Национальные комитеты и «Союз борьбы тюрко-татар Идель-Урала»

Национальные комитеты и «Союз борьбы тюрко-татар Идель-Урала»

Вероятно, лишним будет упоминание, что гитлеровская Германия в первые годы войны не нуждалась ни в каком представительстве народов СССР. Это означало бы признание их как политических партнеров, союзников и никак не вписывалось в национал-социалистическую стратегию. И опять в данном случае мы должны вспомнить об изменившейся военной ситуации и об определенной смене германской ориентации, что отчетливо проявилось уже в организации национальных посредничеств. Посредничества, как было показано выше, являлись подразделениями Восточного министерства. И они стали основой создания национальных представительств, которые, по замыслам гитлеровцев, должны были взять на себя политическую и, как следствие, военную активизацию всех национальных сил. Но с самого начала, даже когда было дано официальное разрешение на создание национальных представительств, запрещалось именовать их «национальными комитетами». Следовало применять более нейтральные термины «связующий штаб» (Verbindungsstab) или «комиссия» (Ausschu?). Татарское представительство, например, при своем официальном конституировании в 1944 г. получило наименование «Союз борьбы тюрко-татар Идель-Урала». По-видимому, слово «комитет» несло слишком пугающую немецкое руководство нагрузку, означая своего рода национальное правительство, и не признавалось почти до самого конца войны. Исключение составило лишь национальное представительство среднеазиатских народов.

Осенью 1944 г., когда вопросами политического сотрудничества с восточными народами по-настоящему заинтересовался СС, их представительствам со стороны Главного управления СС было наконец обещано, что они получат желанное для них наименование — «национальные комитеты», против чего продолжало выступать ведомство Розенберга. «Тем самым национальные комитеты хотели предстать перед побеждающими союзниками и историей не как квислинги или продажные наемники, а как политические организации с своими собственными целями, правами и претензиями. С этим же была связана надежда, как оказалось тщетная, предотвратить выдачу западными союзниками Советскому Союзу их соплеменников против их воли,» — не без оснований оценивает сложившуюся ситуацию П. фон цур Мюлен.[450]

Что удивительно, Розенберг изменил свою позицию и согласился с термином «национальный комитет» только в последние недели марта 1945 г. — для четырех кавказских и крымско-татарского представительств в Берлине был даже устроен торжественный прием, по иронии судьбы прерванный сигналом воздушной тревоги — поистине пир во время чумы! Были изменены годовой бюджет комитетов, социальные условия для их сотрудников, что уже не могло играть абсолютно никакой роли в той ситуации.[451]

Национальные комитеты не только были созданы при посредничествах, но и находились под их контролем. Фактически работа в комитетах считалась работой на общественных началах — национальные представительства не являлись юридически признанными учреждениями и потому не могли иметь официального персонала. Сотрудники комитетов не получали заработной платы, а числились за теми инстанциями, из которых и приходили в комитеты: вермахт, Восточное министерство, СС и пр. Функции комитетов были довольно широкими, но главной их задачей считалось осуществление как можно более тесного контакта представителей восточных народов с немецкими военными и гражданскими учреждениями (недаром они на первой стадии создания получили наименование «связующих, посреднических штабов»). Исходя из этой задачи, комитеты, по мнению П. фон цур Мюлена, состояли как минимум из трех отделов: политического (в ведении их политические контакты, организационные вопросы и финансы), военного (контакты с вермахтом и соответствующими Восточными легионами, подготовка офицерских кадров и военная переподготовка) и одела пропаганды, прессы и общественной работы.

Попытки создания национальных организаций под крылом тех или иных немецких высших учреждений (в частности МИД) делались уже в первые годы войны. Это проявлялось и в пожеланиях старых эмигрантов, и в позиции некоторых чиновников (Шуленбург, фон Менде), стремившихся к более тесному сотрудничеству с нерусскими народами СССР. «Адлониада» является тому самым серьезным подтверждением.

Унтер-офицер легиона читает газету «Идель-Урал»

П. фон цур Мюлен вполне правомерно связывает создание национальных представительств разных народов с той ролью, которая была уготована в нацистских планах разным народам Советского Союза. Поэтому получалось так, что те народы, которые в этих планах занимали самое низкое место, согласно выработанной «иерархии» геополитических интересов, находились под наименьшим прессингом и получали относительную свободу для обсуждения своих национальных проблем, создания национальных комитетов.[452] Это подтверждается реальными фактами: представители среднеазиатских народов уже весной 1942 г. начали подготовку к организации «Национального Туркестанского комитета единства» (Milli T?rkistan Birlik Komitasi — Nationalturkestanisches Einheitskomitee). Он был создан, согласно Вели Каюм-хану, 14 ноября 1942 г., хотя появление в августе 1942 г. первого номера газеты «Милли Туркистан» как официального органа комитета уже говорит о многом. Комитет был фактически создан и конституирован несколько раньше — в конце лета — начале осени 1942 г. Напротив, самые острые споры вызвало создание национальных представительств кавказских народов — в результате созданные во второй половине 1942 г. комитеты армян, грузин и азербайджанцев даже были распущены или же продолжали существовать на бумаге.[453]

Политический вес представительств переоценить вряд ли возможно — они находились под жестким контролем и могли действовать лишь в строго определенных рамках. К тому же, как оказалось, политические взгляды коллаборационистов из восточных народов оказались настолько пестрыми, что почти во всех представительствах имели место острые противоречия, порой перераставшие в открытые конфликты. Конфликты решались усилиями германской стороны и не добавляли политической привлекательности национальным лидерам.

Такие противоречия имелись и в самом, казалось бы, «благополучном» Туркестанском комитете. Они являлись, с одной стороны, следствием чисто авторитарного стиля работы «президента» Вели Каюм-хана, стремившегося и, в общем, добившегося неограниченной власти над своими соплеменниками;[454] а с другой стороны — многонационального характера Туркестанского представительства. В своей работе Каюм-хан опирался исключительно на узбеков, что, естественно, задевало представителей других народов, входивших в комитет. В результате в начале 1943 г. несколько человек из киргизов и казахов обратились к Розенбергу с просьбой разрешить им организовать собственное представительство и собственный легион. Такого позволения им, однако, дано не было. Руководитель этого политического заговора казах Канатбай не без стараний Каюм-хана попал под подозрение гестапо и был арестован как предполагаемый «советский агент». Две недели Канатбай содержался под арестом в Потсдаме и был выпущен только тогда, когда его «невиновность» была полностью доказана.[455] Позднее же, в конце 1944 г., Канатбай был даже «приближен» к Каюм-хану и провозглашен генеральным секретарем Туркестанского комитета.

Очень неприятный инцидент пришлось пережить Каюм-хану и в начале 1944 г. Среди туркестанских легионеров, дислоцированных на Западной Украине, недовольных Каюм-ханом, созрел заговор, в ходе которого предполагалось создание альтернативного «национального комитета». Во главе заговорщиков стояли азербайджанец Абдуллаев и киргиз Сулайманов, распространявшие среди легионеров листовки с призывами готовиться к восстанию. В ходе восстания предполагалось расстрелять всех немецких офицеров туркестанских батальонов, кроме Андреаса Майер-Мадера, и создать «Туркестанское национальное правительство». В марте 1944 г. один из легионеров был даже отправлен в Берлин для физического устранения Каюм-хана. Правда, последний в это время находился в Париже. Заговор в итоге был раскрыт, восстание не состоялось, а шесть туркестанских легионеров, среди которых Абдуллаев и Сулайманов, были расстреляны.[456]

Противоречия наблюдались и внутри остальных представительств. Возьмем пример азербайджанских коллаборационистов. Немецкая сторона изначально и небезуспешно пыталась привлечь к политическому сотрудничеству наиболее влиятельного в среде эмигрантов Мехмет-Амина Расул-заде. Летом 1942 г. после длительных переговоров он даже возглавил азербайджанское представительство, настаивая в первую очередь на том, чтобы Германия официально признала на перспективу лозунг политической независимости Азербайджана. Однако, как уже было отмечено, к таким политическим заявлениям нацистская верхушка не была готова, поэтому Расул-заде осенью 1942 г. покинул Германию, а на первые позиции в среде азербайджанцев вышли его политические оппоненты — Аббас бей Атам-Алибеков, Фуад Амирджан и особенно быстро возвысившийся Або Фаталибейли-Дудангинский. Последний активно критиковал Расул-заде за его «реакционность» и стремление возродить в Азербайджане «ханские порядки», и сумел довольно быстро найти общий язык с немцами (например, с фон Менде). Именно Дудангинский фактически возродил азербайджанское представительство — «связующий, посреднический штаб» на национальном конгрессе 6–9 ноября 1943 г.[457]

Но в октябре 1944 г. сложилось отдельное «Азербайджанское единое национальное собрание» как альтернатива официальному представительству.[458] И у армян возникло отдельное политическое движение легионеров «Арменакан», которое возглавили братья Альфред и Альфонс Мурадяны, заявившие очень амбициозные цели: захват власти в Армении и восстановление существовавших до 1920 г. политических институтов.[459] Несерьезность подобных амбиций являлась очевидной, тем более что, судя по источникам, резонанс и влияние и того и другого альтернативного движений были минимальными.

Несмотря на свою малочисленность по сравнению с представителями среднеазиатских народов, поволжские татары также смогли организовать обсуждение своих национальных проблем. В течение 1942 г. сформировалось первое татарское представительство в Германии, которое возглавлял доктор Ахмет Темир, находившийся в этой стране с 1936 г. Оно традиционно именуется в нашей публицистике «Комитет Идель-Урал», хотя, возможно, именно такого названия и не имело.

Легионеры слушают выступление Шафи Алмаса на конференции Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала

В Германии А. Темир не только занимался научной деятельностью, которая воплотилась в диссертации, защищенной 17 июня 1941 г. в Гамбургском университете. Некоторое время он преподавал татарский язык в Берлинском университете,[460] помогал профессору фон Менде в составлении «тюрко-татарской» библиотеки для Института по изучению России (об этом говорилось во второй главе настоящей книги). Кроме того, в 1941–1943 гг. А. Темир сотрудничал в отделе радиопропаганды Министерства иностранных дел Германии, занимаясь радиопропагандой на Турцию, а с июня 1943 г. перешел работать в турецкую редакцию германского радиовещания, находясь там на очень хорошем счету.[461] Так что А. Темир был достаточно известным и активным человеком, поэтому его первоначальное лидерство в политическом представительстве поволжских татар в Германии вовсе не случайно.

Появление в годы войны татарского представительства в Германии комментировалось в современной публицистике. Например, по данным Р. Мустафина, началось оформление этого представительства в мае 1942 г. на заседании в берлинском отеле «Франкишер Хоф»,[462] где собрались лица, вошедшие в созданный тогда «Комитет Идель-Урал» — А. Темир в роли президента (не совсем понятна ирония Р. Мустафина по поводу того, что окружающие называли его «доктором», — он действительно был доктором), Раис Самат, промышленник Искандер Яушев, Шафи Алмас, Алимджан и Шамсия Идриси, Хайнц Унглаубе. По сведениям Ю. Карчевского и Н. Лешкина, однако, это происходило в «один из жарких июньских дней 1942 г.», и в создании комитета кроме названных лиц будто бы приняли участие Ахмед-Заки Валиди, Тамурбек Давлетшин, Абдул-Гани Усман, Мугин Бахтиков, Фаткулла Абзалетдинов.[463] Не могу сказать, на какие источники опирались Р. Мустафин, Ю. Карчевский и Н. Лешкин для столь точного описания этого собрания, — в их книгах нет сносок. К сожалению, в архивных материалах не удалось найти документов об этом мероприятии, а также о некоторых его участниках, поэтому довольно трудно подтвердить или же опровергнуть сведения указанных авторов. Однако присутствие на собрании А. Идриси с женой в любом случае вызывает серьезные сомнения. Выше уже неоднократно подчеркивалось, что Идриси выступал категорично и воинственно за единство тюркских народов, именуя «идель-уральцев» сепаратистами и имея очень натянутые отношения со сторонниками идеи «государства Идель-Урал». Поэтому он едва ли мог принимать участие в создании «Комитета Идель-Урал». Вряд ли присутствовал на заседании и Ахмед-Заки Валиди — в то время (май—июнь 1942 г.) его в Германии просто не было. Сомнительно и участие в собрании и профессора Т. Давлетшина — только 7 июня 1942 г. он был отпущен из лагеря и в дальнейшем, как известно, больше занимался научной работой и не очень охотно принимал участие в политических мероприятиях подобного рода.[464]

Как бы то ни было, такой еще официально не признанный, но и не запрещенный орган под руководством Ахмета Темира был, по-видимому, создан (хотя дату его основания, май или июнь 1942 г., можно также подвергнуть сомнению). Деятельность его, очевидно, не заходила дальше обсуждения национальных проблем. К реальному сотрудничеству, в том числе и к масштабной работе с татарскими военнопленными и легионерами, «комитет» как представительство поволжских татар не привлекался. Это объяснялось тем, что политическое сотрудничество Третьего рейха с восточными народами не предусматривалось. Возможно, по этой причине существование «комитета» не отразилось в немецких документах того времени. Тем не менее некоторые его члены принимали участие в комиссиях по работе с военнопленными, выступали перед ними с лекциями и пр.

Судьба А. Темира в роли руководителя «Комитета Идель-Урал» сложилась следующим образом. Он вмешался в один из многочисленных и вполне объяснимых конфликтов внутри Туркестанского комитета, поддержав оппозицию Вели Каюм-хану. Некоторые представители казахов и киргизов, настроенных против узбека Каюм-хана, обратились к Темиру с просьбой объединиться в одном комитете с поволжскими татарами. Апогея эта история достигла летом 1943 г., когда вполне серьезно обсуждался проект создания татаро-казахского представительства. В этой ситуации А. Темир проиграл более могущественному и хитрому Вели Каюм-хану.[465] Возможно, что при этом далеко не последнюю роль сыграли и личные качества А. Темира — его ранимость и чувствительность,[466] — разобидевшись на всех и вся, он покинул Германию и вернулся в Турцию.

Официально судьба национальных комитетов начала очень серьезно обсуждаться лишь во второй половине 1943 г. 30 сентября и 6 октября 1943 г. два совещания с этим вопросом были проведены в Восточном министерстве у фон Менде. Для немецкой стороны главным при этом становился личностный фактор: на обоих совещаниях обсуждались конкретные кандидатуры, которые могли бы вести работу как руководители национальных комитетов и которые состояли бы в тесном контакте с министерством и вермахтом.[467] Для поволжских татар тогда на первый план выступил Шафи Алмас. И уже тогда фон Менде отмечал, что, «согласно общему мнению, Шафи не имеет необходимых качеств, чтобы быть представителем и руководителем своих соплеменников», сетуя на отсутствие среди татар подходящей кандидатуры для руководства комитетом. Этот вопрос неоднократно поднимался до конца войны, но немцы все же были вынуждены остановиться на Шафи Алмасе.

Сведения об этой личности очень приблизительны и нуждаются в дополнении.[468]

Шафи Алмас (настоящее имя Габдрахман Гибадуллович Галиуллин, в публицистике его чаще называют Шафиев) родился в 1885 г. в Дубъязском районе Татарстана. Псевдоним Шафи Алмас был им взят по имени своего прадеда Шафи. Он занимался торговлей, имел магазины в Москве, Казани, Оренбурге. В годы Гражданской войны эмигрировал в Турцию, получил турецкое подданство, в 20-е гг. даже поработал короткое время сотрудником турецкого посольства в Москве. С 1928 г. он проживал в Германии, имел в Берлине недвижимость, и политикой по большому счету не занимался вообще. После начала войны он начал привлекаться немецкой стороной к конкретным пропагандистским мероприятиям, прежде всего к радиопропаганде: 1 декабря 1941 г. он вместе с А. Темиром упоминался в одной из справок Германского международного радио (общество «Интеррадио»), которое курировалось МИД и Министерством пропаганды, как один из «подготовленных кадров».[469]

Кроме того, на протяжении 1942 г. Ш. Алмас многократно посещал лагеря для военнопленных, выступал перед ними с речами и подбирал кандидатуры для возможного сотрудничества.[470]

Руководитель Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала Шафи Алмас готовится к выступлению

Вероятно, уже тогда он и включился в борьбу за лидерство в татарской общине. Судя по одному из послевоенных свидетельств, которое цитировалось выше (Каролин фон Менде), его спорная кандидатура все же устроила немецкую сторону. Г. фон Менде, отвечавший за решение всех подобных вопросов, советовался с некоторыми татарскими эмигрантами, которые когда-то учились или работали в Берлине, но после прихода к власти нацистов уехали в Турцию — профессором Рахмати Аратом и инженером Фуадом Казаком (Шафи Алмас был женат на сестре Фуада Казака — Амине, а отцом Фуада и Амины, кстати, был известный деятель джадидизма и предприниматель Абдулхамид Казаков). После длительных консультаций, по словам К. фон Менде, «поскольку никого другого не было», остановились на кандидатуре Ш. Алмаса. В его пользу говорило и следующее: «Он хорошо говорил по-немецки и не выказывал никакого неудовольствия и рассерженности по отношению к своим прибывшим в Германию землякам (вспомним А. Идриси! — И. Г.). Он также оказывал полную и всестороннюю поддержку таким честолюбивым молодым людям как Султан, чего никогда не сделал бы другой стремящийся к власти руководитель». По данным П. фон цур Мюлена, поддержку «флегматичному, неактивному» Шафи Алмасу, которым можно было легко манипулировать и который «предпочитал алкоголь политике», оказал и Вели Каюм-хан, не желавший видеть во главе татарского представительства человека с сильным характером, способного вмешиваться во внутренние дела Туркестанского комитета.[471]

Шафи Алмас в роли лидера поволжско-приуральских татар вызывал неприятие со стороны многих германских чиновников. Очень неприязненно отзывался о нем Райнер Ольша 15 сентября 1944 г.: его личность представлялась эсэсовскому функционеру «исключительно спорной». Он называл его не иначе как «малоактивным интриганом и самолюбом, который отвергает все устремления к интенсификации работы с поволжскими татарами, если они не совпадают с его собственными представлениями». Ольша замечал, что сотрудники Шафи Алмаса очень недовольны «своим президентом, упрекая его в том, что он практически завалил всю национальную работу». По этому поводу Главное управление СС провело консультации и с шефом Татарского посредничества X. Унглаубе, который заявил Р. Ольше, что Шафи Алмас стал руководителем Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала только в силу острой необходимости («необходимого зла», по выражению Унглаубе). Унглаубе обратил внимание Ольши на то, что в окружении Ш. Алмаса есть активные и способные сотрудники, которые «прекрасно могут быть использованы для работы, даже если они не устраивают самого президента».[472]

В течение 1944 г. вопрос о замене Шафи Алмаса на посту руководителя «Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала» поднимался неоднократно. Особенно активно этот вопрос начал обсуждаться, когда начались мероприятия по созданию Восточнотюркского боевого соединения СС. В начале октября 1944 г. по договоренности между Восточным министерством и Главным управлением СС в «Союзе» должны были быть проведены перестановки: вместо Ш. Алмаса предлагалась кандидатура бывшего советского майора Гафара Ямалиева, который по плану должен был быть переведен в СС и получить чин штурмбаннфюрера. Главное управление СС видело в нем даже возможного руководителя Татарского посредничества.[473]

29 сентября 1944 г. в беседе между профессором фон Менде, Ф. Арльтом и Р. Ольшей было высказано беспокойство по поводу ситуации с Комитетом поволжских татар: «Комитет Идель-Урал должен активизироваться через особенно интенсивную работу». Причем личность «шефа татарского Союза борьбы» вызывала заметные нарекания со стороны германских чиновников.[474]

7 октября Л. Стамати в телефонном разговоре с Р. Ольшей заметил, что «случай с Ямалиевым срочный», а татарский комитет «необходимо срочно оживлять».[475] 12 октября на очередном совместном заседании у фон Менде в Восточном министерстве его участники обсуждали состав татарского комитета и договорились, что будущим руководителем комитета станет майор Ямалиев.[476] Подобная активность немецкой стороны явно насторожила Шафи Алмаса, который не желал уступать. 17 октября 1944 г. он направил подробное письмо на имя фон Менде, в котором отчетливо прослеживается стремление придать себе более значительный политический вес.[477]

Письмо эта напыщенно адресовано «в Германское имперское правительство», хотя фон Менде в правительстве не работал, и это было прекрасно известно и Шафи Алмасу. Но ситуация требовала, и патетический стиль письма поражает воображение. «Мы, идель-уральские тюрки, десятилетиями боремся за независимость, и на протяжении этого времени мы принесли много жертв. Московиты использовали все средства, чтобы покорить нас морально и духовно, разрушить наше национальное чувство. Татарский народ включился в борьбу, и ему до настоящего времени удалось защищать свои национальные идеи. Цель этой борьбы — освобождение страны и достижение независимости Идель-Урала», — так начинается обращение Шафи Алмаса. Постоянно автор подчеркивает свои «заслуги» в освободительной борьбе татарского народа и стремление его опираться в этой борьбе на поддержку Германии: «Я уже долгие годы живу в Германии, работаю и борюсь за освобождение моей страны, подарив все свое доверие Германии. Я стремился укрепить отношения Идель-Урала с Германией. Когда началась германо-русская война, бесчисленные мои земляки оказались в Германии. Я был в лагерях для военнопленных, говорил со своими земляками, давал им мужество и надежду, рассказывал им о новой Германии. Все мои земляки заявляли о готовности стать солдатами, чтобы бороться за освобождение своей страны», — так видел Ш. Алмас свою роль в установлении связей татар с Германией. Он очень хотел, чтобы полномочия и возможности комитета стали еще более широкими, но только под его собственным руководством: «По всем идель-уральским делам я прошу связываться только со мной, поскольку я избран ответственным руководителем 3 марта 1944 г. на конгрессе в Грайфсвальде», — завершил свое обращение Шафи Алмас.

Вряд ли это письмо нашло сколь-либо серьезный отклик среди германского руководства, личность Шафи Алмаса была ему достаточно хорошо знакома. Тем не менее намеченной и уже казалось обговоренной смены руководства «Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала» не произошло — Шафи Алмас продолжал исполнять эти функции до января 1945 г., когда он, будто вспомнив свое турецкое гражданство, бежал из Германии в Турцию, оставив политические амбиции, которые в условиях военного краха Третьего рейха начали представлять для него серьезную опасность.[478] После него татарский национальный комитет остался без формального руководителя. Большинство документов от имени «Союза борьбы» в последние месяцы войны подписывалось уже руководителем Татарского посредничества графом Л. Стамати. Безрезультатные дискуссии вокруг личности Шафи Алмаса, фактическое «обезглавление» национального комитета в последние месяцы войны — это яркое свидетельство того, что среди татар, находившихся на стороне Германии в годы Второй мировой войны, не было реального авторитетного лидера, способного объединить всех соплеменников и повести их за собой.

Хотя германское руководство постоянно выражало свое недовольство татарским национальным представительством, комитет и под руководством А. Темира, и под «президентством» Ш. Алмаса, бесспорно, провел определенную работу. Комитет под руководством Шафи Алмаса, по его собственному свидетельству, по-видимому, сложился в конце 1943 — начале 1944 г.[479] Полный состав его президиума в одном из недатированных документов (вероятно, документ относится к началу 1945 г.,[480] так как упоминаемый в списке капитан Вафин еще в конце октября 1944 г. работал в штабе генерала Власова) был следующим (сохраняю всю терминологию документа):

Шафи Алмас — президент; Салих Файзуллин — заместитель президента; Гариф Султан — организационный руководитель; Кашапов — старший лейтенант; Вафин — капитан, адъютант при штабе связи генерала добровольческих соединений и руководитель военного отдела Союза борьбы в отношениях с вермахтом; Иван Скобелев — чуваш, руководитель отделения немусульманских народов Идель-Урала; Шакир Алкаев — полковник; Галим Айдагулов — редактор литературного журнала, ответственный за культурные вопросы; Ишмаев — руководитель газеты «Идель-Урал»; Исламгулов — сотрудник редакции; Гунафин — руководитель лагерей в Даргибеле и в Беверунгене.[481] Изменения по сравнению с составом «комитета» под руководством A. Темира, как видим, серьезные. Понятно, что приведенным списком количество членов «Союза борьбы» не ограничивалось — в его подразделениях-отделах были заняты десятки сотрудников. Точное их число на данный момент установить невозможно.

Послевоенное фото лидеров волго-уральского движения. Слева направо: Исламгулов (Хамид Рашит), майор Гафар Ямалиев (Мустафа Вали), Гариф Султан. Мюнхен, август 1950 г.

Национальные комитеты, в том числе и татарский, не только были созданы при посредничествах, но и находились под их контролем.[482] Фактически работа в комитетах считалась работой на общественных началах — национальные представительства не являлись юридически признанными учреждениями и потому не могли иметь официального персонала, сотрудники комитетов не получали заработной платы, а числились за теми инстанциями, из которых они и приходили в комитеты: вермахт, Восточное министерство, СС и пр. Функции комитетов были довольно широкими, но главной их задачей считалось осуществление как можно более тесного контакта представителей советских восточных народов с немецкими военными и гражданскими учреждениями (недаром они на первой стадии их создания получили наименование «связующих штабов»). По данным П. фон цур Мюлена, исходя из этой задачи комитеты состояли как минимум из трех отделов: политического (в ведении их были политические контакты, организационные вопросы и финансы), военного (контакты с вермахтом и с соответствующими Восточными легионами, подготовка офицерских кадров, военная переподготовка) и отдела пропаганды, прессы и общественной работы. Судя по составу татарского представительства, очевидно, его подразделение на отделы было несколько более разветвленным, но в принципе подходило под указанную схему.

К сожалению, не сохранилось многих документов, связанных с деятельностью татарского комитета. Некоторые показатели его активности в военной области уже упоминались, когда речь шла о Восточных легионах. Представители комитета принимали участие в комиссиях по работе в лагерях военнопленных, выступали с лекциями, призывая своих соплеменников вступать в легион, составляли списки для Татарского посредничества, делали предложения по военной реорганизации легионов (вспомним хотя бы фантастический проект создания идель-уральской дивизии, высказанный как раз от имени татарского представительства). Объемную работу проводили члены комитета в сфере социальной, а также в деле пропаганды, издания газет и журналов, о чем еще пойдет речь ниже.

Восточные легионеры на приеме у Йозефа Геббельса, второй слева волго-уральский легионер

Во всей работе татарского представительства Волго-татарскому легиону уделялось, понятно, особое внимание. Одним из красноречивых свидетельств такого внимания является открытое письмо Шафи Алмаса легионерам, опубликованное в газете «Идель-Урал» от 29 августа 1943 г., которое вполне можно считать одним из важных программных политических документов «Союза борьбы». Момент для такого обращения был выбран не случайно, так как внутренняя обстановка в легионе, вероятно, в то время сложилась довольно напряженная — в середине августа 1943 г. были проведены аресты участников подпольной группы Мусы Джалиля. Шафи Алмас по-своему стремился внести ясность в ситуацию и поднять дух своих соплеменников. При этом в своем обращении он отвечал на три вопроса, которые, по его мнению, представляли особую актуальность:

1. Почему мы боремся не вместе с русскими, а отдельно, своим легионом, хотя у нас и есть общая цель — уничтожение большевизма?

2. Почему мы говорим не Татарстан, а Идель-Урал?

3. Какой должна быть форма государственности Идель-Урала?

Шафи Алмас (слева) и Хайнц Унглаубе

Ответы Шафи Алмаса на поставленные вопросы очень ясно представляют его политические позиции. Он заявил: «Мы боремся не только за уничтожение большевизма, а и за уничтожение основ русского империализма. Понятие „Великороссия“ исторически не так уж старо — оно появилось после подчинения русской монархии многочисленных народов Востока». Шафи Алмас привел в своем письме различные исторические факты для подтверждения своей основной мысли: татарское крестьянство в России искусственно отрывалось от земли, намеренно вытеснялось на неплодородные земли, татарские деревни отдалялись от городов, культура сдерживалась, татарское население было территориально раздроблено, подвергалось насильственной христианизации и русификации. Хотя «татарские парни и гибли за русскую монархию», народ оставался подавленным и униженным. По мнению Шафи Алмаса, «никогда никакое русское государство не скажет нам: имейте свою страну, свои богатства, живите свободно и используйте это по своему усмотрению». В его представлении, татары, которым «не нужно никаких красивых слов об автономии», должны были использовать сложившуюся ситуацию, так как Германия дала им оружие, чтобы «сражаться за свободу». В этих сражениях «легион как основное ядро борьбы» должен был бы сыграть особую роль.

Более краток был «вождь» в ответах на второй и третий вопросы: термин «Идель-Урал» применялся для того, чтобы подчеркнуть единство народов Поволжья и Приуралья, поскольку их всех постигла та же историческая участь, что и татар. Государство, которое они вместе будут строить, должно было быть «национальным, отвечающим интересам всех народов, проживающих на его территории». Открытое письмо Шафи Алмаса к легионерам, как и многие другие программные документы «Союза борьбы тюрко-татар», в годы войны представляет из себя своеобразную смесь реальных фактов из истории татарского народа и фальшивых, утопических представлений об его будущем, которое Шафи Алмасу рисовалось в союзе с национал-социалистической Германией.

Наиболее масштабным мероприятием, организованным татарским представительством в Германии в годы войны, следует признать курултай (съезд) представителей народов Идель-Урала, который состоялся в г. Грайфсвальде 3–5 марта 1944 г.[483] Материалы этого собрания, высказывания делегатов, оставшиеся во многом лишь декларацией, позволяют, однако, наиболее точно отразить политические представления лидеров татарского национального движения в Германии периода Второй мировой войны. На основании сохранившихся источников можно представить, как было организовано и проведено это мероприятие.

На курултай собралось около 200 делегатов, прежде всего от Волго-татарского легиона и посредничества. Для заседаний было выделено самое большое в Грайфсвальде помещение городского собрания. Понятно, что на курултай получили приглашение многие важные немецкие чиновники из Восточного министерства, офицеры Восточных легионов, представители «дружественных народов».

Именно немецким гостям съезда и было предоставлено право первыми выступать с речами. К делегатам обратился генерал Ральф фон Хайгендорф, который больше говорил об «углублении германо-татарского сотрудничества», о том, что создаваемое национальное представительство «должно пробудить в легионерах истинный дух борьбы», что только «германская победа может принести счастливое будущее для татарского народа», что лишь после того «наши товарищи из Идель-Урала смогут вернуться на освобожденную родину к своим семьям и в последующие мирные годы будут развивать истинные дружеские отношения между немецким и татарским народами». Обратим внимание — в выступлении генерала «счастливое будущее» татарского народа представлено в полном тумане — он не мог и не хотел ничего сказать о том, что более всего волновало представителей татар, — о будущей форме государственности.

Так же осторожен в своем приветственном выступлении был и профессор фон Менде, который, конечно, был гораздо более компетентен в национальной проблематике, чем генерал фон Хайгендорф. Представитель Восточного министерства коротко охарактеризовал восточную политику Третьего рейха, сделав основной упор на внимание, проявляемое немецкой стороной к проблемам нерусских народов. Фон Менде говорил также о значении создания Восточных легионов, о «многосторонней и плодотворной деятельности» Восточного министерства и Татарского посредничества.

На заседаниях курултая слово было дано и немецким командирам татарских соединений — подполковнику фон Зеккендорфу и полковнику Боллеру, которые в очень коротких выступлениях рассказали о задачах и деятельности своих подчиненных.

Только затем председательствовавший в первый день заседаний Айтуган (сведений о нем, равно как и о некоторых других выступавших под псевдонимами, у меня нет) представил слово «избранному делегатами и признанному германским правительством руководителю тюрко-татар» Шафи Алмасу, который выступил с объемным докладом под девизом «Сила единой нации — в единстве воли, в верности избранному пути». В этом докладе Ш. Алмас проследил «исторический путь борьбы за национальную идею», заметив, что в 1917 г. для народов Поволжья и Приуралья открылась было возможность свободного развития, но она была уничтожена большевиками. Курултай, подобный Грайфсвальдскому, по мнению президента, являлся не новым явлением в национальной жизни — как пример он назвал Милли меджлис 1917–1918 гг., созванный в Уфе. Именно «Союз борьбы тюрко-татар Идель-Урала» и являлся логическим возрождением и продолжением деятельности Милли меджлиса. Эту мысль Шафи Алмас подчеркивал практически во всех своих публичных выступлениях и статьях. Понятно, что президент не мог не рассыпаться в любезностях перед своими «хозяевами». В годы войны, по его выражению, на помощь угнетенным народам пришла Германия, которая с оружием в руках поддерживает борьбу их против большевизма (как это было на самом деле, было уже показано во второй главе этой книги). С особой благодарностью отметил он помощь в создании легиона, Татарского посредничества («ему стали придавать большое значение»), в издании периодических изданий на татарском языке фон Менде, Унглаубе и фон Зеккендорфа. Понятно, что в изложении Шафи Алмаса почти никаких проблем в национальной деятельности не было — он должен был подчеркнуть хорошую «результативность» своей работы.

Во второй день заседаний, 4 марта, с речами на курултае также выступали (приведу лишь краткие лейтмотивы или темы выступлений):

К. Салих (генерал Салихов — ?): призвал все народы Поволжья и Приуралья к единству, чтобы между ними не было никаких склок и споров. «Раз уж решено создать единую организацию, вся работа должна вестись от ее имени. Союз борьбы должен стать центром, защитником интересов разбросанного войной народа». Он предложил разработать разумную политику по отношению к трем частям народа Идель-Урала: «Борцы в Германии, находящиеся под игом большевизма на родине, разбросанные по всему миру вне пределов родины».

Иван Скобелев: «Идель-Урал является общей родиной для всех народов, в том числе и малочисленных».[484]

Гариф Султан у здания в Даргибеле, где в годы войны располагался дом отдыха легионеров

Гариф Султан: «Наша цель — создание нового справедливого национального порядка, поскольку каждый народ имеет право на справедливость».

Обер-лейтенант К. Маджит: «Не поддаваться на пропаганду врага».

Шихап Нигмати: «Пробуждать национальные чувства, обязательно создать при Союзе борьбы отдел пропаганды».

Ирек: предложил создать Национальный фонд. «Поскольку наш народ щедр, он всегда окажет помощь нуждающимся». По этому поводу следовало провести разъяснительную работу среди легионеров, других татар в Германии и ввести для всех 1 — процентный национальный налог («милли салым») и, кроме того, поддерживать добровольные пожертвования.

Алиев (Алкаев?): «О военной мощи Германии».

Габдуллан: «О роли религии в жизни татарского народа».

Г Чишмали: «О борьбе трех политических систем в мире: демократия, большевизм, национал-социализм».

Ибрагим: «Наша родина в крови».

Участников курултая приветствовали представители туркестанцев, азербайджанцев и крымских татар, которые заверяли их в своих «искренних братских чувствах», пожелав успехов татарскому народу.

Репетиция ансамбля легиона «Идель-Урал»

В последующие несколько дней для участников Грайфсвальдского курултая были организованы и различные культурно-пропагандистские мероприятия: выступления музыкальной капеллы легиона, исполнявшего татарские народные песни и мелодии, а также немецкую военную музыку; так называемого «культурного взвода» легиона, показавшего ряд отрывков из спектаклей.

5 марта в Грайфсвальде была организована выставка татарского прикладного искусства и живописи, которая, по оценкам прессы, показала, «как много талантов есть среди легионеров и с каким интересом германский вермахт поддерживает их культурное развитие».

6 марта часть делегатов вместе с немецкими представителями отправилась в городок Ратен, где было проведено совещание в узком кругу об итогах курултая и дальнейших направлениях политической работы «Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала». Здесь для них также был организован прием местным бургомистром Винклером и главным «пропагандистом» Саксонии крайсляйтером Эльцнером.

7–8 марта вновь были посвящены культурным мероприятиям: выступал квартет Дрезденской городской оперы и вновь «культурный взвод» Волго-татарского легиона. Но не обошлось и без политических выступлений: в последний день перед собравшимися вторично выступил фон Зеккендорф, а также крайсляйтер Эльцнер. Основное внимание оба обратили на необходимость сохранения в будущем политического единства восточных народов и их масштабного сотрудничества с Германией.

И наконец, в завершение мероприятий все участники заседаний отправились в пропагандистский вояж в Прагу.

Как видим, Грайфсвальдский курултай, растянувшийся на несколько дней, был организован весьма помпезно. Это было типично пропагандистское мероприятие, речи на котором говорились соответственно случаю торжественно и пышно. Лишь изредка на заседаниях курултая упоминались нелицеприятные для немецкой стороны моменты, и почти все выступавшие стремились подчеркивать «достижения и успехи», которые надлежало приумножать в будущем. Но за всей подобной словесной шелухой можно выделить в материалах курултая весьма явственные политические тенденции. Это особенно относится к итоговым документам этого форума.[485]

Итоговое «Решение заседаний тюрко-татар Идель-Урала» было не таким объемным, и я позволю себе привести несколько отрывков из текста.

Ансамбль легиона «Идель-Урал» выступает перед легионерами

В его преамбуле речь идет об общих устремлениях народов Поволжья и Приуралья, которые почти 400 лет живут «под русским господством» и не теряют надежды на восстановление своей государственности. По мнению авторов решения, тюрко-татары «сейчас получили новый шанс для своей самостоятельности: они нашли могучего друга в лице великой Германии». В их изложении, «день уничтожения большевизма принесет самостоятельность народам Идель-Урала». Для достижения этого в 1942 г. был образован Волго-татарский легион и «наше национальное объединение во главе с господином Шафи Алмасом». Итак, уже в преамбуле обращают на себя внимание два момента: во-первых, достижение государственности поставлено во главу угла, как основная цель военной и политической борьбы; во-вторых, появление «национального объединения» под руководством Шафи Алмаса оценено фактически как создание национального правительства в изгнании, которое борется за восстановление разрушенной национальной государственности.

Достижению главной цели были посвящены конкретные задачи, направления политической, организационной, военной деятельности. На вопрос «за что мы боремся?» решения курултая отвечали так:

«1. Мы боремся за единение народов Идель-Урала (татар, башкир, чувашей, мордвы, марийцев, удмуртов) и за образование свободного национального государства.

2. Все народы Поволжья и Приуралья должны стать равноправными членами этого сообщества.

3. Земля должна принадлежать трудящимся крестьянам. Колхозная система разрушила деревню. Мы боремся за ликвидацию ненавистной колхозной системы и передачу земли в частное владение крестьян.

4. Полезные ископаемые, леса, реки и озера, все богатства природы должны стать национальной собственностью.

5. Развитие промышленности, торговли, транспорта и других отраслей народного хозяйства должно служить интересам нации.

6. Мы боремся за развитие и сохранение истинной национальной культуры, за своеобразие и чистоту языка.

7. Свобода вероисповедания и религиозных обычаев должна быть обеспечена законом».

В качестве актуальнейших организационных задач «по усилению рядов тюрко-татар, борющихся за свою свободу», курултай назвал:

1. «Создание „Союза борьбы“ за самостоятельность народов Идель-Урала. Эта организация возьмет на себя руководство национально-освободительной борьбой, объединение нации в единую семью, проведение всех мероприятий, необходимых для решения судьбы народа.(…)

2. „Союз борьбы“ должен представлять интересы всех представителей народов Идель-Урала, которые разделяют его линию, и организовать борьбу за освобождение Идель-Урала от большевизма.

3. „Союз борьбы“ должен проводить широкую пропаганду для достижения боевых целей против большевизма и за самостоятельность Идель-Урала, помогать представителям нашего народа в облегчении условий жизни, привлекать их в ряды активных борцов национального движения, выявить и объединить всех образованных и одаренных людей и помогать им в дальнейшем развитии (изучение языка, поступление в немецкие высшие школы, устройство на работу), чтобы создавались соответствующие резервы для расширения и укрепления основ национального движения.

4. Подготовить пропагандистский материал о целях национально-освободительной борьбы для работы среди нашего населения на родине.

5. Осуществлять связи со всеми татарскими эмигрантами, проживающими в разных странах, которые в свое время находились во главе национального движения, и привлечь их к работе „Союза борьбы“.

6. Для решения задач обязательно и необходимо создание постоянного центрального органа — Президиума „Союза борьбы“ со следующими подразделениями: организационный отдел, военный отдел, отдел пропаганды и отдел финансов. В состав президиума должны включаться как представители тюрко-татар, так и угро-финских народов Идель-Урала.

7. Для проведения самых необходимых мероприятий и постоянной поддержки отдельных нуждающихся (больных, раненых, студентов) следует создать Национальный фонд. Фонд будет составляться из следующих поступлений: постоянный взносы с месячного дохода всех представителей нашего народа, различные пожертвования».[486]

К политическим и организационным моментам добавлялся и блок военных вопросов, при этом выделялось, что «борьба с оружием в руках на сегодня является нашей важнейшей задачей». Поэтому, по представлению участников курултая, следовало предпринять шаги в следующих направлениях:

«1. Просить высшее командование германского вермахта об организации самостоятельных татарских соединений (полков, дивизий) из добровольцев, и насколько возможно под руководством собственных национальных командиров, так, как это делается у казаков или в Русской Освободительной армии.

2. Просить о создании офицерской и унтер-офицерской школы для пополнения национальных военных кадров.

3. Просить разрешения о переводе во вновь образуемые соединения добровольцев Идель-Урала тех, кто уже причислен в прочие добровольческие соединения или находится в составе германского вермахта.

4. Предложить Высшему командованию вермахта создать собственное знамя, собственную униформу и знаки различия для татарских соединений и, в случае его согласия, выступить с конкретными предложениями».

В заключении решения курултая было заявлена необходимость политической программы национального движения, которую предстояло разработать и утвердить уже на следующем курултае.