и распорядиться упокоить тело своей бабки^[601].

Церемония, которой руководил Никола де Ту, епископ Шартрский, пышностью и торжественностью вполне отвечала великолепию жизни Дианы. Присутствовали все дети и внуки, преисполненные гордости за нее.

Построенная из камня и кирпича часовня располагалась на границе домена, неподалеку от триумфального фонтана Дианы — покорительницы царственного оленя.

Этот суровый памятник сочетает античную архитектуру с христианской символикой. Фасад украшают четыре коринфские колонны. Обрамляют дверь две большие ниши, а в них — статуи Венеры и Милосердия. Над входом по обе стороны расположены еще две женские фигуры, полувыступающие из камня. Каждая из них держит фанфару. Старый Завет грозит пламенеющим мечом, повергая к ногам змея и череп. Улыбающийся Новый Завет протягивает Евангелие и цветущую ветвь. У его ног мирно пасется агнец. Над карнизом — аттик, увенчивающий фронтон, на котором изображены три Добродетели, бдящие над усыпальницей с гербом Дианы. Вместо железных колец дверь украшали эмблемы герцогини — полумесяцы. Алтарь работы Пьера Бонтана изображал Преклонение пастухов, а над ним высилась прекрасная Дева с Младенцем^[602].

Посреди часовни был установлен саркофаг из черного мрамора, увенчанный коленопреклоненной статуей Дианы в чепце, придворном платье и плаще. Ансамбль этого памятника, иногда приписываемый Пьеру Бонтану, поддерживают два свитка, с четырех сторон украшенные бюстами пышногрудых сфинксов с диадемами в форме полумесяца. Усыпальница была вскрыта во время революции, потом как произведение искусства ее отправили в музей Маленьких Августинов, основанный архитектором Ленуаром, а во время распродажи музея перенесли в подвалы Версальского дворца.

Через два месяца после смерти Дианы, 5 июня 1566 года, дочери, следуя ее воле, зарегистрировали завещание матери и объявили о согласии его исполнить^[603]. Документ передали королевскому нотариусу Никола Барру, поверенному города и владений Нофль-ле-Шато. Герцогиня де Буйон согласилась, чтобы были упомянуты различные унаследованные ею сеньории, чью принадлежность оспаривала у ее матери герцогиня д’Этамп: Гриньон, Марк, Нуази, Шен-Ронё, Мормулен, Сент-Обен. Уточнялось, что герцог д’Омаль и его жена получают в пользование все, что было приобретено покойной в Ане. Итак, все изъявили согласие без каких-либо возражений, как и желала Диана, и сделали это в присутствии ее доверенных лиц — племянника Луи де Брезе, епископа Mo, сводного брата Жака де Пуатье, аббата Иври, а также слуг — Франсуа де Расина, сеньора де Вильгублен, и Луи Мазе — секретаря судебного округа Бейн.

В соответствии с желанием покойной ее герцогство де Валентинуа погрузилось в траур. В церкви Сен-Валье в присутствии многочисленных прихожан 20 декабря 1566 года был исполнен «Общий и торжественный гимн о Мадам Диане». На приглашение герцогини д’Омаль, дочери усопшей, поспешили откликнуться дворяне из Монтрезора, Клапейрона, Шатонефа, Ла Саблиер, Ла Ланде, Монше, Нарратена, Шабрийана, Боссамблана — бывшие вассалы Дианы. Заупокойную мессу служил священник-иезуит из Турнона. Церковь окутали черные покровы, в часовне пылали поминальные свечи. Несколько десятков бедняков, одетых в белое, с четками и белыми восковыми свечками в руках, читали молитвы во время траурной мессы^[604].

В местах, где жила Диана — Руане, Ане, Лимуре, Шомоне, — знатной даме, что была на своих землях требовательной госпожой, но близкой к людям и их повседневной жизни, воздавали последние почести: поминали Мадам де Валентинуа не только в замках, но и на фермах, мельницах, виноградниках, в полях и лесах — владениях, которые она без устали объезжала по всем дорогам и тропам в простом охотничьем костюме или в роскошных нарядах принцессы, возлюбленной короля.

Смерть не остановила восхождения ее потомства к вершинам власти. На следующий год герцогиня д’Омаль принимала в Ане королевский двор. Герцог, как великий обер-егермейстер Короны, учил молодого короля Карла IX ценить прелести охоты в близлежащем лесу. В 1571 году Екатерина Медичи, перечеркнув, таким образом, воспоминания обо всех давних обидах, сопровождала туда сына. Это событие увековечено на гобелене из серии «празднества Валуа», который впоследствии королева-мать подарила своей внучке Кристине де Лоррен, когда та в 1588 году вышла замуж за великого герцога Флорентийского Фернандо ди Медичи^[605]. Эта композиция, равно как изначальный рисунок Антуана Карона, хранимый в Лувре, напоминает о радостях и наслаждениях, которые делили некогда Диана и король Генрих. Сцена представляет начало королевского дня. Ане, с его восхитительными террасами, входным портиком, тремя двориками, двумя фонтанами и большим садом, окруженным галереями, принимает двор, а тот отправляется на охоту. Кортеж трогается с места, окруженный воинами, которые провели ночь в раскинутых у подножия стены палатках. Дамы заняли место в закрытой карете, а принцессы — в паланкине. Две своры, молоссы, птицелов и загонщик медведя по мостику переходят через пруд, а вокруг плавают лодки, заполненные зрителями.

Более точный в том, что касается костюмов, гобелен широко использует мотивы и темы рисунка, но теперь это не выезд на охоту. Двор въезжает в Ане, и в центре в карете с раздвинутыми занавесками видна королева Екатерина. Дамы, благоразумно облаченные в амазонки, галопируют рядом с вельможами. Ане, как и на рисунке, окруженный палатками слуг, превратился не в место привала перед охотой, а в некое средоточие королевских празднеств. Таковым и было в то время его предназначение. В 1576 году Луиза де Брезе передала замок сыну Карлу II Лотарингскому, новому герцогу д’Омалю, по случаю его женитьбы на двоюродной сестре Мари де Лоррен-д’Эльбеф. Будучи очень привязан к Ане, он в 1583 году добился превращения сеньории в княжество. Как сторонник Лиги, он боролся против Генриха IV. Это восстание обернулось для него смертным приговором в 1595 году и вердиктом о разрушении замка Ане, каковой приказано было «сравнять с землей». Однако памятник, что так верно хранит воспоминания о Диане, избежал подобной судьбы. В 1614 году он был передан Марии Люксембургской, герцогине де Меркур, чья дочь вышла замуж за Цезаря Вандомского, признанного сына Генриха IV от Габриэль д’Эстре.

Пока Ане вместе с Вандомами делил новую блестящую судьбу, потомки Луизы де Брезе и Клода д’Омаля вступили в союз с герцогами Савойскими. В шестом поколении Виктор-Амадей II стал королем Сардинии. Его дочь Мария-Аделаида вышла замуж за герцога Людовика Бургундского; а 7 июня 1749 года их сын, Людовик XV, приезжал в Ане проведать свою тетку герцогиню дю Мэн, Луизу-Бенедикту де Бурбон. Вечером после ужина он настоял на том, чтобы пойти в усыпальницу преклонить колени перед саркофагом Дианы де Пуатье, своей далекой прапрабабки.

Этот визит стал окончательным посмертным триумфом герцогини де Валентинуа. Теперь ее род порождал для Европы королей: и не только Людовик XV произошел от нее, но после него также Людовик XVI, Людовик XVIII, Карл X, испанские Бурбоны, начиная с Фердинанда VII, то есть Пармская ветвь. Четыре короля Франции, четыре короля и королева Испании, четыре короля Сардинии и один — обеих Сицилий. Ныне, наряду с графом Парижским и Отто Габсбургом, правящий король дон Хуан Карлос — тоже явился одним из дальних потомков Дианы^[606].

Однако на оборотную сторону этого триумфа легло гнусное поругание останков герцогини.

Два комиссара общественной безопасности Дрё 18 июля 1795 года ворвались в усыпальницу во главе отряда патриотов^[607]. Склеп был вскрыт, гроб взломан, и тело Дианы открыто общему обозрению. Оно прекрасно сохранилось. Труп бросили в повозку вместе с двумя маленькими покойниками, захороненными рядом: то были внуки Дианы, умершие в младенчестве, однако их поспешили счесть останками «детей, которых она прижила от короля».

Когда тела несчастных швыряли в общий ров на кладбище, один из надругателей ухватил волосы Дианы и оторвал от черепа. А потом эти варвары, пылая ненавистью и жаждой отмщения, делили меж собой локоны и косы несравненной женщины, которая лишь благодаря собственному очарованию и ловкости сумела обратить в свою пользу всю мощь французской монархии.