ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ДОРОГА К СОММЕ, ДЕКАБРЬ 1915 — 1 ИЮЛЯ 1916

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДОРОГА К СОММЕ, ДЕКАБРЬ 1915 — 1 ИЮЛЯ 1916

Донесения, как правило, приходят с запозданием; почти всегда сведения, содержащиеся в них, недостаточны и зачастую противоречивы. В силу этого обстоятельства командир сможет выполнить поставленную задачу и подчинить противника своей воле только в том случае, если он будет безукоснительно следовать основным положениям плана, имеющегося у него.

Полевой устав французской армии, 1913 год

Несмотря на то что все еще продолжались бои за редут Гогенцоллерн, официально сражение при Лоосе окончилось 8 октября 1915 года. Вплоть до июля 1916 года, когда 4-я армия вместе с двумя дивизиями 3-й армии перешли в наступление на Сомме, войска Великобритании не проводили крупных наступательных операций. Под этим не подразумевается, что на британском участке фронта воцарилась тишина, армии пребывали в бездействии, а генералы бездельничали. За период с декабря 1915 по июль 1916 года потери БЭС либо в боях местного значения, которые за малым не переходили в полномасштабные сражения, либо в ежедневных перестрелках, характерных для позиционной войны, составили более 125 000 человек.

В течение всего этого времени происходил постоянный рост БЭС. Сюда прибывали дивизии Новой армии, английские подразделения сменяли части французской армии, увеличивая длину британского участка фронта. Новое вооружение, такое как минометы Стокса и ручные пулеметы Льюиса, стало штатным в действующей армии, наконец, на передовую в больших количествах поступили орудия и артиллерийские боеприпасы, и на стол легли новые планы боевых операций. Чтобы справиться с возросшим объемом работ и попытаться исправить ошибки, допущенные фельдмаршалом Френчем в стратегии, тактике и в командовании войсками, был произведен ряд перестановок в составе высшего командования.

Генерал сэр Дуглас Хейг принял командование БЭС 19 декабря 1915 года и приступил к реорганизации подчиненных ему войск. Командование 3-й армией было возложено на генерала сэра Чарлза Монро, но через непродолжительное время этому офицеру было поручено отправиться в командировку с целью установить, насколько целесообразно проведение боевой операции в Дарданеллах, и на какое-то время его пост занял генерал-лейтенант сэр Генри Роулинсон. 22 декабря 1915 года генерал-лейтенант сэр Генри Вильсон, бывший заместитель начальника штаба Верховного командования, принял на себя командование IV корпусом Роулинсона. Генерал-лейтенант сэр Уильям Робертсон, который являлся начальником штаба при фельдмаршале Френче, был повышен в звании до полного генерала и направлен в Лондон на пост начальника Имперского Генерального штаба, где все последующие годы он нес службу как вернейший союзник Хейга.

На пост начальника своего штаба Хейг пригласил генерал-лейтенанта сэра Ланселота Кигелла, который служил в Военном министерстве, занимая пост начальника отдела обороны страны и помощника начальника Имперского Генштаба. Бригадный генерал Джон Чартериз, который начиная с 1914 года служил при Хейге, отвечая за разведывательную работу, был переведен из I корпуса и назначен начальником отдела разведки. Робертсону, Кигеллу и Чартеризу предстояло рука об руку работать с Хейгом в течение двух последующих лет; каждому из них, а в особенности Кигеллу и Чартеризу, придется разделять некоторые из обвинений, которые в более поздние годы посыплются на Хейга за то, как он проводил свои многочисленные сражения.

Уильям («Вулли») Робертсон является примером блестящей карьеры, сделанной в британской армии, человеком, который прошел путь от рядового солдата до главы Имперского Генерального штаба и завершил свою службу в чине фельдмаршала. Подобно Хейгу, он был кавалеристом: в 1877 году, 17 лет от роду, он поступил рядовым в 16-й уланский полк. Робертсон не принадлежал к семье потомственных военных, его мать, сокрушаясь, говорила, что она «предпочла бы видеть своего сына в гробу, нежели в красном мундире». Однако Вулли нравилась армейская служба, и, как это часто бывает в случаях, когда человеку нравится то, что он делает, он стал хорошим солдатом и вскоре получил повышение. В течение года он стал солдатом на должности капрала и, как написано в его мемуарах, «получив это повышение в 1878 году, испытал большую радость, чем сорока годами позже, когда стал баронетом».

По причинам как социального, так и военного плана обычному солдату викторианской армии трудно было продвинуться далеко по служебной лестнице, и, должно быть, Робертсон имел какие-то совершенно исключительные качества. К 1885 году он стал старшиной кавалерийского взвода, а тремя годами позже, получив офицерский чин, Робертсон был назначен в 3-й драгунский гвардейский полк и вместе с этим полком отправился в Индию. Там он служил в штабе на должности офицера разведки и участвовал в боевых действиях на Северо-Западной границе, в том числе в Читральской экспедиции 1895 года, а также в боях, которые вела Малакандская полевая армия. Доблесть и храбрость Робертсона отмечались в официальных донесениях, и вскоре он был награжден орденом «За доблестную службу». Робертсон последовательно поднимался по служебной лестнице; в периоде 1895 по 1897 год он прослушал курс Штабного колледжа, а во время войны в Южной Африке ему довелось служить в качестве офицера разведывательной службы при штабе лорда Робертса. Работа в разведке составляла основу многочисленных обязанностей Робертсона, однако он использовал любую возможность расширить свой кругозор, путешествуя по территориям Британской империи и по Соединенным Штатам. С 1910 по 1912 год Робертсон в чине генерал-майора служил начальником Академии Генерального штаба, а в 1913 году его назначили начальником отдела военной подготовки Военного министерства. В 1914 году Робертсон был направлен во Францию в качестве генерал-квартирмейстера при штабе сэра Джона Френча. Работая на этом посту, Робертсон хорошо справлялся со своими обязанностями; во всяком случае не хуже, чем в те трудные дни это мог бы делать любой другой, способный прорываться сквозь бюрократические заслоны ради того, чтобы солдаты были по крайней мере сыты, одеты, обуты и обеспечены военным снаряжением. В начале 1915 года, уже в чине генерал-лейтенанта, Робертсон сменил Мэррея на посту начальника штаба в ставке Френча. Теперь благодаря Китченеру и Хейгу он оказался в Лондоне на посту начальника Имперского Генерального штаба, и этот пост требовал от него выступать и в роли главного военного советника правительства, и в роли связующего звена между военным министром и командованием действующей армии.

Вулли Робертсон был умным и строгим офицером, способным работать не зная усталости. Мало кто ставил ему в упрек его незнатное происхождение, и общее уважение к нему было всегда глубоким. Однако в его натуре была одна черта, которая не позволяла ему стать совершенно идеальным дополнением к сэру Дугласу Хейгу. Точно так же как и последний, Робертсон мог служить примером краткости и ясности изложения в своих письмах, но когда дело доходило до устного общения, он, подобно Хейгу, был в высшей степени неразговорчивым. Его не особенно интересовали беседы, еще меньше — споры. Его обычной реакцией на любые критические замечания было продолжительное сердитое ворчание или резкая отповедь: «Я слышал иное мнение по этому поводу». В предстоящие трудные годы этому нежеланию или неспособности вести полемику или отстаивать свою точку зрения в устной манере суждено было стать серьезной препоной при встречах с политическим руководством, особенно когда приходилось иметь дело с Дэвидом Ллойд Джорджем, бывшим в ту пору министром вооружений и несомненной восходящей звездой британской политики.

И вновь точно так же, как и Хейг, Робертсон был убежденным «западником», и это тоже привело к скорому возникновению конфликта между ним и Ллойд Джорджем. Если Хейг должен был бороться с немцами и до какой-то степени защищать интересы Великобритании перед французами, Робертсон должен был защищать его тылы в Англии, где политики стали проявлять беспокойство по поводу неудачных боевых операций и больших потерь на Западном фронте. Он и старался делать это изо всех сил и не жалея своих незаурядных способностей. Можно сказать, что если бы не неизменная поддержка Робертсона и его разумные советы, в последующие годы положение Хейга было бы далеко не таким неуязвимым.

Генерал-лейтенант Ланселот Кигелл был офицером с большим опытом работы в штабе. Но, являясь военным, он провел мало времени непосредственно на поле боя, хотя, как и большинству генералов Первой мировой войны, о которых идет речь в данной книге, ему довелось нести службу в вельде в годы англо-бурской войны. В течение двух лет до того как в 1916 году он прибыл во Францию, чтобы занять пост начальника штаба при ставке Хейга, Кигелл в течение двух лет служил в должности начальника Академии Генерального штаба, а непосредственно перед этим он еще четыре года проработал в Военном министерстве в должности начальника отдела штабной работы, сменив на этом посту Дугласа Хейга. В силу этих обстоятельств новый главнокомандующий БЭС получил в свое распоряжение одного из лучше всего подготовленных и наиболее опытных штабных офицеров во всей армии Великобритании, а также человека, располагающего обширными связями. Однако, несмотря на все эти качества, Кигелл был мало популярен в армии. У него не было опыта командования войсками, он не мог похвастаться крепким здоровьем и часто болел. Его имя было мало знакомо командирам боевых подразделений, большинству из которых уже доводилось воевать совместно в разных концах Британской империи. Кигелл также не пользовался симпатией у историков, склонных доказывать, что все генералы Великобритании, а Хейг в особенности, были безграмотными убийцами своих солдат.

Однако настойчивая критика, которая преследовала Кигелла в годы после Первой мировой войны, относилась не к его профессиональным качествам, но к утверждению, что якобы он в 1917 году, после двухмесячного сражения при Пасшендейле, приехал на фронт, увидел условия, в которых воюют солдаты, и, во всяком случае так говорится, разрыдался, восклицая: «Боже правый, неужели это мы послали их воевать здесь?» Тщательное расследование, а также опрос большого количества специалистов по истории Первой мировой войны не позволили найти ни капли истины в этом утверждении, и вряд ли Кигелл когда-либо произносил что-то подобное. Нет сомнения, условия, в которых находились солдаты на передовой, были хорошо известны ему, поскольку он питался за одним столом с генералом Чартеризом, начальником разведки в штабе Хейга, и, конечно же, последний был достаточно осведомлен об этих условиях. Наверное, Кигелл совершал поездки к фронту до линии траншей резерва, по крайней мере время от времени; кроме того, в его распоряжении имелись результаты аэрофотосъемки, оперативные сводки за прошедшие сутки или за период боевых действий, планы артиллерийского обеспечения боевых действий и сводки по их реализации. К нему поступали сводки о потерях, требования по обеспечению дощатыми настилами и болотными сапогами, а также медицинские доклады о количестве больных «траншейной стопой»[37] и многие другие данные. Однако просто невозможно представить себе, что два человека в течение двух месяцев крупномасштабного наступления могут дважды в день встречаться за одним обеденным столом и при этом не касаться обстановки, складывающейся на фронте, и не говорить об особенностях местности, где идут бои.

Бригадный генерал Джон Чартериз тоже не был обойден вниманием критиков. Больше всего он обвинялся в том, что разведданные, которые Хейг получал от него, были либо совершенно неточными, либо искаженными, так чтобы главнокомандующий получал именно ту информацию, какую, по мнению Чартериза, ему и хотелось слышать. Последнее утверждение использовалось даже партией сторонников Хейга в качестве доказательства, что именно Чартериз, а не Хейг нес вину за принятые решения продолжать атаки, которые уже давным-давно захлебнулись. Хотя за суровой внешностью сэра Дугласа Хейга пряталась душа оптимиста, те, кто клеветал на Чартериза, утверждали, что это именно он скрывал истинное положение дел или неприятные данные о действительной обстановке на фронте и что это побуждало его руководителя продолжать атаки, которые, знай он всю правду, были бы остановлены на более раннем этапе.

Заявлялось даже, что якобы Чартериз с целью показать упадочное состояние немецкой армии приказывал, чтобы в лагерях военнопленных, расположенных близко к линии фронта, не содержалось физически развитых, здоровых и крепких немецких солдат и чтобы Хейг мог видеть только слабых, контуженных и деморализованных пленников. Трудно найти какие-либо свидетельства, в особенности в поддержку этого голословного утверждения, а сам Чартериз в своих военных мемуарах, названных им «В Ставке главнокомандующего» (At GHQ) и составленных главным образом на основе его дневников и отрывков из писем к жене, не дает никаких оснований считать, что он когда-либо чувствовал себя обязанным «подслащать пилюлю» в своих ежедневных докладах руководству. Чартериз полагался на взвешенные и объективные донесения, и 28 октября 1916 года он, касаясь состояния немецкой армии, делает следующую запись в своем дневнике:

«Конечно, каждый согласится, что неразумно предаваться излишнему оптимизму, будь то в прессе или на военном совете. Однако, я думаю, существует определенная опасность, что мы можем удариться в другую крайность. Все захваченные нами документы противника, все наши обследования военнопленных и, что более важно, все наши командиры на передовой фактически свидетельствуют об одном и том же, а именно: без всяких сомнений, немец, хотя ему очень далеко до состояния разгромленного и деморализованного противника, уже совершенно другого калибра в сравнении с тем, каким он был в это время год назад».

Это — справедливая, взвешенная и точная оценка состояния немецкой армии после трех с половиной месяцев боевых действий у реки Сомма, записанная спустя десять месяцев после того, как Чартериз занял свой пост в Ставке главнокомандующего. Нет оснований считать, что его донесения Хейгу не являются столь же честными и не менее взвешенными, правда, здесь будет уместно добавить, что оценки силы и боевого духа немецких войск, даваемые Чартеризом, не всегда совпадали с общим мнением даже внутри его собственного отдела, а ряд офицеров из других отделов Ставки и из Военного министерства считали, что подаваемые им сведения или оценки нуждаются в корректировке. Суждения Чартериза могли быть ошибочными, и, возможно, он пытался навести глянец на сведения, собранные им и его штатом. Однако нет ни одного свидетельства, что он когда-либо пытался обмануть своего главнокомандующего.

Планы наступательных действий БЭС на 1916 год разрабатывались при постоянном участии Френча, а инструкции, полученные Хейгом от Китченера при назначении на новую должность, подкрепляли те инструкции, которые были даны фельдмаршалу Френчу в августе 1914 года. Хейгу надлежало «обеспечивать тесное взаимодействие» с французами, но при этом он «не попадал в подчинение», а также: «вы ни в коем случае не поступаете в распоряжение ни одного из генералов союзных войск… в большей степени, чем это необходимо в целях упомянутого выше взаимодействия» (курсив автора). Конечно же, содержание этого последнего положения оставляло широкое поле для возникновения полемики и разногласий между союзниками. На практике Хейг всегда старался действовать в соответствии с желаниями Жоффра и его преемников, если только или до тех пор, пока он не начинал чувствовать, что, поступая таким образом, он ставит свои войска в положение, неприемлемое для них.

Получилось так, что одним из первых шагов Хейга в новой должности должен был стать визит к генералу Жоффру. Встреча командующих произошла 23 декабря 1915 года, и на этой встрече Хейг согласился как можно скорее принять от французов еще один участок фронта и развернуть свои части на двадцать миль (примерно 32 км) по фронту между Третьей армией на Сомме и Первой армией к северу от Вими. В то время этот участок фронта прикрывала французская 10-я армия. Спустя очень короткое время Хейг смог выполнить свое обязательство, поскольку по состоянию на 1 января 1916 года численность БЭС составила примерно 987 000 солдат, собранных в 38 (в том числе 2 канадских) пехотных и 5 кавалерийских дивизий, две из которых прибыли из Индии. Индийской кавалерии суждено было остаться в Европе до самого конца войны, однако свирепые зимы в Северной Европе оказались слишком суровым испытанием для индийской пехоты, и было принято решение отправить ее на другие театры военных действий. Индийский корпус прекратил свое существование 8 декабря 1915 года, и к концу этого месяца части, входившие в его состав, отбыли из Франции в Месопотамию (ныне это часть Ирака), где шли тяжелые бои с турецкой армией.

Общее увеличение боевой мощи БЭС шло гигантскими шагами, и это при том, что из их состава были выведены храбрые гуркхи и прекрасная индийская пехота. И тем не менее для своего полного комплектования подразделения пехоты нуждались еще примерно в 75 000 человек; личный состав многих дивизий не имел достаточной подготовки, или не был приучен к условиям и тяготам позиционной войны, или же не имел на вооружении артиллерии, необходимой для такой войны. Управлявший этими силами штаб Ставки Верховного командования имел в своем составе всего 101 офицера, тогда как численность «Штаба 3-го эшелона», в задачи которого входило решение таких жизненно важных вопросов, как обеспечение связи, снабжение войск, медицинское и ветеринарное обслуживание, а также всегда важная полевая почта, столь необходимая для поддержания на должном уровне боевого духа войска, увеличилась к январю 1916 года с 45 человек в 1914 году до 129 человек. Однако на уровне штабов корпусов и дивизий потребность в хорошо подготовленных и знающих свое дело штабных офицерах оставалась неудовлетворенной.

В этих новых дивизиях многие батальоны были сформированы из солдат «Армии Китченера» — соединений, в составе которых находился миллион или около того добровольцев, вставших под знамена отечества в 1914 году. Среди этих батальонов были и подразделения, набранные из людей, проживавших в одной местности, или, как их стали называть позже, «батальоны земляков» (или «земляческие батальоны»). Им суждено было придать этой войне совершенно особую горечь, и трагедия гибели этих подразделений в огромной степени усиливала горе всей нации и следующие за ним боль и тоску. Большинство батальонов, сформированных для Новой армии, не принадлежало к земляческим, и лишь только определенные полки имели в своем составе подобные подразделения. И тем не менее уникальному принципу, использованному для их построения, выпала роль послужить особой чертой Первой мировой войны.

Следует напомнить, что в 1914 году лорд Китченер дал понять, что у него нет времени, чтобы заниматься уже организованными Территориальными войсками. «По мне предпочтительнее совсем необученные солдаты, чем те, которые обучены поверхностно и не тому, что нужно», — так сказал он Марго Асквит, супруге премьер-министра. Это его суждение было и неверным, и несправедливым — в течение короткого времени батальоны Территориальных войск стали полноценными боевыми частями на фронте, и они оставались таковыми всю войну, а Территориальные войска за этот период сформировали не менее 692 батальонов, как общевойсковых, так и резервных, в сравнении с 557 войсковыми и резервными батальонами Новой армии.

Однако в августе 1914 года Китченер хотел создать Новую армию, набранную из солдат, готовых к долгой и упорной борьбе, которую он — практически единственный из всего высшего командного состава — предвидел. Его знаменитый призыв «Твоя страна нуждается в тебе!» привел к появлению такого потока добровольцев, что они буквально заполонили все армейские призывные пункты. Поэтому 19 августа того года лорд Дерби, председатель Ланкаширской территориальной ассоциации, высказал предложение, чтобы жители Ливерпуля и его органы самоуправления взяли на себя задачу проведения набора на военную службу в районах вдоль реки Мерсей. Эта инициатива оказалась в высшей степени успешной, и пятью днями позже, а именно 24 августа, 11-й вспомогательный батальон Королевского (Ливерпульского) полка был готов приступить к обучению своих солдат. Этот батальон не был земляческим, поскольку, несмотря на то что все подобные подразделения набирались в одной местности, отнюдь не все из них были земляческими. В данном случае в последующие месяцы в Ливерпуле было сформировано четыре земляческих батальона: 17-й, 18-й, 19-й и 20-й батальоны Королевского полка. На следующий день вслед за 11-м Королевским в учебные лагеря последовал 10-й (вспомогательный) батальон полка Королевских фузилеров — еще одно полностью добровольческое подразделение, набранное из мелких служащих лондонского Сити.

Энтузиазм добровольцев на местах подогревался обещанием, что те, кто вместе пришли в армию, будут служить и воевать тоже вместе. Таким образом желание оказаться в одном строю с людьми из своего круга послужило дополнением к тому взрыву патриотизма, который охватил все страну, и национальная трагедия стала набирать обороты. В каждом городе страны, но особенно в промышленных городах и поселках на севере — в Бернли, Шеффилде, Бредфорде, Эккрингтоне, так же как и в Бристоле, Белфасте, Глазго и в Лондоне, — в сотне городов, городков и городишек, больших и маленьких, местное мужское население толпами вступало в армию… и зачастую люди приходили на призывные пункты не по одному, а группами, вместе с друзьями или товарищами по работе.

Футболисты и регбисты прекращали свои игры по графику зимнего сезона и целыми командами шли в местные призывные пункты, чтобы пойти в армию целым отделением или взводом. Рабочие заводов и фабрик сразу всей сменой записывались на воинскую службу, и служащие одновременно оставляли свои конторы, чтобы вместе поступить в армию и отправиться на войну. Так поступили на воинскую службу четыреста штатных сотрудников «Хэрродс», а после того как они приняли решение в полном составе пойти добровольцами в армию, работники поместья Берхэм в графстве Букингем получили от владельца поместья вознаграждение в 10 фунтов каждый. Так формировались взводы, роты и целые батальоны, и независимо от своего воинского звания каждый знал, зачем он пошел в армию, и старался не забывать об этом. Теперь они стали солдатами, но они всегда были и остались «земляками».

Так были сформированы батальон «Приятели из Бредфорда» (Bradford Pals), Батальон трамвайщиков из Глазго или же батальоны «Закадычные друзья из Гримсби» (Grimsby Chums) и «Бристольский Собственный» (Bristol’s Own), в составе которых оказались люди, которые вместе росли, вместе играли, ходили в школу, а на вечеринках танцевали с сестрами своих приятелей. Многие из них приходились друг другу братьями, шуринами и свояками. Другие работали в одних и тех же компаниях или играли в одной команде. Однако самым главным было то, что все они знали друг друга или были призваны из одной общины. Упоминавшийся выше 10-й батальон из полка Королевских фузилеров стал известен под названием «Батальон биржевых маклеров», поскольку его личный состав был набран из служащих лондонского Сити, всего в количестве 1600 человек. Построившись на улице напротив лондонской ратуши, они строем прошли до Тауэра, и там лорд-мэр Лондона привел их к присяге. Таким же образом проводился призыв новобранцев и в других городах страны. При этом формировались такие подразделения, как Батальон торговцев из Гулля (11-й Восточно-Йоркширский полк) или Батальон Северо-восточной железной дороги (17-й Нортумберлендский стрелковый полк) и множество других подразделений, личный состав которых был представлен уроженцами одной местности, патриотические чувства которых подогревала гордость за родные места.

Это был восхитительный всеобщий порыв, и он приносил добрые плоды, поскольку новобранцы стремились овладеть воинской наукой и хорошо, и быстро. Некоторых добровольцев, главным образом тех, кто пришел с заводов, обеспечивавших нужды военного времени, в особенности занятых производством вооружения и боеприпасов, пришлось комиссовать и отправить домой. Однако основная масса продолжила службу и стала хорошими солдатами, и это при том, что на первых порах имела место страшная нехватка вооружения, воинского снаряжения и обмундирования, а также хорошо подготовленных офицеров и опытных унтер-офицеров, которые могли бы обучить новобранцев основным положениям воинской службы и умению обращаться со своим оружием. По любым меркам ответ добровольцев на призыв правительства не может не вызывать восхищения, но, как уже говорилось, в том взрыве патриотических чувств таилось начало великой трагедии.

Правда, сама трагедия произошла гораздо позже, когда эти набранные по территориальному принципу батальоны были брошены в бой. Какими бы тяжелыми ни были эти бои, но в подразделениях, личный состав которых набирался во всех концах страны, потери от участия в боевых действиях теряются в общей массе ее граждан. Когда же в бой посылался земляческий батальон и когда на родину приходили сведения об убитых и раненых, горе, которое при этом испытывала община, все члены которой были тесно связаны между собой, становилось очень заметным. После того как на родине стали известны новости о судьбе, постигшей батальон Эккрингтонского землячества (11-й Ланкаширский полк) и батальон города Шеффилда (12-й Йоркский и Ланкастерский полк), которые 1 июля 1916 года, в первый день сражения на Сомме, попали у Серра под пулеметный огонь, горе пришло на улицы Эккринггона и Шеффилда, где многие семьи потеряли мужей, отцов, братьев или друзей. В те теперь уже далекие дни семьи гораздо в большей степени были связаны между собой и со всей общиной, и горечь утраты распространялась далеко за пределы отдельной семьи.

Такие катастрофические для отдельно взятой местности потери вовсе не были ограничены только Британскими островами. Остров Ньюфаундленд сформировал двухбатальонный полк, и многие из его солдат были родом из Сен-Джона — главного города острова. 1-й батальон нес службу в Галлиполи, а на земле Франции его ввели в бой на Сомме в 9 часов 05 минут 1 июля 1916 года, послав в атаку на немецкие позиции в дефиле «Игрек», что расположено у Ошонвиллер возле Бомон-Амель. Около 800 офицеров и солдат перевалили через холм и спустились по склону к немецкой линии обороны прямо под пулеметный огонь. В течение нескольких минут и на дистанции в считаные метры батальон потерял убитыми и ранеными 710 человек. Жители Ньюфаундленда и по сей день не в силах забыть потери того ужасного дня. Вот так несколько взятых из многих приведенных здесь примеров позволяют видеть, что создание земляческих батальонов проводилось с самыми лучшими намерениями, но в конечном счете оно послужило усугублению и увеличению страданий военного времени. «Стоит отметить, — говорит Питер Симкинс, главный историк Имперского военного музея и признанный специалист по истории земляческих батальонов, — что руководство признало, что данная система оказалась порочной, и в результате в августе-сентябре 1916 года была изменена вся система подготовки, рекрутирования и восполнения понесенных потерь с тем, чтобы в дальнейшем не повторялось ничего подобного» (письмо к автору, 1998 г.).

К концу 1915 года война ширилась и все сильнее разгоралась на других фронтах. 14 октября Болгария объявила войну Сербии и выступила на стороне Германии и Австро-Венгрии. В декабре только что сформированный британский кабинет министров военного времени, проконсультировавшись с французами, принял решение вывести войска из Галлиполи. Дело в том, что военная операция, которая проводилась здесь с целью разрядить обстановку на Западном фронте, обернулась катастрофой. Французы хотели, чтобы части, сражавшиеся в Галлиполи, были направлены в Салоники, и 5 октября объединенный англо-французский экспедиционный корпус прибыл в это место. Однако большая часть солдат Великобритании, включая солдат из Австралийско-новозеландского армейского корпуса (АНЗАК)[38] была отправлена на Западный фронт. За исключением русского фронта, где бои прекратились еще до конца 1917 года, сражения продолжались на всех театрах военных действий до самого конца войны, и наиболее интенсивно они велись в Италии, Палестине, Месопотамии, а также на Балканах. Точно так же до самого конца войны союзный военно-морской флот продолжал морскую блокаду Германии и борьбу с немецкими подводными лодками, а британское политическое руководство не прекращало своих бесчисленных попыток уговорить английских генералов не ограничивать проведение боевых операций одной только Францией. Однако начиная с конца 1915 года Западный фронт рассматривался как главный театр военных действий армии Великобритании. Теперь все усилия были направлены на поиски решений проблем, возникших вместе с позиционной войной, а также на поиски способа прорвать немецкую линию обороны.

Жоффр настаивал на еще одном наступлении на Западном фронте, которое по времени должно было совпасть с ударами по армиям Центральных держав в Италии, Греции и России. На совещании во французской Ставке Главного командования, в Шантильи 29 декабря, Хейг внимательно слушал предложение французского главнокомандующего, согласно которому задача войск, действовавших на Западном фронте, заключалась в массированном наступлении, которое предполагалось провести в середине лета 1916 года армиями как Франции, так и Великобритании на участке фронта, имеющем протяженность около 100 км по обоим берегам реки Соммы. Для большей убедительности это предложение было повторено в письме, направленном к Хейгу на следующий день. Поскольку в его распоряжении теперь оказалось гораздо больше дивизий, то, ознакомившись с этим письмом, последний согласился сменить французские войска на позициях к югу от Ленса, удерживаемые в то время 10-й французской армией.

Жоффр также предложил с самого начала весны проводить беспокоящие атаки на различных участках вдоль линии фронта с целью вымотать части немецкой армии на передовой и вынудить ее нерационально использовать свои резервы. Этот план имел один очевидный недостаток, заключавшийся в том, что подобные атаки будут также «выматывать» и армии союзников, особенно если учесть то обстоятельство, что за 17 месяцев боев, прошедших с августа 1914 года, потери французской армии уже составили 1 932 051 человек. Хотя эта книга касается главным образом действий английских войск на той войне, следует всегда помнить о гораздо больших потерях, которые понесла Франция. Хейг отказался от участия в подобных атаках или от проведения их собственными силами, сказав, что он намерен сберечь солдат и имеющиеся у него ресурсы для совместного массированного наступления, намечаемого на середину лета.

Планируя этот совместный удар, Жоффр хотел, чтобы Хейг присоединился к массированному наступлению, действуя в полосе наступления шириной как минимум 20 км к северу от реки Соммы. В середине февраля оба командующих пришли к соглашению о проведении совместного наступления 1 июля или близко к этой дате. Семью днями позже, 21 февраля 1916 года немецкая армия начала решительное наступление на Верден.[39]

Немцы нанесли удар по Вердену по двум причинам. Во-первых, Верден был тем местом, которое французы были обязаны защищать. Мрачный город-крепость на восточной границе Франции, он устоял перед натиском германских войск в 1870 году, и в этой войне, окруженный сетью своих фортов и фортификационных сооружений, он не сдался и в 1914 году. Подобно Ипру для англичан и бельгийцев, Верден для французов был символом стойкости и сопротивления. Во-вторых, немцы знали, что для защиты Вердена французы бросят в бой каждого солдата, каждую пушку, имеющуюся у них. Поэтому они надеялись, что, защищая Верден, французская армия, используя эту ужасную фразу генерала Фалькенгайна, «сама себя обескровит до смерти» под дулами немецких пушек. Битва за Верден была сражением на истощение, которое велось не для того, чтобы захватить какую-то территорию, а чтобы уничтожить как можно больше солдат противника, и при этом дополнительным преимуществом для немцев было то обстоятельство, что, если они победят, потеря города станет для французов тяжелым моральным ударом.

Осада и оборона Вердена, которая стоила ужасающего количества потерь и французской, и немецкой армиям, не входит в число основных тем, рассматриваемых в данной книге. Однако этому сражению суждено было привести к немедленному и коренному изменению в планах наступления при Сомме. Потому что все больше и больше французских резервов втягивалось в бои при Вердене, включая и те подразделения, которые предназначались для совместного наступления; количество французских войск, выделенных для боевых действий при Сомме, сокращалось, и все это сочеталось с растущими требованиями Жоффра, согласно которым армии Великобритании следовало брать под свою команду еще больше участков фронта, которые до этого оборонялись французскими войсками, а также проводить беспокоящие атаки и отодвигать сроки своего наступления на Сомме. Ко времени начала этого сражения французская доля в общей полосе наступления уменьшилась с 40 до всего 13 км.

Сражение при Вердене оказалось фоном, на котором шла подготовка войск Великобритании к наступлению на Сомме, но параллельное проведением этих приготовлений британские войска вели свои собственные бои. Хотя они и на этот раз не принесли существенных результатов, но целый ряд сражений, некоторые из которых были весьма значительными, прошел в северном секторе английской обороны в районе Ипрского выступа и вдоль линии фронта перед Лоосом. Состав Канадского экспедиционного корпуса был увеличен до трех дивизий, и 1-й дивизией теперь командовал генерал-майор Артур Карри (к этому времени он уже дослужился до этого чина). В начале 1916 года во Францию прибыл АНЗАК, который до этого доблестно воевал в Галлиполи, и его солдаты отдыхали, перед тем как пойти на передовую. Теперь, когда в его распоряжении стало гораздо больше войск, Хейг получал возможность увеличивать сектор фронта, обороняемый армиями БЭС.

4 февраля он поручил генерал-лейтенанту сэру Генри Роулинсону принять командование вновь сформированной 4-й армией и приказал, чтобы тот подключился к командующему 3-й армией генералу сэру Эдмунду Алленби для совместного изучения условий и местности к северу от Соммы, где британское командование должно было наносить свой основной удар, который являлся частью того, что все еще считалось совместным англо-французским наступлением. Теперь Хейг имел под своим командованием войско в полтора миллиона штыков, которые были собраны в сорок три дивизии, объединенные в двенадцать корпусов четырех армий. 1-й армией командовал Монро, 2-й — Плюмер, 3-й — Алленби и 4-й — Роулинсон. В мае 1916 года была сформирована резервная (позднее ставшая 5-й) армия под командованием генерал-лейтенанта сэра Губерта Гофа.

Поскольку на него была возложена масса обязанностей, даже при подготовке общего наступления Хейг не мог лично разрабатывать подробные планы развертывания армий, находящихся в его подчинении. В британской армии (равно как во французской и германской) было принято поручать эту задачу командующим конкретных армий, то есть тем военачальникам, которые будут командовать войсками, производящими атаку. Для этого последние получали сведения о стратегической цели предстоящего наступления, а также сведения об условиях его проведения, такие как данные о количестве приданного резерва и поддерживающей артиллерии. Получив эти данные, командармы проводили разведку на местности в районе наступления и разрабатывали свои планы действий, которые они затем представляли главнокомандующему для рассмотрения, внесения необходимых поправок и последующего утверждения.

Процедура утверждения будет сопровождаться множеством дискуссий и даже споров, в случае каких-то сомнений, как правило, но ни в коем случае не неизбежно, в конце концов превалирующей будет скорее точка зрения не главнокомандующего, а командующего армией. Это вполне обоснованно, поскольку именно последнему предстоит вести сражение, ему лучше знать и местность, где будет идти бой, а также части, которым предстоит выполнять боевую задачу, и он имеет гораздо лучшее представление о своих реальных возможностях. Как только план боевых действий конкретной армии будет утвержден, аналогичная процедура обсуждения и утверждения будет повторяться по нисходящей — у командования корпусами, дивизиями, бригадами, батальонами и даже у командиров рот и взводов.

Алленби и Роулинсон начали выполнение поставленной перед ними задачи с изучения местности, и Роулинсону понравилось то, что он увидел: «При наличии у нас достаточного количества артиллерии, это — местность, прекрасно подходящая для проведения наступления, поскольку здесь отличная видимость на большом расстоянии, и, имея много пушек и боеприпасов к ним, мы должны получить возможность избежать тех больших потерь, которые несла пехота во время предыдущих боев» (Архив Роулинсона, Национальный музей армии, Лондон).

Такая оценка местности довольно интересна. Местность вокруг Соммы представляет собой пологие низины, перемежающиеся с всхолмленными нивами; здесь много «мертвых зон»,[40] лесов и рощ, и с северо-восточного направления ее прорезает глубокая пойма реки Анкр. В силу этих обстоятельств пехота получала здесь гораздо больше возможностей для скрытного передвижения, чем где-либо еще за все время боев 1915 года. Но одобрение, высказанное Роулинсоном по поводу местности, выбранной для проведения наступления, было действительным при соблюдении не одного, а двух условий, и оба они относились к наличию пушек и боеприпасов к ним. Командующему 4-й армией хватило и одного взгляда на местность, чтобы понять, что наступление его армии окажется успешным или неудачным в зависимости от плотности огня артиллерии, поддерживающей его. Другими словами, пушки будут залогом победы на Сомме.

По данным официальных источников, наступление, которое в военной истории Великобритании стало известно как сражение при Сомме, включало в себя двенадцать отдельных боевых эпизодов, ни один из которых не проходил по обе стороны Соммы. Бои шли departement — на удалении от Соммы и почти строго к северу от нее. Некоторые из них состоялись на возвышенной местности по обе стороны от реки Анкр, притока Соммы, на берегах которого стоит город Альбер и который впадает в Сомму возле Амьена. Из Альбера, непосредственно перед которым в 1916 году находилась передовая британских войск, выходила дорога; она повторяла маршрут шедшей на северо-восток дороги времен Римской империи, проходя почти прямо, как стрела, через пологие низины к Бапуму, а затем в 3,2 км от Альбера поднималась вверх, с тем чтобы пересечь возвышенный участок местности, известный как хребет Позьере. Эта дорога должна была определять направление британского наступления, или, говоря языком военных, служить «стержнем атаки», и в большей своей части бои, как 1 июля, так и в последующие дни, велись ради захвата деревень или немецких позиций по обеим сторонам долины реки Анкр, а также на хребте Позьере. Перед началом сражения при Сомме это был «тихий» участок фронта, поскольку в перерывах между боями и французские, и немецкие войска действовали по принципу «живи и дай жить другим».

Однако этого нельзя было сказать про англичан. Когда осенью 1915 года 3-я армия сменила французские войска на участке фронта у Соммы, английские пехота и артиллерия стали возмущать спокойствие, установившееся здесь: их разведывательные дозоры стали захватывать участки нейтральной полосы, англичане делали налеты на траншеи немецких войск и подвергали их позиции артиллерийскому обстрелу. В результате подобных действий немцы всю зиму укрепляли свои рубежи обороны, увеличивали глубину проволочных заграждений и выкапывали в известняке глубокие и хорошо оборудованные укрытия для своих солдат.

Немецкая линия обороны проходила по рубежам прямо на север от реки Сомма у деревни Марикур, затем она шла на запад до деревни Фрикур и далее к западу от хребта Позьере. После этого она поворачивала на север к деревне Гоммеркур, пересекая долину Анкра немного ниже деревни Типваль. Позиции немецких войск располагались на возвышенных участках местности, и это при том, что многие из них находились на обратных склонах холмов, скрытые от глаз наблюдателей и недоступные для артиллерийского огня прямой наводкой. Немцы также создали вторую линию обороны, которая охватывала хребет Позьере, и в 6,5 км от второй они наметили третью линию обороны, которая возле деревни Ле-Сар пересекала дорогу Альбер — Бапум.

Сражение при Сомме будет представлять собой ряд попыток прорвать эти линии обороны, и как Алленби, так и Роулинсону тотчас же стало ясно, что эта задача будет совсем не простой. Немцы обладали главным преимуществом расположения позиций на возвышенностях, благодаря чему им было удобно наблюдать за позициями английских войск. К началу лета 1916 года систему обороны на участке фронта у Соммы они превратили в одну из самых лучших оборонительных позиций на всем Западном фронте. Из своего редута Швабен, расположенного у деревни Типваль, немецкие солдаты могли просматривать всю низменность на западном берегу Анкра и прямо наблюдать за тем, что происходит в британских траншеях. Когда 3-я армия сместилась к северу, чтобы сменить на там 10-ю французскую армию, ее позиции заняла 4-я армия Роулинсона, и поскольку основной удар в данном наступлении будет наносить эта армия, с этого времени ее командарм тоже попадает в ряды великих генералов Первой мировой войны.

Генри Роулинсон был выпускником Итонского колледжа и пехотным офицером, в отличие от Хейга и Френча. Свое офицерское звание он получил при назначении в Королевский Его Величества стрелковый корпус (60-й стрелковый полк), но после 8 лет службы в этом полку в 1892 году его перевели в Колдстримский гвардейский полк. Роулинсон родился в 1864 году, и когда началась Первая мировая война, ему было всего 50 лет, к этому времени он уже сумел накопить большой военный опыт на службе в Индии, Бирме, Египте и в Южной Африке. В 1889 году Роулинсон женился, и, решив продолжить службу в армии, он прослушал курс Академии Генерального штаба. Здесь его способности привлекли внимание великого Дж. Ф. Р. Гендерсона, и здесь же было положено начало долгой и крепкой дружбе с Генри Вильсоном. В период с 1895 по 1896 год Роулинсон в чине бригад-майора, или начальника штаба бригады, служил в штате Олдершотского военного округа, а затем, в надежде на то, что климат тех мест укрепит здоровье его жены, он добился назначения в Каир. Таким образом, когда Китченер начал свою кампанию против махдистов в Омдурмане, Роулинсон оказался под командой последнего, и в его обязанности входили сбор и доставка подкреплений.

Во время англо-бурской войны Роулинсон оказался в составе тех английских войск, которые были взяты в блокаду в городе Ледисмит, и это по его инициативе в осажденный город было доставлено несколько артиллерийских орудий, прежде чем осаждающие замкнули кольцо блокады. Помогая артиллеристам, Роулинсон не покидал город вплоть до прорыва блокады в марте 1900 года. После этого Роулинсон был принят в штаб лорда Робертса — нового главнокомандующего, которым он восхищался. Между ними сложились хорошие отношения, и Роулинсон был приглашен обедать за одним столом с лордом Робертсом и жить в доме фельдмаршала, где спустя немного времени к нему присоединился его друг Генри Вильсон.

В 1900 году, полагая, что так или иначе, но война подошла к концу, Робертсон возвратился в Англию, взяв с собой Роулинсона. Однако, когда в колониях Мыса Доброй Надежды и в Натале вспыхнула партизанская война, Роулинсон вернулся назад под команду Китченера (который сменил Робертса на посту главнокомандующего) в качестве строевого командира. Здесь он принимал активное участие в боевых действиях, и в одной из скоротечных схваток под ним была застрелена лошадь. В Южной Африке Роулинсон заслужил прочную репутацию опытного боевого командира и вернулся в Англию с рядом соображений об армии и о методах ее подготовки к боевым действиям. Он был убежден, что время arme blanche (кавалерийской атаки), время кавалеристов, вооруженных саблей и пикой, прошло. «Пехота остается единственным родом войск, способным решить исход сражения, — писал он, — и поскольку возросли действительность огня и дальнобойность современного оружия, кавалерия должна быть обучена вести бой в пеших порядках». Подобные суждения Роулинсона никак не могли вызвать симпатии у сэра Джона Френча, и последний стал одним из его самых злейших врагов.