6. Последний дипломатически диалог между Сталиным и Гитлером

6. Последний дипломатически диалог между Сталиным и Гитлером

Очередная попытка Москвы завязать дипломатический диалог с высшим руководством Германии была предпринята на встрече Шуленбурга с Деканозовым, состоявшейся 12 мая. Согласно инструкции, данной Сталиным и Молотовым, советский посол должен был договорится об обмене письмами между Москвой и Берлином, для того чтобы ликвидировать слухи об ухудшении отношений между СССР и Германией. Однако в ответ на советские предложения Шуленбург достаточно дипломатично отклонил их:

«Он, Шуленбург, не может продолжить этих переговоров в Москве с Молотовым, так как не имеет соответствующего поручения от своего правительства. В настоящее время он сомневается даже, получит ли он такое поручение. Он, конечно, сделает все, чтобы такие полномочия получить, но он не уверен, что их получит».

Тем не менее, благодаря настойчивости советской стороны, в мае обмен письмами между Сталиным и Гитлером все же состоялся. О том, что Сталин показывал эту переписку Жукову, есть упоминание, например, в книге Безыменского «Гитлер и Сталин перед схваткой», который записал со слов маршала:

«Читайте, — сказал Сталин. Я стал читать. Это было письмо Сталина, адресованное Гитлеру, в котором он кратко излагал свое беспокойство по поводу немецкого сосредоточения, о котором я докладывал несколько дней назад. А вот ответ, читайте, — сказал Сталин. Я стал читать. Боюсь, что не могу столько лет спустя точно воспроизвести ответ Гитлера. Но другое помню точно: раскрыв 14-го утром „Правду“, я прочитал сообщение ТАСС и в нем с удивлением обнаружил те же самые слова, которые прочитал в кабинете Сталина. То есть в советском документе была точно воспроизведена аргументация самого Гитлера».

Вот что писал в своем послании фюрер Сталину:

«При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами. Уверяю Вас честью главы государства это не так.

Со своей стороны, я тоже с пониманием отношусь к тому, что Вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск…

Речь идет об одном месяце. Примерно 15–20 июня я планирую начать массовую переброску войск на Запад с Вашей границы.

При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не дать им никакого повода.

Если же провокации со стороны кого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся по известному Вам каналу связи».

Собственно говоря, это и были те заверения Гитлера, которые якобы заставили Сталина поверить, что фашисты не вынашивают агрессивных планов по отношению к Советскому Союзу. Однако даже при поверхностном ознакомлении с письмом Гитлера становится очевидным его явно дезинформационный характер, причем рассчитанный разве что на уровень гражданского обывателя. Судите сами:

Во-первых, по данным советской разведки у наших границ на 15 мая было сосредоточено не 80, а 112 немецких дивизий. Причем они регулярно продолжали прибывать туда и после заверений данных Гитлером.

Во-вторых, для оккупации Британских островов было абсолютно ненужно такое громадное количество сухопутных войск, но зато нужно было большое количество транспортных и военных судов, которых у немцев не было.

В-третьих, тезис о том, что у советских границ формируется армия вторжения в Англию, для того чтобы спрятать ее от глаз и авиации противника, не выдерживает никакой критики. Ведь Гитлер неоднократно заявлял, что налеты английских бомбардировщиков не причиняют особого ущерба Германии, да и расположенные на Западе и в Германии 79 дивизий вермахта находились в пределах досягаемости английской авиации.

Но если бы Германии и удалось обмануть англичан и «спрятать» на востоке армию вторжения, то уж операцию по транспортировке сотни дивизий от границ СССР и до берегов Ламанша скрыть от постороннего взора никак бы уж не удалось, как не удалось бы и обеспечить внезапность вторжения в Британию. А, следовательно, не было никакого смысла и в «секретном» сосредоточении немецких дивизий на востоке.

В-четвертых, тот факт, что Гитлер предупреждал относительно возможных провокаций со стороны его генералов, сразу же вызывал очень большие вопросы. Ведь Сталину было прекрасно известно, что фюрер достаточно жестко контролировал свою армию для того, чтобы исключить нежелательные для него события, тем более, если он заранее предвидел возможность такого развития событий.

Тем не менее, в нашей исторической литературе все еще преобладает тенденциозная, документально неподтвержденная точка зрения, что якобы Сталин до последнего часа верил Гитлеру. Вот, например, что по этому поводу пишет историк Горьков в своей книге «Кремль. Ставка. Генштаб»:

«Известно, что И. В. Сталин до последнего часа не верил, что Гитлер посмеет нарушить пакт о ненападении…»

Как у Горькова, как и практически во всех других аналогичных обвинениях Сталина в том, что он якобы слепо верил Гитлеру, никогда не приводится никаких документальных доказательств этой слепой сталинской веры, которые эти горе историки обычно заменяют определением типа: ИЗВЕСТНО, ЧТО…

«…Здесь немцы буквально обвели „гениального“ вождя вокруг пальца. За несколько дней до начала агрессии И. В. Сталин получил от Гитлера письмо с заверениями в дружбе…»

За несколько дней до агрессии Гитлер никаких писем Сталину не посылал, он даже полностью проигнорировал опровержение ТАСС от 14 июня.

«…что еще более повлияло на его позицию в отношении возможного приведения наших войск в боевую готовность. Короче говоря, не были выполнены самые необходимые мероприятия для отпора врагу — мобилизация, сосредоточение и развертывание войск».

А вот как Молотов комментировал все эти псевдоисторические выводы:

«Сейчас пишут, что Сталин поверил Гитлеру, — говорю я, — что Пактом 1939 года Гитлер обманул Сталина, усыпил его бдительность. Сталин ему поверил…

— Наивный такой Сталин, — говорит Молотов. — Нет. Сталин очень хорошо и правильно понимал это дело. Сталин поверял Гитлеру? Он своим-то далеко не всем доверял! И были на то основания».

Обмануть Сталина, используя аргументы, содержащиеся в письме Гитлера, навряд ли было вообще возможно, а уж заставить его свято поверить во все эти, придуманные дядюшкой Адольфом небылицы — просто немыслимо.

Так что для Сталина после получения письма фюрера стало очевидным, что нацисты уже в ближайшем будущем готовы начать агрессию против СССР. Это видно, например, из его выступления на расширенном заседании Политбюро 24 мая 1941 года:

«Обстановка обостряется с каждым днем, и очень похоже, что мы можем ПОДВЕРГНУТЬСЯ ВНЕЗАПНОМУ НАПАДЕНИЮ (выделено мной, — Ю.Ж.) со стороны фашистской Германии. В это, конечно, трудно поверить, так как Германия ни в экономическом, ни в военном отношении сегодня к войне с Советским Союзом не готова. Однако от таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать».

В создавшейся ситуации Сталин поступил достаточно парадоксально. Несмотря на свою уверенность, что СССР уже в скором времени может подвергнуться внезапному нападению со стороны Германии, Сталин для внешнего мира сделал вид, что якобы поверил Гитлеру и демонстративно продолжил политику не провоцирования нацистов. Впоследствии именно эта его политика и была интерпретирована сталинскими недоброжелателями как доказательство якобы имевшейся у Иосифа Виссарионовича патологической веры в собственную непогрешимость. Однако то, что это не соответствует действительности, прекрасно видно, хотя бы, из цитированного выше выступления Сталина на политбюро.

Для того чтобы понять смысл предвоенной политики Сталина надо задать вопрос, а был ли у СССР иной выход кроме как не провоцировать Гитлера, оттягивая начало фашистской агрессии, и используя при этом лишь скрытные формы подготовки к войне?

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что советский генералитет предложил альтернативу этому курсу. Речь идет о так называемой записке Василевского от 15 мая. Суть этих предложений сводилась к необходимости нанесения по Германии упреждающего удара:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это [и разгромить немецкую армию], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Надо сказать, что Василевский и после войны в своих мемуарах продолжал настаивать на правильности предложенного им плана превентивного нападения на Германию:

«И надо было отбросить опасения, что на Западе поднимется шум по поводу так называемых агрессивных намерений СССР. В силу не зависящих от нас обстоятельств мы стояли на пороге войны, и нужно было сделать решительный шаг вперед».

Тем не менее, Сталин не мог воспользоваться стратегией упреждения противника. Ведь, у немцев армия уже была отмобилизована, и в нее имелись развернутые тылы. Все это у немцев оставалось еще со времени войны с Францией.

Так что у РККА после объявления в СССР всеобщей мобилизации не было ни малейшего шанса обогнать вермахт в развертывании. В ответ на это Берлин просто значительно ускорил бы переброску своих войск на восток. Ведь в этом случае нацистам уже не нужно было соблюдать скрытность передвижения своих дивизий.

Судите сами, на мобилизацию, переброску войск и их развертывание РККА ушло бы никак не менее месяца, а немцы в ускоренном режиме могли закончить все свои приготовления, по крайней мере, за две недели.

Поэтому, в этом случае, удар вермахта должен был бы прийтись как раз на тот момент, когда РККА находилась в стадии максимального развертывания в непосредственной близости от границ. Последствия такого удара могли быть в несколько раз более катастрофическими, чем это было в реальности после 22 июня, поскольку в этом случае немцы могли окружить значительно большее количество наших войск.

Однако кроме чисто военного аспекта план Василевского был абсолютно неприемлем и с политической точки зрения. Еще со времен ПМВ начало всеобщей мобилизации считалось актом равноценным объявлению войны. Так что объяви Москва мобилизацию, и у английских сторонников заключения мирного договора с Берлином появились бы весомые аргументы для провозглашения Советского Союза агрессором и заключения мира с Германией. Дело в том, что у части английской и американской элиты были не столько идеологические пристрастия к нацизму, сколько стремление уберечь от разрушения принадлежавшую им в Германии частную собственность. Для этого было жизненно важно заключить мир между Англией и Германией и направить разрушительную энергию нацистов на Восток.

Ведь не зря же Криппс 6 марта говорил на своей пресс-конференции, что как в Англии, так и в Америке имеются влиятельные группы, которые хотят видеть СССР уничтоженным. И не зря Рузвельт предупреждал Сталина о том, что позиция США в будущем советско-германском конфликте во многом будет завесить от того, какая из сторон окажется агрессором. Именно в этой связи 21 января госсекретарь США Уэллес в беседе с советским послом Уманским заявил: «Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь». Какие действия предпринял бы Вашингтон, если бы формально агрессором был объявлен СССР, можно только гадать…

Здесь же надо вспомнить слова будущего президента США Трумэна, сказанные им сразу после нападения Германии на СССР:

«Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя мне не хочется ни при каких условиях видеть Гитлера в победителях».

Конечно, эту точку зрения не разделял Рузвельт, но высказанное Трумэном соображение выражало мнение не только значительной части американского промышленного и банковского сообщества, но и части администрации самого президента. Так что при определенных обстоятельствах Рузвельт просто был бы вынужден считаться с этой позицией.

В этой связи нужно сказать, что попытки свалить правительство Черчилля предпринимались его политическими противниками в связи с военными неудачами английской армии неоднократно. Первая такая попытка была предпринята вскоре после катастрофических поражений английских войск в Азии в конце 1941 года. Вот как комментирует эти события сам Черчилль в своих мемуарах:

«В печати высказывались всевозможного рода предположения о том, что мне следовало бы остаться на посту премьер-министра и выступать с речами, но передать фактический контроль над ведением войны кому-нибудь другому. Я твердо решил не отступать ни перед кем, взять на себя главную и личную ответственность и потребовать от палаты общин вотума доверия».

27 января 1942 года вотум доверия правительству Черчилля в палате общим был получен, но уже к концу июня возник новый кризис доверия:

«Шумиха и критика в печати, где усердствовали самые острые публицисты и раздавалось много пронзительных голосов, сопровождались деятельностью нескольких десятков членов палаты общин при довольно угрюмых настроениях части нашего громадного большинства в палате. При таких обстоятельствах партийное правительство легко могло быть свергнуто, если не путем голосования, то той силой общественного мнения, которая заставила Чемберлена отказаться от власти в мае 1940 года.

25 июня была внесена резолюция, сформулированная следующим образом:

„Воздавая должное героизму и стойкости королевских вооруженных сил в исключительно трудных обстоятельствах, палата не доверяет центральному руководству войной“».

Основное обвинение против правительства было суммировано бывшим министром, ранее являвшимся сторонником умиротворения Гитлера Хор-Белишем:

«Мы, возможно, потеряем Египет или, может быть, мы не потеряем Египта — я молю бога, чтобы мы его не потеряли, — однако, когда премьер-министр, который говорил, что мы удержим Сингапур, что мы удержим Крит, что мы разгромили германскую армию в Ливии, когда я читаю, что он сказал, что мы удержим Египет, моя тревога усиливается…

Как можно полагаться на суждения, которые столь последовательно оказывались неправильными? Палата общин должна решить это. Подумайте о том, что поставлено, на карту. За первые 100 дней мы потеряли нашу империю на Дальнем Востоке. Что произойдет в следующие 100 дней? Пусть каждый член палаты голосует в соответствии с тем, что ему подсказывает совесть».

Противникам Черчилля и на этот раз не удалось добиться его отставки. Однако объявление мобилизации в СССР давало бы мощнейший козырь в политической игре английским и американским антисоветским силам. В результате при определенной военно-политической ситуации правительство Черчилля просто могло быть вынуждено уйти в отставку, а мировая история пойти по совсем иному руслу.

Следовательно, с объявлением мобилизации у СССР возникала реальная перспектива начать войну без союзников и фактически против объединенного фронта Европы, возглавляемого Германией, при нейтралитете или даже поддержке Англии, а возможно и США. Весьма вероятно, что в такой ситуации на Советский Союз могла напасть и Япония, у которой были военные обязательства перед Германией, которые вступали в силу, если немцы подверглись бы неспровоцированной агрессии. Выиграть такую войну Советской России в одиночку было бы практически невозможно.

Это был бы самый трагический для СССР и при чем достаточно вероятный вариант развития событий. Поэтому все усилия Сталина были направлены на возможность предотвращения именно такого фатального исхода событий.

Вот как Молотов комментировал в своих беседах с Чуевым этот вопрос:

«— А вы допускали такое, что если не они, то мы первые начнем?

— Такой план мы не разрабатывали… Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция не отстала бы…

И получилось, что 22 июня Гитлер перед всем миром стал агрессором. А у нас оказались союзники».

Именно этого обстоятельства никак и не могли понять ни Жуков, ни Хрущев, ни Микоян. Как и теперь не могут этого уразуметь всякого рода анфиловы, городецкие, некричи, горьковы и всякие прочие безыменские. А, не понимая смертельной опасности объявления мобилизации до начала немецкой агрессии, все эти хулители Сталина не в состоянии и осмыслить его реальные действия, при этом приписывая ему то убежденность в собственной непогрешимости, то слепую веру в обещания Гитлера, то панический страх перед войной, то прочую несусветную чушь.