Глава IV БОГИНЯ В СВОИХ ДВОРЦАХ

Глава IV

БОГИНЯ В СВОИХ ДВОРЦАХ

Усердно участвуя в военных операциях, высокие сановники и самые знатные особы королевства поставили и себя, и свои богатства на службу величию короля. Благодаря этому старинного противника Франции Карла V охватило уныние. Император мало-помалу отрекался от суверенной власти в пользу своего сына Филиппа и брата Фердинанда и разделял владения между ними. Но, разумеется, испанская держава оставалась крайне опасной. Теперь ее подкрепляла и мощь Англии, поскольку Филипп Испанский женился на королеве Марии Тюдор. При новом европейском равновесии, санкционированном недавними договорами, казалось, вновь наступили времена процветания и любви. Повсюду вельможи и сановники увлеченно строили прекрасные новые дворцы в надежде, что монарх приедет туда засвидетельствовать им благодарность и расположение. Главным было добиться, чтобы замки, возводимые там и сям, чуть ли не по всему королевству, отражали великолепие того, кто когда-нибудь соблаговолит почтить их своим присутствием.

Королевской особе льстили и поклонялись, как античному божеству, а его окружение все больше походило на Олимп^[435]. В хвалебных стихах поэтов и аллегориях при торжественных въездах монарха в города Генрих представал Юпитером или Гераклом, Екатерина — Юноной, сестра короля Маргарита — Палладой или Минервой. Боги так и плодились при дворе. В 1555 году Ронсар, обращаясь к королю с гимном, насчитал более сотни Марсов^[436]:

Господа де Вандомы и господа Гизы,

Немурские, Неверские, обученные войне

Твоим Величеством… Но помимо всех также

У тебя есть твой коннетабль Анн де Монморанси,

Твой Марс, твой меченосец, в сече страшный

И не только на войне, но и в совете полезный.

На этом Олимпе Диана де Пуатье, естественно, стала богиней Дианой, но не только античной Охотницей, сестрой Аполлона, которая с помощью лучей своего светила — Луны раздвигает сумрак на пути. Образ ее включил в себя и многих других богинь: и первой среди таковых слилась с нею Венера^[437]. Эта ассимиляция ощущалась уже в конце царствования Франциска I. Так, некий поэт Франсуа Абер объявил о поражении Венеры (Анны д’Этамп) перед лицом Дианы:

В недолгий срок Венеры власть

И все поймут: Дианы нет прекрасней^[438].

Мы уже присутствовали при триумфе этой новой Дианы во время вступления короля в Лион и видели изящный балет, в котором элегантный и сверх всякой меры изукрашенный драгоценными каменьями образ Охотницы с тем же успехом мог бы стать и воплощением богини Любви^[439].

За несколько лет двуликая богиня взяла верх повсюду. Так, около 1555 года примирившийся с Дианой коннетабль приказал эмальеру Леонару Лимузену сделать на блюде весьма характерное изображение. Композиция, скопированная с «Пира богов» Рафаэля, представляла Юпитера в образе Генриха II в черной шапочке с белым пером. В Юноне, одетой в голубое платье, можно легко узнать Екатерину Медичи. Она сидит слева от супруга. Что до Дианы, то она изображена справа от короля в виде прекрасной обнаженной женщины, чьи светлые волосы покрыты золотой сеткой: это и Диана, и Венера одновременно^[440].

Дворцы, выраставшие по всему королевству, претендовали на то, чтобы стать приютами наслаждений и обиталищами, удобными для светских приемов. Пример подал король. В Париже после разрушения старинной Луврской башни с 1549 по 1553 год был построен новый дворец, возведенный архитектором Пьером Леско и украшенный скульптором Жаном Гужоном по мотивам античных аллегорий. В то же время древняя резиденция королей Турнель (в двух шагах от Бастилии) была заново отделана архитектором Филибером Делормом, который построил там бальный зал. Всякого рода усовершенствования сделали куда более гостеприимными замки Венсенн, Булонь-Мадрид, Сен-Жермен-ан-Ле, где теперь было множество удобных апартаментов. Эти замки были воздвигнуты в излюбленных местах королевской охоты, как и Сен-Леже-ан-Ивелин, и Шамбор, строительство которых Генрих II как раз завершал. Король часто бывал там, а также в Блуа и Амбуазе, где жили его дети. Предметом его особых попечений был Фонтенбло^[441]. Филибер Делорм привнес в замок новшества, сделавшие пребывание в нем весьма приятным. Королевские апартаменты были перенесены в павильон Де Пуаль над большим прудом, а вход в замок украшало крыльцо в форме полумесяца. В церкви Троицы, возведенной в 1548–1551 годах, для крупных сановников отводились особые часовни. Диана велела украсить свою королевскими и ее собственными инициалами, а над ними изобразить летящую стрелу, перевитую латинской надписью-девизом: «Consequitur quodcumque petit» («Она всегда достигает цели»). Но истинного триумфа королевская любовница удостоилась в убранстве бального зала, постройку которого Филибер Делорм возобновил после 1548 года^[442].

Боковинки камина украшены рисунками, которые, как и большинство изображений на галерее, выполнены Никколо Дель’Абате по эскизам Приматиччо. На почетном месте за королевскими балдахином и троном, на случай приемов установленными напротив камина, художник с правой стороны изобразил небесную Диану, восседавшую на колеснице, влекомой драконом, а слева — другую Диану, на сей раз ассоциируемую с кем-то из подземных богинь — Гекатой или Прозерпиной. Рядом с ней — страж Аида Кербер. Даже если внешнее сходство с Дианой де Пуатье не особенно велико, намеки на фаворитку весьма прозрачны. Обе композиции иллюстрируют деяния, вдохновляемые этими двумя богинями. На одной всадник убивает рысь, на другой Геракл побеждает Эриманфского вепря. Таким образом, Отвага и Добродетель торжествуют над Злом и Пороком как по воле Дианы небесной, так и Дианы подземной: это двойное божество управляет на земле поступками добродетельного человека и в награду дает ему бессмертную славу.

Два больших оконных проема рядом с камином тонко подхватывают тему богини. Левый, со стороны овального двора, показывал Диану, отдыхающую среди скал, а напротив нее — Минерву. Подобно герцогине де Валентинуа, покорившей короля, богиня Диана более не нуждается в том, чтобы выезжать на охоту в поисках добычи. У нее на службе Минерва, то есть Разум и Очарование, изображенные в виде молодой женщины, нагой, как и Венера, но рядом с ней лежит шлем, а за спиной — книга. Этот союз Минервы и Дианы подчеркнут фигурами Бдительности и Мудрости, причем последнюю олицетворяют два старца. Сии Добродетели черпают силы у витающей над ними Любви.

Обрамление второго окна, выходящего на газон, дополняет картину. Там мы видим отдыхающего Марса. Он символизирует Генриха II, так как на его щите изображены скрещенные буквы «D», образующие заглавную «Н» под серебряным полумесяцем. Марс спит, и рядом с ним Беллона, богиня Войны, тоже дремлет. Этот сон предвещает царствование Венеры. Последняя, впрочем, уже ведет к спящим своего сына Купидона. Неподалеку Нарцисс отказывается от охоты, чтобы предаться созерцанию собственного совершенства. В центре свода божественный орел похищает юного Ганимеда. Таким образом, вся картина славит победу Любви, ибо ей покорны и бог Войны, и сам царь богов.

Бальный зал в Фонтенбло на языке символов воздает величайшие почести королю и его любовнице. Диана здесь наделена всеми прелестями и всевластна. Дерзость художника удивительна, и однако иконография нигде не переходит границ аллюзии: королева не могла оскорбиться чередой аллегорий, которые в принципе лишь иллюстрировали очарование вечной женственности.

Впрочем, эпизоды, рассказывающие миф о Диане и ее превосходстве над другими богами, — не единственные темы декора стен бальной галереи. Весь Олимп фигурирует там, то наслаждаясь жизнью, то вступая в общение с людьми. Вокруг возвышения для музыкантов изображен союз искусств и радостей жизни, олицетворяемый Аполлоном, музами, Вакхом и тремя грациями. Вулкан кует оружие Любви, Церера наблюдает за жатвой, Филемон и Бавкида празднуют нерушимость брачных уз и наконец Фаэтон, сын бога Солнца, бросает отцу вызов. А если оглядеть всю галерею, можно встретить целую вереницу богов и полубогов мифологии — Нептуна и Вакха, Юпитера и Марса, Пана, Мома и Цереру, Геракла, Сатурна и Меркурия. Далее изображены Нептун и Арион, спасенный дельфином, потом — Геба и Вакх, Кибела и снова Марс и Венера. Затем Флора, Морфей, Вулкан и восседающий на троне Юпитер. Повсюду в эти аллегории вмешиваются нимфы, наяды, амуры и множество других мифологических фигур, но Юноны здесь нет: как хранительницу домашнего очага ее нередко противопоставляют Юпитеру с его постоянными увлечениями. Так не было ли отсутствие этой богини вызвано сознательным стремлением осудить любовные утехи короля? Что ж, в этом нет ничего невозможного. Не исключено, что Генрих пожелал, сыграв на двусмысленности, прославить Екатерину в той же степени, что и герцогиню де Валентинуа в образе запечатленной на фресках Дианы.

Вельможи, как и суверен, старались превратить свои жилища во дворцы, достойные античных богов. Для коннетабля под руководством Жана Бюллана закончили роспись апартаментов в Экуане. Три сплетенных полумесяца отлично уживаются там с медальоном, где воплощен символ Екатерины — солнце, сверкающее среди облаков. Разумеется, греческий девиз коннетабля, Aplanos, соседствует с девизами короля и королевы. По словам Брантома, он означает, что коннетабль «безупречен и весьма предан». На плитах пола буквы «D» имени Диана пересекаются, образуя королевское «Н». Витражи галерей, перенесенные ныне в Шантийи, повествуют о любви Амура и Психеи, прославляют пиры богов и рассказывают историю Прозерпины, которая в течение шести месяцев царит над плодоносной землей, а следующие шесть месяцев правит в подземном царстве. В саду Бернаром Палисси был устроен грот, украшенный изображениями животных. Впоследствии Диана де Пуатье повелела воспроизвести этот грот в садах своего замка Шенонсо^[443].

Шантийи — еще одно поместье, где любил жить коннетабль. Здешний дворец вполне мог соперничать с королевскими: старинный феодальный замок семейства д’Оржемон внутри был переделан в соответствии со вкусами эпохи Возрождения. Позже Монморанси дополнил его небольшим замком у подножия крепости возле пруда. В правление Генриха II коннетабль непрестанно украшал это жилище, обогащал оружейную палату, коллекцию античных произведений искусства и библиотеку — все это делалось благодаря дарам послов Рима и кардиналов. Повсюду инициалы короля, королевы и перекрещенные полумесяцы чередовались с гербом Монморанси^[444]. Чуть более удаленный от окрестностей Парижа феодальный замок Фер-ан-Тарденуа, сердце баронства коннетабля, был отделан в том же придворном стиле^[445].

Подобно Монморанси, Гизы спешили обогатить свои жилища обильными аллегорическими картинами. Королевские девизы и эмблемы украшали их парижские резиденции и провинциальные замки, в том числе Большой Сад в Жуанвиле. И здесь тоже в сплетении королевских инициалов прочитывалась первая буква имени Дианы. В Медоне, старинном замке герцогини д’Этамп, кардинал Шарль Лотарингский устроил грот, посвященный музам Генриха II, и нет нужды говорить, что среди них опять-таки оказалась Диана. Точно так же и маршал Сент-Андре, будучи истинным царедворцем, в убранстве своего великолепного замка Валлери неподалеку от Санса не забыл сделать лестный намек на герцогиню де Валентинуа.

У королевы Екатерины были, конечно, свои собственные замки, такие, как Шомон-сюр-Луар, полученный по праву наследования, или же Монсо-ан-Бри, уступленный ей королем в 1555 году в виде компенсации за доходы со старинного графства Булонь, присоединенного к Короне. В этом поместье Екатерина приказала выстроить павильон над гротом, а рядом разбить неизбежную площадку для игры в лапту, где мог поразмяться король. Но то были весьма скромные усовершенствования. Королева не могла соперничать ни с высшими сановниками королевства, ни с герцогиней де Валентинуа^[446].

Шенонсо долгие годы оставался постоянным предметом забот Дианы. Едва получив его в дар от короля в июне 1547 года, она поспешила пустить владение в оборот^[447].

По ее доверенности 1 июля 1547 года замок принял Бернар де Рюси, первый духовник короля, аббат Понлевуа и сеньор де Шеверни. Оноре Ле Гран, капитан-консьерж, охранявший замок для короля, передал аббату ключи. Последний составил опись меблировки (довольно бедной), зато указал 12 бочек вина из растений, доставленных из Бона, Анжу, Орлеана и Арбуа и прижившихся в поместье. Для рачительной хозяйки, которой всегда была Диана, это указывало на источник дохода, способный давать ощутимую прибыль.

Герцогиня де Валентинуа рассчитала капитана-консьержа, сочтя его должность бесполезной, зато утвердила на прежнем месте управляющего Андре Беро, правда, сократив его жалованье со 100 ливров до 60, причем питание и топливо в них не входили. Ездить в Тур и Амбуаз по поручению хозяйки ему тоже предстояло за собственный счет. Управляющий должен был ежегодно отчитываться в своих действиях перед назначенными Дианой представителями, Бернаром де Рюси, в 1552 году избранным главным духовником, Никола Дюбе, сержантом королевских войск и интендантом Дианы, а также Симоном Гуайем, нотариусом и секретарем короля, а заодно — казначеем герцогини. Кроме того, это могли быть Жан Менар, сеньор де Ла Менардьер, Корбепин, королевский поставщик хлеба, и еще один интендант Дианы, Бенуа Ги, месье де Каррои, мажордом великого духовника, и наконец Жак де Пуатье, сводный брат Дианы, унаследовавший от Филибера Делорма должность аббата д’Иври.

Штрафы и сеньоральные права за наследство, а также прочие выплаты в пользу владелицы замка из года в год колебались приблизительно от четырехсот до тысячи ливров. Наибольшие выгоды приносила сдача в аренду ферм, земельных наделов, мельниц, полей и виноградников. К этому добавлялась десятина, взимаемая с винных запасов приходов Шенонсо и Шиссо. Таким образом, в 1547 и 1548 годах поместье приносило 1000–1200 ливров в год. Андре Беро внес сюда личный вклад, ибо Диана лишила его выручки с половины виноградников и нескольких полей. Общая сумма обычных расходов — жалованье, траты на содержание зданий, на семенной фонд, оплата богослужений в приходе и соседних аббатствах — в 1547 году достигала 650 ливров, что составляло около 500 ливров чистого дохода.

Каждый месяц вассалам Дианы наносил визит судебный бальи, приезжавший из Амбуаза разбирать донесения троих сельских полицейских, называемых также сержантами и лесниками. Четыре раза в год проводил судебные разбирательства мэтр Рене де Ла Бретоньер, сеньор де Канже, постоянный судья-помещик. В прениях принимал участие и фискальный прокурор. Вынесенные приговоры записывались секретарем. Расходы на поездки служителей правосудия покрывал казначей Дианы. Расходы на их содержание подробнейшим образом заносились в регистрационные Книги. Так, в записи от 1 марта 1547 года (1548 год по новому стилю^[448]) находим стоимость пищи, поданной судьям и их прислуге: они съели двух карпов и одну щуку, оцененных в 14 су; двух копченых сельдей и двух сельдей свежего посола на 14 денье; двух алозов на 4 су; белого хлеба на 3 су и 4 денье; фруктов на 20 денье; выпили 7 пинт вина ценой 6 су 8 денье. А дабы сдобрить трапезу (хоть все это происходило в разгар Великого поста), было использовано пол-ливра[449] сала стоимостью 12 денье и 3 ливра масла на 6 су. Слуги закона сожгли дров на 20 денье, а на питание их лошадей было потрачено 5 су. В итоге казначей уплатил за этот обед 2 ливра 3 су и 6 денье.

На праздник Всех Святых приходился срок фермерских платежей. Так, фермер из Ла Фюи отдавал 10 ливров 15 су, из де Уд — 2 ливра 10 су, а из Ла Гёлль — 15 ливров 10 су и четырех каплунов. Приходили и те, кто возделывал виноградники: в де Уд (около 10 арпанов[450]), «Белую лозу» (два арпана), Пуарье Бодар (8 арпанов). Все они являлись арендаторами и платили соответственно 47 ливров 10 су, 8 ливров 5 су и 30 ливров 10 су, которые надлежало неукоснительно вносить в день Всех Святых. В тот же день приор Монтуссана получал от фермера из де Уд квартовый бочонок вина. Виноградари должны были обновлять посадки, ежегодно высаживая по сотне отводков на арпан. За этой работой бдительно смотрел управляющий. Следил он и за удобрением почвы (более «взрыхлением», нежели навозом).

Помимо белых вин делались клареты различных оттенков: бледно-красные, ярко-красные и темно-красные. В самой вотчине Пуатье имелся крупный господский виноградник, не сдававшийся в аренду. Для сбора винограда управляющий использовал многочисленных поденных работников, общая занятость которых составляла 168 рабочих человеко-дней. Часть вина, включая семь бочек кларета и семь — белого вина, доставлялась по Луаре в Блуа, а оттуда, уже по суше, — в Ане. Проезжая мимо замка Шомон, возчикам приходилось уплачивать пошлину — 4 денье с бочки: Диана просила Екатерину, которой принадлежал Шомон, избавить ее от этого налога.

Помимо перевозившегося таким образом вина определенную часть бочек белого, а именно 14 квартовых бочонков, помещали в подвалы Шенонсо, ожидая прибытия хозяйки дома.

На зимний праздник Святого Мартина 11 ноября арендатор валяльной машины из Ла Фюи приносил 34 ливра 10 су, 4 каплунов и 4 кур, а мельник из Вестена — 10 ливров 10 су, 5 мюи[451] муки — треть пшеничной, две трети — ржаной, 4 каплунов, 6 кур, поросенка ценой 35 су и 12 буасо[452] орехов. Далее следовал перечень из еще десятка фермеров.

В конце ноября в день Святого Андрея так называемый сборщик желудей оплачивал свое право разрабатывать дары леса, выкладывая за год 23 ливра. Сбор миндаля в зависимости от урожая приносил более или менее значительный доход, а срезание ивовых побегов и прутьев — около 40 ливров.

Некоторые фермеры вносили плату в четыре установленных обычаем дня: на Благовещение, Святого Иоанна Крестителя, Святого Михаила и на Рождество. На Рождество приносили провизию, в том числе каплунов и жирных гусей.

Неплохие барыши давала продажа зерна: в 1547 году на торгах 40 сетье[453] и 2,5 буасо пшеницы продали за 44 ливра 1 су и 10 денье; 12 мюи 5 сетье 5 и 1/3 буасо ржаной муки и смеси пшеницы, ржи и ячменя в равных пропорциях — за 102 ливра 14 су 10 денье; 39 сетье 3 буасо ржи — за 12 ливров 12 су 6 денье, а 48 сетье 20 и 1/3 буасо овса — за 39 ливров 1 су 7 денье.

Продукцию ферм по большей части продавали на рынках, где и договаривались о цене: в 1547 году сборщик продал там 115 каплунов, 40 кур, 27 цыплят, 9 гусей «с подвязанным к шее чесноком», 4 блюда рыбы, свинью, 4 дюжины яиц, 18 буасо орехов, 3 бочонка объемом в две трети мюи и один объемом в полтора мюи вина кларета, 5 бочонков белого вина, один ливр воска. В общей сложности все это принесло чуть больше 970 турских ливров.

В 1548 году был обильный урожай орехов (65 буасо), равно как и миндаля (30 буасо). Вырубка 40 арпанов леса принесла 260 ливров, да еще удалось продать сено, которое за год до этого полностью использовалось на месте. На торги выставили и животных, случайно забредших во владения герцогини: кобылу и барашка. Уплатили и за монополию на сукновальное производство, хотя оно и приносило совсем мизерную прибыль.

В 1548 году хозяйка оставила себе весь урожай вина за год, а сбор был превосходным — 29 бочонков вина и кварта кислого виноградного сока. Были куплены вместительные бочки, так называемые транспортировочные. В погребах Шенонсо остались 9, а 20 были отправлены в Орлеан, чтобы затем быть доставленными в Ане. Содержали они кларет: 5 бочонков молодого вина из Бона, 3 — орлеанского, 5 — арбуазского, 7 — анжуйского. Сборщик использовал четверть бочки бонского вина для крепления кларетов, оставленных им в Шенонсо, а также кварту белого анжуйского и кварту красного, дабы придать крепости винам, отправляемым в Ане. В погребах оставалось еще вино предыдущего урожая — бочка «старого белого», которое пили во время сенокоса и в период сбора винограда.

Урожай 1549 года тоже был хорош: он дал 30 бочек вина, 15 из которых достались Диане. С того времени виноградники вообще стали лучше плодоносить: 1550 и 1551 годы принесли по 31 бочке, 1552-й — 29 с половиной, а вот 1553 год был вообще не слишком урожайным и принес всего 22 бочки. Выручка от лугов тоже росла самым удовлетворительным образом: если в то время, когда Диана вступила во владение, там производились всего четыре повозки сена, то вскоре эта цифра удвоилась, более того, даже обеспечив запасом провианта лошадей и прочих домашних животных, удавалось продавать по 8, а то и по 10 повозок.

Под руководством опытного управляющего Шенонсо было приятным и выгодным владением, однако Диана хотела превратить его и в место празднеств. Для начала она привела в порядок замок, его кровлю, дверные и оконные рамы. Но замку не хватало окружения, которое подчеркивало бы его достоинства. Прежний хозяин, Бойе, разбил сад у башни древнего феодального замка Марк. Диана с четырех сторон окружила его беседками, увитыми виноградной лозой. Там же она собиралась устроить грот. Но пространства для этого было маловато. И вот, в апреле 1551 года Диана решила превратить в сад два с половиной арпана земли на склоне между замком и берегом Шера, до того засевавшиеся ячменем^[454].

Наблюдать за ходом работ она доверила Бенуа Ги, мажордому аббата Понлевуа. Строительство началось 20 мая 1551 года и продолжалось до июня 1553 года. А это составило более 14 тысяч рабочих человеко-дней для ремесленников, столяров, каменщиков, каретников, «газонщиков», дровосеков, каменоломов, подручных. Семь тысяч телег пришлось нагрузить камнем, чтобы построить бордюр, окруживший будущий газон, на который ушло 1100 тачек плодородной земли.

Наконец сад обрел определенные очертания. Две аллеи, пересекаясь, обозначили четыре треугольника, словно вышивкой, испещренных узорами самых разнообразных растений. За зелеными насаждениями приглядывал главный викарий Тура Жан де Селье, аббат де Тюрпене, друг и покровитель Бернара Палисси. Он сам выбирал лучшие черенки фруктовых деревьев, особенно слив и вишен, и лично отправил две сотни их по волнам Шера в Шенонсо. Советник короля Жан Бабу де Ла Будезьер присовокупил к ним еще 25. В лесах отыскали 200 дичков для привоя. Сажать деревья приехал опытный турский садовник Нике вместе с сыном. Ему платили по 4 су в день, в то время как помощникам — всего по 2 су 6 денье. Чтобы саженцы лучше принялись на новом месте, вокруг каждого корня сыпали овес. Ради того, чтобы создать живые изгороди, беседки и зеленые гостиные, в окрестных лесах позаимствовали 13 тысяч кустов боярышника и орешника. В Нуази у Пьера д’Эриана, занимавшегося разведением вязов, приобрели 150 этих растений по 2 су за каждое.

В марте 1553 года каменную стену укрепили и со стороны реки высадили сотню ив. Однако два года спустя, в апреле 1555 года, Шер внезапно разлился и его бурные воды унесли всю искусственно приподнятую часть сада. Понадобилось около года напряженной работы, чтобы восстановить утраченное.

На следующий сезон садовник архиепископа Турского расширил посадки, чтобы выращивать персики, смородину, клубнику, а также артишоки, огурцы, дыни, не говоря уже о традиционных луке-порее, капусте, горошке, репчатом луке и луке-шарлот. Зеленые массивы украшали великолепные цветы — розы и лилии.

Роскошный сад и огород — это восхитительный салон на свежем воздухе. Да и сам замок — приятнейшее место, где можно принять короля, королеву и двор. И Диана неоднократно приглашала их туда, а весной 1552 года устроила пышные празднества^[455].

Понятно, что, отдавая так много сил и средств преображению Шенонсо, Диана вдруг встревожилась: а что, если дар короля однажды будет кем-то оспорен? Посоветовавшись со своими законниками, герцогиня нашла способ обезопасить себя от такой напасти^[456]. Когда Антуан Бойе уступил свое имение королю, доход Шенонсо оценили в 2500 ливров, что соответствовало капиталу, равному 90 тысячам ливров. Между тем Диана на собственном опыте убедилась, что доход не превышал тысячи ливров, что соответствовало капиталу в размере 55–60 тысяч ливров. Стало быть, по всей видимости, в 1535 году Корона изрядно переплатила за это имение. Если акт о передаче аннулировать, то Антуан Бойе будет вынужден вновь вступить во владение и одновременно попадет в «долговую яму» по отношению к Короне. Естественно, ему придется вновь выставить Шенонсо на торги, дабы получить сумму, необходимую для уплаты долга королю. Диана выступит покупательницей и получит права на Шенонсо как на частное владение, на сей раз ни в коей мере не отягощенное принадлежностью к королевскому домену.

Этот сценарий был точнейшим образом разыгран сразу после того, как его придумали. Антуану Бойе сержант объявил 11 августа 1552 года, что тот должен предстать перед Большим советом. Перепуганный дворянин бежал в Италию, и суд в его отсутствие расторг акт о передаче Шенонсо Короне. Вновь вступив во владение, Бойе был вынужден немедленно продать замок, чтобы уплатить долг королю, поскольку в патентном письме Генриха II от 11 февраля 1554 года было сказано, что, если Бойе, должник короля, не рассчитается с долгом, его имущество будет конфисковано и продано с торгов. 1 апреля и в самом деле объявили о конфискации. Франсуа Лефевр, ординарный сержант судебного округа Амбуаз, заявил об этом в Шенонсо в присутствии казначея Андре Беро. Вплоть до мая в соседних приходах трижды громогласно читался королевский указ. Наконец 23 августа Большой совет вынес вердикт о начале торгов. Последние проходили всю зиму. Подав голос после других желающих приобрести имение, герцогиня де Валентинуа 21 марта 1555 года предложила канцелярии Большого совета 50 тысяч ливров. 8 июня того же года ей было предоставлено право собственности на Шенонсо. Дело закончилось изъявлением королевской милости, освобождавшей Антуана Бойе от уплаты еще 40 тысяч ливров, каковые он в принципе еще должен был Короне. Герцогиня де Валентинуа могла торжественно принести вассальную клятву королю 20 августа 1556 года, как до того, в марте, уже присягнула своему родственнику Рене де Батарне, сеньору де Монтрезор от имени мелких феодов, зависимых от Шенонсо. Отныне, полагала Диана, владение замком обеспечено ей навеки. И тогда герцогиня задумала перекинуть мост через Шер, а на противоположном берегу разбить еще один сад. В 1556 году Филибер Делорм прощупал ложе реки, чтобы установить опоры моста. Для предстоящих работ он достал более 200 бочек цемента. Поскольку этого не хватило, у каменоломен де Уд были установлены временные печи для обжига извести. Король дозволил 10 июня 1557 года срубить 50 больших деревьев в своем лесу Монришар, чтобы сделать временные перемычки и формы для арочных сводов моста. Точно так же в 1552 году он дал соизволение на вырубку 50 великанов в своем лесу Дрё, чтобы изготовить строительные леса для замка Ане. Но Диана так и не смогла довести до благополучного конца это мероприятие, оказавшееся слишком дорогостоящим: в общей сложности к 1559 году она затратила на него более 9 тысяч ливров. Екатерина Медичи подхватила проект и осуществила его, перебросив через реку мост-галерею, о котором мечтала ее соперница.

В Шенонсо Диана, казалось, была полностью поглощена подсчетом доходов, приведением в порядок замка, разведением садов и строительством моста через реку. У нее почти не оставалось времени наложить на эти владения отпечаток своей личности. Зато в Ане у нее хватало для этого и свободного времени, и финансовых возможностей^[457].

Луи де Брезе приобщал Диану к умелому использованию своих обширных земельных владений, и там герцогиня располагала штатом преданных слуг, которые с давних пор обеспечивали их управление. Вместе с ними Диана проверяла все поступления и расходы в каждой из сеньорий Ане, Бреваля, Ножан-ле-Руа и Моншове.

Так, 15 марта 1548 года (по новому стилю) во время очередного совещания в Ане Жан Кадо, казначей сеньории Бреваль, представлял счета самой Диане, а ей помогали Этьен де Брезе, советник и докладчик по текущим делам в Королевском совете, Жан Менар, сеньор де Ла Менардьер, называемый «мажордомом Мадам», и Шарль Желен, лиценциат права и бальи Ане. Каждый из них ставил свою подпись, подтверждая точность счетов, поступивших со дня Всех Святых 1546 года до этого же праздника в 1547 году^[458].

Доход от принадлежащей сеньору части, которая не входила в ленные владения, достигал 448 ливров 12 су и 3 денье серебром; 32 мюи и 10 сетье пшеницы; 2 мюи 5 сетье овса^[459]. Изучив документы подробнее, можно убедиться, что денежные суммы поступали в основном с девятнадцати ферм (282 ливра 10 су). К этому присовокуплялись штрафы, взимаемые «вердерией» Бреваля (33 ливра), выручка от продажи дров (20 ливров 13 су), права на выпас и на использование деревьев того же леса обитателями Бреваля (11 ливров 11 су и 3 денье).

Права сеньора как обладателя ленного владения осуществлялись и в самом Бревале, и в соседних приходах над 92 дворами. Подданные вносили дань натурой: прежде всего 87, 2/3 и еще треть половины каплуна — таковой оценивался в 3,5 су, что в общем составляло 15 ливров 7 су и 5 денье; затем 23 курицы по 2 су, в общей сложности — 46 су. Семи дворам надлежало также вносить подать яйцами: 52 яйца по 9 денье дюжина, то есть 3 су и 2 денье пита^[460]. С семи дворов взимались 2,5 мино[461] пшеницы и от 18 до 36,5 мино овса^[462]. Еще одну статью дохода составляли чинш (арендная плата), штрафы, недоимки, разрешения на брак: жители Бреваля и шести других приходов уплачивали в этом качестве 199 ливров и 8 су (в эту сумму включалась и стоимость оцениваемой в 4 су жирной гусыни). Продажа прав на торговлю давала 81 ливр 8 су и 2 денье.

Итог счетов за период 1546–1547 годов, поступивших от ленных и прочих владений, в денежном выражении составлял 747 ливров 5 су (если подать, уплачиваемую птицей, перевести в металл), а также 32 мюи 10 сетье и 2,5 мино пшеницы и 3 мюи 2 сетье и 2,5 мино овса, вносившихся натурой.

В статьи расходов включались поставки слугам герцогини 2 мюи 2 сетье пшеницы и уплата им жалованья в размере 160 ливров 17 су и 3 денье, причем чиновникам — 80 ливров 18 су и 3 денье, а 75 ливров 17 су пошло на покупку двух новых жерновов и ремонт дамбы у Гонелевой мельницы, выполненный ее арендатором Тома Портелем. Прочие траты включали вознаграждения за услуги, оказанные в «делах и тяжбах Мадам».

Таким образом, за вычетом статей расхода чистый доход за тот год составлял 586 ливров 7 су и 9 денье в денежном выражении и 30 мюи 8 сетье 2,5 мино пшеницы плюс 3 мюи 2 сетье 2,5 мино овса натурой.

Между тем 18 января 1548 года (по новому стилю) при другой проверке счетов, происходившей также в Ане, когда подсчитывались расходы на строительство замка («труды зодчих Мадам»), было объявлено, что казначей должен уплатить 3514 ливров 12 су и 2 денье в денежном выражении, пшеницей — 18 мюи 2 сетье 2 мино, овсом — 154 мино. Столь значительная сумма представляла общий итог податей, собранных с различных ленов, зависимых от Ане. После проверки счетов Бреваля к ним можно было, следовательно, добавить 586 ливров 7 су и 9 денье, полученных в этой сеньории, и казначей признал, что должен предъявить Диане 4101 ливр серебром, 49 мюи 4,5 мино пшеницей, 6 мюи 5 сетье и 0,5 мино овсом.

Диана, хотя и вовсю использовала королевские щедроты, нуждалась во всем и что только могла выжимала из семейных владений, чтобы финансировать свой великий замысел — реконструкцию Ане^[463]. Этот план зародился у нее еще за год до смерти Франциска I, очевидно — во время доверительных бесед с дофином Генрихом. Старинный замок семейства де Брезе по тому, первому, плану должен был стать частью нового шедевра зодчества. Восшествие Генриха II на трон позволило расширить замысел. Молодому лионскому архитектору Филиберу Делорму поручили наметить план первой постройки. Он уже работал в Ане над укреплением замка, чьи стены со стороны сада угрожали рухнуть. На сей раз Делорм принес Диане план величественного дворца, окруженного дворами, с закрытым садом. Неровность почвы и присутствие болот побудили архитектора составить план верхнего уровня для зданий и нижнего — для садов, отделенного от замка подземной галереей или криптопортиком на античный лад. Дабы сделать резиденцию почти не уступающей королевским, ее предполагалось окружить рвами с проточной водой. Двухэтажные погреба, кухни и целая система канализационных труб должны были обеспечить удобства повседневной жизни во время пребывания в Ане короля и его двора^[464].

В 1547 году были начаты строительство террас и дренажные работы. Установили фундаменты. Построили нижние уровни. В 1548 году начали быстро возводиться стены жилых помещений. Крыло, которому по плану надлежало образовать заднюю стену почетного двора, опиралось о старый замок, продолжая его к западу.

В 1549 и 1550 годах были построены правое крыло и часовня. В 1551 году — левое крыло. Последним был возведен портал. На его камнях высечена дата окончания работ — 1552 год.

Апартаменты Дианы и короля, как и просторные приемные, расположены в основной части замка. При каждой из них — маленькая гостиная в башенке, поддерживаемой весьма оригинальными полусводчатыми угловыми опорами. В левом крыле находились другие апартаменты, а все правое занимал огромный пиршественный зал, называемый «галереей Дианы». Он скрывал от глаз часовню, так что со двора виднелись лишь купол и две каменные стрелы в форме пирамид. За каждым крылом был разбит двор с фонтаном в центре. Тот, что справа, или кухонный двор, с одной стороны окаймляла стена от старого замка де Брезе, а сбоку украшал величественный портал. Левый открывал доступ в оранжерею и вольеры. За главным зданием и на несколько метров ниже уровня фундамента простирался большой сад, окруженный длинной галереей. В двух внешних углах стояли квадратные беседки. А в центре возвышалось внушительное здание, служившее то пиршественным, то бальным залом.

Главное здание было разрушено в XIX веке, но передняя часть комплекса сохранилась. Этот памятник, оберегаемый Парижской школой изящных искусств, — один из прекраснейших образцов слияния классических и традиционных архитектурных элементов. Чистотой форм он превосходит все предшествующие произведения французского зодчества и в точности отвечает всем античным канонам. Как и в других зданиях, построенных на итальянский манер, мы видим тут и парные колонны, разделенные на три этажа, и ниши, предназначенные для статуй. Изображение Луи де Брезе, которому Диана посвятила ансамбль, высилось над главным корпусом под геральдическим шлемом. Оно символизировало супружескую верность герцогини де Валентинуа, безутешной вдовы великого сенешаля Нормандии, которого прославляла как героя.

Замок предназначался для того, чтобы дать королю удобный приют, где бы он смог отдохнуть и предаться любимому развлечению — охоте. Портик, откуда вел путь на почетный двор, построен в форме триумфальной арки с тремя проемами. Латинская надпись на перемычке гласит: «Сие просторное обиталище посвящено Фебом достославной Диане, благодарной за все ниспосланные ей дары». Сверху герцогиня велела поместить горельеф, созданный Бенвенуто Челлини для Золотых врат замка Фонтенбло и полученный мадам де Валентинуа в подарок от своего царственного возлюбленного. На горельефе изображена нимфа, возлежащая у ног оленя. Угловые камни украшали две фигуры Ники — богини Победы, а вся композиция символизировала страсть к охоте и природе, общую для Генриха и Дианы. Портик окружали четыре саркофага. Это остроумная маскировка каминных труб, но главным образом — напоминание о безупречном вдовстве владелицы поместья, а чтобы никто не ошибся в трактовке ее замысла, те же символы траура можно было обнаружить и на других каминах замка.

Балюстрады террас над стеной по обе стороны от портала были отделаны инициалами Дианы, ее покойного супруга и короля Генриха среди сплетенных полумесяцев и пальмовых ветвей.

Над портиком возвышалась бронзовая группа: окруженный бегущими собаками олень поворачивает голову в сторону замка. Благодаря подсоединенному к изваянию часовому механизму олень бил копытом в колокол, отбивая часы, а собаки виляли хвостами и словно бы лаяли. Надпись на циферблате часов взывала к гостям: «Диана взирает на бег времени и говорит уязвленным сердцам: „Уповайте, она грядет!“, счастливым же велит: „Наслаждайтесь!“». Ансамбль напоминал о волшебных статуях и самодвижущихся фигурах, стоявших перед входом в замок в рыцарских романах. Так, приезжая в Ане, король попадал в зачарованный мир странствующих рыцарей.

Интерьер замка таил для него новые приятные сюрпризы. Часовня была достойна королевских резиденций. Делорм придал ей в основании форму греческого креста, близкую к Tempietto работы Браманте в Риме. Элегантный купол с башенкой украшали античные кессоны, с которыми перекликался концентрический орнамент пола из разноцветного мрамора. В нишах стен ротонды стояли статуи двенадцати апостолов, приписываемые Жермену Пилону. На угловых камнях и сводах — изображения ангелов и евангелистов. Все они — работы Жана Гужона. Ризницы по обе стороны от главного алтаря венчали двенадцать больших эмалей Леонара Лимозена.

Из своих апартаментов Генрих без труда мог попасть в часовню и с возвышения слушать мессу. С той же легкостью он достигал комнат Дианы, выходил в большой сад увеселений или же отправлялся на природу — для этого надо было лишь пересечь западный дворик и миновать большой фонтан, чудо Ане, где богиня Диана, обнаженная, подобно Венере, обнимала за шею могучего оленя. Цоколь имитировал саркофаг с орнаментом в виде заглавных «Н», образованных сплетенными «D». Из пастей сидящих собак стекали струйки воды. Этот памятник символизировал власть Дианы над королем: царственный олень отдыхает возле победоносной охотницы, прирученный, спокойный и величавый, не опасаясь своры собак, замершей у его ног. Автор этого шедевра неизвестен: возможно, его создал Жан Гужон или молодой Жермен Пилон, а может, и скульптор Пьер Бонтан, изваявший гробницу Франциска I. Магия любви, способная примирить Красавицу и Чудовище, порой бывает и опасной: другой фонтан, именуемый Нимфой Ане, который украшает кухонный двор с восточной стороны, запечатлел Диану в тот момент, когда проклятие обращает в оленя беднягу Актеона.

Убранство апартаментов великолепно. Изумителен потолок в гостиной королевских покоев, где обрамленные гербы Дианы и Генриха красовались среди россыпей полумесяцев и сплетенных заглавных букв «D». В проемах галереи также подчеркнуты три больших скрещенных полумесяца на черном фоне. Однако на плитках пола и предметах меблировки кое-где еще сохранились гербы Луи де Брезе. Спальня герцогини являла собой нечто вроде святилища, где царила огромная кровать с колоннами и роскошными куртинами: Диана не поскупилась на расходы, выложив 17 мая 1557 года 3 тысячи ливров Жакет Боже за поставку «золотого кастора, тканей золотых, серебряных и шитых золотом по зеленому и алому шелку». Все вокруг — обшивка стен, лепнина, витражи — помечены инициалами герцогини.

Король заказал для замка восхитительные драпировки и ковры. По бокам их окаймлял орнамент, составленный из инициалов Дианы и Генриха II, греческих букв «дельта», переплетенных полумесяцев, стрел, колчанов, охотничьих рогов и бараньих голов. Позднее новые владельцы — Грилло Генуэзские — кое-где добавили в орнамент свои инициалы — переплетенные буквы «G». Обрамленная надпись на бордюре поясняла смысл изображенной сцены. Это был начертанный по-латыни девиз: Non frustra Jupiter ambas. Sic immota manet. Диана изображена то просящей у Юпитера о какой-нибудь милости, то о помощи: «Юпитер не колеблется понапрасну, раздумывая, какое принять решение. А потому она ждет, не испытывая сомнений». Очевидно, что эти картины напоминали о роли Дианы как заступницы перед сувереном, пользующейся его особой милостью. Четыре сохранившихся в Ане гобелена представляют, как Диана оплакивает смерть Ориона, как Юпитер обращает в лягушек жителей Ликии, как Диана спасает Ифигению от заклания и как с небес взирает на гибель Мелеагра, по справедливости наказанного за убийство своих дядей, с которыми не поделил охотничьи трофеи. Пятый гобелен, собственность Руанского музея, являет нам Диану, молящую Юпитера даровать ей целомудрие, шестой — с изображением триумфа Дианы — хранится в частной коллекции. Еще два гобелена попали в нью-йоркский Метрополитен-музей: святотатство Нисбеи и утопление Бритомартис (обе темы связаны с общей историей Дианы и Феба). Все эти сюжеты, почерпнутые из «Метаморфоз» Овидия, по-видимому, частично вытканы по гравюрам Этьена Делона, выполненным по эскизам Лука Пенни, а возможно, и по рисункам Жана Кузена.

Эпизод с Орионом мог напоминать о Ла Шатеньрэ, защитнике Дианы, сраженном рукой Жарнака на турнире в самом начале правления Генриха: античный герой, спутник Охотницы, был убит стрелой, выпущенной Дианой из-за подначки ее брата Феба. Жителей Ликии Юпитер наказал по просьбе Латоны, матери Дианы и Феба, и этот сюжет был явно направлен против тех, кто отрицал принадлежность Дианы к высшей аристократии, по благородству крови не уступавшей королю. Вмешательство в жертвоприношение Ифигении и смерть Мелеагра иллюстрируют роль, которую Диана играла при Генрихе II, добиваясь для одних помилования, а для других — казни. Что до мольбы к Юпитеру о даровании целомудрия, то этот сюжет мог намекать на обряд очищения, которому Диана подверглась, дабы встретить и сразить змея Пифона, символ еретичества, чьим врагом объявила себя герцогиня де Валентинуа^[465]. На нижних бордюрах встречаются обрамленные реплики персонажей. «Ты одна угодна мне», — говорит Юпитер Диане, наделяя ее даром целомудрия. «Увы… Что за женщиной я была!» — рыдает Ниоба. «Твоя смерть сотворила сие благодеяние», — заявляет Диана Бритомартис, которую выловила из воды, сделав сети. А в рамке над стрелой вьется надпись: «Она всегда достигает цели».

Эти гобелены, выполненные королевским вышивальщиком Робером Метай, вне всяких сомнений, были сотканы на станках, установленных в Фонтенбло, возле королевской резиденции. Их окружали картины, античные и современные статуи и множество произведений искусства, подаренных королем и придворными. Ане славился и своей библиотекой. Она состояла из 71 манускрипта, инкунабул, переводов латинских, греческих и итальянских произведений на самые разные темы — романов, книг, посвященных охоте, истории, религии, медицине и другим наукам. Был там и трактат «Поучения Анны Французской ее дочери Сюзанне», ставший для Дианы своего рода библией по хорошим манерам. Этот экземпляр был ей подарен Франциском I. Переплеты, украшенные вязью, гербами, монограммами и оттиснутыми особой печатью экслибрисами, были великолепны. Эта замечательная коллекция рассеялась после смерти в 1723 году принцессы де Конде в возмещение грат, связанных с тяжбами из-за ее наследства^[466].

С интеллектуальными усладами Диана сочетала придворные развлечения и балы, где блистала роскошными туалетами, строгими и элегантными в гармоничном сочетании черного и белого цветов.

Дни ее проходили по неукоснительно соблюдаемому расписанию. Каждое утро после богослужения Диана отправлялась на прогулку верхом. По возвращении собирала своих интендантов и законников, выслушивала доклады и принимала решения о наиболее выгодном управлении имуществом — образ жизни в Ане был весьма разорительным из-за частых посещений короля и его двора.

Генрих и в самом деле воспринимал Ане как собственный дом^[467]. Из Парижа он отправлял туда целые обозы, нагруженные мебелью. Так, мы знаем о заключенном 20 февраля 1552 года Филибером Делормом с Никола Прюнье, коммерсантом, обитавшим в Париже на улице де Жуй и занимавшимся речными перевозками, договоре насчет отправки в Ане пятнадцати больших продолговатых или округлых тюков и восьми малых, а также двенадцати картин, в том числе «портрета монсеньора Ангулемского». Другой договор, от 3 сентября 1552 года, относился к перевозке сорока трех кусков черного мрамора и яшмы. В ящике, подбитом атласом, была отправлена и саламандра — драгоценность, отобранная у герцогини д’Этамп. В других упаковках были книги и прославленная эмаль Леонара Лимозена с изображением двенадцати апостолов.

На огромной стройке Ане трудились королевские рабочие. Арсенал выполнял работы, связанные с выплавкой большого оленя и собак для главного портика, ради чего Филибер Делорм заказал бронзу литейщику Бенуа Ле Буше 1 июня 1555 года. Жан Николь, живший в Ане мастер-фонтанщик, проводил воду к фонтанам Дианы, для которых «горшечники» Мишель и Пьер Виго специально изготовили и поставили шесть тысяч труб в четверть туаза[468] длиной каждая. Франсуа Кармуа д’Орлеан выполнил скульптурные декоративные орнаменты, а его брат Шарль расписал их. Бертран Дё ведал работой каменотесов, а Сибе де Карпи — плотников.

И по всему Ане пышным цветом цвела гербовая символика. Паркеты и деревянные панели были инкрустированы гербами и инициалами Дианы и Генриха из мрамора или ценных пород дерева. Наиболее распространенный символ — переплетенные оливковые ветви, окруженные девизом Sola vivit in illo («Лишь она одна в нем жива»), и еще — полумесяц в сопровождении девиза Donec totum impleat orbem («Донеже не заполнит весь мир»).

В кабинете короля был настелен роскошный паркет и маркетри из дерева различных оттенков. Стены украшали ореховые панели, окаймленные деревом контрастных тонов, причем на каждом панно красовались девизы короля и Дианы. Камин украшала корона империи в окружении полумесяцев, цветов лилии и девизов.