Новый день — другие заботы

Новый день — другие заботы

Война и нивы превратит в пустыни.

Корейская пословица

I

Три дня разведчики провели на своей базе. Бойцы отдохнули, отоспались, отмылись и почистились. Приведено в порядок оружие и снаряжение. Прочитаны и много раз перечитаны письма, скопившиеся за эти дни. Каждый с нетерпением набросился на дорогие, близкие сердцу весточки от родных, от жен и подруг, от оставшихся на севере товарищей. На войне боец ждет этих треугольничков и четвертушек, испещренных штампами полевой почты и цензуры, как исстрадавшийся в жаркую пору взахлеб ненасытно пьет родниковую воду.

Солдат на войне, он воюет, переносит все тяготы фронтовой жизни, нередко страдает, мучается и истекает кровью. В мыслях у него забота, как бы одолеть, перехитрить и поразить врага своего, а самому остаться живым. Но вырвется свободная минута, наступит затишье — и мысли солдата дома, возле своих, он всеми помыслами уносится в круг родных ему людей. Придет письмо из дому — и умчит оно за собой думы солдата в дальнюю сторону.

Получив письмецо, сначала залпом, быстрыми, короткими взглядами пробегаешь его до конца. Сразу хочется схватить общий его смысл, узнать, все ли живы и здоровы, не случилось ли чего непоправимого. Потом, немного успокоившись, придя в себя, уединенно, не спеша, вдумываясь в каждую фразу, со щемящей грустью сердца запоминая интимные подробности и намеками высказанные чувства, каждый, оставаясь только с собой, вычитывает и перечитывает близкое себе письмо.

Письма эти хранятся в немудреном солдатском багаже, а те, что получены от родных, от жен, от любимых, составляют неприкасаемую душевную святыню. Такие письма редко читают вслух, бывает это, когда уже очень надо излить накопившееся на сердце, держать его одному взаперти больше невмоготу. А чаще, если и читают, то перескакивая с пятого на десятое, пропуская недозволенное для других, произнося вслух лишь житейские новости, приветы и поклоны.

Обзавелись семьями кое-кто из наших недавно, когда стало очевидно, что война на Западе подошла к концу. А пришло время двинуться на другой флот — развезли своих подруг по домам, оставив с отцами и матерями, а то и покинув на время одинокими солдатками. Поведать о себе, узнать о делах домашних можно только через письмо. Телеграммами обмениваться в ту пору было почти немыслимо. А о разговоре по телефону даже невозможно было и мечтать.

Письма идут сюда долго, по пятнадцать-двадцать дней, а иногда и того дольше — самолетами в то время их не возили, а поезда ходили не спеша.

Вот и сейчас мы прочитываем письма, отправленные из дома еще в мирные дни, когда война с Японией и не начиналась. Да и наши письма получают там, дома, тоже те, что были написаны еще в летнее междувоенное время.

И меня ждут несколько заветных маленьких конвертов, заботливо склеенных из какой-то розовой и синеватой бумаги. Люба пишет, что жить еще трудно, снабжение по карточкам. Перечисляет все, что удалось получить, или, как тогда говорили, «отоварить». Радуется, что на рынке стала появляться картошка и свежая зелень. И хотя пока все очень дорого, но понемножку покупать удается. Погода стоит хорошая, летняя, и отец ее, отработав длинную военную смену на фабрике, удачно ловит рыбу, поддерживает семью. Вернувшись домой со студеного севера, она радуется, что добралась до солнца и теплого лета, спешит погреться на солнышке и накупаться. А в одном из писем с грустью сетует, что ходила на стадион, смотрела, как тренируются молодые девчата, и плакала, глядя на них. Мне-то понятно, чем вызваны слезы: сама она недавно бегала на соревнованиях, одолевала барьеры и не сбивала планку на рекордной высоте, а нынче ждет ребенка. Намеками и недомолвками советует быть осторожным, осмотрительным, не забывать, что меня хотят дождаться возвратившимся с войны. И будет ждать уже она не одна… А в конце, как всегда, приветы товарищам, она ведь знает всех отрядных северян.

Пришли сегодня письма и с Амура, от наших боевых друзей, воюющих с японцами на китайской земле. Перед самым концом войны, примерно на месяц пораньше нас, уехали в отряд Амурской флотилии Коротких, Залевский и Братухин. Провожая этих ребят на восток, мы тогда не могли предполагать, что пройдет совсем немного времени и по той же дороге следом за ними покатимся мы. Расставание с едущими на Амур было грустным и трогательным. Много было пережито вместе на севере, и уж в слишком далекую сторону уезжали наши друзья.

Теперь мы оказались поблизости. Конечно, относительно — если считать расстояние от Полярного. Мы еще не выезжали на восток, а с наиболее близкими товарищами амурцы успели обменяться письмами, наладилась переписка и здесь, на новой базе. Ребята писали нам, что служат они в таком же отряде, как и на севере, но только состоит он из совсем «зеленого» молодняка. Самые бывалые воины-разведчики — трое северян. Поэтому и офицеры отряда, и молодые десантники к ним отнеслись с большим уважением, всячески стараясь побыстрее перенять их опыт. Каждый из североморцев принял в амурском отряде отделение совсем не обстрелянных бойцов, причем Залевскому поручили специально заниматься минно-подрывным делом, а Валерия Коротких комсомольцы отряда избрали своим комсоргом.

Письма посланы амурцами по горячим следам первых боев. Каждый пишет по-своему. Братухин сообщает о событиях кратко, схематично, хотя на разговор он боек, умеет поговорить. Коротких по натуре сдержаннее, больше размышляет перед тем, как что-то сказать, но пишет подробнее, умеет подметить существенные детали. Из их писем, которые ходят теперь в отряде по рукам, мы довольно отчетливо представляем себе, как там сложилась обстановка и какая роль выпала на разведотряд Амурской флотилии.

На выполнение первого боевого задания они вышли 10 августа.

Братухин и Коротких были в той группе десантников, которую повел в разведку командир отряда капитан Кузнецов. Двигались по Сунгари в головной группе кораблей, впереди основных сил флотилии. Следом за ними вверх по реке, в глубь Маньчжурии шли мониторы, капонерские лодки и бронекатера.

Высадившись в Фунцзине, десантники быстро овладели районом пристаней. Японцы под напором разведчиков и под обстрелом кораблей стали поспешно отступать. Моряки заняли сначала центр города, а затем завязался бой за военный городок. Неприятель старался удержать его в своих руках во что бы то ни стало. Группа Коротких удачно разведала передний край японской обороны и сведения о расположении огневых точек быстро передала на корабли. При поддержке корабельной артиллерии десантники захватили и военный городок. Десанту удалось пленить большую часть неприятельского гарнизона.

После этого на мониторе «Ленин» разведчики вышли по Сунгари на Цзямусы. Чтобы затруднить плавание наших кораблей по Амуру и Сунгари, японцы пустили по реке много леса в плотах и россыпью. Пришлось осмотрительно выбирать фарватер, по которому шли впервые. На всем пути монитору приходилось вести перестрелку с береговыми батареями и пулеметными точками неприятеля. В Цзямусы отряд снова высадился для захвата плацдарма, быстро овладел прибрежной полосой, портовыми сооружениями, а затем, когда на подмогу им высадились пехотинцы, они вместе пробились в центр города. Разведчики заняли здание японской военной миссии, жандармское управление и другие учреждения японской администрации.

Часть отступившего из Цзямусы гарнизона укрепилась в поселке Аоци, надеясь там удержаться. Тогда было решено высадить в неприятельский тыл десантную группу. Монитор доставил десантников на побережье в окрестностях Аоци. Бой за поселок длился три часа. Японцы контратаковали, и одна группа их вырвалась из окружения. Тогда разведчики снова обошли отступающих японцев и принудили их к капитуляции. В плен сдалось 350 японских и маньчжурских солдат и офицеров, десантники захватили нескольких старших чинов военного округа и администрации провинции.

Андрей Залевский со своим отделением поднимался вверх по Сунгари в группе заместителя командира отряда старшего лейтенанта Козлова. В Цзямусы эта группа дралась за город и за поселок Аоци. Андрею не повезло, в бою за поселок он был ранен.

Сунгарийская флотилия японцев пыталась избежать боев с амурцами, стремилась уйти в глубь Маньчжурии. Но моряки настойчиво ее преследовали, шли буквально за кормой, стараясь наносить один удар за другим. Уже позже друзья писали, что их отряд дошел до Харбина и вместе с другими частями принудил его гарнизон к капитуляции.

Коротких и Братухин получили по ордену Красной Звезды, а Залевский — медаль «За боевые заслуги».

Нас, бывших североморских разведчиков, радовало, что по Амуру и по Сунгари прошли, освобождая Китай от японцев, и наши боевые товарищи, воспитанники отряда.

II

В старинных флотских казармах в самом большом кубрике, как по неизменной привычке мы называем наши жилые помещения, собрались все матросы, старшины и офицеры, ходившие в первые походы отряда на корейскую землю.

Вместе со всеми на койках, на рундуках и на табуретках вперемешку сидят и те, кто был занят несением службы на базе и потому в десантных операциях не участвовал. Расположились они тут по твердо установившемуся и всегда соблюдаемому правилу: еще от момента рождения отряда сохраняется порядок, чтобы все, кто служит в отряде, ходили бы в разведку. Если же выздоравливаешь после ранения, болел или проштрафился — все равно ты боец, на разборе будь, учись, набирайся опыта друзей.

Сегодня, после двух дней отдыха, идет разбор только что проведенных десантных операций в три северокорейских порта. Леонов сказал, что нам надо по горячим следам обсудить, все ли было правильно при наших высадках и действиях на берегу, найти плюсы и минусы в делах каждого бойца и показать их разведчикам, теперь, уже бросив взгляд назад, взвесить и оценить, почему не все ладилось в контактах с другими десантными подразделениями.

Начали отчитываться каждый за свой взвод по обыкновению мы с Никандровым. В памяти пока все свежо, все события еще рельефно и отчетливо стоят перед глазами. Но пыл первого горячего восприятия уже миновал, все стало укладываться по своим местам.

Пока ни от нашего старшего командования, ни от разведотдела, ни тем более от штаба флота никаких суждений и оценок о тех операциях, в которые только что ходил отряд, до нас не дошло.

Глядя со своей, взводной, колокольни, раскидывая мыслями в пределах того, что мы знали и видели, Никандров и я доложили, что каждый из взводов, как и весь отряд в целом, с заданием командования справился. Леонов при этом заметил, что они с замполитом придерживаются такой же точки зрения. Они полагают, что у командования претензий к нам не должно быть.

Первую науку войны с новым противником мы получили. Оказывается, мы можем его бить, превосходим его и умением и оружием. Оттого-то и потери в нашем отряде, если сравнивать их с другими, с теми, кто воевал с нами рядом, невелики.

Большое физическое и душевное напряжение, выпавшее на отряд в эти быстро проскочившие дни, наши матросы вполне выдержали. Хоть и короткая, но основательная учеба и тренировка сказались.

Впервые пришлось вплотную столкнуться и с неизвестным нам противником. Издавна японские солдаты считались упорными воинами, стойкими в обороне и напористыми в наступлении. И японцы подтвердили на деле это мнение. При нашем появлении они не отступали в беспорядке, не складывали оружия, а упрямо огрызались, лезли напролом, отстреливались до последнего, даже тяжелораненые, не один раз сбивали нас с наших позиций.

В Унги, в Начжине и на первом этапе в Чхончжине отряд в основном действовал так, как было расписано командованием в планах операций. Но вот четырнадцатого и пятнадцатого августа и командованию отряда, а иногда и нам с Никандровым приходилось принимать самостоятельные решения. Обстановка сложилась так, как в планах ее не предвидели. Мы считали, что нельзя допускать такого большого разрыва во времени между высадками десанта первого броска, высаженного для разведки и захвата плацдарма, и последующими основными эшелонами.

Следует учесть, что у нас не хватало огня для дальнего боя. Поэтому разумно было бы иметь во взводах несколько больше полуавтоматических винтовок и еще по одному ручному пулемету. Не худо бы выделить на отряд пару ротных минометов.

Никому из разведчиков — ни бывшим североморцам, ни молодым тихоокеанцам в общем нельзя было предъявить какие-либо претензии. Ни паникерства, ни робости, ни медлительности или неисполнительности — ничего такого ни одному десантнику мы не могли поставить в вину.

Таковы были, по нашему с Никандровым мнению, первые суждения и выводы о трех высадках отряда в корейские порты.

В это время командиру позвонили из разведотдела: приказано всех отличившихся представить к наградам.

— Но не спешите радоваться, — тут же вмешался в оживление матросов Леонов, — не все у нас было хорошо. Случалось немало и промашек. О них надо сейчас поговорить и на будущее учесть.

После этого командир отряда перешел к разбору наших ошибок и погрешностей.

Сразу после высадки с катеров в Чхончжине, увлекшись преследованием отступающих японцев, отряд слишком быстро продвинулся вперед, далеко оторвался от береговой полосы, почти на час был утрачен контакт с ротой автоматчиков Яроцкого.

Много неладов обнаружилось и в организации связи. В тех скоротечных боевых схватках, с которыми мы столкнулись в корейских городах, особенно когда одна группа оказывалась отрезанной от другой, поддерживать связь через матросов-связных оказалось очень трудно. Но какой-то другой путь для поддержания связи мы предложить не могли. Таких радиопереговорных устройств, через которые можно было бы обращаться напрямую, открытым текстом друг к другу, в то время еще не было.

И совсем уж плохо была налажена связь с теми, кто высаживался после нас: с пулеметной ротой и с батальоном Бараболько. Поэтому ни о высадке роты, ни о ее бедственном положении отряд ничего не знал. С батальоном Бараболько связаться напрямик мы не могли тоже в продолжение нескольких часов. Поэтому и пришлось держать радийную связь в течение довольно длительного времени через главную базу. Получалась довольно курьезная картина: две десантные части находятся в одном городе, а разговаривают между собой через радиоцентр за несколько сотен километров.

Противник пользовался этим нашим просчетом, маневрировал своими силами и наносил десантникам удары то в одном, то в другом месте.

Недостатком следует считать и то, что до выхода на выполнение задания подразделения, до тех пор вовсе не знакомые друг с другом, не проводили никаких совместных учений и тренировок. Бойцов роты Яроцкого мы мельком видели только при посадке на катера. Ни с одной ротой из батальона Бараболько, ни с пулеметной ротой Мальцева нам вовсе не пришлось на своем берегу видеться. А раз шли в один общий десант — непременно должны были вместе потренироваться. Бесспорно, надо обеспечивать скрытность операций, добиваться, чтобы они были неожиданными для противника. Но этому нисколько не должны мешать совместные тренировки, хорошая отработанность контактов.

— Поэтому, — говорил Леонов, — мы доложили командованию отдела, что на будущее надо предусматривать хотя бы минимальное время для совместной отработки операций и для знакомства десантников друг с другом.

Последующие дни показали, что первые выводы из этого были сразу же сделаны.

III

И вот короткий отдых опять закончился. Приказано собраться на выполнение нового боевого задания. Девятнадцатого утром отряд снова вышел в Корею. Судя по сборам и по снаряжению, которое берется с собой, путь на этот раз будет еще длиннее, чем тот, из которого мы только что вернулись накануне. На переходе морем к городу, в который собираются нас высадить, предстоит промежуточная остановка в Чхончжине.

Днем девятнадцатого торпедные катера с разведчиками на борту ошвартовались у знакомой нам стенки военного порта Чхончжина. В ожидании выхода к месту нового десанта отряд поселили в доме, который при японцах был не то третьесортным общежитием, не то временным жильем для маршевых частей. В городе придется задержаться, видимо, на сутки или больше, готовится какая-то внушительная операция.

Бои в окрестностях Чхончжина утихли. Еще когда мы отдыхали на острове Русском, войска 25-й армии и десантные части овладели Нанамом. Центр японского укрепленного района, окрестные города и поселения очищены от вражеских войск и возвращены корейскому народу.

Бойцам отряда разрешили навестить город, осмотреть места недавних боев, наведаться на те улицы и кварталы, куда мы не могли попасть в прошлый раз.

После трех суток боев с четырехтысячным вражеским гарнизоном в городе осталось множество следов.

То тут, то там попадаются на глаза разрушения от разрывов тысяч мин и снарядов. Больше всего город пострадал от японской артиллерии. Вблизи железнодорожной станции стоял японский бронепоезд. Он вел огонь по десантникам и кораблям. Била по нему и наша артиллерия. В конце концов огонь его удалось подавить. Но при этом пострадали и окрестности. В нескольких местах натыкаемся на пепелища от сгоревших домов. За короткое время на улицах выросли целые завалы мусора, кирпича, штукатурки, обломков битого стекла, стреляных гильз. То тут, то там стоят исправные и разбитые автомашины, валяются повозки и ручные тележки.

Проходя по городу, мы попутно разговариваем со встречными горожанами. Много жителей в город еще не вернулось. Боясь за свою жизнь во время бомбежек и обстрелов, часть горожан ушла в горы. Некоторых угнали вместе с собой отступающие японцы, а кое-кто и сами, по своей охоте бежали вместе с самураями: они боялись оставаться один на один со своим народом, уж слишком крепкой веревочкой связали они свою судьбу с заморскими колонизаторами.

Жители в эти первые дни остались без дела. Работать большинству из них пока негде: предприятия остановились, японская администрация разбежалась, деловая жизнь замерла. А некоторые фабрики и заводы пострадали настолько, что их даже нельзя восстановить, надо строить заново.

Сгорел шелково-трикотажный комбинат. Отремонтировать его будет невозможно, по существу придется строить заново. Другие крупные предприятия пострадали меньше, и через короткий срок они смогут работать. Металлургические заводы получили несколько несущественных повреждений. Можно рассчитывать, что через несколько дней они смогут выдавать металл. Почти в целости сохранились авторемонтный завод и все сооружения в рыбном порту. Сразу могут быть запущены в дело довольно крупный лесопильный и бобово-масличный заводы, лишь во время боев приостановил работу завод по производству серной кислоты.

Вечером разведчики собрались в одной большой комнате нашего временного жилья. В соседнем доме разместилась группа офицеров штаба Южного морского оборонительного района. На наш огонек, если можно назвать огоньком постоянно мерцающие плошки с жиром и свечи, подошли несколько штабных офицеров, тут же оказались вездесущие корреспонденты флотских газет. Завязался живой разговор о событиях последних дней, о завершающих боях по разгрому японцев под Нанамом, об обстановке в трех портовых городах в первые дни после освобождения.

Водопровод в Чхончжине разбит во многих местах. Горожане и наши воинские части лишены питьевой воды. Время стоит жаркое, днем зной печет нестерпимо. А вода в городе на строжайшем лимите. Приходится брать ее из бункеров кораблей и транспортных судов и цистернами развозить по городу. Наши саперы и горожане работают над восстановлением водопровода круглые сутки. Приехавшие из Начжина офицеры рассказывают, что и там водопровод пострадал, но за эти дни сумели устранить все повреждения, и теперь вода подается почти бесперебойно.

По вечерам во всех только что освобожденных городах наступает непроглядная темнота. И не от светомаскировки. Электростанция Чхончжина цела, оборудование в исправности. Однако на складах почти совсем нет угля. И наше командование решило подбросить уголь из бункеров советских транспортных судов. Но вся беда в том, что электросети по городу порваны. И солдаты вместе с монтерами-корейцами тянут временные линии, подвешивают на столбах воздушную проводку. Наши офицеры ищут среди населения людей, мало-мальски разбирающихся в энергетике, чтобы обучить их делу. Японские специалисты убежали из города. А корейцев к этим работам раньше совсем не допускали.

Временный комендант Начжина старший лейтенант Попков обратился к жителям города с воззванием. Поскольку у него еще нет никакой канцелярии, обращение пришлось размножать от руки. Горожане, прочитав его, тут же спешили рассказать о нем своим соседям и родственникам. Комендант призвал население выйти на восстановление города. И на следующий день на работу в порт и на разборку развалин вышло более двух тысяч человек. Пожары в городе удалось потушить еще тринадцатого августа. Рабочие отремонтировали два паровоза, помогли нашим солдатам привести в порядок железнодорожное полотно от Начжина до Унги.

Командование военно-морской базы в Начжине выделило оборудование, медикаменты, а городское самоуправление реквизировало принадлежавшее ранее японской компании хорошее здание, и теперь в городе открылась первая больница, где каждый может получить нужную медицинскую помощь бесплатно.

Когда советские офицеры беседовали с работающими и порту Начжина горожанами, пришлось отвечать на бесчисленные вопросы, множество из которых нередко ставили наших офицеров в тупик. Проходили только первые дни после освобождения. Строевые офицеры не были подготовлены к исполнению административных и хозяйственных функций. А специалисты-политработники, работники специальных обслуживающих подразделений, переводчики находились пока в пути. Непривычные хлопоты свалились на наших морских и сухопутных офицеров с первого дня и буквально захлестнули их.

Корейцы прежде всего хотят знать, как можно быстрее возвратить в город семьи, укрывшиеся в сопках от развернувшихся боев. Комендант города объяснил, что советские войска изгнали японских поработителей из Кореи безвозвратно. Поэтому жителям можно вернуться к своим домам и очагам смело и безбоязненно, и чем быстрее, тем лучше: сейчас остро нужна каждая пара рук. Только трудом всех граждан можно быстро избавиться от следов войны, пустить в ход все предприятия. Он сказал, что контрольным постам, выставленным на ведущих в город магистралях, приказано беспрепятственно пропускать возвращающихся к своим домам горожан.

Советских офицеров спрашивают, не будут ли подвергнуты наказанию те граждане, которые взяли себе по нескольку мешков риса, не отберут ли этот рис обратно. И наши офицеры объясняют, что самовольно растаскивать рис, как и другое продовольствие и имущество, принадлежавшее ранее японским военным властям и убежавшим богатеям, нельзя, что те, кто воспользовался суматохой боевых действий и пытался грабить и наживаться, действовали во вред трудовому народу. Богатства, присвоенные японскими поработителями, теперь будут принадлежать корейским рабочим и крестьянам. Их надо строго охранять, беречь от расхищения.

Если же кто и взял себе немного риса, то за это ни с кого наше командование взыскивать не собирается. Ведь этот рис пойдет не на спекуляцию, им будут кормиться трудовые люди. Только нельзя заниматься грабежом. Поэтому военное командование вынуждено взять пока под охрану все склады, предприятия и другие ценности, принадлежавшие японским военным властям и бежавшим из Кореи японским собственникам. Остальное должны оберегать сами рабочие.

Некоторых интересует, какие будут теперь в их стране деньги: японские или советские. Вопрос этот поставил наших офицеров в затруднительное положение: никому из них неизвестно, какая и когда должна быть образована администрация, кто будет заниматься выпуском денег. Отвечают, что, бесспорно, советские рубли в Корее обращаться не будут. Японские иены, до сих пор ходившие в Корее, тоже перестанут действовать, поскольку японские колонизаторы изгнаны, а так называемое генерал-губернаторство кончило свое существование. Поэтому, надо полагать, скоро возникнет своя корейская народная власть, она и решит вопрос о деньгах. Скорее всего в ходу будет национальная корейская вона.

Жизнь еще не вошла в мирную колею, кое-где на полуострове еще идут бои, а многих корейцев уже интересует, какие будут у них школы, кто и чему будет учить детей, как будут решаться вопросы религии. И наши политработники растолковывают, что, как они думают, школа в Корее теперь должна быть иная. Обучение по японским учебникам и на японском языке, конечно, прекратится. Японские учителя, ходившие даже на школьные уроки с шашкой, должны быть заменены своими, корейскими педагогами, которые будут учить детей, конечно, на своем родном языке. Бесспорно, среди корейской интеллигенции найдутся люди, способные быстро написать корейским детям учебники на языке своего народа, создать новую школу.

Что касается религии, то это тоже дело самих корейцев. В их стране, разъясняем мы нашим собеседникам, решит это дело корейская народная власть, сами трудовые жители городов и деревень.

Из рассказа побывавших в Начжине товарищей мы узнаем, что встречавшийся там с нами Ким Сон Чен и его друзья развили большую активность, их можно видеть почти везде, где возникает большая и трудная работа, где завязываются горячие споры. Создана рабочая дружина, ей поручено наблюдать за порядком в городе и оберегать народное имущество. Комендатура помогает дружинникам.

Пятнадцатого августа советский гарнизон и жители города хоронили четырех советских летчиков, погибших над Начжином. О них нам рассказывали корейские товарищи. Это была внушительная, многолюдная и запоминающаяся церемония. Рядом с советскими солдатами и матросами шли многие сотни корейцев.

На днях Начжин был взволнован необычайным торжеством: в городе впервые за многие годы открыто состоялся большой митинг жителей. Такого не помнят уже давно, чтобы на площадь собралось более двадцати тысяч человек.

Люди пришли на митинг с красными знаменами. Над колоннами колыхалось множество плакатов, написанных на шелке, на бумаге, на фанерных листах. Все одеты в красочные праздничные наряды, женщины — в традиционной белой одежде. Ораторы приветствовали и славили Советскую Армию, благодарили ее за освобождение их родины, за окончательное изгнание японских поработителей. И не только те, кто горячо и взволнованно говорил с трибуны, но и те, кто стоял в плотных колоннах на площади, просили передать советскому народу, что они никогда не забудут его неоценимой помощи.

После митинга демонстранты со знаменами двинулись по улицам города. Оркестры исполняли революционные песни и гимны. Жители прошли через военный городок, где теперь разместились советские воинские части, и горячо приветствовали наших солдат и офицеров.

IV

В только что освобожденных корейских городах довольно необычная обстановка. Никаких органов местной власти от прежнего режима не осталось. Не ощущается какой-либо власти и в центре.

Во времена японского владычества у корейцев никаких самостоятельных органов власти и учреждений по управлению экономикой не было. Местные и центральные административные учреждения японцы упразднили еще в давние годы, превратив эту страну в свое генерал-губернаторство. Колонизаторы всяческими путями не допускали корейцев до управленческих должностей в хозяйстве, не позволяли им руководить не только предприятиями, но и мелкими цехами и участками. Корейцам не разрешалось занимать даже низовые административные должности. Учить корейцев навыкам хозяйствования было запрещено.

Приехавший из Начжина заместитель начальника политотдела вновь созданного оборонительного района капитан 2-го ранга Михаил Никитич Карпов рассказал о первых попытках создания местной администрации в этом городе:

— Вечером четырнадцатого августа в политотдел и к коменданту обратились несколько человек, назвавшихся представителями интеллигенции города. В беседе они заявили, что намерены возглавить создание местной корейской администрации. Говорят, что теперь японцы убежали из Кореи безвозвратно, и потому просьба к советскому командованию считать их инициативной группой по образованию первого органа городской власти. Однако их домогания и елейный тон, каким они старались расположить к себе советских офицеров, сразу заставили заподозрить, что они не открывают своих истинных намерений. Эта настороженность оказалась ненапрасной. Последующие события подтвердили их скрытые замыслы, показали, что доверяться подобной публике ни в коем случае нельзя. Вскоре после их ухода выяснилось, что один из них раньше служил в японской военной миссии, другой был редактором выходившей в городе при японцах газеты, а еще пятеро — частновладельцы, собственники мелких предприятий и доходных домов.

Этот первый визит заставил и командование и политотдел по-иному посмотреть на обстановку. Долго оставаться без органов управления города и селения не могли. Возложить все дела на плечи военной администрации было невозможно, да и неправильно. Но и создавать такой орган власти односторонним порядком, волевым решением военной комендатуры тоже было нельзя. Решили обратиться за разъяснениями в штаб флота и в Политуправление. А пока остановились на том, чтобы представителей в низовой орган власти выдвинуть на собраниях рабочих, а полный состав согласовать с комендатурой. Вместе же с комендатурой предрешить, чем должен этот орган заниматься и как его лучше построить.

Так в эти дни возникло городское самоуправление в Начжине. Председателем его стал врач Ли Хон Тык — почитаемый населением человек, выходец из небогатой семьи. Люди его знают с давних пор, и потому многие горожане назвали его имя, когда определяли, кого поставить на этот пост.

Острый спор разгорелся вокруг названия еще не родившегося учреждения по управлению городом. Многие горожане слышали о Советах, знали, что это власть народа. И им тоже хотелось по возможности скорее иметь у себя такую власть. Целая делегация явилась в политотдел с просьбой назвать только что появившееся на свет учреждение Советом и корейским исполкомом. Долго пришлось им объяснять, что не приспело еще время называть их власть советской. Убедили корейских товарищей назвать орган местной власти временным городским самоуправлением.

— Правильно поступили, — поддержал Карпова начальник политотдела Южного морского оборонительного района полковник В. М. Гришанов, — местными делами, нуждами населения должны заниматься сами корейцы. Пусть скорее набирают силы низовые управления городской жизнью. На первых порах они будут временные, пока возникнет в Корее какая-то своя центральная власть.

Василий Максимович сказал, что в Чхончжине тоже подобралась первая группа работников городского самоуправления. Сначала нашли начальника отдела торговли, а за ним — и отделов по транспорту, по культуре и народному образованию. Теперь они ищут себе подходящих работников. Чтобы не оказались во главе городских дел бывшие сотрудники японских учреждений, а также свои, корейские богачи и их прихлебатели, руководители самоуправления приходят в политотдел советоваться о всех новых назначениях. По многу часов приходится работникам политотдела и строевым офицерам беседовать с этими товарищами об их делах, рассказывать, с чего следовало бы начинать дело. Нужно будет время, и немалое, чтобы выковались свои, корейские, администраторы и руководители. Сами научатся безошибочно оценивать людей, доверять им или убирать негодных. Установятся и избранные народом органы власти вверху и внизу, на их плечи лягут тогда все дела. Но в эти первые дни после освобождения, когда городское самоуправление делает начальные робкие шаги, по всем делам они приходят советоваться с нашими военачальниками и политработниками.

— Что верно, то верно, — подключился к Гришанову капитан третьего ранга Е. Ф. Алексеенко. — Нам никак нельзя оставлять городские самоуправления без внимания. Ведь прошло-то всего несколько дней, а в них пытаются пролезть всякие подозрительные типы.

И он рассказал, что произошло в Унги.

— Сначала вполне удачно родилось городское самоуправление. Дело как будто стало налаживаться. Но тут в городе появилось несколько человек, заявивших, что они специально посланы из Сеула для создания местной коммунистической партийной организации и для образования органов власти. Эти посланцы из Сеула именовали себя представителями центральных организаций Компартии. Они якобы должны были помочь в подготовке выборов в корейское правительство на базе, как они выразились, «широкой демократии». Все поведение этих гонцов и особенно их притязания вызвали сразу сомнение: Компартии Кореи давным-давно не существует, она распущена и не имеет никаких центральных органов. Да и приехавшие никаких документов на руках не имели. Руководители самоуправления отказались иметь с ними какое-либо дело. Тогда сеульцы стали угрожать силой.

Подобрав себе в Унги несколько сторонников, они начали домогаться, чтобы городское самоуправление было существенно изменено, некоторые неугодные им представители народа были бы оттуда выведены, а прибывшим из Сеула и поддерживающим их унгинцам переданы наиболее важные посты. Они вознамерились заменить начальника народной милиции и предложили поставить на этот пост привезенного из Сеула человека. Приезжие претендовали также на должности управляющего делами, инспекторов милиции, начальника рыбного отдела самоуправления.

Занять все эти посты — означало держать в своих руках наиболее важные, ключевые позиции. Когда руководители самоуправления эти незаконные и необоснованные требования отвергли, сеульцы затеяли драку, пустили в ход палки, разбили имущество в здании самоуправления. Наводить порядок пришлось работникам советской военной комендатуры. Проверка показала, что эти приезжие — самозванцы, никакие не коммунисты. В неустоявшейся обстановке первых дней после освобождения они пытались поставить во главе только что родившихся городских властей угодных себе людей, лиц сомнительных, совсем не известных жителям города Унги.

— Все это далеко не случайно, — как бы подводя итог, сказал Гришанов. — Разные люди рвутся теперь к рулю управления. И тут нам надо не только держать ухо остро, но и помочь трудовым людям выбрать правильную дорогу, не дать политиканам увести народ в сторону.

Наш партийный долг — помочь людям в этом бурлящем котле быстрее распознать тех, кто своекорыстно пробирается вверх, и показать тех, за кем следует идти ради возрождения свободной Кореи. К истинным коммунистам люди примкнут.

Сейчас хлопот полон рот. Дел свалилось неисчислимое множество. Ежедневно и ежечасно столько ходоков и столько вопросов, что мы во многие места не успеваем. Переводчиков мало, да еще некоторым из них горожане не доверяют. И потому надо стараться, чтобы скорее встала на ноги своя корейская администрация. Чем быстрее подберутся на разные посты местные люди, тем скорее наше командование и политработники освободятся от массы всяких хозяйственных забот.

V

Десантники морской пехоты рассказали нам, что в город привезли японского генерала со всем его штабом. Нас заинтересовали подробности захвата этой важной персоны. Попросили начальника политотдела 13-й бригады подполковника Сунковича рассказать об этом рейде.

— До жителей Чхончжина дошел слух, что генерал ищет возможность удрать в южную часть страны. Его специальный поезд остановился в одном из небольших городов в глубине материка. Об этом корейцы тут же сообщили советскому командованию. А наши войска были еще далеко. Упускать генерала и его штаб не хотели. Решили попытаться его захватить. Обстановка на пути до города была совсем неизвестна. Но соблазн был уж очень велик.

Срочно снарядили подвижную группу из опытных бойцов. Командовать этим отрядом назначили офицера Лазаренского. К месту стоянки генеральского поезда разведчики ехали на автомашинах около суток. Дорога была тяжелая — горная, разбитая. По ней не ехали, а ползли. Противника на пути не попадалось. Поэтому двигались без происшествий и без потерь. Когда уже приближались к городку, наткнулись на небольшие заслоны и дозорные посты. Но они были так ошеломлены неожиданным появлением советских солдат, что потеряли всякую способность к сопротивлению. Всех их без боя разоружили и взяли в плен.

Рейдовый отряд с ходу ворвался в город и тут же поспешил к железнодорожной станции. Группа лейтенанта Григорьева быстро проникла в станционные постройки. На путях разведчики обнаружили готовый к отправлению поезд. Взвод лейтенанта Шишкина в это время взял под контроль все подходы к нему. В вагонах оказалось полно японских чиновников и военных. Кое-кто, развалившись в креслах, спал, другие развлекались.

Григорьев с группой бойцов вошел в штабной вагон. Чиновники пытались оказать сопротивление и вызвать для поддержки солдат и офицеров. Однако им было твердо заявлено, что это не принесет никакой пользы и только приведет к ненужным жертвам. Тогда генерал сложил оружие и приказал это сделать остальным своим подчиненным. Построив всех военных и гражданских чиновников на перроне, генерал доложил, что он со своим штабом и охраной сдается на милость победителей. Чиновники, военнослужащие охраны и примерно полурота солдат из гарнизона города были посажены на автомашины, на другие — погружено оружие. Рейдовая группа двинулась в обратный путь на Чхончжин. За двое суток пришлось проехать свыше четырехсот километров. Задание рейдовый отряд выполнил.

После рассказа Сунковича посидели еще немного, поговорили и стали расходиться. Нам пора было отдыхать — не исключено, что в ночь или под утро придется выходить в операцию.

Темно-серое здание штаба оборонительного района почти сразу же растворилось в ночной темноте. Окна наглухо зашторены. Но в комнатах при свете ламп еще работают офицеры. Они отрабатывают документы к очередной десантной операции.

Бои по разгрому группировки противника в районе Чхончжина и Нанама подходили к концу, и тут же стала развертываться новая военно-морская база Тихоокеанского флота. Для полной безопасности восточного корейского побережья, для защиты городов и селений, поскольку у корейцев совсем не было своих вооруженных сил, нашим командованием был создан специальный морской оборонительный район.

Вошедшие в состав района Унги-Начжинский сектор береговой обороны, Чхончжинская и Вонсанская военно-морские базы сложились значительно позже. Теперь же, в эти дни, было только название этих баз, название сектора, отряды легких морских сил, небольшая группа командования, разместившегося то на кораблях, то в полевых условиях, да воинские части, только что вышедшие из боя или продолжающие вести боевые действия.

Хлопоты начального периода формирования, прибытие все новых подразделений и частей, неопределенность обстановки, продолжающиеся к югу от города столкновения с разрозненными остатками вражеских сил — все это накладывало на Чхончжин тех дней свой отпечаток. Привычная стройная воинская организация в тот период еще не наладилась. Все как-то ходило, двигалось, переворачивалось, перестраивалось, искало себе установленное приказами место.

Штабы и политорганы в своем полном составе пока не прибыли. Всякого рода инженерные, тыловые, медицинские и другие обслуживающие подразделения либо только грузились во Владивостоке на суда, либо находились на пути к Чхончжину. Командиры входящих в состав оборонительного района частей генерал-майоры А. Г. Сорокин и В. П. Трушин размещали выходящие из боев войска и подразделения по казармам и береговым сооружениям, налаживали охрану занятого побережья с суши и с моря. Генерал-майор Е. И. Жидилов занимался развертыванием тылового хозяйства. А жизнь каждый день выдвигала перед ним массу все новых и новых вопросов, требовала разбираться в делах, которые совсем не были предусмотрены уставами, инструкциями и наставлениями.

Остаток вечера в Чхончжине перед выходом на задание предоставлен для подгонки снаряжения. Велено тщательно проверить оружие и непременно поспать. Поход может быть тяжелым, потребовать большой физической нагрузки. Поэтому надо поберечь силы.

И все-таки не спится. Не потому, что непривычно лежать на полу на соломенной циновке, а не на кровати в отрядном кубрике. Хочешь не хочешь, а множество мыслей будоражит голову, одному с ними оставаться просто непереносимо. Матросы лежат и переговариваются друг с другом. Кто-то делится впечатлениями от осмотра города, несколько человек вполголоса вспоминают недавнюю беседу в штабе.

Но у большинства на уме — самое волнующее, самое долгожданное — сообщение радио о заявлении императора Хирохито о готовности капитулировать. Сокровенное желание — дожить до исхода войны, выйти живым и, может быть, здоровым из нее — волей-неволей сегодня само собой прорывается наружу. Когда война на западе каждодневно уносила тысячи людей, тоже о жизни думалось, жить хотелось. Ради нее и бились на огромном фронте. Но тогда это желание жизни не было настолько осязаемо, как сейчас. Совсем близкая, ощутимая, такая, что почти можно притронуться рукой, победа невольно рождает надежду на благополучный исход. Что ни говори, а человеку жить хочется. На тот свет люди не торопятся. Матери рождают и растят детей не для смерти. И в этой войне в итоге-то побеждает жизнь.

Судя по передаваемым радиостанциями сводкам, по поведению японских войск на побережье, мы чувствуем, что война с Японией пошла к концу. Если предпринятое летом суровое предупреждение не подействовало на японское правительство и военное командование, то разгром Квантунской армии, изгнание ее войск из Маньчжурии и Кореи сделали конец войны совсем близким и видимым. Мысли невольно стали склоняться к тому, что это последние боевые операции в этой войне.

Хотя и ходят разговоры о капитуляции Японии, но японские войска и в Маньчжурии и в Корее продолжают местами вести боевые действия, в плен не сдаются, стараются оторваться от наших войск. Командованием приказано понудить противника сдаваться в плен. Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Василевский расширил зону боевых действий Тихоокеанского флота и приказал кораблям и частям флота овладеть Вонсаном. Адмирал Юмашев образовал Вонсанскую военно-морскую базу. Пока она еще в руках противника и ее предстоит отобрать у неприятеля. Генералу Кабанову было приказано овладеть Вонсаном не позднее полудня 21 августа.