2. Россия в Антитеррористической коалиции
2. Россия в Антитеррористической коалиции
Чудом эпохи после холодной войны то, что Россия сумела перенести коллапс, который сделал ее стратегически неуместной, без революции и реваншизма.
Ч. Краутхаммер, 2002
Президент Путин после незамедлительного выражения сочувствия жертвам 11 сентября, размышляя в своей сочинской резиденции, увидел в лице жаждущей мщения послесентябрьской Америки редкий в истории шанс. Террор в Чечне подталкивал. И российской руководство решило воспользоваться этим шансом: на волне сочувствия жертвам страшного Сентября, обозревая свои сузившиеся возможности, решая задачи национальной безопасности, российское руководство решило присоединиться к американскому гиганту, провозгласившему знакомое: «Кто не с нами, тот против нас». Путин, преодолевая внутреннее сопротивление, принял решение о значительной коррекции внешнеполитического курса России, о повороте в сторону сближения с Западом.
Позиция Кремля в отношении террористической атаки на США была сформулирована безоговорочным образом. Почему? Решение Москвы было обусловлено рядом геополитических, экономических и цивилизационных соображений. Главное среди этих соображений носило геополитический характер. Что лучше: стоять в одиночестве (с пустынной Сибирью) перед двумя гигантами – более чем миллиардными Китаем и столь же многочисленным мусульманским миром, или хотя бы частично полагаться на мощь самой могущественной страны мира, нежданного союзника в борьбе с исламским экстремизмом на собственно российской территории, на которого Россия может положиться и в схватке с экстремизмом в Чечне и на далекой заставе 201-й российской дивизии, стерегущей выход из кипящего Афганистана?
Борьба против мусульманского религиозного фундаментализма на Северном Кавказе и на центральноазиатских границах, казалось, получала мощного союзника. Для окружения российского президента показалось неразумным изолироваться от американской борьбы с Аль-Каидой и Талибаном – единственным политическим режимом, признавшим мятежное правительство Чечни. Именно суннитские исламские добровольцы, связанные с Аль-Каидой возглавили чеченский поход на Дагестан и пытались распространить антироссийский джихад на весь Северный Кавказ и другие мусульманские регионы России. В Центральной Азии Талибан всячески стремился разрушить региональную стабильность близких к России режимов. Воспользоваться миром и безопасностью ради развития своего огромного потенциала? Возник редкий в истории шанс и российской руководство в определенной степени позволило себе воспользоваться этим обстоятельством.
Выделим пять оснований вестернизма путинского курса: 1) уязвимость перед лицом исламистского суннитского экстремизма; 2) слабость России, особенно очевидная на фоне мощи США, слабость, столь ярко себя проявившая в военной сфере (а ведь в XVII-XX вв. российская армия была не слабее лучших западных); в 2003 г. годичный военный бюджет США превысит весь государственный бюджет РФ; даже турецкая армия может позволить себе технологические новинки, ныне недоступные для российской армии, ослабленной коллапсом государства и социальной деморализацией; 3) отчаянная нужда российской экономики в западных инвестициях; 4) классовые интересы новых экономических хозяев России; 5) потенциал вестернизма как 300-летней исторической традиции российского развития.
«Что происходит? — задает вопрос газета «Интернешнл геральд трибюн». И отвечает сама: «Ответом является то, что Путин покончил со столетиями российских колебаний между Востоком и Западом и сделал стратегический выбор в пользу того, что будущее его страны бесспорно лежит в Европе. Как он понимает, дорога к этой цели требует восстановления российской экономики, что возможно только с помощью Запада... Может быть, через 10 или 15 лет, когда российская экономика будет в рабочем порядке, Россия сможет снова бросить вызов глобальному лидерству Америки и начать осуществлять геополитическое влияние в Восточной Европе, на ближнем Востоке и в других местах. Но ныне приоритеты смещаются на внутренний фронт — улучшение благосостояния населения, приглашение иностранных инвестиций, уменьшение стоимости внешней политики, поиски стабильности для экономического роста... Мы находимся при формировании явления исторических пропорций, Россия окончательно решила стать западной страной».*
Вот что предложил Америке Путин в ее час нужды:
обмен разведывательной информацией;
открытие российского воздушного пространства для полетов американской авиации;
поддержка обращения к центральноазиатским государствам с целью предоставления американским вооруженным силам необходимых военных баз;
расширение военной поддержки Северного альянса в его борьбе против Талибана.
Помимо очевидной геополитической значимости, четыре обстоятельства отметили в США, повышающие стратегический вес РФ даже в сопоставлении с ближайшими для американцев – западноевропейскими союзниками:
- Россия может влиять на ряд окружающих ее государств в ту или иную сторону (чего Западная Европа не может);
- Россия имеет боеготовые войска (чего в Западной Европе нет);
- Россия имеет транспортные самолеты (а незначительному контингенту бундесвера пришлось просить их у Узбекистана и Украины);
- Россия реально и остро нуждается в союзниках по борьбе против исламского фундаментализма (что для Западной Европы гораздо более отдаленная проблема).
Указанные обстоятельства поставили отношения России с Западом в новую плоскость. В конце сентября 2001 г. представитель США на глобальных торговых переговорах Р. Зеллик привел в Москве все главные обстоятельства, в которых Вашингтон мог бы помочь неожиданному новому союзнику: прием в ВТО, отказ от дискриминационной поправки Джексона-Вэника, предоставление России статуса страны с «рыночной экономикой».
Отныне Вашингтон не мог не видеть в России основной потенциальный инструмент, который может либо вооружить Китай и мусульманский мир (начиная с Ирана), либо стать ценнейшим союзником в борьбе с мировым терроризмом. На Западе стал ощутим новый расклад предпочтений: в ноябре 2001 г., согласно опросам общественного мнения, 25 процентов американцев назвали Россию «союзником», а 45 процентов – «дружественной страной». Ситуация, в которой три четверти американцев считает Москву потенциальной союзницей, позволила лидерам Запада опробовать прежде немыслимые схемы. В конгрессе США вызрела идея фактического списания Америкой американской части долга СССР — из 5 млрд. этого долга Америке американские законодатели предлагают 3,5 млрд. перенаправить на цели выполнения «плана Нанна-Лугара» – финансирования проектов в российской ядерной технологии и техники. (Программа Нанна-Лугара вкупе с соглашениями СНВ-1 и СНВ-2 привела к сокращению российского военного потенциала на 5 тыс. боеголовок, к полному уничтожению ядерного оружия Украиной, Казахстаном и Беларусью. Перри, в частности, предлагает включить в нее тактическое ядерное оружие).
В октябре 2001 г. России казалось, что ей предстоит стать новым стратегическим партнером Соединенных Штатов. Она предоставила свое воздушное пространство для американских самолетов и дала согласие на размещение американских военнослужащих в среднеазиатских республиках. Москва закрыла свою станцию прослушивания на Кубе и военно-морскую базу в Камрани. С российского благословения американские войска вошли в крупнейшую страну Средней Азии, в Узбекистан, а затем в Таджикистан и Киргизию. Вооруженные силы лидера Запада разместились именно на тех базах, которые были построены Советской Армией в ходе восьмилетней войны с моджахедами Афганистана — получили базы в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии.
Россия самым активным образом помогла Соединенным Штатам, она предоставила свое воздушное пространство, разведывательные данные, свои союзнические связи и лояльности. Именно вооруженный российским оружием Северный альянс проделал всю «грязную» работу за американцев. Это обернулось стремительным поражением Талибана в ноябре-декабре 2001 г.
Сентябрь 2001 г. с его трагическими событиями и настроенностью Америки «воздать должное» организаторам террора дал, помимо прочего, новый шанс американо-российским отношениям. Ответ на вопрос, что должно случиться, чтобы народы, «распри позабыв», сблизились между собой, казалось был найден. У Запада и России появился общий противник. Таким врагом в недели последовавшие за 11 сентября, стал террор. Вот что писал лондонский «Нью Стейтсмен» полтора месяца спустя после сентябрьских событий: «Враждующие лагеря и нации мира объединились против общего врага — глобального терроризма. Приоритеты американской внешней политики изменились с захватывающей дух скоростью. Озабоченность национальной ракетной обороной ушла на второй план. Как оказалось, американская безопасность лежит не в одиноком пути по высокой дороге технологии, а в высокой политике глобального союза. Старые распри с Москвой и Пекином забыты по мере того, как американцы начали свою кампанию в Афганистане для своей «защиты», потребовавшую сотрудничества с Россией. Равным образом США понимают, что они нуждаются в арабской и мусульманской поддержке и поэтому будут стремиться к реальному перемирию между Израилем и палестинцами. Во время, когда вера в Бога, класс, нацию и правительство в значительной мере исчезли, общий страх человечества оказался последним средством создания единых уз, нового сплава национальной и международной политики. Страх перед глобальным терроризмом создал почти революционную ситуацию. Страх вызовет отход США от односторонности во внешней политике».*
Значимость России для боевых действий вооруженных сил США стала почти общепризнанной. Как оценил ситуацию английский политолог А. Ливен, «Россия совершенно очевидно является центральным элементом в определении будущего «коалиции против терроризма» и пост-11 сентября международного порядка. Она играет ключевую роль в определении событий в Центральной Азии и Афганистане; ее разведывательные службы вносят значительный вклад в проводимую Америкой военную кампанию; она имеет очень большое собственное мусульманское население – между 1996 и 1999 годами мятежная российская республика Чечня стала важной базой международных суннитских исламистских радикалов; и если Соединенные Штаты попытаются улучшить отношения с Ираном – или усилить давление на него – политические и экономические связи России с этой страной будут для США главным фактором. Если «война с терроризмом» заставит Соединенные Штаты вывести свои войска с Балкан, то и тогда Россия будет играть заглавную роль в оказании помощи Европейскому Союзу по поддержанию мира – или в реализации противоположного курса. Это и другие факторы увеличили значимость России»*.
Это испытание скрепило личную дружбу президента Путина и Дж. Буша. После сентября американцы стали в отношении президента Путина воистину «смертельно вежливыми». В риторике взаимная теплота в российско-американских отношениях достигла «невозможного» пика в совместном заявлении президентов Путина и Буша во время встречи в Шанхае 19 ноября 2001 г.* Американцы приглушили критику Российской Армии в Чечне – критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различить ведущих боевые действия от неведущих в подобных войнах; и, что оказалось более важным, нежелание нести людские потери американских регулярных войск, что потребовало опоры на полудиких союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом»*. Многим из американских обозревателей Чечня второй половины 1990-х годов стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддержать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке безумным курсом.
Кроуфорд
Во время встречи президентов Буша и Путина в Кроуфорде (Техас) в ноябре 2001 г. были заложены основания сближения, когда во время первых дискуссий тет-а-тет двух президентов российская сторона пошла на весомые уступки.
Во-первых, президент Путин определенно смягчил свое противодействие расширению НАТО на восток вплоть до прибалтийских стран. Буш не предлагал отложить на некоторое время процесс роста Североатлантического Союза за счет прежних союзников России и бывших республик СССР, но давал знать, что «все возможно» в свете совместной борьбы двух стран в центре Евразии. Неудачный опыт Постоянной комиссии Россия-НАТО был отмечен, но замены ему в деталях пока обсуждена не была.
Во-вторых, несмотря на все предшествующее противодействие, президент Путин сказал, что может представить себе «новую форму соглашения», которая, как настаивает американская сторона, должна заменить Договор 1972 г. Президент Буш выразил готовность сократить ракетный арсенал США практически вдвое.
С американской стороны наметилось смягчение тона официального осуждения операций российской армии в ходе операций в Чеченской республике. Американцы частично согласились признать наличие связи между чеченскими сепаратистами и международными террористами. И все же даже тогда, в Кроуфорде, требование переговоров в Чечне прозвучало отчетливо. Что качается экономической помощи, то члены администрации Буша (которые прежде с презрением отзывались как о «потерянных» суммах помощи предшествующим московским правительствам), с Россией, борющейся против Талибана начали говорить несколько иначе — хотя конкретных предложений американская сторона не сделала. Даже в условиях согласия Москвы на американское военное присутствие с Центральной Азии Вашингтоном был сделан лишь глухой намек на помощь России при вступлении в Всемирную торговую организацию.
Оценивая уступки Москвы, американская газета «Крисчен сайенс монитор приходит к выводу: «Русские превзошли себя в демонстрации своей готовности установить взаимоотношения сотрудничества с Западом. Они согласились с предложением президента Буша о значительном сокращении стратегических ядерных арсеналов. Они даже приглушили свою критику решения Буша о выходе Соединенных Штатов из Договора об ограничении систем противоракетной обороны»*.
Влиятельная английская газета «Файнэншл таймс» оценила ситуацию так: «В то самое время, когда Россия приспосабливалась к глубоким вклинениям в на территорию бывшего советского блока и, как она считает, своей «сферы влияния», логикой политики своего президента она была обречена на другие уступки Соединенным Штатам — и даже на некоторые компромиссы. В декабре (2001 г. — А.У.) без серьезных протестов согласились на план Соединенных Штатов выйти из договора об ограничении систем противоракетной обороны (Договор по ПРО) и создать национальную систему противоракетной обороны (НПРО)... Изменившиеся отношения с Западом вынудили также Россию изменить свою позицию в вопросе расширения Организации Североатлантического договора (НАТО) на восток, которое она прежде критиковала как главную угрозу своей национальной безопасности. После 11 сентября она прекратила подобные разговоры, вместо этого сфокусировав усилия на получении для себя возможностей высказываться и голосовать при обсуждении и принятии касающихся НАТО решений».*
Споры в России: общество и элита
Перегруппирование встретило жесткое внутреннее противодействие в России. Для нее встал вопрос о международной ориентации государства. Многое случится в будущем такого, что просто ныне невозможно себе представить. Перед Россией стоит грандиозная задача модернизировать свою политическую систему, фундаментально изменить свою политическую культуру, переосмыслить свое представление о власти, о взаимоотношениях государства и общества. Единственное, что можно сказать определенно, это то, что успех придет очень медленно, если придет вообще. Два лагеря сформировались в смятенной России, беря за точку отсчета проблему отношений с США, степень сближения с Западом, возможности отказа от привычной исторической суверенности. Они выработали два подхода.
Прозападные силы поддержали поворот Путина. Как велики эти силы? По оценке заместителя председателя комитета по вооруженным силам Государственной Думы – от 10 до 15 процентов всей российской элиты. Так лидер союза правых сил Б. Немцов выразил ту точку зрения, что возник уникальный час вхождения России в Запад, шанс, упущенный в 1945 и 1989 г. А последний министр иностранных дел А. Бессмертных считает, что «происходящее может быть использовано в интересах России. Альтернативой союзу с Западом является создание проблем Западу посредством поддержки Ирана, Ирана, Северной Кореи и Кубы, либо ей придется отстраниться от международных дел вовсе – чего наше географическое и геополитическое положение не позволяют».*
Но важно отметить, что поддержка Америки оказалась популярной в Москве: 85 процентов москвичей выразили ту точку зрения, что «нападение на США равнозначно нападению на все человечество… Русские присоединились, — пишут Т. Болтон и М. Макфол, — к Америке в час ее нужды».* Не только словесные выражения соболезнования (телефонный звонок президента Путина, первого выразившего готовность помочь), но весьма конкретные действия России осенью 2001 г. привели к определенному изменению взгляда американцев и ряда их союзников на Российскую Федерацию, ее роль в мире, на ее потенциал и возможную важность для Запада в будущем.
То, что своего рода эйфория была, в этом нет сомнения. В России стали полагать, что там, где не помогли прежние шаги навстречу (согласие на объединение Германии, ликвидация превосходства СССР в обычных вооружениях над НАТО, развал Варшавского договора, запрет КПСС, вывод российских войск их Центральной и Восточной Европы), поможет общий страх и общий враг. Россия, потрясенная драматическими событиями сентября, снова пошла по проторенной Горбачевым и Ельциным дороге. Абсолютное большинство опрошенных службами общественного мнения в России выразили симпатию к подвергшейся нападению Америке. Только 6 процентов опрошенных посчитали, что «Америка понесла справедливое наказание». А 79 процентов опрошенных осудили подобную точку зрения, говоря о солидарности с американцами.*
Население России страшиться представить террористический акт в Нью-Йорке и Вашингтоне как «конфликт цивилизаций». Осознанно или интуитивно, но население России понимает, что межконфессиональный конфликт в стране будет непоправимой национальной катастрофой. Представляется, что это отразилось на оценке событий в США. На вопрос, (заданный 13-14 октября 2001 г.) началась ли война с международным терроризмом или война или война между христианами и мусульманами, 55 % опрошенных склонились к первому объяснению и только 26 % ко второму. В опросе 22-23 сентября виновниками террористических актов агрессивных приверженцев ислама назвали только 3 %.
Анализируя конкретную ситуацию и отвечая на вопрос, кто подготовил террористическую атаку на США, 15 % российских респондентов ответили, что приверженцы ислама, 12 % — приверженцы Бен-Ладена, 7% — арабы, 6% — афганцы, 4% — талибы, причем в представлении российских граждан талибы — это скорее дикая орда, нежели изощренный противник, обладающий достаточным интеллектом для удара такой силы по Америке. Видимо, сказалось то, что образ талибов в России начал складываться еще осенью 2000 г. во время выхода талибов к Таджикистану. Треть российского населения высказывалась о талибах крайне негативно. Российские респонденты опросов более критичны к США при высказываниях о мотивах террористов, совершивших нападение. Здесь главенствующая версия — наказание за гегемонизм, за самоуверенность и жесткую уверенность в собственной правоте. 22-23 сентября 2001 г. на вопрос о целях террористов 16 % ответили — запугивание, устрашение; 15% — месть; 11% — демонстрация уязвимости США. На вопрос «согласны ли вы назвать атаку на Америку расплатой за американскую политику» 63 % ответили — «согласны». И только 22 % не согласились. На вопрос «почему многие страны поддерживают военные действия США в Афганистане» три ответа доминировали: объединение против террористов (28%); следование за лидером (16 %); страх, стремление к безопасности (15 %).
Российское общество раскололось примерно поровну, отвечая на вопрос, правильно ли США действуют, нанося ракетно-бомбовые удары по Афганистану. 40 % респондентов ответили, что правильно, им 13-14 октября противостояли 42 %, считающие, что неправильно. На вопрос, сумеют ли США добиться своей цели наиболее общим ответом было «нескоро». Представляют интерес представления российских граждан о целях военных действий США в Афганистане.
- отомстить 29 %
- уничтожить очаг терроризма 21 %
- укрепить свое господство 14 %.
Даже на уровне обыденного сознания в России начала пробиваться мысль, что мир очень изменился, и Россия в новом раскладе сил может быть востребована. Об этом можно судить по динамике ответов на вопрос «возможно ли в текущей ситуации усиление позиций России?». 22-23 сентября 2001 г. на этот вопрос положительно ответили 30 % респондентов; 13-14 октября — 39%, а 27-28 октября — 45 %. Это был пик позитивной оценки возможности России в новом раскладе сил.
Особую статью представляет собой оценка степени дружественности Соединенных Штатов России. Здесь наблюдается та же динамика. В ответе на вопрос о влиянии событий в США на российско-американские отношения, 22-23 сентября в их улучшение поверили 35 %, а 27-28 октября уже 44 %. Очень существенно отметить вектор симпатий россиян в оценке желательности сближения России и США. В вопросе 27-28 октября 2001 года в пользу сближения высказались 69 % (!) опрошенных. 17-18 февраля 2001 года в такую возможность верили 32 %, 29-30 сентября — 38 %, 3-4 ноября — 43 %.* Это то и позволило многим прийти к выводу, что у России и Америки впервые после второй мировой войны обнаружился общий враг. Это очень существенное обстоятельство, без него Кремлю было бы труднее делать столь крутой вираж в своей внешней политике. Именно на эту динамику опирался президент Путин.
Оговорки
Не все в России были готовы следовать за Америкой безоговорочно. Сказалось, по меньшей мере, наличие многомиллионного мусульманского населения. Так, эксперт из Казани полагает: «Сценарий, которого пытался добиться Усама бен Ладен, когда проводил террористические акты в Америке, — объединить мусульманские страны против Европы и Америки. Это был бы самый худший сценарий. Такое впечатление, что сейчас Америка готова реализовать этот сценарий своими действиями в Афганистане. Хотя на уровне политических заявлений ведется борьба с международным терроризмом, а не с мусульманскими странами. Очень большие опасения, что Америка не удержится на этой очень узкой черте. Она заставит своими действиями поделиться страны на «своих и чужих»*.
Так думали не только в Казани, вот мнение специалиста из Барнаула. «Если каким-то образом будут втянуты в этот конфликт другие страны, то это может привести к особо плохим последствиям, прежде всего — для нашей страны. Мы — своеобразный буфер, и у нас много мусульман. В истории России все религии соседствовали между собой более или менее мирно, а в настоящее время существует такая опасность. Если американцы будут решать все новые проблемы вооруженным путем, будут втянуты и другие страны, то это может плохо закончиться для России. Мы должны с особой осторожностью относиться к проблеме на Северном Кавказе, а мы волей или неволей, наверное, обижаем чувства мусульман, которые у нас в России, и они — наши россияне»*.
Ощутимо было опасение ринуться в ту пропасть, где Россия может остаться в одиночестве. Вот как выразил это чувство эксперт из Нижнего Новгорода: «Мы должны не как индивидуалисты выступать — ни в Европе, ни в Азии, а совместно с европейскими партнерами. К тому же у нас неплохие отношения со множеством арабских стран, и нельзя от этого отказываться ради бесперспективной дружбы с Америкой. Когда мы будем действовать и в Европе, и американцы нас будут уважать. Мы живем и в Европе, и в Азии, и здесь нам нужно укреплять сотрудничество с Китаем, Индией, странами Юго-Восточной Азии и с Европой. Это будет нашим ресурсом. Тогда у нас будут и нормальные отношения с американцами».
Приведенные мнения говорят о том, что на уровне общественности Россия не бросилась опрометью и очертя голову, она выразила свои опасения. более того, эксперты во время опросов указали, что США не смогут добиться своей цели (63 % опрошенных), а если и добьются, то очень нескоро (27 %). Большинство российских исследователей (62 %) даже на ранней стадии операции в Афганистане были уверены, что США не ограничатся ракетно-бомбовыми ударами, а введут сухопутные войска. Многие при этом указывали на советский афганский опыт, и на многолетнюю ситуацию в Чечне. Эксперт из Москвы указывает на слабость несилового начала: «Прежде чем начать бомбить их дипломатия абсолютно почти не работала... Арабские страны есть, там у них своя организация есть — почему не собирали их вместе, почему не поговорили? Потом, есть и другие организации — ничего не делали абсолютно. В одно государство съездил помощник президента по национальной безопасности, министр обороны — и все дела. Больше ничего не делали»*.
Уже тогда — в октябре 2001 г. звучали предостережения относительно того, что Вашингтон проявляет неоправданный апломб, что момент раздумий в американкой политике заменен инерцией. Российские исследователи вспоминали в качестве примера Югославию и Ирак. Звучала и более жесткая критическая нота: «Одна из причин американской активности – желание распространить свое господство на Восток. Им надо там закрепиться. Очевидно стремление распространить свое господство в эти страны, создать свои базы, в случае лучшего исхода этой войны — и экономической опутать сетью. Это просто очень удобная причина. Вроде это действительно такая волна народного гнева, но на этой волне плывут и политики, и экономисты — все, кому выгодно»*.
В общем и целом отношения рядовых российских граждан к американской военной операции в Афганистане можно охарактеризовать как сочувственное в отношении жертв сентябрьской трагедии, но достаточно скептическое (и в ряде случаев неодобрительное) в отношении американского на него ответа. Значительная часть россиян оказалась склонной подозревать США в преследовании сугубо собственных геополитических и экспансионистских интересов. Высказывались опасения относительно возможности расширения боевых операций на территории стран, соседних с Россией. На этом фоне западники в России вступили во вторую – после 1989-1993 годов – фазу надежд и ожиданий.
1) Западу нет альтернативы
Естественное российское сочувствие американцам в их национальной трагедии придало новую силу спору об оптимальном курсе России в отношении Америки. Обществу были предложены два практически противоположных по направленности курса.
Первый подход к проблеме отношений с Западом исходит из обыденной логики, даже из американского фольклора: «Если мы не можем побить этих парней, присоединимся к ним». Этот лагерь предлагает завершить период перехода от «холодной войны» присоединением к лагерю победителей, покончить с двусмысленностью этого переходного периода, осознать степень экономического ослабления страны, невыгодность неопределенного положения России, пытающейся найти свой путь будучи расположенной между тремя противонаправленными миллиардами населения Запада, Китая, мира ислама; между богатым Севером и бедным Югом, между стареющим североатлантическим миром и молодым голодным миром Южной и Юго-Западной Евразии. Модернизация страны требует ограничения активной внешней политики и нахождения своей ниши (пусть теперь уже менее престижной и влиятельной) в лагере Запада. Иная внешнеполитическая ориентация означает лишь отвлечение ограниченных ресурсов. С точки зрения «западников второго призыва» целесообразно придерживаться стратегии «избирательной вовлеченности» и «сосредоточивания», отказа от погони за фантомом «сверхдержавности», ориентации не на защиту прошлых позиций, а на завоевание позиций в мире будущего, на избежание конфронтации с крупнейшими странами в менее важных аспектах международной жизни, на «реалистически достижимую интеграцию с миром передовых и стабильных держав».*
Некритически прозападная часть политического спектра России фактически продолжила курс Шеварднадзе-Козырева: сближение с Западом превосходит все прочие приоритеты; следует покориться неотвратимому и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность НАТО сдерживать конфликты между государствами членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный центральноевропейский регион; по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные и людские жертвы ради замирения конфликтов, подобных югославскому. И идти на сближение с развитыми демократиями, мощными Соединенными Штатами, богатыми цивилизованными соседями.
Суть этой позиции в том, чтобы «смирить гордыню», ослабить внешнеполитическую активность, решительно обратиться к внутреннему переустройству, оптимизировать работу внешнеполитических органов; использовать такие сильные стороны России, как нефте- газовые месторождения (у России есть шанс превратиться для индустриального Запада в альтернативу все более нестабильному Ближнему Востоку). Эта школа сближения с Западом, не видящая альтернативы этому сближению, даже если оно будет осуществляться в условиях младшего партнерства России, приходит к выводу, что у России фактически нет альтернативы стратегическому повороту в сторону сближения со стабильным Западом. В противном случае России придется пойти на новую масштабную национальную мобилизацию, что окончательно обескровит ослабевшее в 1989-1998 гг. российское государство.
Не достаточно ли России мобилизаций? Скажет ли спасибо (с пафосом выдвигают свой коронный аргумент безудержные западники) своему руководству омский рабочий, когда он снова буде привязан к проходной своего оборонного завода, будет обречен на спартанскую жизнь ради всего лишь того, чтобы никто и никогда не считал Россию младшим партнером? Радикальные западники видят лишь один – безусловно отрицательный – ответ на свой риторический вопрос. Опытные скептики говорят: подобная ориентация будет означать еще одну жестокую мобилизацию для измученного народа, давайте пощадим не избалованный благосостоянием народ, не будем посягать на высокий международный статус, согласимся с подчиненным положение в складывающей пирамидальной картине мира, где страна уже не находится на его вершине.
Они не знают омского рабочего. Его наследственная жертвенность не знает предела. Это его национальный код, он срабатывает безукоризненно, если речь идет о правом деле, о безопасности и престиже его страны. Не стоит подвергать сомнению его патриотизм, десять столетий тому порука. И его риторический (и вполне конкретный) вопрос касается прежде всего не тяготы трехсменной суровой работы, а причины бессмысленно растранжиренного национального авторитета, влияния, безопасности, чувства гордости за свое государство. Кто, как и зачем это сделал? Если это историческая ошибка, то зачем ее повторять?
2) Несогласие на «младшее партнерство»
Прозападную радикально-демократическую волну на удивление не беспокоит ситуация dйjа vu: то, что подобные же надежды разбились в начале 1990-х годов о западную непреклонность и эгоизм. Что обмена российского разоружения у мощного Советского Союза на сближение с Западом не произошло несмотря на безудержную жертвенность Горбачева и Ельцина (объединение Германии, роспуск ОВД, разоружение советских войск и их вывод в свои пределы) Эти неисправимые радикальные западники не осуществили союза с Западом при гораздо более благоприятных условиях, но это их не остановило в новом веке, их разоруженческое безумие и детская вера в хорошее, видимо, неукротимы.
Но высокие надежды на общее с Западом будущее (почитайте статьи Г. Павловского этого периода в американской печати) довольно быстро ушли в прошлое после эйфории якобы окончательного сближения сентября-ноября 2001 г. В частности, краткосрочность и успешность операции в Афганистане сыграла против безудержных российских сторонников сближения с Западом. Вслед за военным триумфом Запад во главе с США своими действиями в декабре 2001 г. в значительной мере погасил бурнопрозападную тенденцию в ориентации, по меньшей мере, части думающей России.
Может ли российское общество согласиться на положение младшего партнера в союзе с США? Может ли страна, выстоявшая в Сталинграде, дважды в ХХ веке спасавшая Париж, победившая в самой ожесточенной из войн, пойти на заведомую второстепенную роль в глобальном военно-политическом союзе 21 века?
Лишенный иллюзий и основанный на генетическом самоутверждении подход исходит из тех идей, которые в свое время разделяли У. Черчилль и Ш. де Голль: теряющее под собой почву, слабеющее государство не должно соглашаться с пессимистической оценкой своих возможностей. Напротив, полагал гений англосаксонского мира ХХ века Черчилль – «In Defeat Defiance” – “В поражении-вызов”, таково было кредо британского политика, видевшего и высший взлет своей страны и ослабление ее потенциала после двух мировых войн. Таким же был пафос великого француза, увидевшего на протяжении своей долгой жизни сползание Франции с лидирующих позиций, закат колониального могущества Франции. В тот момент, когда де Голль в противостоянии с Вашингтоном в 1942-1945 и 1958-1968 гг. признал бы второстепенный статус своей страны, это признание стало бы подлинной фиксацией низкого статуса его страны в мировом раскладе сил. Согласиться с второстепенностью означало для них раствориться в свите блистательного лидера. Ни история, ни национальный менталитет Британии и Франции не позволили наступить на горло самоуважению. Почему Россия должна быть иной?
Самая большая страна мира, населенная самым жертвенным народом, гордая победительница в величайшей из войн, вооруженная с 1949 г. ядерным оружием, гарантирующим ее неприкосновенность, показавшая совсем недавно способности своей науки и индустрии в освоении космоса, в ядерной физике, в авиации и металлургии, способна преодолеть смутное время – плода ее растерявшейся элиты, не сумевшей совладать с деструктивным ураганом 1990-х гг. Россия почти исчезала в 1237-м, в 1572-м, в 1612-м, в 1812-м, в 1918-м, в 1941-42-ых годах, и все же находила в себе силы подняться.
Значительная часть российского политического спектра, критически оценивая скудные итоги российского вестернизма, пришла к выводу о невозможности слепо следовать курсом "на Запад при любых обстоятельствах". Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму — на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа "вы звали демократический Запад и он пришел к вашим границам" потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после "холодной войны".
Плохо или хорошо, но в значительном сегменте отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался "доверчивостью московитов", ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту, помимо восточной части Германии, прежних союзников России — предполагаемые ворота в благословенный Запад, и даже более того, прежние части Советского Союза. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала "патриотическую реакцию", превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.
Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть Россия "слишком требовательна", когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, точка зрения что «мы слишком требовательны» имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых "моральных угрызений". В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря, не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие — он должен быть готов платить за последствия.
У бедных только одно оружие против безразличия богатых — они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 г., когда большевики провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу , которая , в конечном счете — в своем ядерном варианте — переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых — плод незрелой модернизации — Россия опустится в окружение "третьего мира" с одним известным багажом — своей сверхвооруженностью.