Глава V

Глава V

Полицейский бюллетень для Царя. — Черные кабинеты. — Невидимое письмо. — Мастер расшифровки. — Шифр Охраны. — Бурцев разоблачает друзей. — Друзья и враги Охраны

Чтобы информировать высших должностных лиц Охраны о происходящем в революционном лагере, Охрана создала собственные периодические издания. Вначале это был ежегодник, описывающий ситуацию в различных революционных партиях с подробностями их программ и изданий и включающий список их членов. Позднее, между 1902 и 1905 годами, дважды в месяц выходили циркуляры, публикуемые литографским способом; они рассылались всем начальникам охранных отделений.

В них содержалось все, что было известно к этому времени Охране. Они включали самое существенное из донесений, присылаемых агентами службы наружного наблюдения и секретной службы, информировали о последних действиях революционных организаций. Особое внимание уделялось соблюдению упомянутого ранее правила: не упоминать секретных агентов под их настоящими именами, так, чтобы, если циркуляр случайно попадет в руки революционеров, это не привело бы к раскрытию агентов. Если один из осведомителей отличался, доставив особо важные сведения, то признание его достижений и похвалы выражались ему в газете под его вымышленным именем.

Заслуживают упоминания еще всеподданнейшие доклады Царю, подготавливаемые в единственном экземпляре. Их секретная полиция дважды в месяц представляла Императору, а тот читал с большим интересом и собственноручно делал пометки. Министр внутренних дел специально обращал внимание Департамента полиции на места, отмеченные Царем, и приказывал провести самое тщательное расследование этих дел. В результате Охрана всегда знала точно, какие расследования особенно привлекли внимание Императора.

Его Величество всегда стремился быть посвященным во все детали революционного движения и борьбы, которая ведется с ним. Он придавал большое значение подробным отчетам об обнаружении подпольных типографий, библиотек и революционных организаций. Если полиция конфисковывала прокламации, напечатанные агитаторами, они обязательно прикладывались к упомянутым докладам. Это касалось также революционных брошюр и лотерейных билетов, которые устраивались в пользу революционеров, ибо иногда проводились и такие лотереи.

Охрана отвечала также за тайное цензурирование писем, которое давным-давно практиковалось в России. Еще в XVIII веке канцлер Бестужев-Рюмин смог обнаружить коварные интриги французского посланника, приказав тщательно изучить его письма и депеши, и предоставить наконец императрице Елизавете свидетельство враждебной деятельности этого дипломата против нашей страны. Когда в царствование Николая I был учрежден Корпус жандармов, шеф его указал в своем первом меморандуме на необходимость цензурировать переписку и создать секретные отделения цензуры на всех важнейших почтах России. Царь Александр III тоже выразил свое положительное отношение к этой процедуре, подписав специальный указ, дающий право министру внутренних дел перлюстрировать частную корреспонденцию в качестве меры по защите государства. Этот указ был строго засекречен и вручен тогдашнему министру внутренних дел в скрепленном печатью конверте. Когда министр ознакомился с его содержанием, документ был снова опечатан в конверте и оставлен на хранение до вступления в должность нового министра.

Департамент полиции постоянно информировал руководителей почтового и телеграфного ведомств о лицах, чьи письма представляли интерес для правительства. Сверх того, просматривалась большая часть писем, приходящих из-за границы или отправленных туда. В течение последних предреволюционных лет на почтах Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Вильны, Томска и Тифлиса существовали так называемые «черные кабинеты», к тому же, когда требовали обстоятельства, временная цензура вводилась и в других городах.

Каждый «черный кабинет» имел в своем распоряжении квалифицированных лингвистов и техническое оборудование, необходимое, чтобы вскрывать и заклеивать письма. Чаще всего конверт держали над паром, пока клей не размягчался; затем содержимое копировали, снова клали в конверт и заклеивали. Служащие «черных кабинетов» были хорошими специалистами и по «нюху» определяли подозрительное письмо, автор которого не значился в списке Департамента полиции: небольшие пометы типа точек, черточек или крестиков на конверте сразу же возбуждали подозрения цензоров.

Вся эта процедура, возможно, покажется удивительной, так как она противоречит порядкам, существующим в демократических государствах. Но хотелось бы обратить внимание на то, что такая цензура корреспонденции много раздавала возможность российской полиции предотвратить грабежи, убийства и террористические акты. Достоинства этой системы, таким образом, совершенно очевидны, и мне не кажется, что ее недостатки заслуживают серьезного рассмотрения. У законопослушных граждан не было никакого основания бояться почтовой цензуры, так как частными делами она в принципе не занималась.

Конечно же, несмотря на все предосторожности и строжайшую секретность, которая окружала всю систему, революционеры были хорошо осведомлены о ее существовании и старались всеми возможными способами избежать раскрытия своих замыслов. Именно поэтому они часто посылали друг другу совершенно безобидные письма, написанные обычными чернилами, но между строк этого явно невинного сообщения невидимыми чернилами писалось настоящее послание. В таких случаях Охрана оказывалась перед дилеммой: либо проявить невидимый текст или оставить все как есть и доставить адресату письмо непрочитанным. Естественно, сделать видимыми симпатические чернила — задача не очень сложная; все, что надо чаще всего сделать — это протереть бумагу лимонным соком, хлорированной водой или молоком или слабо нагреть. Если, однако, такое секретное послание проявить, то содержащее его письмо уже нельзя отправить. С другой стороны, очень сложно принять решение не читать сообщение, возможно, имеющее огромное политическое значение. Решение этой головоломки нашел капитан Г. Г. Мец, жандармский офицер, прикомандированный к Департаменту полиции. Будучи весьма сообразительным и интеллигентным человеком, к тому же страстным фотографом, он предложил метод дешифровки этих писем фотографическим способом, который не оставлял ни малейшего следа на письме. С этого момента стало возможным читать невидимые сообщения так, что адресаты не догадывались, что их письма прочитаны.

Задача сильно осложнялась, когда нам попадались письма, написанные шифром или тайнописью. Для расшифровки таких посланий существовал специалист, имевший особые способности в этом деле, чье настоящее имя по разным причинам я не хотел бы называть. В дальнейшем поэтому я буду именовать его Незлобиным^{100}.

Он имел несомненный талант к угадыванию и восстановлению текста, мог найти ключ к самым сложным шифрам. В Севастополе после небольшого террористического акта во время обыска дома нашли листок бумаги с большим числом цифр и без единой буквы. Когда этот документ пришел в Департамент полиции, я отдал его Незлобину с просьбой немедленно приступить к расшифровке. На следующий день Незлобии позвонил мне и предложил телеграфировать в Севастополь, чтобы оттуда прислали список книг, которые были найдены при обыске. У меня не было, конечно, ни малейшей догадки, зачем это нужно, но я поступил по его желанию и сразу же получил подробный отчет со списком совершенно безобидных книг. Через короткое время Незлобии положил передо мной расшифрованный текст. На мой вопрос он ответил, что ключ к шифру содержала тридцать вторая страница повести Куприна «Поединок». Цифры означали строку и номер буквы на каждой строке этой страницы. Таким образом, каждая пара цифр указывала букву, и текст удалось прочесть. Я восхищался гениальностью или интуицией Незлобина, которая так ярко проявилась в этом деле, и добился для него ордена и денежного вознаграждения.

В другом случае, когда он также должен был расшифровать текст, состоящий из цифр, он поинтересовался у меня, сколько стоит фунт динамита. Я был крайне удивлен и спросил, почему его интересуют подобные вещи. Он скромно ответил, что полагает, что шифр указывает на взрывчатое вещество. На этот раз его снова посетило вдохновение, так как сведения о стоимости динамита действительно привели его к разгадке шифра.

Этот человек обладал удивительным чутьем на все, что должно было вводить в заблуждение, и не однажды, после быстрого просмотра зашифрованного документа, мог сказать, что та или другая строка не нужна и не должна учитываться при дешифровке, или мог сразу же указать на вкрапления не имеющих смысла групп цифр, которые должны были затруднить поиск ключа к шифру.

Кроме того, Департамент полиции для своих депеш пользовался шифром, который было очень трудно раскрыть. Он состоял из двух подвижных шкал, расположенных друг против друга таким образом, что буквы (в алфавитном порядке) соответствовали подвижной шкале цифр, расположенных по особой системе; эти шкалы должны были точно соответствовать друг другу в любой ситуации, чтобы дать возможность прочесть послание, написанное цифрами вместо букв. Так как ключ менялся не просто в каждом сообщении, но и часто несколько раз в одном и том же тексте, расшифровка такого послания была почти невозможна для непосвященных.

Всеподданнейшие отчеты, подготавливаемые для Царя, содержали рекомендации, часто основывающиеся на материалах, поступающих из «черных кабинетов». К примеру, в течение некоторого времени все письма Льва Толстого вскрывались и фотографировались цензором, а некоторые из его посланий, в которых Толстой выражал свои антивоенные взгляды, были представлены на рассмотрение Императору.

До того как я завершу описание розыскной службы, хочу сказать еще несколько слов о выражении «провокатор». Это определение, однажды возникнув, стало использоваться в революционной среде применительно ко всем помощникам секретной службы; его впервые использовал, если не ошибаюсь, Бурцев. Бурцев — подлый, но способный журналист, который в прессе в некотором смысле был блюстителем революционной морали, очень хотел выяснить, какие члены различных революционных организаций имеют тайные связи с Охраной. Он достиг этой цели очень простым способом, создав список лиц, которые казались ему подозрительными, и в серии статей охарактеризовав их как «провокаторов». Затем он стал ждать, что обвиненные им люди оправдаются перед своими товарищами по организации или будут признаны ими виновными.

Это, без сомнения, не доставляло удовольствия правительству, а я был в высшей степени рад разоблачительной кампании Бурцева, так как она увеличивала смятение в среде революционеров, которые начинали подозревать друг друга так, что в конце концов ни один из них не мог доверять другому. Вследствие этого подпольная деятельность некоторое время была серьезно затруднена.

Из сказанного мной читатель, вероятно, составил свое мнение о деятельности и методах так часто охаиваемой политической полиции. В то же время, если он способен непредвзято взглянуть на вещи, он убедился, что ее действия никогда не были направлены против простых подданных Царя, которые знали свой долг и исполняли его; у них не было никаких причин бояться полиции. Так же как политическая полиция других стран, она боролась только с пагубной агитацией, проводимой подрывными элементами среди населения, и делала все возможное, чтобы предотвратить нежелательные события, которые, несмотря на все усилия властей, все-таки происходили. Возможно, многое можно было бы изменить, возможно, удалось бы спасти тысячи жизней, если бы правительство не столь пунктуально соблюдало существовавшие законы и во многих случаях действовало более настойчиво и решительно.

Честный русский человек всегда уважал власть, и он склонялся перед ней, не задавая вопросов, не раздумывая о причинах того или иного распоряжения, даже несмотря на то, что часто его было трудно исполнить или вынести. Объясняется это тем, что русский человек в глубине души знает и понимает, что власти назначены Царем, чтобы преданно служить ему и делать все возможное для процветания России. Поэтому мирные и патриотически настроенные подданные Российской империи в действительности гордились своей полицией и приходили в негодование, когда слышали об отдельных случаях коррупции и пренебрежения обязанностями. Только теперь, наученные горьким опытом революции и большевистского «режима», мы, эмигранты, лучше, чем все остальные, можем сравнить политическую ситуацию при царской власти, так часто порицаемую, и ту, которая установлена Советами. В свете этих фактов, без сомнения, множество россиян, которые когда-то обличали Охрану, стали более справедливо оценивать ее деятельность.