Гордон ПРАНДЖ ПОСЛЕДНИЕ МГНОВЕНИЯ МИРА[5]

Гордон ПРАНДЖ

ПОСЛЕДНИЕ МГНОВЕНИЯ МИРА[5]

Эта операция принадлежит к числу самых отчаянных а истории военных авантюр. До 7 декабря 1941 года Перл-Харбор, американский «тихоокеанский Гибралтар», считался одной из наиболее защищенных военно-морских баз мира. Для нападения на него японцы собрали армаду из 31 корабля, включая шесть больших авианосцев. Вероломное нападение, подготовленное в глубочайшей секретности, было проведено с полной неожиданностью для американцев, которые оказались застигнутыми врасплох, так что японцы не потеряли ни одного из участвовавших в нем кораблей.

В ста милях впереди приближающегося к базе флота в темных океанских водах крались три подводные лодки. Они шли на перископной глубине с целью своевременного обнаружения чужих судов, которые, вполне возможно, могли оказаться у них на пути. Далеко за ними пенили воды корабли основных сил — эскадренные миноносцы, крейсера, линкоры и авианосцы — огромное соединение, растянувшееся по океану в линию, по протяженности равную расстоянию от Вашингтона до Гаррисберга в Пенсильвании. Затерявшись в бескрайних просторах Тихого океана, эта армада прошла никем не обнаруженной почти три с половиной тысячи миль.

На взлетных палубах авианосцев бомбардировщики, торпедоносцы и истребители выстроились в стартовой позиции, задрав к небу свои хищные носы, словно принюхиваясь в предвкушении добычи. Авиамеханики, точно злобные карлики, зловеще сновали между машинами, делая последние проверки моторов, раций, шасси и топливных баков. В кабинах уже стояли ящики с полным боезапасом, ленты были заправлены в пулеметы, бомбы и торпеды висели на своих держателях. Один из механиков, ухмыляясь, начертал мелом на боку одной из торпед иероглифы, гласившие: «Она начнет войну с Америкой!»

Это был Первый воздушный флот японских императорских военно-морских сил, которому поручалось нанести удар по Перл-Харбору — совершить потрясающую по своей вероломности акцию, от которой сами японцы даже не поежились. Пускаясь в эту крайне рискованную военную авантюру, отчаянная нация ставила на карту всю свою дальнейшую судьбу.

Мрачная атмосфера царила на японских боевых кораблях в предрассветные часы 7 декабря 1941 года. Летчики-ветераны, имевшие за плечами сотни вылетов, испытывали скорее напряжение от ожидания, чем тревогу, но молодые пилоты, лишь недавно закончившие обучение, были охвачены страхом, смешанным с сильным возбуждением. Особенно их нервировали непривычные еще взлеты с быстро идущих новых авианосцев «Секаку» и «Дзуйкаку», и, поев напоследок перед боем рисовые шарики с зеленым чаем, они чувствовали, что те так и остались лежать комьями в желудке. После инструктажа многие пилоты подходили к маленькому синтоистскому алтарю, чтобы склониться перед ним в молчаливой молитве. Другие прощались со своими друзьями и приятелями из членов корабельных команд.

Но беспокойство владело не только младшими офицерами. Командующий всей экспедицией адмирал Тюити Нагумо, страдая на протяжении всего плаванья бессонницей, то и дело начинал нервно ходить взад-вперед по своей каюте, с самого начала убежденный, что их миссия обречена. Офицер, назначенный руководить воздушными операциями, капитан 3-го ранга Минору Гэнда, был вне себя от давившего на него чувства ответственности. Обычно не склонный к беспокойству, он не мог избавиться от охвативших его в эти последние оставшиеся до взлета часы мыслей о возможных непредсказуемых ошибках и промашках. Грядущий день мог принести или величайшую победу, или — если будет угодно духам предков — грандиозное поражение. От моих действий, заводил себя Гэнда, зависит будущее ста миллионов соотечественников.

План удара по Перл-Харбору задумал и отстоял от всех нападок и возражений главнокомандующий объединенным флотом Японии Исороку Ямамото. Это была явная ирония судьбы, так как сам Ямамото, умный, способный человек и прекрасный стратег, был реши^ тсльным противником войны с Соединенными Штатами. Он не понаслышке имел представление об индустриальной мощи Америки, пройдя обучение в Гарвардском университете и прослужи® некоторое время военно-мор⁴-ским атташе в Вашингтоне. Но адмирал был убежденным националистом и японцем до мозга костей, в нем горела священная любовь к императору и родине, и в груди билось сердце воина, сердце верного традициям самурая — долг был для него превыше всего. Ямамото верил, как и большинство японцев в то время, что их нация является избранной Провидением для утверждения своей воли. Такой образ мыслей диктовал только один способ завоевания Японией главенствующей роли среди азиатских стран.

Японцы уже давно мечтали об усилении своей империи за счет привлечения ресурсов более богатых южных стран — Филиппин, Малайи и Нидерландской Ост-Индии. Но чтобы военные действия там увенчались успехом, следовало позаботиться о том, чтобы американские корабли исчезли из южных вод или, по крайней мере, были существенно ослаблены в первые решающие месяцы войны. Как этого добиться? Подход Ямамото к подобной проблеме обусловливался особенностями его профессии и личности. Эксперт в области авиации, он был человеком смелого и неординарного ума и вместе с тем азартным и любящим риск. Адмирал имел обыкновение подкреплять свои слова разного рода сентенциями, и его самой любимой была: «Если хочешь добыть тигрят, полезай в логово к тигру». В такой ситуации он неизбежно должен был обратить свой взгляд на тигриное логово — Перл-Харбор на Гавайях, где базировался Тихоокеанский флот Соединенных Штатов. Возможно ли было уничтожить этот флот до того, как начнется вторжение в южные регионы?

Как-то в январе 1941 года Ямамото написал письмо своему близкому другу Такихиро Ониси, который был одним из немногих влюбленных в авиацию талантливых адмиралов в японских военно-морских силах. Предупреждая Ониси, что обсуждаемый им вопрос следует держать в строжайшей секретности, он вкратце, на трех страницах, изложил план неожиданного нападения на Перл-Харбор. Интересно, посчитал ли тогда Ониси это нападение осуществимым? «Пожалуйста, детально продумайте все аспекты и пункты этого плана»,— просил Ямамото.

Почти сразу же адмирал пригласил к себе Минору Гэнда, тридцатишестилетнего капитана 3-го ранга, командовавшего авиацией на авианосце «Кага», и более действенного шага в этом плане он, пожалуй, предпринять не мог. Этот человек с тонким аристократическим лицом, с пронзительным взглядом умных черных глаз, с густыми бровями, прямым носом и упрямым подбородком являлся самым выдающимся авиатором в Императорских военно-морских силах. Он был неистощим на разнообразные смелые проекты и уже оказал значительное влияние на развитие японских военно-воздушных сил и их тактику.

Ознакомившись с письмом Ямамото, Гэнда задумался. Дерзкая и оригинальная идея адмирала захватила его. «План трудный, но не невыполнимый»,— сказал он Ониси и добавил, что главной целью нападения должны стать авианосцы, так как они представляют наибольшую опасность для японских кораблей.

Когда Гэнда вернулся на «Кага», новые идеи уже переполняли его, и, уединившись в своей каюте, он сразу же принялся за работу. Через две недели Гэнда подал Ониси детальный план подготавливаемого нападения. При его разработке он рассчитывал занять в операции все имеющиеся авианосцы и предполагал осуществить налет на рассвете эскадрильями пикирующих бомбардировщиков, высотных бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей так, чтобы приближающиеся корабли и самолеты как можно дольше находились под покровом темноты.

Ониси одобрил почти все пункты проекта Гэнда и добавил несколько своих. В итоге в начале марта он представил Ямамото, по существу, законченный план, который уже стати проводить в жизнь — начала осуществляться новая стратегия, давно выдвигаемая летчиками военно-морской авиации. В течение месяца пять авианосцев, приписанных к разным соединениям, были сведены в одну группу вместе с десятью эскадренными миноносцами,— по два эсминца к каждому. Базировавшиеся на авианосцах самолеты образовали Первый воздушный флот. Этот шаг встретил резкие возражения со стороны «линкорных адмиралов», которые ничего не знали о плане нападения на Перл-Харбор (а если бы и знали, то ни за что бы его не одобрили). Но Ямамото продолжал непоколебимо прокладывать свой новый курс, и Гэнда работал теперь над готовящейся операцией как одержимый, отдавшись ее осуществлению с религиозной страстностью служителя культа.

Ямамото, конечно, очень хотел сам возглавить новый флот, но он был незаменим на своем месте, и на этот пост был назначен вице-адмирал Тюити Ыагумо—в основном по соображениям старшинства. Нагумо считался признанным авторитетом в области кораблевождения и морских маневров и был консервативным и совершенно лишенным воображения человеком. За всю свою долгую и безупречную службу он ни разу не имел дела с самолетами и, узнав о плане нападения на американскую базу, пришел в ужас.

Но почти сразу флегматичный Нагумо утешил себя мыслью, что этот проект из-за его дерзости и фантастичности, скорее всего, никогда не будет осуществлен. Кроме того, с Вашингтоном все еще велись переговоры (японцы двулично продолжали их до того самого момента, когда на американские корабли начали падать бомбы), и Нагумо был уверен, что война с Соединенными Штатами начаться не может. Да еще к тому же Ямамото превысил свои полномочия, взявшись за составление этого плана, так как подобное планирование является функцией генерального штаба военно-морских сил. Если эта структура не одобрит его проекта — что Нагумо считал вполне вероятным — он останется собирать пыль в секретных архивах.

Вопреки надеждам Нагумо страна продолжала неуклонно приближаться к войне. 25 июля Япония объявила об установлении своего «протектората» над Французским

Индокитаем, и элементы ее «нового порядка», уже установленного в оккупированных северных областях, быстро стали внедряться на всей занимаемой территории. На следующий день президент Франклин Д. Рузвельт велел заморозить японские активы в американских банках, постановил прекратить разгружать и загружать японские суда в портах страны и, запретив еще осенью отгрузку в Японию железа и лома, теперь остановил продажу ей нефти. Великобритания и Голландия предприняли подобные же меры.

«Экономическая война объявлена,— написали японские газеты,— нетрудно представить, что произойдет дальше».

6 сентября император Хирохито созвал руководителей страны в свою резиденцию на роковое совещание. Они собрались в Восточном зале № 1 за длинным прямоугольным столом. Император сидел во главе стола на возвышении. Его величество оставался неподвижным и внешне безразличным. Премьер-министр Фумимаро Ко-ноэ открыл заседание зачитыванием «Исходных принципов будущей внешней политики», провозгласив, что:

1. Велика вероятность того, что Империи придется начать войну с Соединенными Штатами, Великобританией и Нидерландами, чтобы получить доступ к их колониям в юго-западной части Тихого океана. В связи с этим военные приготовления должны быть закончены к концу октября.

2. До наступления этой приблизительной даты Империи следует добиваться своих требований путем переговоров.

Однако даже минимум выдвигаемых японцами требований делал всякие переговоры бессмысленными, так как их выполнение превратило бы Японию в очень мощную империю и в то же время связало бы руки Соединенным Штатам и Великобритании в их действиях на Дальнем Востоке.

Один за другим японские лидеры поднимались и высказывались по поводу сложившейся ситуации. Все они сходились во мнении, что необходимо спешить. Япония находилась в экономических тисках, что вело к ее ослаблению, и следовало предпринять активные действия, пока еще существовали запасы необходимых материалов, которые из-за враждебности Великобритании и эмбарго США уже не удастся пополнить. Генерал Тэйити Судзуки, например, указал, что имеющихся запасов горючего хватит всего лишь на год. На совещании явно господствовало мнение, что, если Япония не начнет действовать в ближайшее время, она уже не сможет добиться успеха никогда.

Последним выступил спикер императора барон Еси-мити Хара. Предлагаемые исходные принципы обеспокоили его, заявил он, говоря от имени императора. «Все сказанное здесь,— объявил Хара,— создает впечатление, что отныне ставка будет делаться на войну, а дипломатии отводится вторичная роль. Правильно ли я понял, что на настоящий момент все дипломатические средства изменения ситуации исчерпаны?» После наступившей короткой паузы адмирал Косиро Оикава, военно-морской министр, торопливо заверил, что это так, однако его слова прозвучали неубедительно.

Тогда, ко всеобщему удивлению, поднялся сам император, чтобы обратиться к присутствующим. Прежде Хирохито никогда не выступал лично.

Излучая свое «божественное сияние», живой символ империи— 124-й японский император—извлек из кармана книгу, озаглавленную «Четыре стороны моря» (поэму, написанную его дедом, императором Мэйдзи), и зачитал строки из нее:

Я думаю, что все люди на земле — братья.

Тогда почему ветры и волны сегодня

Так неспокойны?

Хирохито объявил своим слушателям, что он перечитывал поэму много раз, и спросил, почему невозможно воплотить в жизнь созданные его дедом идеалы всеобщего мира? Воцарилось молчание. Наконец начальник генерального военно-морского штаба ответил, что верховное командование, безусловно, признает важность дипломатии и предлагает использовать вооруженные силы только как последнее средство. Начальник генерального штаба сухопутных войск подтвердил его слова, но император был совершенно неудовлетворен. «Совещание было прервано,— записал премьер Коноэ,— в атмосфере беспрецедентной напряженности».

Люди, которые считают, что Хирохито мог отклонить план нападения на Перл-Харбор, если бы захотел или если бы имел более сильный характер, не понимают всей сложности и двусмысленности положения японского императора. С одной стороны, он пользовался безграничным престижем, получая всю информацию, советовал и утверждал решения исполнительной власти. А с другой — во имя сохранения единства нации он должен был быть заодно с правительством и это связывало его в действиях и заявлениях по рукам и ногам. В той же ситуации Хирохито даже не знал о готовящемся ударе по Перл-Харбору.

Не следует думать, будто у Ямамото с его смелым планом существовала какая-то невидимая поддержка. На самом деле почти никто из высших чинов в военно-морских силах не одобрил его. Одни сочли его план неоправданно рискованным, другие, чьи умы были заняты предстоящими боевыми действиями на юге, чувствовали, что одна эта операция поглотит массу средств и напряжет военно-морские ресурсы страны до крайности. Наконец, «линкорные адмиралы» были твердо убеждены, что делать ставку на такие слабо вооруженные корабли, как авианосцы,— большая ошибка. Но в лице Ямамото все эти консерваторы встретили сильнейшего оппонента.

Фотографии Ямамото, сделанные, когда он находился в зените своей славы, показывают человека небольшого роста даже по японским стандартам — всего пять футов и три дюйма. При этом у него были довольно широкие плечи, которые казались еще шире из-за массивных эполет, грудь была увешана орденами и медалями. В силу этого он производил бы довольно комический эффект, если бы не его лицо. Лицо Ямамото с прямым носом, большими глазами и полными губами выдавало в нем человека действия и несгибаемой воли.

Еще в юности он проявлял поистине фантастическую преданность учебе. Для большей продуктивности своих занятий он снимал с себя одежду, чтобы холод прогонял усталость, и много раз родители заставали его холодными ночами почти голого, склонившегося над учебником алгебры или геометрии.

Теперь, слыша это враждебное своему плану «ворчание», Ямамото собрал на своем флагмане «Нагато» около пятидесяти флотских командиров, чтобы узнать их мнения. Выступая по очереди, адмиралы и капитаны стали высказывать свои опасения, заявляя, что на переход через северные воды Тихого океана может не хватить топлива, что плохая погода и сильная волна сделают дозаправку невозможной и что их могут обнаружить русские. Даже Ониси, которому Ямамото первому доверился в январе, теперь считал операцию, в которой делается ставка на авианосное соединение, неразумной.

Наконец, когда уже гасли последние лучи скрывшегося за горизонтом солнца, поднялся сам Ямамото. Говоря медленно, но очень твердо, он заявил, что, конечно, примет к сведению все высказанные мнения, но он долго изучал сложившуюся стратегическую ситуацию и пришел к однозначному выводу, что операция против Гавайев крайне необходима Японии в ключе ее большой стратегии, так как без нее бросок на юг закончится провалом. В свете этого, продолжал адмирал, ему хотелось бы, чтобы присутствующие уяснили следующее: «Я являюсь главнокомандующим объединенным флотом и объявляю, что Перл-Харбор будет атакован». Это заявление сразу прояснило ситуацию. Каждый командир понял, что более не должно быть никаких споров и никаких возражений. Если Япония начнет войну, флот должен вступить в нее единым и сплоченным, во всей своей мощи.

Но плану нападения на Перл-Харбор продолжал упорно противостоять генеральный военно-морской штаб, и тут задача его проталкивания была гораздо более сложной. Здесь Ямамото приходилось иметь дело с самой верхушкой флотской иерархии. Но у адмирала имелся наруках один сильный козырь, и в конце октября он решил послать в штаб своего эмиссара, чтобы раскрыть карты. Для этого поручения он выбрал капитана Камето Куросима, проинструктировав его, как поступить в том случае, если никакие убеждения на штабных не подействуют.

Куросима же, решив не тратить времени попусту, отправился прямо к начальнику оперативного отдела военно-морского генерального штаба капитану Садатоси Тамиока, толковому и грамотному офицеру.

«Адмирал Ямамото настаивает, чтобы его план был принят,— сказал Куросима.— Он уполномочил меня уведомить вас, что, если этого не произойдет, он не сможет более нести ответственность за безопасность империи и, не имея иного выхода, вместе со своим штабом попросит об отставке».

Томиока вытаращил глаза, его нижняя челюсть отвисла. Эффект от предъявленной угрозы был подобен взрыву бомбы. Он немедленно дал свое личное согласие на нападение, и Куросима отправился к следующему по очереди штабисту, чтобы предъявить врученную ему

Ямамото «бомбу». Так он обошел весь генеральный штаб, которому, таким образом, пришлось наконец санкционировать атаку Перл-Харбора. Это было большой победой Ямамото, добытой только благодаря его исключительному положению и влиянию в военно-морских силах Японии. Ни один из членов штаба не мог себе представить ведение войны без Ямамото во главе объединенного флота. «Это было бы немыслимо»,— сказал позднее один из адмиралов.

Сразу после этого японские шпионы на Гавайях получили приказ максимально активизировать свою деятельность. Перл-Харбор был условно разделен на пять зон, обозначенных А, В, С, D, Е, из которых поступали регулярные сообщения о прибытии или уходе американских военных кораблей. Теперь же в Токио хотели знать точное место стоянки каждого корабля, а также множество других сведений, связанных с системой воздушного патрулирования и расположением самолетов на земле. Большую часть этой информации можно было получить вполне легальным способом — простым наблюдением. Для этой цели из членов консульства в Гонолулу была организована японская «Красная капелла», в которой «первую скрипку» играл молодой сотрудник, называвший себя Тадаси Моримура. Его настоящее имя было Такео Есикава, и прежде он служил лейтенантом в императорских военно-морских силах.

Прибыв 28 марта 1941 года на Гавайи, Есикава предстал перед генеральным консулом Нагао Кита, профессиональным дипломатом, недавно переведенным в Гонолулу. Кита увидел стройного молодого человека среднего роста, выглядевшего значительно моложе своих двадцати девяти лет и совершенно не походившего на прожженного шпиона. В самом деле, он производил впечатление трогательно наивного юноши того типа, вокруг которых любят порхать молоденькие барышни и которых почтенные матроны начинают опекать, а пожилые мужчины называют «сынок». Есикава еще не имел опыта агентурной работы, к тому же у него отсутствовала одна фаланга на указательном пальце левой руки — запоминающийся изъян, который в дальнейшем мог привести к его разоблачению. У Кита возникли серьезные сомнения насчет того, подходит ли он вообще для выполнения возложенной на них задачи.

Но Токио не допускал ошибок в подобных вопросах. Отсутствие у Есикава опыта «дипломатической» работы наоборот было его преимуществом, так как он до сих пор не фигурировал в списках атташе и не успел привлечь к себе внимание американских контрразведчиков. Необходимую же для его деятельности подготовку он прошел.

Есикава происходил из небогатой и незнатной семьи (его отец был полицейским). Закончив военно-морскую академию, он поступил лейтенантом на флот, из которого, прослужив год, был вынужден уволиться по болезни.

Но любовь к соленой воде не давала ему покоя на гражданской жизни, и несколько месяцев он отчаянно хандрил. Некоторое время спустя к нему явился морской офицер, который сообщил, что, если он имеет желание работать агентом разведки, флот вновь готов взять его. При этом ему, правда, рекомендовали оставить всякие надежды на продвижение, однако Есикава счел это небольшой ценой за право вернуться в свои любимые военно-морские силы и с радостью согласился.

Данные Есикава инструкции были простыми. Ему предстояло стать экспертом по Тихоокеанскому флоту Соединенных Штатов и его базам в Маниле, на Гуаме, на Гавайях, и он должен был улучшить свой английский. Четыре следующих месяца Есикава просидел в Американском отделе разведывательного ведомства, изучая военно-морской и военно-воздушный справочники «Джейн» и просматривая американские газеты, журналы и технические книги. К концу этого срока он уже знал названия и внешний вид всех американских военных кораблей, типы самолетов и их конфигурацию, а также технические характеристики и общее количество тех и других.

В конце 1940 года Есикава получил указание сдать экзамен по английскому языку в министерстве иностранных дел, с тем чтобы получить назначение дипломатом младшего ранга для прикрытия его истинной миссии. (Адмирал Кандзи Огава, бывший заместителем начальника военно-морской разведки, утверждает, что подобное назначение не являлось чем-то необычным. Офицера увольняли из флота, и он становился гражданским, после чего его брали в министерство иностранных дел и посылали туда, где он мог принести пользу военно-морским силам,— в общем, все происходило как в случае с Есикава: медицинской службе флота намекнули, что этот лейтенант оказался бы более ценным без военной формы, нежели в оной, после чего у него наступил период вынужденного угнетающего бездействия для прихода в нужное настроение, а затем...)

В Гонолулу, после того как он официально заступил на свою официальную должность — в государственном департаменте Соединенных Штатов он был зарегистрирован как первый секретарь посольства,— Есикава энергично взялся за дело. Каждый день он прочитывал от корки до корки выходящие в Гонолулу газеты; обращая особое внимание на новости о кораблях и заметки о жизни и быте американских моряков и летчиков. Ежедневные прогулки по Перл-Сити позволяли ему наблюдать за островом Форд и его взлетно-посадочной полосой, а два-три раза в неделю Есикава наведывался в закусочную с минеральным источником, принадлежавшую пожилому японцу и стоявшую на самом краю полуострова Перл-Сити, как раз напротив острова Форд и очень близко к Перл-Харбору.

Здесь он мог узнать много ценной информации — скоро ли уйдет из гавани флот, загружают ли корабли топливом и припасами — просто наблюдая. Вечерами Есикава заходил также в бары, которые любили посещать американские военнослужащие, и слушал там их разговоры, имеющие отношение к службе, но он редко задавал вопросы сам, боясь привлечь к себе внимание. Тень ФБР неотступно преследовала его, и он очень боялся разоблачения. Кита рассказал ему об этой «ужасной» организации, и Есикава не оставлял страх перед записывающими устройствами, которые могли быть установлены в консульстве или в каком-нибудь из облюбованных им ресторанов. Поэтому их встречи с Кита часто проходили ночами, когда остальные сотрудники консульства уже спали, и они обменивались своей секретной информацией и беседовали при помощи записок, которые потом сжигали.

Есикава оказался весьма ценным клиентом для водителей такси Гонолулу, так как он брал машины очень часто и неоднократно менял по дороге. Кита запретил ему иметь собственный автомобиль, так как номер позволил бы его легко идентифицировать и выслеживать, а малейшее происшествие привело бы, благодаря полицейским рапортам, к огласке.

Существовавший на Гавайях оживленный туризм предоставлял Есикава в его деятельности массу возможностей. До тех пор, пока Соединенные Штаты не объявили эмбарго на все торговые и культурные связи с Японией, он встречал каждый прибывающий с родины корабль и брал ничего не подозревающих и приятно удивленных японских туристов в экскурсионные туры. Эти экскурсии служили прикрытием для его многочисленных поездок, которые иначе бы выглядели весьма подозрительно. Как-то раз, надев цветастую гавайскую рубаху и прихватив с собой одну из своих приятель-ниц-гейш, Есикава отправился в круиз над Оаху — на воздушную туристическую прогулку, которая давала ему возможность с высоты осмотреть аэродромы Уилер и Хикам. Он также разглядывал взлетные полосы и с воды — когда с рыбацких лодок, а когда купаясь.

Прекрасную возможность наблюдать Перл-Харбор давали тростниковые поля у городка Айеа, и несколько раз Есикава приходил туда в одежде сельскохозяйственного рабочего и рассматривал стоявшие в гавани корабли с разных мест, оставаясь на каждом из них не дольше получаса.

Одним из заведений, которые особенно любил посещать Есикава, был Сюнте-Ро (ресторан Весенней Поры) — построенный в японском стиле чайный домик на высотах Алюа, господствующих над окружающей местностью и дающих отличный обзор Перл-Харбора и аэродрома Хикам. Иногда он прикидывался совершенно опьяневшим, чтобы не идти домой, и заботливый персонал Сюнте-Ро укладывал его спать в комнате, выходящей окнами на гавань.

Однажды Есикава удалось таким образом увидеть ранним утром выход флота в океан — величественное зрелище, заставляющее трепетать сердце каждого моряка. Он наблюдал его с профессиональным интересом, замечая, сколько на это потребовалось времени, какой маневр применялся и какое при этом место занимал каждый корабль. Для Токио эти сведения были чрезвычайно важны, так как предстояло составить соответствующий дополнительный план действий на случай, если американский флот попытается выйти из гавани во время нападения.

7 августа на аэродроме истребительной авиации Уилер в центре Оаху проводилось воздушное шоу, на которое была приглашена местная публика, и среди тех, кто принял приглашение с особой радостью, был Есикава. Кинокамеры были строго запрещены, но его это совершенно не расстроило — он увидел все, что хотел, ничего не упустив, и по возвращении в консульство изложил свои впечатления на бумаге.

Есикава работал не зная отдыха. Праздников для него не существовало, а выходные были обычными буднями. Токио имел на Гавайях множество других агентов, составляющих целую шпионскую сеть, но Есикава считал их деятельность — и не без оснований — дилетантской.

Сознавали ли американские руководители, что Перл-Харбор может стать объектом нападения? Безусловно. «Если начнется война с Японией,— писал морской министр Френк Нокс военному министру Генри Стимсону 24 января 1941 года,— то вполне возможно, что первым актом враждебности будет нападение на наш флот или военно-морскую базу Перл-Харбор».

Спустя три дня (когда не прошло еще и двух недель после того, как Ямамото ознакомил со своим замыслом Ониси) посол Соединенных Штатов в Японии Джозеф Грю отправил в государственный департамент зашифрованное сообщение:

«Мой перуанский коллега слышал от разных людей, в том числе и от японца, что планируется неожиданное нападение на Перл-Харбор на случай окончательного ухудшения отношений между Японией и Соединенными Штатами. Он сказал, что сообщает об этом плане потому, что слышал о нем в разным местах, хотя сам подобный план представляется явно фантастичным».

Департамент передал эту информацию, принадлежащую к числу важнейших в истории подготовки и начала войны на Тихом океане, командованию военно-морских сил, которое, в свою очередь, передало ее адмиралу Хасбенду Киммелю, командующему Тихоокеанским фло-. том Соединенных Штатов, с таким комментарием:

«Отдел военно-морской разведки не считает данные слухи заслуживающими доверия. На основании имеющихся данных о дислокации японских морских и сухопутных сил и о возложенных на них задачах нельзя говорить об осуществляемом или планируемом в обозримом будущем движении к Перл-Харбору».

Тем не менее в своей секретной депеше от 15 февраля Киммель отметил, что «объявлению войны может предшествовать внезапная атака на корабли в Перл-Харборе». Это послание явилось одним из трех блестящих по своей точности рапортов, направленных в Вашингтон в 1941 году. Последний из них, анализ «ситуации с авиацией на Гавайях», был подготовлен полковником Уильямом Фардингом, командовавшим Пятой бомбардировочной группой американских военно-воздушных сил на Гавайях. В этом пророческом документе, отправленном в военный департамент 20 августа, делалось предположение, что Япония может предпринять неожиданную атаку на Перл-Харбор силами шести авианосцев, что она будет проведена на рассвете — в самое удобное для воздушного удара время — и что соединение, скорее всего, подойдет с севера.

Для предупреждения такого нападения в рапорте среди прочих мер защиты рекомендовалось, чтобы самолеты осуществляли патрулирование по всем секторам— на 360 градусов вокруг островов. Для этого авиации на Гавайях требовались «сто восемьдесят самолетов B-17D или другие подобного же типа четырехмоторные бомбардировщики с таким же радиусом дальнодействия».

Если бы проекты могли сами собой осуществляться, песенка японцев, несомненно, была бы спета. В военно-воздушных же силах Соединенных Штатов не имелось ста восьмидесяти свободных «летающих крепостей», а те, что имелись, были крайне необходимы на Филиппинах, в Британии и на Атлантике, где они предназначались для участия в войне с нацистской Германией. Таким образом, в момент японского нападения 7 декабря авиация Гавайских островов насчитывала всего двенадцать бомбардировщиков Б-17.

Летом 1940 года американские дешифровальщики разгадали дипломатический код японцев, что явилось одним из крупнейших достижений в истории разведки. Шпионские донесения Есикава и ответы на них из Токио, весь поток сообщений, приходящих в японское посольство в Вашингтоне и выходящих из него,— все теперь стало открыто американцам.

Однако столь ценное достижение оказалось слабо востребованным, и жизненно важные перехваченные шифрограммы, скапливаясь кучами, по нескольку дней оставались непрочитанными. Распространение полученных сведений, столь необходимых разведке, осуществлялось с искажениями отчасти из-за безграмотности занимавшихся ими людей, отчасти из-за стремления скрыть их источник. Из-за боязни, что японцы могут понять, что их коды расшифрованы, информацию часто не доводили до сведения тех, кто в ней нуждался больше всего. Адмирал Киммель признается, что ни один из так называемых волшебных радиоперехватов до него не дошел.

Осенью американское руководство и вовсе повернулось спиной к Перл-Харбору, чтобы заняться кризисом, назревающим в Атлантике. Борьба на морских коммуникациях достигла кульминации, когда немецкая подводная лодка торпедировала 4 сентября около Исландии американский эсминец. В охватившем всех возбуждении о Японии почти забыли, заметки о ней переместились на последние страницы газет и вновь появились на первых лишь 7 декабря. «В сложившейся в мире ситуации тихоокеанскому региону по-прежнему принадлежит важная роль»,— совершенно справедливо отмечал Киммель в своем письме адмиралу Харолду Старку, отвечающему за морские операции, 12 сентября, на что Старк беззаботно ответил: «Я со своей стороны не верю, что япошки собираются напасть на нас».

И такое настроение было преобладающим. Все свои взоры американцы обратили на Атлантику, не озаботившись тем, чтобы как следует прикрыть «задницу».

В конце сентября капитан 3-го ранга Гэнда начал проводить подготовку летчиков 1-го воздушного флота Японии к нанесению воздушного удара по Перл-Харбору. Эта задача была невероятно трудной, осложнявшейся еще и тем, что в целях секретности пилотам нельзя было рассказать, для чего конкретно их готовят. Не несколько десятков, а несколько сот самолетов разных типов — высотных бомбардировщиков, торпедоносцев, пикирующих бомбардировщиков, истребителей— предстояло слить в слаженное ударное соединение, способное лететь и действовать в строгом порядке. А времени оставалось уже не так много.

Человек, которого следовало назначить командовать таким соединением, должен был быть летчиком экстракласса, обладать абсолютной выдержкой и необыкновенными способностями военного руководителя. Гэнда знал такого человека: это был его однокашник по военно-морской академии капитан-лейтенант Мицуо Футида. В свои 39 лет Футида продолжал активно летать (в отличие от Гэнда), он участвовал в войне в Китае, был настоящим асом, имел 3000 часов полетов и обладал репутацией самого энергичного офицера японских военно-морских сил. Введенный Гэнда в курс дела, Футида сразу же загорелся идеей осуществления налета на Перл-Харбор.

Между тем Токио осуществил еще одну весьма важную разведывательную акцию. В сентябре японское правительство начало с Соединенными Штатами переговоры, имевшие своей целью некоторое ослабление запрета на заход в американские порты японских судов. После недели обсуждений этого вопроса посол Китиса-буро Номура и государственный секретарь Корделл Хэлл пришли к соглашению о курсировании трех пассажирских лайнеров между Японией и Соединенными Штатами с заходом на Гавайи, при условии, что на них не будут перевозиться никакие торговые грузы. Американское правительство пошло на эту уступку с добрыми намерениями, надеясь, что она ослабит нарастающее напряжение между двумя странами. Японцы поспешили воспользоваться этим. Сунь-Цзы, древнекитайский полководец и военный теоретик, весьма почитавшийся в Японии, сказал: «Если враг оставил дверь приоткрытой — ворвись в нее».

«Татута Мару», первый из трех японских кораблей, прибыл в Гонолулу 23 октября. Вскоре после того, как судно пришвартовалось, на его борт поднялся генеральный консул Кита, и капитан вручил ему запечатанный пакет. Генеральный штаб военно-морских сил среди прочего просил составить и переслать подробную карту с обозначением расположения, размеров и прочности всех военных строений на Оаху. В связи с этим, а также со своим особым заданием в Гонолулу была отправлена специальная миссия в составе капитан-лейтенанта Су гуру Судзуки, специалиста по американской авиации на Тихом океане, и капитана 3-го ранга Тосихыдэ Маэдзима, эксперта по подводным лодкам. Им предстояло составить собственное мнение о Перл-Харборе и доставить свои отчеты в генеральный штаб.

После остановки на Гавайях «Татута Мару» продолжил свое плавание к берегам Соединенных Штатов. Вторым из допущенных американцами в свои порты кораблей был «Тайе Мару», который и привез Судзуки и Маэдзима. Судно шло только до Гавайев, и представитель японского правительства объяснил это обстоятельство удивленным иностранным корреспондентам «особенностями туристического графика».

«Тайе Мару» отплыл из Йокогамы 22 октября. В списке его пассажиров не числился ни Судзуки, ни Маэдзима. Судзуки значился помощником казначея, а Маэдзима — судовым врачом. Вскоре после того, как японские берега скрылись вдали, лайнер повернул на север и двинулся маршрутом, которым должно было по плану идти на Перл-Харбор авианосное соединение. На протяжении всего плавания оба офицера, сменяя друг друга, день и ночь наблюдали за горизонтом. Результаты превзошли все ожидания. За весь переход к Гавайям им не попалось на глаза ни одно судно, и все время держалась подходящая погода — низкие свинцовые облака и туман, создававшие хорошее прикрытие.

Лишь когда до Оаху осталось 80 миль, из облаков вынырнул американский патрульный самолет.

«Тайе Мару» вошел в гавань Гонолулу в субботу 1 ноября в 8.30 утра — в точности как было запланировано: это был уик-энд и приблизительное время грядущей атаки. Лайнер причалил к восьмому пирсу у башни Алоа, и два офицера немедленно принялись рассматривать в бинокли Перл-Харбор и территории вокруг. «Тайе Мару» стоял в порту пять дней, и все это время Судзуки и Маэдзима оставались на борту корабля, как предписывали инструкции. Генеральный штаб, боясь насторожить американцев, хотел исключить любые возможные контакты своих агентов с американскими властями. Генеральный консул Кита сам посетил их только три раза в сопровождении двух своих сотрудников, которые несли секретные материалы на корабль и с него, так что, если бы вдруг Кита попал в контрразведку, при нем ничего бы не нашли, а для младших чиновников можно было придумать какие-нибудь отговорки.

Кита не позволял главному шпиону Есикава даже приближаться к лайнеру, чтобы агенты ФБР не взяли его под наблюдение, и Судзуки передал ему для Есикава лист с длинным списком вопросов. Среди прочего штаб спрашивал его, насколько бдительны американцы в Оаху, можно ли их застать врасплох и как скоро после нападения, на его взгляд, Соединенные Штаты будут готовы к войне. Ответы Есикава были благоприятными.

Он передал требуемую карту, заполненный опросник и свои разнообразные наблюдения Кита, а тот — одному из своих помощников, который, положив их в местную газету и сунув ее под мышку, с беспечным видом поднялся по сходням «Тайе Мару». Задание было благополучно завершено, и под общий вздох облегчения отъезжающих и провожающих 5 ноября лайнер отплыл обратно в Японию. Перед выходом из порта судно было подвергнуто «одной из самых тщательных проверок, когда либо проводившихся в Гонолулу». Никакой контрабанды ни в багаже, ни у кого-нибудь из пассажиров обнаружено не было.

Приготовления к нападению достигли пика интенсивности. Футида назначил на 6 ноября генеральную репетицию с проведением отрабатываемого налета на Перл-Харбор всеми возможными способами. В учениях участвовали шесть авианосцев и 350 самолетов, которые должны были подняться с палуб в 200 милях от кораблей-«мишеней».

Когда наступило время отплытия атакующего флота, для сокрытия этого факта от японских граждан были приняты тщательно продуманные меры, Чтобы исчезновение такого количества самолетов не бросилось в глаза, на расположенные у побережья авиационные базы поступили приказы проводить интенсивные полеты, а береговым частям было предписано отпускать как можно больше военнослужащих в увольнение, чтобы «синих курток» на улицах не стало меньше. Флот шел при полном радиомолчании. По мере его удаления количество сообщений и инструкций из Японии увеличивалось, но так как уже две недели намеренно осуществлялось интенсивное передвижение японских военных кораблей, особого оживления в эфире заметно не было. Все должно было создавать впечатление, что не происходит ничего необычного.

Днем 17 ноября Ямамото поднялся со своим штабом на борт флагмана адмирала Нагумо «Акаги», стоявшего на якоре в бухте Саэки, чтобы пожелать командирам оперативного соединения удачи. Речь Ямамото не была стандартной в таких случаях «накачкой» для поднятия духа. Адмирал сурово сказал, что, хотя они и рассчитывают на внезапность, каждый должен быть готов к «сильному отпору американцев». Затем группу провожающих провели в кают-компанию, где в серьезной, торжественной, даже немного мрачной атмосфере прошел прощальный обед. Однако тут Ямамото открыл присутствующим свои истинные чувства, сказав: «Я ожидаю, что операция окажется успешной». По сложившемуся ритуалу командующий адмирал обычно просто выражал надежду на успех предстоящей миссии. Теперь же вместо символического «сурумэ», означающего «надежда», офицеры услышали «катигури» — «победа» и, чрезвычайно воодушевленные уверенностью своего главнокомандующего, под крики «Банзай!» подняли бокалы за грядущее сражение во славу императора.

С наступлением ночи «Акаги» погасил огни и вышел в море в молчаливой компании двух эсминцев. Подобным же образом покидали гавани вверх и вниз по побережью другие группы кораблей, одни из них шли вдоль берегов, другие — в ста милях от берега. Всего соединение должно было включать 31 корабль — шесть авианосцев, два линкора, два тяжелых крейсера, один легкий, три подводных лодки, девять эсминцев и восемь неповоротливых танкеров. Последним покинул свою базу авианосец «Кага», вынужденный задержаться в Сасебо из-за ремонта.

Местом встречи была назначена Хитокаппу-Бей— мрачная, скалистая, покрытая дымкой бухта на Итурупе, одном из Курильских островов, названных так из-за их постоянно дымящихся, «курящих» вулканов. Итуруп лежит почти в тысяче миль к северу от Токио, в глухом регионе, где совершенно отсутствовало судоходство, и поэтому являлся идеальным местом для укрытия, сродни тем, которыми любили пользоваться пираты. Отсюда в предрассветных сумерках, в среду 26 ноября, окутанные туманом, словно корабли-призраки, суда громадного оперативного соединения, снявшись с якорей, двинулись в свой поход.

Успеху всего предприятия способствовал и обманный маневр, проделанный «Татута Мару», который 2 декабря отправился из Йокогамы в рейс. Этот пассажирский лайнер — один из трех, которым было позволено курсировать между Японией и Америкой имел своей официальной и вполне благовидной миссией обмен американцами, уезжающими с Востока, и японцами, покидающими США, что широко освещалось американской прессой. «Татута Мару» должен был прибыть в США 14 декабря, и в полученном нью-йоркской «Таймс» от ее корреспондента из Токио сообщении 3 декабря начавшийся рейс рассматривался как «залог того, что за это время ничего не случится». После событий 7 декабря лайнер развернулся и лег на обратный курс в Японию.

На седьмой день пути соединения инструкции, полученные по радио из Токио, разрешили одну из многочисленных терзавших Нагумо тревог: это было 1 декабря — дата к востоку от демаркационной линии суточного времени (или 2 декабря в Японии, тот день, когда «Татута Мару» отправился в свой ложный рейс) — радиограмма гласила: «Поднимайтесь на гору Ниитака». Эта фраза несла зашифрованное сообщение, что переговоры закончились неудачей и что война теперь неизбежна. Впервые была дана точная дата нападения: 7 декабря.

Флот как раз проходил опасные воды к северу от американской базы на атолле Мидуэй. Общее напряжение не ослабевало, так как вероятность того, что их заметит американский корабль или самолет, была очень велика. Все же японской армаде удалось избежать обнаружения, что было воспринято командами с таким облегчением и эмоциональным подъемом, что состояние тревожного ожидания сменилось боевым пылом. Тем временем послу Номуре и чрезвычайному посланнику Сабуро Курусу было предписано продолжать в Вашингтоне мирные переговоры.

6 декабря каждый корабль оперативного соединения был до отказа заправлен топливом, и танкерам (исключая три, которые уже отправили обратно) было назначено место для ветре™ после нападения. Во второй половине дня все команды были выстроены на палубах, и им зачитали рескрипт императора о начале войны и послание Ямамото: «От этого сражения зависит судьба империи. Пусть каждый сделает все, на что способен».

В Японии теперь взоры всего морского командования были обращены на Перл-Харбор. «Гавайи, скоро вас прихлопнут, и мокрого места не останется,— записал в своем дневнике адмирал Матомэ У гаки, начальник штаба Ямамото,— наслаждайтесь вашим последним мирным днем». Затем, будучи не в силах сдерживать свои эмоции, он добавил: «Но что за ужасное желание рисковать подобным образом судьбой целой нации!»

В 5.30 утра 7 декабря впервые с палуб тяжелых крейсеров «Тикума» и «Тонэ» были запущены на разведку два гидросамолета дальнего радиуса действия. Эти зловещие посланники должны были облететь Оаху и якорную стоянку Лахайна у острова Мауи для последней проверки присутствия американского флота. Если их заметит противник, он, конечно, встревожится, но это будет неизбежным риском, вызванным необходимостью иметь точную информацию.

Едва забрезжил рассвет, палубные команды авианосцев бросились подготавливать взлетно-посадочные полосы для первой атакующей волны японских «неистовых орлов». Готовясь сесть в свою машину, каждый пилот повязал на свой летный шлем «хатимаки» —длинную узкую полосу материи с начертанным на ней девизом, которой самурай обвязывал голову перед битвой. На «хатимаки» каждого пилота был нарисован один иероглиф — «Хиссе» — «Верная победа».

Когда Футида, находившийся на авианосце «Акаги», забирался в свой бомбардировщик с раскрашенным желтыми и красными полосами хвостовым рулем, один из старших офицеров ремонтной команды протянул ему особенную, белую «хатимаки». «Это от команды «Акаги»,— сказал он.— Мы хотим, чтобы вы довезли ее до Перл-Харбора от нашего имени». Футида низко поклонился и прикрепил белую ленту к своему шлему.