2. Неадекватность представлений Генштаба РККА о характере начального периода войны

2. Неадекватность представлений Генштаба РККА о характере начального периода войны

Катастрофа начального периода ВОВ была настолько огромной и привела к таким неисчислимым человеческим жертвам, что, естественно, возник вопрос: кто виноват, и что же можно было сделать для ее предотвращения.

Хрущев, не долго думая, в качестве главного виновника катастрофы 1941 года назначил Сталина, а причину ее объяснил тем, что Сталин якобы уверовал в свою гениальность и счел, что сам сможет предотвратить войну, и поэтому не позволял военным предпринять надлежащие контрмеры по организации отпора агрессору.

Тем не менее, есть все основания утверждать, что якобы имевшая место вера Сталина в свою способность предотвратить надвигающуюся нацистскую агрессию является не более чем идеологическим мифом, придуманным Хрущевым с целью укрепления своего весьма шаткого положения на вершине власти. Ведь Сталин не только публично заявлял на политбюро ВКПб о том, что Гитлер в любую минуту может напасть на СССР, но и активно предпринимал необходимые с его точки зрения меры для организации отпора грядущей нацистской агрессии.

Однако в предвоенных условиях наиглавнейшей задачей политики СССР Сталин видел в предотвращении вполне возможного на тот момент времени англо-германского сговора, поскольку возникновение военно-политического союза между Лондоном и Берлином означало бы, что СССР должен будет воевать без союзников и сразу против практически всех развитых стран мира. Выиграть такую войну Советский Союз не мог в принципе.

С другой стороны с чисто военной точки зрения проведение мобилизации в СССР, даже если бы она была проведена еще в начале мая 1941 года, было заведомо проигрышным делом. Ведь вермахт оставался в мобилизованном состоянии еще с окончания западной кампании, поэтому в ответ на начало советской мобилизации нацисты просто значительно ускорили бы переброску своих войск на восток, поскольку в этом случае им уже не нужно было соблюдать скрытность передвижения дивизий вермахта. Однако пропускная способность железных дорог к советской границе со стороны запада была в два-три раза выше пропускной способности дорог, ведущих к ней с востока. Так что в случае объявления всеобщей мобилизации мы все равно гарантированно отставали бы от немцев в развертывании армии не только с вполне ожидаемым печальным итогом, но еще и с клеймом агрессора.

Нужно отметить, что как отказ Сталина от заблаговременного проведения всеобщей мобилизации, так и целый ряд оборонительных мероприятий по подготовке СССР к ожидаемой нацистской агрессии в определенной степени основывались и на явно устаревшем положении советской военной доктрины, согласно которому война должна была начаться со сравнительно локальных приграничных сражений, во время которых и планировалось провести всеобщую мобилизацию.

Однако поскольку реальность была далека от ожидавшейся схемы развития событий, то следование явно устаревшему положению советской военной доктрины и явилось одной из основных причин, во многом определивших масштаб катастрофы 1941 года. При этом основная вина в допущенных просчетах ложится на советскую военную науку и Генеральный штаб РККА, что в своих мемуарах и был вынужден признать маршал Жуков:

«Хочу коснуться некоторых ошибок, допущенных руководством Наркомата обороны и Генерального штаба.

При переработке оперативных планов весной 1941 года практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

В предвоенных планах развертывания Красной армии все фазы военных операций отсчитывались от условного дня объявления мобилизации. Действительно, в соответствии с Гаагской конвенцией 1907 года военные действия

«не должны начинаться без предварительного и недвусмысленного предупреждения, которое будет иметь форму мотивированного объявления войны или форму ультиматума».

Гаагская конвенция реально действовала во время ПМВ: от формального повода войны — убийства эрцгерцога Фердинанда 28 июня 1914 года до предъявления австрийского ультиматума Сербии прошел почти месяц; частичная мобилизация была объявлена в России 25-го, в Германии — 27-го, в Австрии — 25 июля. Всеобщая мобилизация — 30 июля — 1 августа. Начало же боевых действий последовало еще позже.

Однако в 1939-40 годах гитлеровская Германия порвала с международным правом, нападая на свои жертвы без соблюдения всяких формальностей. В советских же документах стратегического планирования 1940-41 годов так остался отсчет времени от дня мобилизации, что сыграло трагическую роль в начальном периоде Великой Отечественной войны.

Тем не менее, в полном соответствии с этим явно устаревшим положением советской военной доктрины и были выстроены как военная, так и политическая стратегии подготовки СССР к войне с Германией. При этом предполагалось, что немцы начнут свое нападение ограниченными силами с приграничных сражений еще до окончания своего сосредоточения и развертывания. В это время армии прикрытия будут вести активную оборону, изматывая и обескровливая фашистов, одновременно в Советском Союзе начнется всеобщая мобилизация и развертывание Красной армии:

«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».

Поскольку Генеральный штаб даже не предполагал такого характера удара немцев то, разумеется, и не подготовил к нему наши армии. В этом и заключалась значительная доля причин, породивших катастрофу начального периода войны. Вот что по этому поводу писал в своих мемуарах генерал Штеменко:

«Нельзя забывать и об ошибках в определении порядка действий и силы первоначальных ударов врага. Высшее советское командование предполагало, что противник не станет вводить сразу все силы на всем советско-германском фронте и это позволит сдержать агрессора, используя войска так называемого прикрытия. Но война развернулась не так: гитлеровские захватчики ринулись вперед ударными группировками войск на всем протяжении западной границы нашего государства. Отбить этот удар силами, расположенными в пограничной зоне, к тому же не вполне готовыми к немедленным действиям, мы не смогли».

Здесь нужно особо подчеркнуть, что речь идет именно о характере удара, нанесенного вермахтом, а не об ошибках наших разведданных относительно количества воинских соединений и военной техники, которые немцы сосредоточили у советских границ. Ведь хотя наша разведка существенно ошибалась в определении сил противника, но ошиблась она в сторону завышения этих сил.

Так, например, в мартовской 1941 года версии «Основ развертывания…» Генштаб строил планы развертывания РККА и ведения боевых действий исходя из того, что Германия и ее союзники развернут на Востоке 271 дивизию, 10 810 танков и 11 600 самолетов. На самом же деле 22 июня нам противостояли всего 190 дивизий, 4 477 танков и 4 739 самолетов. То есть вооруженные силы противника оказались заметно меньшими, чем те, на которые изначально рассчитывало советское военное руководство! И, несмотря на это, результат был катастрофическим.

Какие же основания были у нашего Генштаба делать допущение, что фашисты начнут войну со сравнительно локальных приграничных конфликтов? Ведь опыт предшествующих воин, проведенных фашистами говорил об обратном! Да и сам Жуков пишет об этом:

«Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года.

О чем говорил этот опыт?

Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы. Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника. Действия бронетанковых войск немцы поддерживали военно-воздушными силами, при этом особый эффект производили их пикирующие бомбардировщики».

Действительно, в декабре 1940 года на совещании высшего командного состава обсуждались, в том числе, и действия немецкой армии в Европе. Вот как оценил эти действия Нарком обороны Тимошенко: «С точки зрения стратегии ничего нового нам этот опыт не дает». Поразительная профессиональная слепота, которую тогда полностью разделял и Генштаб РККА.

А ведь фактически немцы изобрели и на полях сражений уже опробовали принципиально новую стратегию: бронированный танковый кулак совместно со штурмовой авиацией пробивают в слабом месте противника брешь, не втягиваясь при этом в бои, чтобы ломать какую-то там оборону. А далее в эту брешь устремляется лавина машин. Именно так и случилось в июне 1941 года. Брестскую крепость, к примеру, немцы без раздумий оставили в тылу и дошли до Смоленска, где столкнулись с серьезным сопротивлением. Тут же танки Гудериана повернули на юг…

В стратегии блицкрига нового было очень много. Никаких приграничных сражений, все развертывание осуществлялось еще до начала войны, и уже с первых часов нападения вводились в действие массы танков и авиации, перед которыми ставилась задача не захватывать территорию противника, а уничтожить войска, нарушить управление армией и страной.

А Генштаб РККА по-прежнему исходил из догмы: вначале мелкие приграничные бои, затем мобилизация и развертывание вооруженных сил после начала военного конфликта, а затем уже настоящие сражения. Слепое следование этой догме и явилось причиной того, что к моменту вторжения немцев Красная армия обрекла себя на колоссальные потери. Видимо задним числом понимая нелепость своих утверждений Жуков пытается хоть как-то оправдаться:

«Этого не учитывали и не были к этому готовы наши командующие и войска приграничных военных округов. Правда, нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам как снег на голову. Мы, конечно, изучали боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других европейских странах и даже обсуждали методы и способы их действий. Но по-настоящему все это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну, бросив против войск приграничных военных округов свои компактные бронетанковые и авиационные группировки».

Как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. А вот, наконец, и само жуковское «оправдание» всей этой нелепицы:

«Советское правительство делало все возможное, чтобы не давать какого-либо повода Германии к развязыванию войны. Этим определялось все».

Другими словами Сталин был во всем виноват, а генералы лишь слепо следовали его указаниям не давать Гитлеру повода для войны. Ничего не скажешь, удобная позиция, однако, здесь многое поставлено с ног на голову. Ведь соответствующие положения военной доктрины были приняты Генштабом задолго до того, как Сталин именно на их основе сформулировал свой тезис: не провоцировать Гитлера.

Однако еще в сентябре 1940 года продекларировав этап активной обороны на бумаге, Наркомат обороны вплоть до мая 1941 года очень немного сделал для его практической реализации, а занимался в основном разработкой последующих этапов военных действий — планированием контрнаступления и переноса военных действий на территорию противника. И только в своих майских Директивах Генштаб потребовал от приграничных округов срочной разработки планов обороны и подготовки тыловых рубежей на случай вынужденного отхода советских войск вглубь нашей территории.

К сожалению история не оставила времени для реализации этих оборонительных планов. Другое дело если бы аналогичная директива была отдана округам еще в сентябре 1940 года. Тогда за оставшиеся 8 месяцев до начала войны можно было бы многое сделать для организации эшелонированной стратегической обороны на начальном этапе войны, предусмотреть возможность организованного отступления наших войск, что должно было бы резко уменьшить число окруженных и попавших в плен советских дивизий.

Сейчас можно лишь догадываться, почему и как могло произойти такое пренебрежительное отношение к подписанной Сталиным директиве. Однако помимо всего прочего эта ситуация однозначно свидетельствует о том, что указания Сталина в те времена выполнялись далеко не столь уж безоговорочно, как это принято считать под влиянием хрущевских мифов о культе личности.

На самом деле никакому диктатору никогда не удавалось добиваться безусловного выполнения даже важнейших своих распоряжений. Чиновничьи структуры при любой, самой жестокой диктатуре, обладают достаточной степенью власти для того, чтобы тормозить одни решения и протаскивать другие, отстаивая свои интересы и взгляды, даже если эти взгляда противоречат приказам сверху.

Скорее всего, вся эта неразбериха в планировании этапа активной обороны объясняется тем, что внутри НКО и Генштаба существовала сильная оппозиция со стороны сторонников нанесения упреждающего удара. Задержка в принятии оборонительных планов пагубно сказалось на целом ряде решений НКО, прежде всего, на характере дислокации воинских частей и на отсутствии эшелонированности складов материально-технического снабжения войск.

Желание максимально приблизить запасы боеприпасов к границе привело к тому, что более 30 миллионов снарядов и мин оказалось в угрожаемой приграничной зоне. Большая часть их впоследствии была утеряна. На 1 июня 1941 года из 887 стационарных складов и баз Красной Армии 340 находились в приграничных округах. Здесь же находились и некоторые центральные склады, нефтебазы Главнефтеснаба. Вот что по этому поводу пишет Жуков:

«Нарком обороны, Генеральный штаб и я в том числе считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Казалось бы, это было правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось быстро прорвать фронт нашей обороны и в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило снабжение войск и мероприятия по формированию резервов».

Вопиющим примером такой ошибки явилось складирование громадного количества боеприпасов в Брестской крепости, в непосредственной близости от границы. В последний момент времени, 21 июня, командование Западным округом опомнилось и дало в штаб 4-ой армии следующую телеграмму:

«Командующему 4-й армией. В неприкосновенном запасе 6-й и 42-й стрелковых дивизий, кроме 1.5 б/к, имеется еще: 34 вагона боеприпасов в 6-й и 9 вагонов — в 42-й стрелковых дивизиях. Этот излишек немедленно вывезти из Бреста не менее чем на 30 км на восток».

Естественно, что в столь короткий срок боеприпасы вывезти было уже невозможно. В результате они частично были уничтожены, а частично захвачены фашистами в первые же дни войны, а сражающиеся советские армии остались без необходимого запаса боеприпасов и горюче-смазочных материалов.

Кроме того, характер сосредоточения наших войск на белостокском выступе был весьма удобен для нанесения удара по территории Германии, но пагубен при проведении оборонных операций. Фактически эта дислокация была сформирована еще до августа 1940 года, в период, когда в Генштабе вынашивались планы нанесения превентивного удара по Германии. Однако после отказа от этих планов и перехода в соответствии с утвержденной Сталиным сентябрьской версией «Основ развертывания…» к стратегии активной обороны на начальном этапе войны, в дислокацию войск так и не были внесены какие-либо изменения. Таким образом, закладывались предпосылки для будущих поражений советских войск. Вот как характеризует эту ситуацию Жуков:

«Накануне войны 3, 4 и 10-я армии Западного округа были расположены в белостокском выступе, вогнутом в сторону противника, 10-я армия занимала самое невыгодное расположение. Такая оперативная конфигурация войск создавала угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путем удара под фланги. Между тем дислокация войск фронта на гродненско-сувалковском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата белостокской группировки.

Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны».

В случае если бы оборонительные планы были утверждены осенью 1940 года, то НКО уже не мог бы принять решения, которые противоречили самой логике построения стратегической обороны.

Почему произошла катастрофа начального периода Великой отечественной войны? Ставшее уже стандартным объяснение этого факта гласит: это произошло потому, что до начала нацистской агрессии не были выполнены самые необходимые мероприятия для отпора врагу — мобилизация, сосредоточение и развертывание войск. В то время как главные силы противника оказались полностью отмобилизованными, развернутыми и готовыми по первому сигналу начать вторжение.

Действительно, к началу войны войска Красной армии оказались на положении мирного времени — в пунктах постоянной дислокации, в военных городках или лагерях. Вооружение и техника находились в парках, на консервации. Большинство соединений уже в ходе боевых действий и под массированными ударами авиации и артиллерии противника начали выдвигаться к госгранице навстречу его наступающим танковым группировкам, не успев занять назначенные оборонительные рубежи в пограничной зоне. Из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия границы, только 14 успели наспех занять назначенные районы обороны и то в основном на флангах советско-германского фронта.

Артиллерийские полки и зенитные части дивизий и корпусов были выведены в лагеря, на учебные сборы (на значительном удалении от своих соединений) и поэтому войска вступали в бой без артиллерийской поддержки и противовоздушного прикрытия. В результате в первые же часы и дни войска понесли большие потери и не смогли оказать достаточно организованного сопротивления наступающим войскам противника.

Все это соответствует реалиям июня 1941 года. И надо сказать, что в подобных условиях любая армия мира неизбежно потерпела бы поражение при имевшем место соотношении сил. Однако и после того как уже была проведена мобилизация вооруженных сил СССР, компенсировавшая крупнейшие людские потери первых месяцев войны, налажено массовое производство военной техники за Уралом и осуществлен разгром немецких дивизий под Москвой, в 1942 году Красная армия, тем не менее, вновь понесла колоссальные поражения, отступив аж до самой Волги. Так что помимо заблаговременно непроведенной мобилизации были и иные не менее значимые причины поражений Красной армии.

Стоит напомнить и то, что в момент начала западного блицкрига французская армия была полностью мобилизована, развернута и в соответствии с оборонительными планами сосредоточена в приграничных районах. Однако это обстоятельство ни коим образом не уберегло Францию от полного разгрома.

Можно ли было уменьшить размеры катастрофы в сложившихся политических обстоятельствах, связанных с отказом от объявления мобилизации до начала немецкой агрессии. Для того чтобы понять, что нужно было делать в последние предвоенные месяцы 1941 года, следует обратиться к истории подготовки к Курской битве 1943 года.

Надо сказать, что для проведения операции Цитадель немцы выделили силы, вполне сопоставимые с силами группы армий Центр перед нападением на СССР. В районе Курской дуги Гитлер сосредоточил около миллиона немецких солдат и офицеров, более двух тысяч самолетов и танков. Это было вполне сопоставимо с силами группы армий Центр перед нападением на СССР. Правда, в составе группы армий Центр было примерно в полтора раза больше личного состава, но танков фон Беку было выделено примерно такое же количество, а самолетов процентов на тридцать меньше.

Вот как в своей книге «Танковые сражения 1939–1945 гг» описывает подготовку Красной армии к Курской битве немецкий генерал Меллентина:

«Всем известно, что планы и подготовительные мероприятия операций такого масштаба невозможно долго держать в тайне. Русские реагировали на наши действия как раз так, как мы предполагали. Они совершенствовали оборону на вероятных направлениях нашего прорыва, строили несколько оборонительных рубежей и превращали в мощные узлы сопротивления важные в тактическом отношении населенные пункты. Весь район был буквально усеян минами, а у основания выступа сосредоточили очень сильные резервы пехоты и танков…

Русское верховное командование проделало грандиозную работу, подготовив мощную оборонительную линию и сведя на нет мощь германских атак благодаря минным полям и хорошо организованной противотанковой обороне».

На северном фланге Курской дуги в районе наступления 9-ой немецкой армии плотность советской обороны была 4,5 тысячи человек, 49 танков и 104 орудия на один километр фронта. На южном фланге, где была наиболее сильная немецкая группировка, плотность обороны была несколько ниже и составляла 2,5 тысячи человек, 42 танка и 59 орудий на один километр фронта. Тем не менее, немцам удалось пробить первые линии нашей обороны и вклинится в нее на северном выступе до 12, а на южном до 35 километров. Но на этом энергия немецкого наступления окончательно выдохлась. Враг был измотан и обескровлен, после чего Красная армия перешла в контрнаступление.

Собственно говоря, это была примерно та стратегия, которую наш Генштаб, теоретически, мог бы планировать на начальном этапе войны. Однако реализовать ее летом 1941 года было практически невозможно. Дело в том, что летом 1943 года немцы были лишены возможности вести маневренную войну. Их действия на Курской дуге жестко диктовались географическими особенностями фронта, сложившегося на тот момент времени. О планах немецкого наступления было заблаговременно известно советскому командованию. Именно поэтому на локальных участках фронта была создана сильнейшая система обороны и сконцентрировано достаточное для отражения немецкого наступления количество советских дивизий. Самое главное, что немцы при этом не могли изменить направление своих ударов.

Ничего подобного не могло быть реализовано в июне 1941 года, когда организация советской обороны была практически равномерной по всей линии советско-германской границы. На одну дивизию приходился фронт обороны от 30 до 50 километров, при уставной плотности 10 километров. Для сравнения, в начале Курской битвы плотность обороны доходила до 4 километров на дивизию. Но обеспечить достаточную для обороны плотность войск первой линии на протяжении всей границы с Германией и ее сателлитами СССР физически не мог. Для этого у самой границы пришлось бы расположить практически все советские дивизии.

Однако и отказаться от построения системы сравнительно равномерной обороны Генштаб так же не мог, поскольку нашей разведке не были известны направления главных ударов вермахта. Причем даже если бы они были известны, то и в этом случае это не могло дать того эффекта, который был получен под Курском. Так, например, в ЗапОВО на одном из танкоопасных направлений в районе Барановичей еще до войны была развернута противотанковая бригада, но, своевременно узнав об этом, танки группы Гота просто изменили направление своего удара и пошли не на Барановичи, а на Минск.

Советский Генштаб намеревался вскрыть направление главных ударов немецких дивизий лишь в ходе приграничных сражений начального периода войны во время развертывания вражеской группировки. Это прекрасно видно на примере июньского 1941 года «Плана прикрытия территории ПрибОВО на период мобилизации, сосредоточения и развертывания войск округа»:

«3. Разведка на период прикрытия.

Цель разведки — С ПЕРВОГО ДНЯ ВОЙНЫ (выделено мной, — Ю.Ж.) вскрыть намерения противника, его группировку и сроки готовности к переходу в наступление. Особое внимание обратить на сосредоточение мотомеханизированных соединений и установление группировки авиации».

Беда заключалась в том, что после начала войны вскрывать направление главного удара пришлось не разведке, а нашим войскам по силе удара, наносимого им немцами. Причем даже в этих условиях в течение нескольких дней Генштаб РККА так и не смог выявить, что главный свой удар нацисты нанесли в Белоруссии.