16. ПУТЕШЕСТВИЕ БЕЗ БЕДЕКЕРА
16. ПУТЕШЕСТВИЕ БЕЗ БЕДЕКЕРА
9 июля 1918 г. V Всероссийский съезд советов исключил левых эсеров из местных, губернских и центральных советов{420}. Так как другие партии были выведены из состава советов еще раньше, эта дата знаменует установление однопартийной системы в Советской России. Советы стали послушным орудием коммунистической партии.
В тот же месяц руководство левых эсеров было «ликвидировано органами советской власти»{421}. Марии Спиридоновой, Камкову и Карелину, трем главным руководителям партии, удалось избежать «ликвидации». Камков бежал в Витебск, а оттуда в Киев, и вел там «повстанческую работу против немцев». После взятия Киева большевиками, он был арестован. Позже он оказался в Берлине, где стал сотрудником ежемесячного органа левых эсеров «Знамя»{422}. Карелин тоже бежал и стал сотрудником «Знамени» в Берлине{423}. Мария Спиридонова осталась в Большом театре и спокойно дала чекистам себя арестовать. «В ноябре 1918 г. была предана суду Революционного трибунала и приговорена к 1 году тюремного заключения и через несколько дней амнистирована. После амнистии продолжала подготовку выступлений против Советской власти и была вскоре арестована вновь. В настоящее время (сентябрь 1929 г. — Л. Ф.) отошла от политической деятельности»{424}.
Убийца Мирбаха Блюмкин раскаялся в своем проступке. По словам Исаака Дейчера, который цитирует архивы Троцкого, хранящиеся в библиотеке Гарвардского университета, Блюмкин «вступил в партию большевиков, отличился в гражданской войне и вернулся на службу в ЧК. В двадцатых годах он сочувствовал троцкистской оппозиции, но, по совету Троцкого, продолжал работать в ГПУ. Когда Троцкий жил в изгнании на острове Принкило, Блюмкин тайно посетил его и вернулся в Москву, привезя с собой послание Троцкого к оппозиции, которое он не успел передать по адресу, — его арестовали и расстреляли»{425}.
Левоэсеровский мятеж скрепил сотрудничество между Лениным и Троцким. Услыхав о покушении на Мирбаха, Ленин сейчас же позвонил по телефону Троцкому в военный комиссариат и попросил его приехать. Через несколько минут Троцкий был в кабинете у Ленина. Их разговор был прерван новым телефонным сообщением. Мирбах был мертв. Боялись германского возмездия, вторжения. Ленин решил, что поедет с Чичериным и Свердловым в посольство выражать «соболезнование».
«Как еще там скажешь, — говорил Владимир Ильич, покачивая головой. — Я уж с Радеком об этом сговаривался. Хотел сказать Mitleid (сочувствие), а надо сказать Beileid (соболезнование)».
«Он чуть-чуть засмеялся вполголоса, оделся и твердо сказал Свердлову: «Идем». Лицо его изменилось, стало каменисто-серым. Недешево Ильичу давалась эта поездка в гогенцоллернское посольство с выражением соболезнования по поводу гибели графа Мирбаха. В смысле внутренних переживаний это был, вероятно, один из самых тяжких моментов его жизни»{426}. Но политический ум Ленина приказывал ему: «Иди».
Весь 1918 год был полон тяжких моментов для Ленина. Но он никогда не отчаивался. Артур Рэнсом, английский художник и журналист, обладавший мягким чувством юмора, сказал о Ленине: «Он производит впечатление счастливого человека. Каждая из его морщин — морщина смеха, а не озабоченности; это, наверное, объясняется тем, что Ленин — первый великий вождь, который не считается с личными качествами человеческого характера». У Ленина были и морщины смеха, и морщины преждевременного склероза. Он не был озабочен, потому что, хотя у него было море забот, он всегда делал что-то, чтобы с ними справиться. Он был деятелен. Вместо того, чтобы волноваться, он работал. У него была бесконечная любовь к труду и умение быть полным хозяином положения в мелких деталях и в грандиозных предприятиях. Он то решал, какой фронт нуждается в подкреплениях, то писал рекомендательные письма нуждающемся товарищу, ищущему квартиру в переполненной Москве. Он обладал выдающейся энергией и не жалел ее, как будто зная, что ему не долго осталось жить. У него было очень мало тщеславия, и поэтому казалось, что он не считается с впечатлением, производимым лично. Но он был слишком умен, чтобы не принимать во внимание ценности своей собственной личности. Если даже он сам и не принимал ее во внимание, то так поступал только он, а не кто-либо другой. Не может не считаться с его личностью и история.
После убийства Мирбаха немецкая угроза уменьшилась, но не исчезла, а продолжала оставаться роковой возможностью. Стала расти интервенция со стороны западных держав. Русские враги большевизма, которым во многих случаях помогали иностранные державы, наступали на советскую территорию со всех сторон. Если бы советскую победу в гражданской войне можно было выразить одним словом, этим словом было бы «Ленин»; если бы приходилось ограничиться двумя словами, они были бы «Ленин» и «Троцкий». Это значит, что гражданские политики победили лучших генералов царской России — Каледина, Дутова, Краснова, Юденича, Врангеля, Деникина и многих других, среди них — адмирала Колчака.
Политика — очень важный фактор во всех гражданских войнах. Численность и качество людей и вооружения решают судьбу сражений, но когда сражения ведутся в пригородах и деревнях, не ограничиваясь постоянным фронтом, когда граждане могут сами выбрать, на чьей стороне им выступить, тогда настоящее поле битвы находится в человеческих душах, и именно там царские генералы проиграли гражданскую войну, а Ленин ее выиграл. Они стояли за прошлое. Он выдавал векселя на будущее.
Но прежде, чем Ленин смог заняться вопросами высокой политики, он вынужден был начать с азов и заложить основание нового государства на развалинах старого. Каждое правительство наследует другому. Правительство, которому наследовали советы, исчезло: солдаты, офицеры, чиновники. Ленину приходилось начинать буквально с привратников. Придя к власти, он на другой же день составляет список «Обязанностей часового при председателе Совета народных комиссаров»:
«1. Не пропускать никого, кроме Народных комиссаров (если вестовой не знает их в лицо, то должен требовать билета, т. е. удостоверения от них). 2. От всех остальных требовать, чтобы они на бумаге записали свое имя и в двух словах цель визита. Эту записку вестовой должен передавать председателю и без его разрешения никого не впускать в комнату. 3. Когда в комнате никого нет, держать дверь приоткрытой, чтобы слышать телефонные звонки и приглашать кого-либо из секретарей к телефону. 4. Когда в комнате председателя кто-либо есть, — держать дверь всегда закрытой»{427}.
Ленин не стал бы составлять этих инструкций, если бы их не требовалось. Он знал, какие у него были людские ресурсы. Его натура побуждала его самого заниматься миллионами деталей, и коммунизму повезло, что он справлялся с ними мастерски, а это часто требовало крайней жесткости. Служащие министерства финансов начали забастовку после большевистского переворота. «Если в каких-либо учреждениях министерства финансов забастовка будет продолжаться, — гласил приказ Ленина от 12 ноября 1917 г., — начальники этих учреждений будут немедленно арестованы»{428}. 5 января 1918 г. Ленин подписывает приказ о мобилизации мужчин и женщин Петрограда на снегоочистку. 16 января он предписывает штабу Красной гвардии выдать для специальной внутренней охраны Таврического дворца, где заседал кабинет и другие органы, тридцать револьверов. На заседании Совнаркома в марте 1918 г. Ленин заметил посторонних лиц. Он передал секретарю следующую записку: «Здесь сидят, видимо, лица, приглашенные на иной вопрос. Выгонять их не надо. Но Вам и другим секретарям объявляю выговор: сто раз говорено, что приглашать можно лишь на соответственный вопрос»{429}.
Если бы у Ленина было 10 мозгов, двадцать глаз и сорок рук, им всем нашлась бы работа. Отлучаясь из столицы только на охоту или на отдых (нет сведений о том, чтобы он посещал фронт), Ленин был повсюду. Он командовал армией, руководил экономикой и управлял государством, строившимся с самых основ. Чтобы выиграть гражданскую войну, ему нужно было заручиться поддержкой рабочих, национальных меньшинств и крестьян. Он не гнушался самыми безжалостными методами.
Например:
В декабре 1917 г., вскоре после большевистской революции, петроградские правления горнопромышленных обществ, которым принадлежало большинство заводов Урала, не смогли или не захотели переводить на заводы деньги для расплаты с рабочими. Рабочие послали к Ленину делегата. После 15-минутной беседы с ним Ленин приказал Феликсу Дзержинскому, председателю ЧК, и А. Г. Шляпникову, наркому труда, «здешние (в Питере находящиеся) правления уральских заводов арестовать немедленно, погрозить судом (революционным) за создание кризиса на Урале и конфисковать все уральские заводы. Подготовьте проект постановления поскорее»{430}.
1 января 1918 г. Совнарком издал декрет о ссылке «капиталистов-саботажников», угрожавших «безработицей и голодом», на принудительные работы в рудники. Через несколько дней рабочие харьковских заводов пожаловались большевистскому командующему в Харькове Антонову-Овсеенко, что им не заплатили премий к рождеству. Тогда Антонов арестовал 15 крупнейших капиталистов Харькова, запер их в вагоне 2-го класса и пригрозил, что если они не внесут 1 млн рублей в 24 часа, то «вагон будет передвинут в район рудников». Деньги были выданы, и капиталисты выпущены на свободу. Ленин восторженно приветствовал Антонова по телеграфу{431}. Харьковские заводы были вскоре конфискованы.
Таких эпизодов было очень много. Точка зрения Ленина находит яркое выражение в его циркуляре наркомам от 29 августа 1918 г. по поводу постановления Совнаркома об отчетах наркоматов: «В отчетах, которые должны быть наиболее популярны, необходимо отметить а) улучшение положения масс, повышение заработной платы для рабочих, народных учителей и т. д., б) участие рабочих в управлении (лично выдающихся рабочих и рабочих организаций и т. д.)… г) экспроприация помещиков, капиталистов, торговцев, финансистов и т. д.
Главная задача показать конкретно, фактами, как именно сделала Советская власть определенные шаги (первые) к социализму»{432}.
Дело было в руках у мастера. Еще один пример. Президиум Московского совета рабочих и солдатских депутатов просил Ленина подтвердить указ губернского совета об освобождении старого и назначении нового губернского комиссара. 19 ноября 1917 г. Ленин ответил телеграммой: «Вся власть у Советов.
Подтверждения не нужны. Ваше отрешение одного и назначение другого есть закон»{433}.
Эта телеграмма, независимо от того, была она искренна или нет, — а в те ранние дни Советской власти ее все еще можно было считать искренней, показывает талант Ленина как учителя-администратора, как пропагандиста действием. Легко представить себе радость, которую его телеграмма доставила московским рабочим и солдатам: Ленин говорил им, что власть в их руках, что Советы обладают подлинной властью. Скоро они ее потеряли, она стала мифом. Но что могли в то время предложить царские генералы рабочим вместо конкретных мер Ленина, направленных против работодателей? Генералы были союзниками работодателей, у них были одни и те же интересы, связи и общественное положение.
Чтобы укрепить свое влияние среди рабочих, Ленин давал им возможность применять террор против тех, кого они ненавидели. После убийства видного большевика Володарского в июне 1918 г. в Петрограде, Ленин счел предпринятые карательные меры недостаточными. 28 июня он телеграфировал председателю Петросовета Зиновьеву: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.
Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: …тормозим инициативу революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-можно!
«Террористы», т. е. антибольшевистские террористы, будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает»{434}.
Но рабочие были тем элементом, который проще всего было расположить в свою пользу. Непросвещенные русские работодатели обычно платили своим рабочим очень мало и выжимали из них как можно больше. В этом отношении они обладали всеми качествами, которые характеризуют жадных богачей в мало развитой стране, проходящей индустриализацию. В результате настроения рабочих были благодарной почвой для большевистской пропаганды, в особенности после того, как с помощью хитрых махинаций были ликвидированы меньшевики и другие социалисты. Ленин мог поставить рабочих перед простым выбором: Советы и «диктатура пролетариата» или реставрация старого капитализма под властью самодержавия.
Оставалось выиграть два больших сектора населения России: национальные меньшинства и крестьянство. Во время Мировой войны Ленин указывал, что великороссы составляют только 43 % жителей России; 57 % составляли этнические или национальные меньшинства: украинцы, белорусы, грузины, армяне, азербайджанцы, узбеки, таджики, туркмены, татары и добрая сотня других.
Фронты гражданской войны были изменчивы, но в общем, большевики держали в руках центральную часть страны, с великорусским населением, в то время как их противники поневоле вынуждены были действовать на периферии, населенной национальными меньшинствами. Царские генералы, преобладавшие в антибольшевистском лагере, были патриотами «неделимой России», той самой централизованной России, которая угнетала национальные меньшинства до революции. Например, в мае 1919 г., генерал Н. Н. Юденич, имевший под своим командованием смешанные части из русских и эстонцев, подошел к Петрограду, чтобы свергнуть Советы. Но Юденич был противником эстонской независимости. Н. Н. Иванов, министр общественных работ в кабинете Юденича, записал многозначительный разговор, происшедший между ним и Юденичем вблизи Петрограда. Генерал сказал: «Эстонии нет. Это — часть русской земли, русская губерния. Эстонское правительство — банда разбойников, захвативших власть, и я не буду с ними вступать ни в какие переговоры»{435}. Ревель был в руках национального правительства Эстонии. Когда в августе 1919 г. большевики перешли в контрнаступление, эстонцы дезертировали и открыли фронт красным частям. Чуть-чуть не завершившееся победой наступление Юденича на Петроград было отбито.
На Северном Кавказе, в области казачьих войск донского и кубанского, царские генералы-мятежники чувствовали себя прочно, потому что казачьи атаманы были наделены при царе особой административной властью и казаки-станичники, разводившие лошадей и скот, сравнительно преуспевали. Кроме того, в русских радикальных кругах слово «казак» было синонимом конного полицейского монархии, и казаки не могли ожидать от революции больших щедрот. По существу, казаки были консервативным элементом и, большей частью, великорусского происхождения.
Но как только генералы продвигались из своего естественного окружения на север и север-запад, к Москве, атмосфера становилась менее дружелюбной.
Это не значит, что национальные меньшинства жаждали попасть под власть большевиков. Скорее они надеялись воспользоваться хаосом, царившим в Средней России, и достигнуть независимости.
Хотя Ленин отстаивал «демократический централизм», что в его устах означало диктатуру единого центра, он принимал во внимание разнохарактерный состав России. В «Декларации прав народов России», подписанной Лениным и Сталиным 15 ноября 1917 г. (по новому стилю), провозглашался принцип «раскрепощения» и «равенства и суверенности народов России», а также «право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Царский «гнет и произвол» должен был уступить место «политике добровольного и честного союза народов России»{436}.
Финляндия, не смущаясь, поймала большевиков на слове и, презрев возможность союза, в 1918 г. отделилась от России. Ее примеру почти немедленно последовали украинцы, самое большое национальное меньшинство, — почти 37 миллионов. В начале того же года меньшевики провозгласили независимую Грузинскую республику с населением около 3 миллионов. Дашнаки, националистическая партия аграрных социалистов, поступили так же в Армении. Отделялись и другие народности. Россия трещала по швам.
10 июля 1918 г. V съезд Советов принял первую большевистскую конституцию, согласно которой создавалась Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика — РСФСР. Входящим в нее территориям многочисленных национальных меньшинств предоставлялась автономия. Меньшинства интерпретировали это по разному: одни — как приглашение вернуться, другие — как угрозу «добровольного и честного союза». В декабре 1918 г. Латвия и Литва, освободившись от немецкого господства, установили у себя советские республики, которые Москва признала независимыми «до съезда Советов». Считалось, что съезд примет их в состав РСФСР.
Деликатный национальный вопрос обострялся международным положением. Иностранные державы ловили рыбку в мутной воде. Германия поддерживала Финляндию. Противники большевизма в Грузии и Азербайджане пользовались помощью Германии, а затем Англии. Русский Туркестан также привлекал интересы Англии. После того, как Германия и Австро-Венгрия оставили Украину, Англия и Франция сосредоточили свое внимание на этой «важнейшей части бывшей империи. 10 ноября 1919 г. премьер-министр Великобритании Д. Ллойд-Джордж сказал: «Не воображайте, что в нынешнем положении я читаю какое-либо пророчество, что большевики завоюют всю Россию. Я в это не верю. Вольное крестьянство Юга в глубине души питает отвращение к большевизму, и я не верю, что большевикам удастся побороть эту неприязнь».
Неприязнь существовала. Ленин пытался ее развеять. «Ради бога, — телеграфировал он 21 января 1918 г. в Харьков наркому Антонову-Овсеенко, — приложите все усилия, чтобы все и всяческие трения с ЦИК (харьковским) устранить. Это архиважно в государственном отношении. Ради бога, помиритесь с ними и признайте за ними всяческий суверенитет. Комиссаров, которых Вы назначили, убедительно прошу Вас сместить. Очень и и очень надеюсь, что Вы эту просьбу исполните и абсолютного мира с харьковским ЦК достигнете. Тут нужен архитакт НАЦИОНАЛЬНЫЙ»{437}. Иными словами, Вы, Антонов-Овсеенко, агент Москвы, не должны оскорблять национального чувства украинцев тем, что назначаете комиссаров, с ними не посоветовавшись.
22 апреля 1918 г. Ленин и Сталин телеграфировали Ташкентскому съезду Советов Туркестанского края: «Можете быть уверены, товарищи, что Совнарком будет поддерживать автономию вашего края на советских началах». Ленин и Сталин просили съезд направить в Москву комиссию для определения отношения «полномочного органа вашего края к Совнаркому»{438}.
Представители национальных меньшинств, даже высокопоставленные коммунисты, очевидно, лишь с большим трудом могли поверить в национальную политику Ленина и в прочность своей автономии. Об этом свидетельствует письмо председателя ЦИК Татарской Автономной ССР С. Г. Саид-Галиева, то есть, по сути дела, президента Татарии, Ленину, написанное в июле 1921 г. Президент поставил четыре вопроса и получил четыре ответа:
«1. Необходимо ли существование мелких автономных республик Российской Советской Федерации вообще и, в частности, существование Татарии?»
Ленин ответил: «Да».
«2. Если «да», то на сколько времени, или, иначе говоря, до выполнения каких задач и до достижения каких целей?»
Ленин ответил: «Еще надолго».
«3. Правильно ли такое мнение, что «коммунисты бывшей раньше господствующей нации, как вышестоящие своим уровнем во всех отношениях, должны играть роль педагогов и нянек по отношению коммунистов и всех трудящихся бывших в угнетении национальностей, именем которых называется данная Автономная республика (область, коммуна) и по мере роста последних первые должны уступать свои места им…» (Пропуск в тексте напечатанной версии.)
Ленин отвечал: «Не «педагогов и нянек», а помощников», не обращая внимания на иронический тон татарского председателя.
«4. Во всех автономных республиках, а в данном случае Татарии среди туземных коммунистов (татар) существуют ярко выделяющиеся друг от друга (так в оригинале! — Перев.) два течения (группировки): одно из коих стоит на точке зрения классовой борьбы и стремится к дальнейшей классовой дифференциации слоев туземного населения, а другое — с оттенком мелкобуржуазного национализма…» (Пропуск.)
Замечание Ленина: «Прошу точных, кратких, ясных указаний на факты, насчет «двух течений».
За этим пунктом следует вопрос, на который Ленин не ответил: «Правильно ли… что полной всемерной поддержкой всей РКП и ее высших органов должны пользоваться первые, а последние (постольку, поскольку они искренни и горят желанием работать на пользу пролетарской революции и поскольку они полезны своей работой) должны быть лишь использованы и одновременно воспитываемы в духе чистого интернационализма, но нельзя их предпочитать первым, как это за последнее время имеет место и не в одной только Татарии?»{439}.
Это был приглушенный и болезненный упрек: Москва выдвигала мелкобуржуазных националистов, потому что у них было больше последователей среди национальных меньшинств, и обескураживала интернационалистов. Советская власть редко позволяет так глубоко заглянуть в стратегию Ленина по отношению к национальным меньшинствам, как позволила она, напечатав в 1957 г. это письмо и ответ Ленина.
Большинство местных политиков приняло фикцию автономии и заняло важные посты в национальных правительствах, посты, бывшие чистой декорацией, предпочитая такое положение царской политике великорусского господства. Ленин пытался воплотить эту функцию в действительность постольку, поскольку это было удобно, но получалось из этого мало, потому что на территориях национальных меньшинств находились, а в военное время и преобладали, войска и коммунистические административные работники из Москвы. У самого Ленина не было национальных предрассудков. Не было их и у его ближайших сотрудников, многие из которых и сами были не русского происхождения — например, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Раковский, Дзержинский, Свердлов, Сталин и др. Несмотря на отсутствие предрассудков, некоторые из этих невеликороссов (в особенности, Сталин и Дзержинский) старались перещеголять русских в великодержавном шовинизме. Ленин однажды сделал по этому поводу выговор Дзержинскому. Несмотря на это, внимание Кремля и, в особенности, Ленина к потребностям национальных меньшинств ощущалось на окраинах России, хотя местные администраторы часто не разделяли добродетелей центра. Кремль никогда не мог быть уверен в верности национальных меньшинств. Но в их ненависти к царским генералам он мог быть уверен. Эта ненависть сыграла значительную роль в последующих событиях. Тот страх, который независимая Польша испытывала перед белым движением, с его установкой на неделимую Россию, был решающим фактором и в победе большевиков над генералами, и в их победе над Польшей в 1920 г.
Самые большие трудности представлял для Советской власти крестьянский вопрос. Из 159 млн. жителей России в 1913 году 18 % жило в городах, а 82 % в селах{440}. Во время гражданской войны мелкая буржуазия и безработные рабочие (многие предприятия закрылись) бежали из голодающих городов в деревни. Кроме того, сельские жители составляли подавляющее большинство среди национальных меньшинств (процентов девяносто на Украине). Рабочие были в меньшинстве, да и не все они были большевиками.
В гражданской войне сельские местности играли тройную роль: они поставляли обеим воюющим сторонам большую часть живой силы, снабжали армии и города продовольствием и служили театром военных действий. Города были военной добычей, деревни — полем битвы. Поэтому победа во внутренней войне зависела от мужика.
Ленин все более убеждался в том, что очень многое в русской политической жизни зависит от крестьянства. До революции он много писал по аграрному вопросу. Но Горькому на Капри он сам признавался: «А мало я знаю Россию. Симбирск, Казань, Петербург, ссылка и — почти всё!»{441} Его личный опыт жизни в русской деревне был еще более ограничен. Ребенком и подростком он проводил летние каникулы в Кокушкине, волжской усадьбе его деда по матери, д-ра Бланка, которую унаследовала мать Ленина и ее сестpa Веретенникова. Там он играл с двоюродными братьями, но никогда не работал по хозяйству, — «баричу» это было бы не к лицу. Но политическое значение земельного вопроса было ему хорошо известно. После революции, за миром на повестке дня сразу следовал раздел земли. В 2 часа ночи 8 ноября был взят Зимний. Узнав об этом и сняв парик и грим, Ленин выступил перед Петроградским советом а затем отправился ночевать на квартиру к Бонч-Бруевичу, своему секретарю. Часовых не было. Бонч «запер входные двери на все цепочки, крючки и замки, привел в боевую готовность револьверы… ведь только первая ночь наша — всего можно ожидать!» Ленина поместили в маленькой спальной, Бонч лег в соседней комнате на диване. Ленин погасил электричество, Бонч тоже. Уже засыпая, Бонч услышал, как Ленин встал, включил свет и сел к столу писать. Рано утром Ленин лег в постель и заснул. Проснувшись через несколько часов, он показался из комнаты, свежий и улыбающийся. «С первым днем революции», — поздравил он присутствующих. «Вскоре мы двинулись в Смольный пешком, а потом сели в трамвай. Владимир Ильич сиял, видя образцовый порядок на улицах». В кармане у Ленина был «Декрет о земле», написанный им ночью{442}. В этот вечер (после того, как был принят «Декрет о мире») Ленин прочел «Декрет о земле» перед съездом Советов, который принял его единогласно.
В декрете говорилось: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа. Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания… Земли рядовых крестьян и казаков не конфискуются…» Указывая, что допрос о земле «может быть разрешен только всенародным Учредительным собранием», Ленин предлагал навсегда отменить право частной собственности на землю и запретить продажу, приобретение и аренду земли. «Усадебная, господская и сельская земля, с домашними садами и огородами, остается в пользовании настоящих владельцев… Земельный фонд подвергается периодическим переделкам в зависимости от прироста населения и поднятия производительности и культуры сельского хозяйства».
Окончив чтение декрета, Ленин сказал: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так… В духе ли нашем, в духе ли эсеровской программы, — не в этом суть. Суть в том, чтобы крестьянство получило твердую уверенность в том, что помещиков в деревне больше нет, что пусть сами крестьяне решают все вопросы, пусть они сами устраивают свою жизнь»{443}.
Крестьяне, между тем, уже начали сами устраивать свою жизнь. При Временном правительстве Керенского мужики с дубинами и дезертиры с ружьями выгоняли помещиков, грабили усадьбы и делили землю. Ленин только санкционировал настроение крестьян и совершившийся факт. Но земля была не единственным фактором в земельной реформе. Для благосостояния крестьянину нужны были орудия, скот, деньги, рабочая сила и умение. Поэтому, несмотря на раздел земли, некоторые крестьяне оставались бедными, у других дела были сравнительно хороши, третьи, «середняки», были в середине, как указывает и название. Большевики использовали это расслоение, чтобы вызвать ожесточенную классовую борьбу на селе. К гражданской войне прибавилась и война крестьянская.
Положение крестьянства было не так просто, как кажется. Его осложняли внешнеполитические вопросы. Украинские крестьяне, как многие другие, захватили помещичьи имения. Вслед за договором, подписанным в Брест-Литовске между Центральной Радой и Германией и Австро-Венгрией, помещики вернулись. Крестьяне обвиняли в этом большевиков, которые начали мирные переговоры, хоть и были против такого договора. Рассуждение, что мертворожденная Рада все равно вступила бы в союз с Центральными державами, было для крестьян слишком тонко. Крестьянин смотрел на вещи просто: «Большевизм — Брест-Литовск — земля опять у помещиков».
Крестьяне были злы на большевиков, на Раду, на ее преемника, гетмана Скоропадского. Они покидали деревни и собирались в банды мародеров, часто вдохновляемые левыми эсерами или анархистами. Они убивали и грабили, нападали на отряды Красной Гвардии и с особенным вкусом устраивали засады на рабочие продотряды из города.
Продотрядам нужны были союзники в деревне. Они нашли их среди бедняков, организованных в комитеты бедноты (комбеды), которые по разным причина: из зависти, властолюбия или страха перед городским стали участвовать в конфискации продуктов питания, разыскивая их в амбарах, сараях и погребах так называемых кулаков и середняков. Гражданская война на селе обострялась. Теперь обиженные верхние слои крестьянства стали симпатизировать белым генералам, а лучшем случае, ненавидели и тех и других. Иногда их симпатии менялись с цветом конфискующих: когда за зерном приходили белые, мужики присоединялись к красным, когда приходили красные, — к белым. Не удивительно, что во время гражданской войны, которая длилась с 1917 по 1921 год, деревни, области и города переходили с одной стороны на другую не один раз. Ни одна военная карта не отражает этого хаоса во всей его полноте.
Пока Россия была погружена в смуту, Ленину и его соратникам приходилось разрабатывать новую политику и идти напролом к победе. Эта задача требовала почти сверхчеловеческой веры и мужества упования на человеческие слабости врага и просто удачи. Для этого путешествия Маркс не оставил бедекера.