[Открытие Ямайки и южной Кубы]

[Открытие Ямайки и южной Кубы]

Адмирал пересек залив между Кубой и Эспаньолой, шириной как раз 18 лиг от мыса до мыса и от края до края, и поплыл вдоль южного берега острова Кубы. Он обнаружил обширный залив, который назвал Большой гаванью (Puerto Grande). Вход в него был очень глубок, а ширина доходила до 150 шагов.

Здесь он стал на якорь, и сюда прибыли на своих каноэ индейцы, которые привезли много рыбы и кроликов из той породы, что мы называем «гуаминикинахе».

1 мая, в воскресенье, адмирал поднял паруса и отправился дальше, следуя вдоль берега. Ежечасно открывались перед ним чудеснейшие бухты и высокие горы и реки, впадающие в море. А так как шел он совсем близко от берега, приходили к кораблям на каноэ индейцы без числа. Они думали, что явились пришельцы с неба, и приносили им свой хлеб – «касаби», воду, рыбу и все, чем они располагали. Все это индейцы предлагали христианам с великим радушием, ничего не требуя от них взамен, как будто полагали, что каждая принесенная в дар вещь спасет их душу. Но адмирал велел за все это платить, давая индейцам стеклянные четки, погремушки и другие безделушки. Они же оставались в полнейшем восторге, получая все это и думая, что уносят с собой небесные дары.

Так как индейцы, которых вез с собой адмирал, все время обращали его внимание на то, что неподалеку лежит остров Ямайка, где есть много золота, и указывали, в каком направлении находится этот остров, он решил отклониться к юго-востоку, чтобы затем пройти на юг.

В субботу, 3 мая, и на следующий день, в воскресенье, адмирал увидел берега Ямайки, а в понедельник подошел к острову и бросил якорь, но не в бухте, а в открытом море. Он говорит, что с того момента, как увидел этот остров, он показался ему самой прекрасной и благодатной землей из всех, что до сих пор были открыты. К кораблям приходило несчетное число больших и малых каноэ.

В понедельник адмирал принялся за поиски надежной гавани. Для этого он отправил в устья рек лодки, чтобы промерить дно.

Навстречу лодкам вышло множество каноэ с вооруженными людьми, готовыми защищать свою землю. Моряки, бывшие в лодках, видя, что индейцы бросаются из каноэ и плывут в их сторону, желая воспрепятствовать высадке, решили вернуться на корабли.

Затем адмирал подошел к гавани, названной им «Хорошей» (Puerto Bueno). Там индейцы также попытались помешать лодкам войти в бухту. Понимая, что если христиане проявят страх перед индейцами, последние станут еще более дерзкими, адмирал решил дать им урок и приказал выстрелить из бальест. После того как шесть или семь индейцев было ранено, они сочли за благо прекратить сопротивление, и к кораблям из ближней округи явилось огромное число каноэ с индейцами, причем на этот раз они были покорны и тихи. Индейцы привезли съестные припасы и все прочее, чем они владели, и охотно давали привезенное с собой христианам за любую вещь, какая им только ни предлагалась.

В этой гавани адмирал устранил течь, открывшуюся в килевой части одного из кораблей. Бухта, в которой он бросил якорь, имела форму подковы. Острову [Ямайке] адмирал дал имя Сантьяго.

В пятницу, 9 мая, он вышел из бухты и отправился вдоль берега Ямайки далее на запад. Шел он так близко от берега, что многие каноэ следовали рядом с кораблями, и индейцы мирно и радостно вели с христианами меновой торг.

И так как дули противные ветры, адмирал не мог продвигаться вдоль берега острова и решил возвратиться к Кубе.

13 мая, во вторник, он направился к Кубе, намереваясь пройти вдоль берега 500 или 600 лиг, чтобы убедиться, была ли это страна материком или островом.

В день отплытия явился один юноша-индеец на корабль и знаками объяснил, что он желает отправиться с христианами. Вслед за ним пришли его многочисленные родичи и братья, умоляя его не уходить с христианами. Но им не удалось убедить юношу, хотя эти люди пролили немало слез, уговаривая его остаться. Он же, чтобы не видели его слез, удалился в укромное место и в конце концов остался на корабле. Его родственники покинули корабль опечаленные и безутешные.

Итак, покинув со всеми кораблями Ямайку, адмирал достиг на острове Кубе одного мыса, который он назвал мысом Креста (Cabo de Cruz), в среду, 14 мая. В то время как он шел вдоль берега, лил сильный дождь с громом и молнией. Море было мелкое, и на каждом шагу, кораблям грозила опасность нарваться на мель.

Ливень, а также мели – опасности, обрушившиеся на адмирала одновременно, ставили его в тяжелое положение, и в трудах и заботах боролся он с ними. Ведь средства, применяемые для борьбы с каждым этим злом, взаимно исключают друг друга, и поэтому, когда они одновременно одолевают корабль, спасти его можно только чудом. Происходит же так потому, что при столь неудержимых ливнях, какие бывают в этой стороне, следует для устранения опасности убавлять паруса, тогда как для того, чтобы не посадить корабль на мель, необходимо поступать как раз наоборот.

Чем дальше шел адмирал, тем гуще становились бесчисленные мелкие и низкие островки. Одни из них были подобны песчаным отмелям, другие поросли кустарником, третьи настолько низко сидели в воде, что совсем не выдавались над ней. Чем ближе находились эти островки от берега Кубы, тем приветливее и зеленее казались они. Рассеяны они были в море на расстоянии одной, двух, трех или четырех лиг один от другого. В среду, 14 мая, адмирал видел множество островов, а на следующий день появились они еще в большем количестве и среди них попадались очень большие острова. Так как они были неисчислимы, и каждому из них нельзя было дать свое особое название, адмирал назвал все эти острова «Садом королевы» (jardin de la reina) [118]. В этот день насчитали более 150 островов, расположенных и на севере, и на северо-западе, и на юго-западе. Между ними имелись проходы, через которые могли проследовать корабли, и глубина достигала там трех и более локтей.

На некоторых островах встречалась красная птица, подобная журавлю [119], и множество очень крупных черепах, величиной с большое колесо и лишь немного уступавших по размерам адарге (кожаному щиту). Видели также журавлей, похожих на кастильских, ворон и других птиц, которые сладкозвучно пели, а с островов доносился нежнейший аромат, которым все наслаждались.

Близ одного из островов замечено было каноэ. Находящиеся в нем индейцы ловили рыбу. Увидев христиан, приближающихся к ним на лодке, они продолжали спокойно заниматься своим делом, как будто думали, что к ним едут, их братья, и знаками просили людей, которые были в лодке, задержаться на некоторое время на месте. Христиане так и поступили и не подходили к индейцам до тех пор, пока они не прекратили ловли.

Индейцы выловили рыб, которые называются «ревесо» (reveso); рыбы эти чуть побольше наших сардин. На брюхе у них твердое утолщение, которым они могут присасываться к разным предметам и, раз присосавшись к нему, не отрываются, даже будучи истерзанными на куски. Индейцы привязывают им к хвосту тонкую нить и, прибыв в места, где водятся в воде черепахи, бросают этих рыб в море так, чтобы они присосались к панцирю черепахи. Затем они тянут к себе нить и вытаскивают вместе с рыбой и черепаху, которая порой весит 4-5 арроб. Точно также ловят индейцы акул – свирепых тварей, охочих до мяса и пожирающих людей.

Индейцы, закончив рыбную ловлю, подошли к лодке. Христиане знаками предложили им следовать к кораблям, и они весьма охотно направились туда. Адмирал велел дать им разные безделушки и узнал от них о лежащих далее островках. Все, что было у них, эти индейцы щедро отдавали христианам, и покинули они корабли довольные и радостные.

Адмирал продолжал путь, следуя на запад, среди бесчисленных островов. Каждый вечер, вплоть до восхода луны, бушевала буря, и шел ливень с грозой. Опасности, о которых упоминалось уже прежде, подстерегали адмирала на каждом шагу, и ему пришлось испытать так много лишений и затратить столько труда, что об этом нелегко рассказать. Сам он и люди его бдительно дежурили день и ночь и особые наблюдатели сидели на дозорных площадках, укрепленных на мачтах. Не раз днище корабля, на котором шел адмирал, не только касалось дна, но и скребло его, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы сдвинуть судно с мели, то направляя его назад, то двигаясь вперед.

Адмирал достиг одного острова, более крупного, чем все прочие, и назвал его Санта Марией. На этом острове было селение. Но ни один индеец из страха перед христианами не решился показаться на берегу. Тут обнаружено было много рыбы и встретились собаки, которые не умели лаять. Над всеми островами видели многочисленные стаи ярко-красных журавлей, попугаев и прочих птиц.

Так как на кораблях испытывался недостаток воды, адмирал решил идти дальше не через проходы между островками, а вдоль самого берега Кубы, и подошел к нему 3 июня. В этом месте росли очень густые леса.

Один матрос, вооруженный луком, вышел на берег на охоту за птицами и наткнулся на группу индейцев человек в 30. Они были вооружены копьями и дротиками. Дротики эти напоминали по форме мечи, причем от острия к рукоятке они расширялись, а концы их были не острые, а притупленные. Делались они из пальмового дерева. Здешние пальмы, в отличие от наших, не имеют бугров, древесина у них гладкая, тяжелая и твердая, как кость. Кажется, что даже сталь не может быть тверже ее. Эти дротики называют здесь «макана». Моряк рассказал, что он видел в группе этих индейцев человека в белой тунике, такой длинной, что она скрывала его ноги. Моряк поднял крик, призывая своих спутников, а индейцы, как только увидели, что кто-то бродит поблизости, обратились в бегство с такой стремительностью, как будто за ними гнались тысячи людей.

На другой день адмирал направил на берег несколько христиан, но им удалось проникнуть в глубь страны всего лишь на пол-лиги. Дальше продвигаться нельзя было из-за густых лесов и болот. Полоса болот, шириной, вероятно, почти в две лиги, тянулась до подножья горной цепи.

Адмирал проследовал далее и, пройдя со своими кораблями 10 лиг, увидел на берегу дома. В этом месте вышло навстречу флотилии много каноэ с индейцами. Индейцы привезли съестные припасы и немало тыквин, наполненных водой. За все это адмирал велел расплатиться с ними. Он задержал одного индейца и сказал ему, что отпустит его лишь, когда тот укажет путь и даст ответ на некоторые вопросы. Индеец заверил адмирала, что Куба земля, со всех сторон окруженная морем, и что король этого острова проживает далее к западу на том же берегу…

Продолжая путь, корабли вступили в полосу мелей. Глубина моря не превышала одного локтя, а песчаная банка, что встретилась здесь, в ширину была не меньше, чем в два корабельных корпуса. Пришлось затратить немало труда, чтобы провести корабли через глубокий канал, пересекающий эту отмель.

Видели несчетное число очень крупных черепах – казалось, что море кишело ими. Пролетела такая огромная стая морских ворон, что затмила она солнце. Вороны летели со стороны моря к берегу Кубы. Замечены были также голуби и чайки и много иных птиц. На следующий день над кораблями появились тучи бабочек, и казалось, будто от них густеет воздух. Бабочки пролетали до самого вечера. Ливень, разразившийся к ночи, рассеял их скопища.

Адмирал узнал от упомянутого выше индейца, что у берега Кубы тянется полоса бесчисленных островов и что плавание близ них связано с большим риском и чревато всевозможными опасностями, которые могут встретиться на каждом шагу.

Поэтому он решил возвратиться на Эспаньолу, в Изабеллу, поселение, которое он оставил в начале стройки. Это поселение было еще не закончено и требовало поэтому неусыпных забот с его стороны.

Чтобы запастись водой и съестными припасами, он отправился к острову, который имел в окружности не менее 30 лиг и назван был им островом Евангелиста (Isla del Evangelista). Адмирал указывает, что этот остров находился на расстоянии 700 лиг от Доминики.

Я думаю, что остров Евангелиста – это как раз тот остров, который затем прозвали и ныне называют островом Сосен (Isla de Pinos). Расположен он как раз напротив Гаваны и в длину имеет 20 лиг. Полагаю, что мнение мое справедливо, ибо нигде у берегов Кубы нет столь значительного острова. Таким образом немного оставалось проплыть адмиралу, чтобы открыть [западную] оконечность Кубы, – всего лишь каких-нибудь 35 или 36 лиг.

Это соображение подтверждается тем местом в посланном королям отчете адмирала об открытии Кубы, где говорится, что проплыл он и открыл вдоль ее берега 333 лиги и измерял дистанции пройденного пути по правилам астрономии [120]. Он добавляет, что от оконечности Кубы, которая видна с Эспаньолы и носит два названия – «Предел Востока» (Fin de Oriente) и «мыс Альфы и Омеги», – он плыл вдоль южного берега на запад до тех пор, пока не миновал пояса девятого часа земной сферы, так что он был в местах, где солнце заходит лишь на два часа позже того времени, когда оно восходит в Кадисе. И далее адмирал говорит, что в расчетах его не может быть ошибок, потому что 14 сентября (того же года) он делал ясной ночью наблюдения во время лунного затмения и точно определил [долготу] своими инструментами¹⁰. Таковы подлинные слова адмирала.

В пятницу, 13 июня, адмирал отклонился к югу, чтобы выйти из полосы островов. Войдя в один из проходов между островами, который показался ему глубоким и лишенным мелей, адмирал медленно плыл его водами в течение всего дня. Но затем выяснилось, что проход этот замкнут, и корабли оказались окруженными со всех сторон сушей, как будто они попали внутрь сплошной изгороди. Все люди, ощущая столь большую опасность и зная, что продовольствия на кораблях мало, пали духом и утратили силы. Адмирал постарался успокоить их и вселить в их души надежду.

С немалым трудом вышли из прохода в том месте, где вступили в него накануне, и направились к острову Евангелиста, у берегов которого корабли стали на якорь, чтобы запастись водой.

В среду, 25 июня, адмирал от этого острова направился на северо-запад, желая осмотреть островки, которые виднелись на расстоянии 5 лиг от места стоянки. Немного спустя, вошли в воды моря, которое было покрыто белыми и зелеными пятнами, и поэтому мнилось всем, будто в этих местах должны быть мели. Но глубина тут превышала два локтя. А пройдя семь лиг, вступили в другие воды, совершенно белые, подобные молочной сыворотке. Затем еще через семь лиг пошла черная, как чернила, вода, а глубина была здесь 5 локтей. Этим морем адмирал шел до тех пор, пока не приблизился к Кубе. Все эти изменения в цвете воды повергали моряков в ужас – ничего подобного не приходилось им ранее видеть и испытывать, и поэтому каждый из них чувствовал страх, опасаясь гибели.

От берегов Кубы адмирал при слабом ветре отплыл в восточном направлении и шел проходами, где были рассеяны многочисленные мели, описывая, как это он обычно всегда делал, все случившееся в плавании. 30 июня он посадил свой корабль на мель и не мог снять его с этой мели при помощи якорей, заброшенных с кормы. Только закинув якоря со стороны носа, он вывел корабль в море, причем от ударов о песчаное дно судно получило значительные повреждения.

Затем адмирал шел, не придерживаясь строго установленного маршрута (помехой служили ему мели, да и ветер не давал возможности плыть в избранном направлении), водами белого моря, испытывая ежедневно различные неприятности. При этом особенно досаждали ему ливни, которые обрушивались на корабли каждый вечер. Адмирал был всем этим огорчен и опечален.

Когда приблизились к тем берегам Кубы, от которых отплыли корабли, следуя на восток, донесся с суши нежнейший аромат.

7 июля адмирал высадился на берег, желая отслужить мессу. Услышав мессу, явился в то место, где находился адмирал, один касик, или престарелый сеньор. Он, казалось, был повелителем всей этой страны, или провинции. Он наблюдал за всеми действиями и церемониями, которые совершал священнослужитель, и видел, как христиане выражали во время молитвы чувства восторга, смирения и умиления. Судя по тому, как проявил он свои мирные намерения и с каким почтением относились к нему люди, служившие ему, адмирал решил, что этот касик – лицо, которому все прочие индейцы подчиняются.

Касик вручил адмиралу тыквину той породы, которая на этих островах носит имя «ибуэра» (такие тыквины служат здесь как чаши). Она была наполнена различными местными плодами. Затем касик сел на корточки рядом с адмиралом (таким образом индейцы сидят в тех случаях, когда у них нет маленьких скамеечек, которые носят название «дуго») и обратился к нему со следующей речью:

«Ты явился облеченный большой властью в эти земли, никогда раньше тобой невиданные, и с твоим приходом повергнуты были все селения и жители этих стран в великий страх. Знай же, что сообразно тому, как мы верим, есть в иной жизни два места, куда устремляются души, покинувшие тело: одно дурное и пребывающее во мраке, предназначенное для тех, кто причиняет зло и терзает род людской; другое – радостное и светлое, куда следуют души людей, уважающих в этой жизни мир и покой. И поэтому, если ты чувствуешь, что приближаешься к смерти и желаешь получить в той жизни награду, не должен ты причинять ни зла, ни ущерба тем, кто тебе не причиняет того же самого.

А то, что ты совершал здесь, дело доброе, потому что мне кажется, что поступки твои угодны богу».

Все это адмирал уразумел со слов индейцев, которых он вез с собой, и особенно из объяснений Диего Колона – индейца, крещенного в свое время в Кастилии и ныне сопровождающего адмирала. Удивленный столь мудрой речью старого индейца, пораженный тем, что произнесена она была язычником, не верующим ни во что и вместе с тем сведущим в философской науке, адмирал ответил ему, что издревле хорошо известно людям все то, о чем говорил касик; ведомо, что душа живет вечно и что злым людям уготовано дурное место, именуемое адом, а добрые, напротив, попадают в прекрасную обитель, которую христиане называют раем. Далее адмирал сказал, что он обрадован, убедившись, сколь хорошо известно это людям, населяющим эти земли.

Адмирал заявил, что он послан великими, богатыми и могущественными королями, его повелителями – владыками кастильских королевств – на поиски этих земель и для ознакомления с ними. При этом он отправлен сюда лишь с единственной целью – узнать, есть ли здесь люди, причиняющие зло другим, ибо он слышал, что имеются в этих морях некие люди, именуемые «карибами» или «карибами», которые причиняют зло соседям, и прибыл он сюда, чтобы в этом им воспрепятствовать, и защитить и оказать покровительство добрым людям. Он сказал, что стремится к тому, чтобы все жили в мире, не причиняя друг другу вреда.

Мудрый старец выслушал эти слова, весь в слезах, и душа его была полна восторга; и он сказал, что если бы не было у него жены и детей, он отправился бы с адмиралом в Кастилию. Принимая от адмирала в дар безделушки, он преклонил колена, знаками выражая свое восхищение, и многократно вопрошал, на земле или на небе рождаются люди, подобные христианам.

Все эта я извлек из писаний Фернандо Колумба, сына первого адмирала, и из «Декад» Педро Мартира. Последний сообщает об этой встрече подробнее, нежели дон Фернандо, ибо в то время дон Фернандо был еще ребенком, а Педро Мартир мог обо всем получить сведения от самого адмирала. Этот автор знал хорошо то, о чем писал, потому что жил при дворе и был в фаворе у королей.

Казалось, что после того как адмирал покинул те места, где держал перед ним речь старый индеец, ветры и воды сговорились между собой, желая извести адмирала и нагромоздить беды на беды, несчастья на несчастья, муки на муки, ибо не оставалось ни единого часа для отдыха. В довершение всего ужасный ливень внезапно застиг адмирала, и он вынужден был так поставить корабль, что тот бортом своим стал погружаться в воду. Лишь с огромным трудом – и видел он в том десницу божью – смог адмирал, убавив паруса и одновременно закинув наиболее тяжелые якоря, стать на якорь. Большое количество воды проникло в трюм, что еще пуще усугубляло опасность. Моряки едва смогли справиться с водой с помощью насосов, потому что все они были истомлены непрерывными трудами и недоеданием. Только и получали они, что фунт прелых сухарей да глоток вина, и лишь иногда попадалась им при удачной ловле рыба.

Велики были лишения, которые испытывали они все и особенно адмирал, несший тяготы и за себя и за других.

Сам адмирал в своем описании этого плавания, предназначенном для королей, говорит: «Я разделял участь всех. Я молил бога, чтобы все совершалось так, как то ему было бы угодно. Что же касается меня, то нельзя было испытывать больших лишений и подвергаться большим опасностям, чем те, что выпали на мою долю, ибо не было такого дня, когда бы мы все не находились на краю гибели».

В борьбе с этими опасностями и беспрерывными бедствиями адмирал дошел 18 июля до мыса, который был назван им раньше мысом Христа.

Индейцы встретили его очень приветливо и тотчас же принесли хлеб – «касаби», – рыбу и плоды, причем давали они все это с большой радостью и удовольствием. Здесь отдыхали два или три дня.

Во вторник, 22 июля, адмирал, вынужденный к тому непрерывными ветрами, которые не давали ему возможности идти прямо к Эспаньоле, направился к острову Ямайке. Он следовал вдоль ее берега в западном направлении, вознося хвалу господу при виде этой зеленой, прекрасной и счастливой земли. Везде на берегу видны были селения, и на каждом шагу встречались бухты, одна другой лучше.

За кораблями следовали бесчисленные каноэ, и индейцы служили христианам, давая им еду, словно пришельцы были их родными отцами. Адмирал говорит, что его люди отмечали, будто никогда еще не доводилось им видеть лучших припасов, чем те, что приносили им эти индейцы. Однако каждый вечер бури и ливни донимали команды кораблей.

Адмирал видел причину, вызывающую ливни, в обилии лесов, и в том не может быть сомнения. Он говорит, что некогда большие дожди случались на Канарских островах, Мадере и Азорских островах, но затем, по мере того как леса сводились и высыхала влага земная, уменьшались и становились реже дожди.

Адмирал пылко восхвалял красоту и изобилие острова, плоды и все прочие местные яства, приносимые индейцами, а также обилие селений на Ямайке. Он говорит, что сравниться с Ямайкой не может ни одна земля, из числа ранее ему встречавшихся…

Он желал еще многое открыть и узреть, ибо прекрасным казалось все на этом острове, но адмирал не мог отважиться на подобное из-за недостатка провианта; кроме того, в корпусах всех кораблей открылась течь.

Установилась хорошая погода, и адмирал 19 августа направился к востоку, к острову Эспаньоле. Последний клочок земли, что видел он на острове Ямайке, он назвал Фонарным мысом (Cabo de Farol).