«Бумажный тигр»

«Бумажный тигр»

Я ни одного дня не верил в существование ракетно-ядерного щита Родины. Ещё лейтенантом меня грыз скепсис, когда я видел, как пьяные капитаны доставляли эти «изделия» с завода. Ракеты прибывали железнодорожным транспортом. Возили их грубо и примитивно, под зелёным водонепроницаемым брезентом. Теоретически, все «изделия» полагалось возить в замаскированных вагонах нескольких видов, внешне напоминающих пассажирские, грузовые или рефрижераторы. В Днепропетровске, в составе промышленного полка ВВ, имелась рота ССГ — специального сопровождения грузов. Караул был переодет в обычную армейскую форму — для маскировки. Но этой чести удостаивалась под конец существования СССР разве что «особо секретная» техника космического предназначения. К нам ракету привозили четыре «ВОХРовца», вооруженные револьверами «Смит-Вессон».

К вагонам с «изделиями» норовили прицепить и обычные грузовые вагоны с дефицитным грузом: мукой, сахаром, спиртным, мясными консервами… В советское время на станциях грузы разворовывали нещадно, они могли попросту не дойти до места назначения. А караул, сопровождающий все военные грузы, мог обеспечить какую никакую сохранность и соседних вагонов.

Однажды мне самому довелось транспортировать подобное «изделие» из Челябинска до Читы. Вагон был замаскирован под теплушку. Караул состоял из четырех бойцов. На каждой станции я выставлял одного человека. В соседнем вагоне везли вино из Молдавии. Дед, сопровождающий груз, сделал мне интересное предложение:

— Переходи ко мне, здесь тепло, жратвы сколько хочешь. Буду тебя кормить и поить всю дорогу. Только на каждой станции перекрывай караулом два вагона.

А «пилить» предстояло одиннадцать дней. Я согласился. Весть о грузе вина, передаваемая железнодорожниками из уст в уста, опережала нас. На каждой станции народ рвался к вожделенному вагону. Боец передергивал затвор.

— Стой, стрелять буду!

Жаждущие отступали. Деду хорошо, мне хорошо. Раз пошел посмотреть, как там караул. Смотрю, у них полно жратвы, даже мясо. Интересно, откуда? Оказалось, проявили солдатскую смекалку и сообразительность. Изготовили из стальной проволоки крючок метра два длиной и цепляли им сумки у рабочих путейцев. Дело было летом, и те оставляли принесённые из дому обеды прямо у колеи, на которой работали.

Террористов в то время не опасались, проблему составлял сам караул. Попадая на вокзалы крупных городов, личный состав не мог совладать с соблазном побродить по городским улицам. Для этого надлежало каким-то образом на время избавиться от оружия. Оставить кого-то одного сторожить автоматы было невозможно, как в загадке про волка, козу и капусту. Оставалось передать его на хранение. (От этого вопиющего нарушения Устава гарнизонной и караульной службы его безымянные творцы переворачивались в гробах.) Сдать оружие в военную комендатуру — ещё куда ни шло, но одни долбоёбы умудрились сдать его в вокзальную милицию. Милиционеры приняли автоматы охотно, но выдать их наотрез отказались — добыча была уже вписана в книгу изъятия оружия. Вырвать его из цепких лап МВД не представлялось никакой возможности. Дошло до Москвы. О новостях в данной области мы обычно узнавали из зачитываемых на разводе приказов. Некоторые додумывались запихивать автоматы со скрученными прикладами в ячейки автоматических камер хранения. Однажды их обнаружили при досмотре. Караулы перевооружили карабинами СКС и снабдили их громоздкими ящиками для переноски оружия в общественных местах. Изумленные пассажиры на московских вокзалах и посетители близлежащих вино-водочных магазинов могли наблюдать замызганных солдат с железными ящиками на плечах.

На разгрузке, как всегда, начиналась нестыковка: нужно было заехать в торец и выставить платформу напротив вагона с точностью до миллиметра с помощью ломов и монтировок, т. к. гидравлика тягача давно была выведена из строя. Следовало не забыть заклинить колеса вагона подручными средствами, чтобы не потащить вагон следом за контейнером. Стоял ёб, гик и свист, как при штурме татарами Золотых ворот. Все контролёры к этому времени предусмотрительно сматывались. Самым старшим при этой операции оставался старший лейтенант Николаев. Пока солдаты перетаскивали ракету, он ходил вокруг с монтировкой, подбадривая нерадивых, и бдительно наблюдал, чтобы не украли тент. Его могли порезать и продать казахам. За тент, стоивший до хрена, могли и голову снять (это же не ракета, его не спишешь). Ткань тонкая, с одной стороны прорезиненная, солдаты мне нашили из неё палаток. Однажды я поставил их на стрельбище. Тут, как на зло, мимо проезжал генерал Ковальчук, начальник РИЧ:

— Ёб твою мать, палаточный городок, откуда такой материал? Теперь ясно, кто тенты ворует.

Я отрекся:

— Хуй его знает, товарищ генерал, откуда у них палатки.

Лучше получить за плохой контроль, чем за них выплачивать. Солдаты подтвердили:

— Мы нашли в камышах, хотели посмотреть, что это такое.

Я их учил ни в чем не признаваться. Если схватят за руку, — рука, мол, не моя. Палатки Ковальчук забрал себе, я их так и не увидел. А материал был отличный — итальянский, ядовито-зеленого цвета, тонкий, как болонья, только не промокает и клеится бензином Б-70. Кроме палаток, из него получались отличные лодки, вместимостью человек на восемь. «Жабой» — полчаса накачивать, а свернутая умещалась в рюкзаке. Большой мастер их изготовлять был прапорщик Чирков. На этом он и держался: ходит, бывало, по площадке пьяный, а выгони его — кто лодки будет клеить? Начальники Чиркова отсылали его лодки своим начальникам в Перхушково, и не один благодаря им туда перевелся впоследствии. Чирков гордился:

— Мои лодки на ВДНХ!

О расстоянии до Москвы он имел самое смутное представление:

— До Москвы самолетом лететь полтора часа, а до Уфы я за час доезжаю.

На вопрос:

— А ну, расскажи, Шура, как ты ездишь?

Чирков охотно поддавался:

— Сажусь в вагон, выпиваю фляжку спирта, просыпаюсь в Оренбурге, пятнадцать минут на то, чтобы пересесть в поезд до Уфы, потом опять выпить и проснуться в Уфе.

А ещё он был заместителем секретаря парторганизации Фирсова, такого же алкаша, как и сам Чирков.

На доставку ракеты отводилось четыре часа — окно между полётами спутников-шпионов. До старта километров двадцать ракету везли автотранспортом: впереди комендантская машина, за ней — «Урал»-камикадзе — блокировать, чтобы никто не врезался в лоб МАЗу. Дороги в пустыне — на высоких насыпях, не дай Бог кувыркнется МАЗ в пустой ракете 80 тонн весу, упадет, погнется — всем тюрьма. Дым стоит, как будто жгут резину. Вся эта музыка въезжает на старт.

Время установки ракеты в шахту также определялось окном между полетами американских спутников-шпионов. Если не уложатся, командира могли снять с должности. Поэтому специалисты-ракетчики, ставившие ракету в шахту, пользовались определенным иммунитетом. Когда ракету опускают в шахту при страшных порывах ветра, его сила, умноженная на парусность ракеты может сломать установщик.

Едва ракета скрывается в шахте, все облегченно вздыхают, но ненадолго. Налетают заправщики (ох и рвань! кто в фуфайке, кто в сапогах, разноязыкая сволочь — по-русски никто не понимает, а тронь такого — сунет портянку в шланг). Стоят машины-дозаторы, через них от цистерны топливо закачивают в ракету. Попади в дозатор тряпка — кто разберется, чья? А тебя тут же под барабанный бой…

Если ракета будет приведена в негодность, командира полка могли тогда даже расстрелять. Именно на старте я впервые увидел спутниковые телефоны, по ним докладывали в Военный отдел ЦК о ходе работ. Выездной сессии военного трибунала полтора часа полета от Москвы, и ещё три минуты, чтобы «тройка» вынесла приговор. Здесь бы перед строем и расстреляли. Управились бы за два часа, вместе с похоронами за барханом.

На старте крутятся командир части и особист, вооружённые пистолетами. У начальника караула приказ — при возникновении внештатной ситуации, например, при непроизвольном включении двигателей, первым делом расстрелять ракету из пулемета «при попытке к бегству».

Первоначально в Р-1, как и ФАУ-2 в качестве топлива использовали спирт и жидкий кислород в качестве окислителя. Но заливать спирт вместо керосина оказалось хлопотно.

Емкость бака ФАУ-2 составляла 3900 кг «вещества Б».

Гептил — несимметричный диметилгидразин — долгое время служил основным топливом в боевых ракетах шахтного базирования. Советские специалисты не смогли синтезировать симметричный, как американцы. По сравнению с американским, советский гептил был более ядовит. Капля на ведро воды составляет опасную для жизни концентрацию (куда там никотину, грамм которого, как нас учили, убивает лошадь). При отравлении гептилом немедленно поражаются печень и костный мозг, начинается белокровие. На полигон гептил привозили в сравнительно небольших количествах, так как ракеты на нем запускала только одна часть. Космические — заправлялись жидким кислородом и керосином, а моряки запускали твердотопливные. К слову, советским специалистам до последнего времени не удавалось преодолеть проблему слёживания порохов при хранении и добиться равномерности их горения.

Основным источником утечки, кроме взрывов, конечно, служили металлорукава. Трубопровод — металлорукав казался чудом современной технологии: нержавейка, сваренная с алюминием, гофрированная оплетенная сталь. Тогда это впечатляло, сейчас такие на сливных бачках унитазов импортного производства. При пуске они (металлорукава — не унитазы) отстреливались и автоматически заглушались изнутри. Оставшийся гептил надлежало нейтрализовать промыванием в замкнутой системе. Теоретически спиртом, а в реальности — водой.

Гептил обладает способностью впитываться в металл — через неделю свежепромытый шланг опять оказывается заражённым. При попадании на грунт — впитывается в почву, а так как пары гептила легче воздуха, они образовывают облака розового цвета. Утром испарившийся гептил выпадает с росой, образуя настоящие газовые болота, опасные 3–4 суток. Его запах перебивается «бурым газом» двуокисью азота. На этом едком фоне гептил не различим.

Желтое амиловое облако не так опасно, но бежать надо все равно. Амил — окислитель гептила. При соединении желтого и розового облаков в атмосфере происходит взрыв газа. Амил имеет некоторую хозяйственную ценность. Если его раствором полить огород, кусты помидоров вырастают, как деревья. Листья огромные, концентрация нитратов ещё выше. Майор Кобелев устроил на заброшенной 141-й площадке подпольную бахчу. Издали казалось, что карагач растёт, подъедешь поближе — помидорные джунгли.

— А что ты добавляешь?

— Секрет фирмы.

Я сразу заподозрил неладное. Солдаты подтвердили — поливал амилом.

— Жри их сам!

Кобелев норовил свой рецепт подсунуть в теплицу, чтобы быстрее росло. Послали его, агронома хренова, с такими идеями.

У меня в теплице был свой угол. Солдаты нарубят камыша, зальют водой — прорастают шампиньоны… Все было нормально, пока не проросли какие-то черные поганки, падалью воняли. Лук, помидоры, огурцы, цветы… Я ни в чем не нуждался. А кто в этих теплицах работал? Мои рабы — «губари». Если мне в чем-то откажут — могли зимой и заглушку закрутить.

Заправщики одеты в КР (костюм ракетчика). По виду — как водолазный, из противокислотной резины толщиной в палец, сзади — шланг для дыхания. Работали по четыре часа. Летом их постоянно обливали холодной водой, зимой — подавали в костюм теплый воздух. Через четыре часа пребывания в таком одеянии кожа становится молочно-белой, сморщенной, как после длительного пребывания в воде. Из галош выливают по два стакана пота.

Все это время собравшихся на старте не кормят. Подготовка ракеты считалась боевой задачей, а по традиции, в Советской армии на фронте никого не кормили. Централизованный подвоз пищи обычно заканчивался провалом или кормлением непричастных. Поэтому его (подвоза) всячески избегали, к большой радости начальника тыла. Уезжая на старт, командир подразделения, чьи люди там работают, просительным тоном уговаривает прапорщика Смольянова:

— Ёб твою мать, ты не забудь нам обед принести…

А у Смольянова в это время случка с какой-нибудь Манат, или он томится мыслью о задании — как не выполнить и избежать наказания, пока не схлестнется с прапорщиком Стебуновым.

— А ты скажи Кобелеву, что машины не нашел.

Такая отговорка весьма правдоподобна. В части, без мзды начальнику автослужбы, машину найти нельзя. Дежурная машина ЗИЛ-157 заправлялась двумя литрами бензина, чтобы доехать до хоздвора и обратно. Дежурный по части ставил её под окном, иначе солдаты украдут и уедут к казахам.

За счёт заправщиков кормилась масса тыловиков. Сами они могли есть вдоволь разве что морского окуня в томатном соусе и минтая в воде (в собственном соку). На складах эти консервы ногами катали. Ещё омлет из яичного порошка столетней давности с червями, повар по жаровне лопатой мешает. «Чёрные» этой кормёжки боялись пуще смерти, ещё повара-узбеки нарочно распустят слух о свинине, чтобы наряду больше досталось.

Ввод полетного задания — это ритуал, смысл которого никто не понимает, он был утерян ещё на пути из НИИ в полк. Начальник штаба достает из сейфа огрызок перфокарты — прессованный картон с дырочками. Вставляет его в щель блока на ракете, стоящей в шахте. Для этого комиссия опускается вниз по технологическим люкам. Вокруг шахты — комнаты, переходы, заблудиться можно. Внутри ракеты что-то трещит, через несколько минут перфокарта вылазит наружу. Рядом несколько человек с чувством исполненного долга сопят начальнику штаба в ухо.