ПОЛИБИЙ ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ В СОРОКА КНИГАХ

ПОЛИБИЙ

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ В СОРОКА КНИГАХ

Полибий из Мегалополиса (ок. 200–120 гг. до н. э.) — древнегреческий историк, сын влиятельного политического деятеля. Политик, командующий конницей ахейцев; после разрушения Коринфа принимал участие в организации нового провинциального управления ахейцев. Под влиянием Сципиона Младшего, слывшего ревностным поклонником эллинской культуры, стал почитателем римского величия и власти. Как историк стремился показать обретение Римом всемирного господства и формирование исторической миссии римлян в политической консолидации Средиземноморья в период распада древнегреческой государственной системы.

V

34. Птолемей (IV), прозванный Филопатором[35], немедленно после смерти отца погубил брата своего Магаса и его пособников и вступил в управление Египтом. Он полагал, что этой казнью и собственными силами освободил себя от домашних врагов, а от опасностей извне охранила его судьба, ибо по смерти Антигона[36] и Селевка власть наследовали Антигон и Филипп, цари совершенно юные, чуть не дети. Вот почему, рассчитывая на прочность тогдашнего положения, Птолемей время царствования проводил в веселье. Беспечный и трудно доступный для придворных и прочих чинов Египта, он был равнодушен и небрежен по отношению к людям, ведшим внеегипетские дела. Между тем предшественники его обращали на них не только не меньше, скорее больше внимания, нежели на управление Египтом. Потому-то они угрожали царям Сирии с суши и с моря, ибо владели Келесирией[37] и Кипром. Они зорко следили за владыками Азии, а равно за островами, ибо господствовали над важнейшими городами, областями и гаванями на всем морском побережье от Памфилии[38] до Геллеспонта[39] и до области Лисимахии. Они же наблюдали за делами Фракии и Македонии, так как во власти их были Эн, Маронея и города, далее лежащие. Таким образом, предшественники Птолемея далеко простирали свои руки и издалека ограждали себя этими владениями, поэтому им нечего было страшиться за власть над Египтом. Отсюда понятно, почему они обращали большое внимание на внешние владения. Ко всему этому теперешний царь относился небрежно, отдаваясь непристойной любви, неумеренным и непрерывным попойкам. Как и следовало ожидать, очень скоро нашлось много людей, которые злоумышляли на его жизнь и власть. Первым из них был спартанец Клеомен[40].

35. При жизни Птолемея, прозванного Эвергетом, с коим он был связан союзом и договором, Клеомен оставался спокойным в постоянном ожидании, что через него получит необходимую поддержку и возвратит себе царское наследие отцов. Но когда Эвергет умер и время уходило, а положение дел в Элладе чуть не по имени призывало туда Клеомена… тогда сей последний видел себя еще более вынужденным спешить и добиваться отъезда из Александрии. Прежде всего он обратился к царю с просьбой отослать его в Элладу с необходимыми запасами и войском, а когда царь не внял этому, Клеомен настойчиво просил отпустить его одного с собственными слугами, ибо, говорил он, теперешние отношения дают ему удобный случай возвратить себе отцовскую власть. Однако царь, вовсе не входивший в подобные дела и по объясненным выше причинам беспечный относительно будущего, по простоте и глупости не обращал никакого внимания на все доводы Клеомена. Сосибий, в то время имевший наибольшее влияние на дела, и друзья его устроили совещание и приняли против Клеомена такого рода решение: не посылать его с флотом и запасами, ибо со смертью Антигона они пренебрегали внешними делами и расходы на них почитали напрасными. К тому же они опасались, что Клеомен, у которого со смертью Антигона не оставалось ни одного равносильного соперника, может быстро и без борьбы покорить своей власти Элладу и стать могущественным и грозным врагом египтян, тем более что положение дел в Египте он наблюдал сам вблизи, презирал царя, кроме того, знал, что многие части египетского царства находятся лишь в слабой связи с центром, весьма удалены от него и содержат в себе большие средства для военных предприятий. По этим-то причинам Сосибий и его друзья отвергали предложение Клеомена об отсылке его в Элладу с военными средствами. С другой стороны, пагубным казалось отпустить подобного человека, обиженного ими, явного недруга их и врага. Оставалось одно: удерживать его в Египте насильно. Но и это было отвергнуто тут же всеми без дальнейших рассуждений, так как они находили небезопасным запирать вместе в одной закуте льва и овец.

36. Больше всех боялся этого Сосибий, и вот по какой причине: в то время, как шла речь об умерщвлении Магаса и Береники[41], они опасались, что замысел может не удаться, больше всего благодаря решимости Береники, а потому вынуждены были подкупать всех придворных лестью и обещаниями наград, если дело кончится благополучно. Принимая в соображение, что Клеомен нуждается в помощи царя, что, с другой стороны, он — человек умный и умудренный опытом, Сосибий старался задобрить его щедрыми обещаниями и посвятил его в свои замыслы. Клеомен видел, в какой тревоге пребывает Сосибий и как он больше всего боится иноземцев и наемников, и успокаивал его уверениями, что наемники не будут мешать ему, напротив, помогут еще. Обещание это сильно удивило Сосибия. Тогда Клеомен сказал: «Разве ты не видишь, что тысячи три иноземцев пелопоннесцы и почти тысяча — критяне? Одно мое мановение, и все они готовы к услугам. Раз они будут с тобой, кого тебе бояться? Быть может, — сказал он, — сириян и карийцев?»

Сосибию приятно было слышать это, и он с удвоенным рвением повел дело против Береники. Впоследствии при виде беспечности царя ему всегда припоминались эти слова и перед глазами его носились отвага Клеомена и привязанность к нему иноземцев. Вот почему теперь он больше всего внушал царю и наперсникам его, что, пока еще есть время, необходимо схватить Клеомена и заключить в тюрьму.

37. Исполнению этого замысла помогло следующее обстоятельство: был некий мессенец Никагора. По наследству от предков он был проксеном[42] лакедемонского царя Архидама. В прежнее время лица эти сносились друг с другом изредка. Но когда Архидам из страха перед Клеоменом бежал из Спарты и удалился в Мессению, Никагора не только радушно принял его в своем доме и удовлетворял все нужды его, но дальнейшее общение привело их к тесной дружбе и единомыслию. Поэтому впоследствии, когда Клеомен заронил в душе Архидама надежду на возвращение в Лакедемон и примирение, Никагора принял на себя посредничество по заключению договора между ними с обоюдными обязательствами. Когда условия были приняты, Архидам возвратился в Спарту, полагаясь на заключенный при посредстве Никагоры договор. Клеомен вышел навстречу ему, самого Архидама убил, но пощадил Никагору и прочих спутников царя. Для посторонних Никагора делал вид, будто за свое спасение чувствует признательность к Клеомену, но в душе он скорбел о случившемся, ибо почитал себя виновником гибели царя. Незадолго до описываемых нами событий Никагора прибыл с лошадьми в Александрию. При высадке с корабля он повстречался с Клеоменом, Пантеем и вместе с ними с Гиппитой; они гуляли в гавани по плотине. При виде Никагоры Клеомен подошел к нему, ласково приветствовал и расспрашивал, что привело его в Александрию. Тот отвечал, что привез лошадей. Тогда Клеомен сказал: «Как бы хорошо было, если бы вместо лошадей ты привез с собой любовников и арфисток: теперешний царь занят этим всецело». В то время Никагора рассмеялся и замолчал; несколько дней спустя, ближе познакомившись с Сосибием по делу о лошадях, он передал ему только что приведенные слова Клеомена; а когда заметил, что Сосибий слушает его с удовольствием, Никагора рассказал все о давней неприязни своей к Клеомену.

38. Сосибий видел враждебное настроение Никагоры против Клеомена, и частью предложенными тут же подарками, частью обещаниями склонил его написать письмо с обвинением на Клеомена; затем, когда Никагора через несколько дней уедет отсюда, раб должен доставить ему, Сосибию, это письмо, как бы присланное самим Никагорой. Никагора сделал свое дело; по отплытии его из Александрии раб принес письмо Сосибию; сей последний тотчас вместе со слугой и с письмом в руках предстал перед царем. Слуга рассказал, что письмо оставлено ему Никагорой с приказанием вручить его Сосибию, а письмо гласило, что Клеомен намерен поднять восстание против царя, если только не будет отправлен в Элладу с достаточным войском и припасами. Сосибий тут же воспользовался случаем и подстрекнул его принять немедленные меры безопасности и заключить Клеомена под стражу, что и было сделано. Клеомену отвели какой-то очень большой дом, где и содержали его под надзором с тем только отличием от простых узников, что помещением для царя служила более просторная тюрьма. Положение в настоящем и ожидание мрачного будущего побуждали Клеомена испытать последнее средство не столько потому, что он рассчитывал на удачу предприятия — для этого у него не хватало средств, — сколько для того, чтобы умереть с честью и не претерпеть чего-либо недостойного его прежней отваги. Кроме того, Клеомена, как мне по крайней мере кажется, воодушевляла та же мысль и то самое желание, какими обыкновенно руководствуются гордые характеры:

Но не без дела погибну, в прах я паду не без славы,

Нечто великое сделаю, о чем и потомки услышат!

(Ил. XXII, 304)

39. Дождавшись отъезда царя в Каноб, Клеомен распустил молву между стражами, будто царь дарует ему вскоре свободу. По этому случаю сам он угощал своих слуг, а стражам послал жертвенного мяса, венков и вина. Ничего не подозревая, стража наслаждалась яствами и вином, а когда опьянела, Клеомен в сопровождении находившихся при нем друзей и собственных слуг вышел в полдень из заключения, не замеченный стражей; все были с кинжалами в руках. Проходя дальше, они повстречались на улице с Птолемеем, оставленным на это время в городе в звании начальника, и неожиданностью появления навели такой ужас на спутников Птолемея, что самого его стащили с колесницы, запряженной четверней, лишили власти и народ призывали к свободе. Но предприятие было совершено неожиданно, и потому никто не слушал их и не присоединялся к восстанию. Тогда мятежники повернули в сторону и устремились к тюрьме с целью сломать ворота и соединиться с заключенными. Однако и этот план не удался, потому что начальники тюрьмы догадались и укрепили ворота. После этого они с мужеством, достойным спартанцев, наложили на себя руки. Так кончил дни Клеомен, человек искусный в обращении, способный к ведению государственных дел, словом, самой природой предназначенный в вожди и цари.

Пер. с греч. Ф. Г. Мищенко. М.: Е. К. Гербек, 1899.