Майор Ханнес Гриммингер Солдат до последней минуты

Майор Ханнес Гриммингер

Солдат до последней минуты

Кроваво-красное солнце поднималось над восточным горизонтом 30 июня 1941 года. Лейтенант Иоханнес Гриммингер уже в час ночи отправил фельдфебеля Биндера дозором по цепи сторожевых постов. С наступлением рассвета он сам отправился проводить рекогносцировку местности.

Пока лейтенант Гриммингер встречал восход солнца, в движение пришла 6-я рота, которой предстояло расширить километров на пять линию обороны, окружившую город Ровно. Обер-лейтенант Абель, командир роты, вместе с командиром одного из взводов уехал в своем БТРе, чтобы лично ознакомиться с положением дел.

– Теперь следуем в расположение роты! – решил лейтенант Гриммингер.

На полном ходу они двинулись вперед и, проехав пару километров, приблизились к роте, которую вел лейтенант Вирт.

– Как обстановка, Вирт? – спросил Гриммингер у своего товарища.

– Отвратительно, Ханнес! Где-то там, впереди, лежит обер-лейтенант Абель. Он ранен. Я смог только пробиться к роте и теперь веду ее, чтобы выручить командира.

В ту же секунду перед мысленным взором Ханнеса Гриммингера предстало общество, которое собралось в доме его отца незадолго до отправки его дивизии на Восток. Прежде всего он подумал о жене обер-лейтенанта Абеля. Если сейчас ее муж… Он даже не отважился домыслить это до логического конца.

– Вамслер, – обратился он к своему водителю, – давай, жми вперед!

Тот крутанул рукоять газа их мотоцикла, и вскоре они поравнялись с командиром батальона.

При их приближении подполковник Бройхле остановился и схватил лейтенанта, который еще совсем недавно был его адъютантом, за руку.

– Абель лежит там, впереди, примерно в 1200 метрах. Мы должны выручить его, Гриммингер. Это дело нашей чести! Шестая рота будет под вашим командованием наступать слева от шоссе.

– Я тотчас же иду к роте, господин подполковник!

Вамслер уже был наготове и тут же дал полный газ.

Лейтенант Вирт встретил его, подъехав с ротой на первом же БТРе. Он привел с собой нескольких пулеметчиков.

– Роте следовать в строю колонны слева от шоссе! – отдал приказ Гриммингер.

Под палящими лучами солнца, которое уже поднялось довольно высоко, мотопехотинцы двинулись вперед. В первом же встреченном по дороге крестьянском дворе лейтенант Гриммингер позволил им немного передохнуть, поскольку солдаты двигались всю ночь, да и этот сегодняшний бросок их так измотал, что такой отдых был просто необходим.

Едва они двинулись дальше, как Гриммингер получил приказание – из состава батальона шесть пулеметных команд под началом лейтенанта Вирта перебросить на грузовике вперед. Он тотчас же отправился к батальонному командованию.

– Вы своим приказом разрываете роту и ослабляете ее боевую мощь! – грубо упрекнул он, но это не помогло.

Вернувшись к роте, он приказал продолжать движение. Уже через 600 метров по ним открыли огонь залегшие на картофельном поле русские.

– Перебежками вперед! Использовать канавы, укрываться в них, вперед!

Сам Гриммингер двигался во главе роты, согнувшись едва ли не пополам. Над его головой прошла пулеметная очередь. В ответ бежавший рядом с ним пулеметчик выпустил очередь из своего оружия. Противник был отброшен назад, и они без всяких помех преодолели 1200 метров занятой неприятелем территории. Столь внезапный бросок буквально ошеломил красноармейцев.

– Стой! – приказал Гриммингер, когда они оказались у большого крестьянского двора. – Выслать дозор и тотчас же доложить, если он наткнется на русских!

Вокруг хутора располагались бесконечные картофельные поля. Вскоре пришло донесение, что русские большой толпой следуют прямо к хутору.

– Занять круговую оборону! Установить пулеметы! Открывать огонь только по моему приказу!

– Взгляните туда, господин лейтенант! – указал рукой Вамслер.

Примерно в пятистах метрах от них на поле появилась плотная группа красноармейцев. Короткими перебежками они двигались по направлению к хутору.

– А у нас, как назло, нет пулеметов! – воскликнул фельдфебель Сикорра.

– У Биндера есть несколько. Пусть открывает огонь, когда они подойдут метров на двести. Всем остальным – открывать огонь по готовности!

Вскоре и сам Гриммингер открыл огонь из карабина. Стреляные гильзы, звеня, падали на землю рядом с ним. Наконец-то заработали пулеметы взвода Биндера. Справа и чуть позади их неожиданно поддержали еще два пулемета. Оглянувшись, Гриммингер узнал подошедший БТР командира. Затем он заметил, что русские наступают, а его собственная пехота отходит назад.

– Фланкирующий огонь по русским справа!

Пулеметчики развернули свое оружие, мотопехотинцы тоже перенесли огонь из карабинов.

Часть русских теперь сделала маневр перед позициями батальона и стала обходить с фланга 6-ю роту, по которой теперь велся огонь с фронта и справа.

С левого фланга появился связной.

– Третий батальон вынужден отойти под массированным огнем неприятеля к внешнему поясу укреплений Ровно!

– Перенести огонь налево! – тут же приказал Гриммингер.

Но один-единственный оставшийся пулемет не мог остановить атаку неприятеля на 3-й батальон. Лишь небольшая группа держала фронт перед хутором. А на 6-ю роту обрушился огонь с трех сторон.

– Они приближаются, господин лейтенант!

Через пару секунд и все остальные увидели, что русские со стороны картофельного поля подобрались уже к хуторским строениям.

– Биндер, стреляй прямо через пшеницу на высоте метра. Переноси огонь слева направо! – прорычал Гриммингер.

Унтер-офицер Биндер, не отрываясь от пулемета, кивнул. Едва передовая группа бойцов противника приблизилась метров на восемьдесят, Гриммингер бросил карабин и взялся за пистолет-пулемет. Он увидел бурую волну тел в защитного цвета гимнастерках, поднявшуюся из желто-зеленого моря пшеницы, и открыл огонь.

Три короткие очереди, затем смена магазина и снова огонь. Передовые красноармейцы смогли подойти метров на сорок, но на этом рубеже пали самые отчаянные из нападающих.

Бросив взгляд на часы, Гриммингер понял, что уже три часа дня. Уже три четверти часа они лежали здесь под плотным огнем неприятеля. Он полуобернулся назад.

– Вамслер, ракетницу! Заряди осветительной.

Схватив протянутую ему заряженную ракетницу, Гриммингер выпустил в чистое, сияющее голубизной небо белую ракету.

– Враг продолжает атаку, господин лейтенант!

– Зеленую ракету!

Последняя оставшаяся зеленая ракета взлетела в воздух. Это был условный сигнал «Враг наступает!».

– Да где же батальон? Куда они запропастились? – пробурчал кто-то.

– Залегли где-нибудь, как и мы, – успокоил Гриммингер своих товарищей. – Как только смогут, придут к нам на помощь.

Жара становилась совершенно невыносимой, а русские все же продолжали атаковать.

– У нас закончились патроны для пулемета! – донесся до него голос унтер-офицера Биндера.

Минутой позже взводный Шойрман тоже доложил о том, что патроны подходят к концу.

Ханнес Гриммингер прекрасно понимал, к чему может привести такая ситуация при следующей атаке русских. Решение пришло тотчас же.

– Рота сражается за важную высоту в пятистах метрах позади нас.

Новый командир роты и пулеметный взвод вплоть до последней минуты обеспечивали надежное прикрытие огнем, но тут и им пришлось укрыться на хуторе.

– Здесь неважные условия для обороны, господин лейтенант! – пропыхтел один из взводных.

Гриммингер своим приказом отослал два отделения назад к шоссе. Затем прикрывал отход остальных. Когда во дворе осталось человек десять – пятнадцать, он организовал на шоссе оборону. Взяв под свою команду два ротных миномета и два станковых пулемета 8-й роты, которая заняла позицию позади двора, он установил это оружие так, чтобы держать под обстрелом все картофельное поле.

Вскоре после этого наступавшие русские подошли совсем близко.

– Огонь!

Разрывы мин подняли фонтаны земли посреди картофельного поля. Осколки их заставили залечь плотные волны наступающих русских. В приемник затвора пулемета пошла последняя пулеметная лента. Глухо били карабины, и также на этот раз пятикратно превосходящие силы русских были отброшены буквально в пятидесяти метрах от позиций роты. Русские отошли и укрылись во дворе хутора, откуда была выбита 6-я рота.

Впереди справа вели огонь тяжелое полевое орудие и миномет. Там противник тоже был остановлен.

– Сообщить в штаб батальона: неприятель окончательно отбит. Мы удерживаем шоссе!

Когда связной бегом отправился выполнять этот приказ, Ханнес Гриммингер бросил взгляд на часы. Было уже 16.30. 8-я рота, своевременно подошедшая, усилила оборонительную линию.

– Мне нужен один взвод для разведки местности и для эвакуации раненых, – обратился Гриммингер к командиру 8-й роты.

– Возьми первый, Ханнес!

Некоторое время спустя – еще не стемнело – мотопехотинцы двинулись через картофельное поле. Они укрыли противотанковое орудие, и Гриммингер не стал возражать против этого. Чуть погодя лейтенант был уже около БТРа командира роты. Он вскарабкался на броню и вывел БТР из опасного поворота дороги. Затем он остановился около убитых: сначала около обер-лейтенанта Абеля, своего верного товарища. На теле командира было три пулевых ранения: одна пуля попала ему в левое плечо, другая – в руку, а третья пробила сердце. Кроме того, в животе виднелась рана от удара штыком.

Совсем недалеко от него лежали и остальные. Это были оба офицера роты – лейтенант Вирт и лейтенант Линдеманн, Куттерер из 8-й роты и отважные пулеметчики, которые, выполняя приказ командира батальона, выдвинулись вперед – и нашли здесь смерть. Ханнес Гриммингер с окаменевшим от горя лицом смотрел на своих павших товарищей.

Тягач 14-й роты отбуксировал в сторону командирский БТР и увез часть павших бойцов. Солдаты 5-й роты проводили его мрачными взглядами.

Лишь ближе к полуночи, еще раз обойдя позиции своего взвода, Ханнес Гриммингер позволил себе прилечь в каком-то окопе, чтобы вздремнуть.

Ночь прошла спокойно. Уже с первыми лучами солнца Гриммингер был снова на ногах. Он начал будить своих товарищей. Вскоре они снова были готовы продолжить это свое первое настоящее сражение в России. Ближе к вечеру во фруктовом саду он собрал роту, которая стала теперь его ротой. Сюда прибыл также лейтенант Хофакер, которому предстояло принять под свое командование 1-й взвод.

Некоторое время спустя весь личный состав роты – за исключением нескольких часовых – стоял у могилы павшего командира роты. Нелегким делом для лейтенанта оказалось произнести несколько прощальных слов, провожая в последний путь своего друга и других павших товарищей.

Следующий день мотопехотинцам 6-й роты выдался хлопотным. Гриммингер после многочисленных переговоров с начальством получил разрешение собрать и похоронить тела всех остальных павших. Для выполнения этой работы он отрядил стрелковый взвод, взвод минометчиков и взвод пулеметчиков. Затем началась ужасающая работа.

Вместе с санитаром, унтер-офицером Дуффнером, который еще в ночь на 1 июля отправил в безопасное место всех раненых, Гриммингер стал обходить поле сражения. Они обнаружили пятнадцать трупов погибших. Но и дальше, на шоссе, должны были лежать еще их несколько павших товарищей. Их тела предстояло найти и вынести после наступления темноты.

Наконец последние погибшие в бою были погребены. Многие из тех, кто вместе с лейтенантом собирали тела, вскоре не могли больше нести эту страшную обязанность. Об этом Ханнес Гриммингер написал:

«Столь тяжка для тела и души была эта обязанность, выносить с поля боя искалеченные трупы своих товарищей, что лишь немногие могли исполнять ее. Лишь представив себя самого лежащим среди мертвых, я смог с заботой и любовью собирать вместе отдельные части их тел, сопровождая каждого опознавательным жетоном, и доставать их солдатские книжки.

Над полем боя витал тяжелый дух тления.

Но мои подчиненные смотрели на меня, и мы вместе продолжали наше скорбное дело. Мы уложили наших павших товарищей в свежевырытую могилу, покрыли их брезентом и попрощались с ними.

Из двух винтовок мы связали крест, забросали могилу землей и постояли в безмолвии несколько минут над ней, пока я не дал знак к возвращению.

Это был один из самых горьких дней для нашей роты».

Ханнес Гриммингер родился 6 июня 1914 года в швабском городе Гмунден вторым ребенком в двойне. Через два месяца после его рождения его отец, сереброкузнец по роду занятий и владелец собственной мастерской, ушел на поля сражений Первой мировой войны.

Смерть его сестры-близнеца 10 февраля 1919 года стала для него потрясением, которое он никогда не мог забыть. Уже в первых классах школы у Ханнеса – так его стали звать все – отчетливо проявились ярко выраженные способности. Физически он был не очень сильным. Так как уже давно в семье было решено, что Ханнес станет ремесленником, то он не стал продолжать образование в старших классах школы, а начал обучаться на сереброкузнеца. В ходе финального этапа Всегерманских профессиональных состязаний в апреле 1935 года в Саарбрюккене он стал победителем среди металло-и сереброобработчиков.

31 октября 1936 года он был призван на действительную военную службу. Служил он два года, и как раз в 6-й роте 119-го пехотного полка 25-й танковой дивизии, в которой ему пришлось служить и позднее, в годы войны. 2 июля 1938 года Ханнес Гриммингер стал унтер-офицером.

«Я чувствовал ответственность перед своими подчиненными, и мне удалось заслужить их дружбу» – такова была его реакция на присвоение звания. Четырьмя неделями спустя он узнал, что вместе с еще несколькими офицерами он направлен на дальнейшее обучение, и 15 августа отправился в офицерское училище в городе Дёберице. В офицерском училище его наставником стал тогдашний полковник Хубе[33], с которого он с этих пор брал пример.

27 октября 1938 года подполковник фон Парсеваль прощался с солдатами своего батальона, возвращающимися в гражданскую жизнь.

В ходе мобилизации Гриммингер был 24 августа 1939 года снова призван в ряды армии уже как фельдфебель. Он стал командиром взвода в своей старой роте. Новым же командиром роты стал капитан запаса Руфф. Дивизия была расквартирована на линии Зигфрида[34]. Рекогносцировки на местности, патрулирование и караулы сменялись одно другим. В Пфальцском Лесу[35] в дивизии появились первые убитые и раненые. 1 октября 1939 года Гриммингеру было присвоено звание лейтенанта. Но узнал он об этом только 26 ноября, будучи на побывке дома.

В конце января 1940 года лейтенант Гриммингер стал офицером для поручений при командовании. 7 февраля на должность командира 119-го пехотного полка заступил новый офицер. Им стал подполковник Грассер, которому суждено было стать позднее командиром дивизии и одним из самых выдающихся офицеров.

Начало кампании во Франции застало Гриммингера у себя на родине. Но уже на второй ее день, 12 мая, он был в расположении своего батальона в Уэксхайме и предстал перед майором Бройхле. На рассвете 15 мая маршевая группа Грассера заняла одно из укреплений на линии Зигфрида. Затем она, форсировав Ур, двинулась дальше на Люксембург. Перед 25-й пехотной дивизией наступала 1-я горная дивизия, которая подавила сопротивление неприятеля. Вскоре они уже двигались по бельгийской земле. За шесть ночей маршевая группа прошла более 300 километров. У местечка Парфондрю дивизии пришлось вступить в первое тяжелое сражение, а у Веслуда и Фестье французская танковая дивизия была отброшена за линию канала Эна-Уаза. Такое положение на канале сохранялось до 4 июня. Ранним утром 5 июня канал был форсирован. Через сутки после этого лейтенант Гриммингер – в свой 26-й день рождения – при наступлении на Шемиде-Дам был ранен пулей в правую руку, когда он вел свой взвод в атаку с ротой Абеля. Он получил Железный крест 1-го класса и был эвакуирован на самолете в лазарет в городе Трире.

Подполковник Грассер стал 16 июня 1940 года первым солдатом дивизии, награжденным Рыцарским крестом, а 5 декабря 1943 года, уже будучи генерал-лейтенантом и командиром 25-й пехотной дивизии, стал 344-м солдатом вермахта, награжденным дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.

26 сентября 1940 года лейтенант Гриммингер вместе со своим полком вступил в швабский город Гмунден, где и расположился в качестве его гарнизона.

В мае 1941 года ходили слухи, что 25-я пехотная дивизия будет переброшена через Балканы в регион Сирия– Палестина и там задействована против англичан. Но уже 9 июня 1941 года она находилась на пути в Россию.

Из района Вийджановицы под Люблином 25-я дивизия выступила на Восток только 27 июня 1941 года во второй волне наступающих войск. Пограничная река Буг была перейдена под палящими лучами солнца неподалеку от городка Ускилуг. Через Буг был наведен понтонный мост. 28 июня дивизия шагала мимо сожженных дворов, подбитых танков и солдатских окопов в направлении на Луцк. Следующей целью стал город Ровно, и 29 июня около 10.00 передовые части дивизии вступили в город. Батальон расположился в каком-то парке в восточной части города. Гриммингер снова получил под свое командование один из взводов 6-й роты, в которой он когда-то служил призывником. С этим взводом и с этой ротой, которой он стал командовать после смерти старшего лейтенанта Абеля, он проделал трудный боевой путь по Южной Украине. Во всех сражениях он практически всегда был впереди своей роты, демонстрируя отвагу, волю к действиям и готовность к самопожертвованию. В период наступления на Москву зимой 1941 года он вместе со своей дивизией дошел до Тулы и Рязани. За шесть тяжелейших сражений, каждое из которых было вполне достойно награждения Железным крестом, он одним из первых в дивизии 29 января 1942 года был удостоен золотого Немецкого креста.

Во время зимнего отступления полковник Грассер назначил Гриммингера офицером для особых поручений при командовании полка. Будучи на этой должности, ему пришлось выполнять задания, которые требовали от него напряжения всех его сил и способностей. Кроме прочего, он был также ответствен за организацию погребений павших военнослужащих своего полка. Благодаря ему родственники павших смогли получить фотографию места упокоения своего мужа, сына или брата.

1 марта 1942 года Гриммингер был вызван на командный пункт дивизии, где командир дивизии сообщил ему, что за отвагу ему присвоено звание обер-лейтенанта.

Военная судьба бросала Гриммингера в бои за Кириеково – Орел и под Оршу – Дубровна в 1943 году; вместе со своими товарищами по оружию он занимал промышленный район Кривой Рог, громил армию маршала Буденного восточнее Киева и наступал на Харьков. Снова командовал своей 6-й ротой. За выдающуюся храбрость 1 марта 1943 года он досрочно был произведен в капитаны.

В начале 1944 года армия по достоинству оценила труды этого опытнейшего офицера, поручив ему руководство школой подготовки пехотинцев, размещенной под Дубровной. Более чем ста молодым офицерам он передал свой опыт ведения беспощадной борьбы на просторах России.

Вплоть до весны 1944 года Гриммингер сражался на центральном участке Восточного фронта, но безжалостная малярия уложила его в полковой лазарет под Дубровной.

В конце мая Ханнес Гриммингер, на груди которого теперь рядом с золотым Немецким крестом и двумя Железными крестами красовались также нашивка за ранение и серебряный Штурмовой знак, смог отправиться в отпуск для лечения на родину. За этим последовал отпуск для восстановления сил, который он провел во Фройденштадте, у своего друга Лауфера.

Во время отпуска капитан Гриммингер узнал о прорыве фронта на центральном его участке. Узнав из полученного письма, что его 25-я мотопехотная дивизия может оказаться в котле, он вернулся на фронт и услышал там о том, что его дивизия попала в большой котел между Борисовом и Бобруйском, восточнее Минска. Часть группы армий «Центр» в результате крупного наступления Красной армии оказалась окруженной между Минском и рекой Березиной.

3 июля он написал первое письмо домой после своего возвращения на фронт. Там были такие строки:

«Борьба идет очень тяжелая. Если моя дивизия не получит подкрепления, мне останется только быть там, где ожидается самая большая вероятность прорыва противника к моей дивизии и где я смогу быть наиболее полезен.

Может сложиться такое положение, что вы в течение довольно долгого времени не будете получать от меня никаких известий, поэтому не беспокойтесь обо мне.

Сейчас мой долг состоит в том, чтобы помочь моим друзьям и моему любимому брату».

В последующие два дня капитан Гриммингер пытался тем или иным способом добраться до своей дивизии. 3 июля русские заняли Минск. Вокруг города бродили солдаты, отбившиеся от своих частей. Гриммингер собрал вокруг себя всех солдат 25-й мотострелковой дивизии и организовал 25-й мотострелковый вспомогательный батальон.

– Нам остается попытаться сдерживать наступление неприятеля так долго, как только получится, – сказал он своим людям.

Ему удалось разжиться двумя противотанковыми пушками и двумя штурмовыми орудиями. Личный состав пополнился несколькими возвратившимися отпускниками и выздоравливающими.

8 июля они двинулись из района западнее Минска на Восток. Гриммингер задумал прорваться к своей дивизии; это было немыслимое по своей дерзости предприятие.

Рассвет 8 июля чуть забрезжил над восточным горизонтом, когда капитан Гриммингер отдал приказ о выступлении. БТР тронулся в путь. Впереди двигалось одно из двух штурмовых орудий. За первым БТРом следовали обе противотанковые 75-миллиметровые пушки. Все они двигались туда, где предполагалось наличие противника.

Это были подразделения 5-й гвардейской армии (генерала Ротмистрова), которые вышли на Минское шоссе и теперь следовали дальше. В этом городе до последнего времени располагалась штаб-квартира фельдмаршала Моделя.

Одна из советских танковых дивизий была на марше, и одно из ее передовых подразделений наткнулось на маленькую боевую группу капитана Гриммингера.

– Впереди танки, господин капитан!

Гриммингер среагировал мгновенно:

– Всем в ложбину! Обе противотанковые пушки справа и слева на край ложбины! Штурмовое орудие ко мне!

С лязгом и грохотом штурмовое орудие сползло в ложбину.

– Сюда, спрячьтесь в кустах! Отсюда будете обстреливать шоссе, которое вон там пересекает ложбину.

И наконец, Гриммингер определил позиции своим мотопехотинцам. Через несколько минут впереди показались танки.

Оба противотанковых орудия открыли огонь. Гриммингер переместился направо от шоссе. Он увидел, как загорелись оба быстроходных танка, которые сошли с полотна шоссе. Все же остальные продолжали двигаться дальше. Вся колонна состояла по меньшей мере из 30 машин: несколько Т-34, одно самоходное орудие серии СУ и транспортеры для личного состава. Затем огнем противотанковых орудий были подожжены бронетранспортеры. Красноармейцы стали выскакивать из них и тут попали под огонь пулеметов, который открыли мотопехотинцы.

«Да они же сейчас прорвутся сюда!» – пришла в голову Гриммингеру мысль.

– Прекратить огонь и залечь! – скомандовал он своим бойцам.

Менее чем в шестидесяти метрах от них взревели Т-34, выехав на край ложбины. Вслед за этим разразился сущий ад.

Оба штурмовых орудия выстрелили из своего укрытия, находившегося менее чем в четырехстах метрах, и каждый снаряд попал в цель. Шесть, семь, восемь Т-34 замерли вверху на краю ложбины, объятые пламенем. С обоих флангов вели огонь противотанковые орудия. Остальные машины русского авангарда развернулись и сочли за лучшее спастись бегством. Оба поднявшихся на верхний край ложбины штурмовых орудия перенесли огонь на последний Т-34, которому все же удалось скрыться в небольшом леске.

– Нам придется залечь здесь, господин капитан! – высказал свое мнение лейтенант Пёттер.

– Ладно, сделаем так и будем держаться на этом рубеже.

На следующий день каждому из солдат боевой группы Гриммингера пришлось показать все, на что он был способен. Гриммингер свел опытных солдат и необстрелянный молодняк в одну группу. У сужения шоссе, там, где танки могли двигаться по нему лишь плотной массой, чтобы не завязнуть в болоте, он организовал новое фланговое прикрытие.

Противник наступал непрерывно. Мощные танковые и пехотные силы были брошены на прорыв.

– Они снова подходят, господин капитан! – доложил лейтенант Пёттер после того, как первая волна Т-34 была отражена, а на поле остались догорать остатки четырех подбитых машин.

Но русские наступали снова, на широком фронте, силами по меньшей мере до полка.

– Огонь! – последовал приказ Гриммингера, когда враг подошел на 200 метров.

Замолотили ручные пулеметы МГ-42. В ответ по оборонявшимся ударили станковые пулеметы русских, батарея минометов и несколько установок «сталинских органов»[36].

Ханнес Гриммингер вел огонь из пистолета-пулемета по группе красноармейцев, которая внезапно появилась перед ним из какого-то рва. Справа и слева от него мотопехотинцы метали во врага гранаты. Из того же рва сверкали огоньки выстрелов. Над головами оборонявшихся полетели гранаты противника. Одна из них шлепнулась на землю менее чем в двух метрах от капитана.

Гриммингер среагировал моментально и нырнул на дно неглубокого окопа. Через пару секунд граната разорвалась с резким звуком. Капитан выглянул из окопа и увидел, что русские пехотинцы широкой волной появляются из скрывавшего их кустарника.

С воющим звуком заработали катюши, их снаряды, напоминающие эскадрилью ракет, взвились в воздух, потом снизились и с перелетом врезались в землю примерно в двухстах метрах за позициями мотопехотинцев. Мощные взрывы заставили обороняющихся еще плотнее прижаться к земле.

Снова раздались очереди МГ-42. Огненные трассы ударили по флангам наступающих красноармейцев и произвели свое ужасающее действие. Оставшиеся в живых нападающие ответили нестройным огнем из пистолетов-пулеметов и метнули несколько гранат.

Семь раз русские поднимались в атаку только в этот день 19 июля. Семь раз они были вынуждены отступить. Одно противотанковое орудие и одно штурмовое орудие были выведены из строя огнем танков противника. Но оставшееся в строю тяжелое вооружение продолжало трудиться вовсю. Атака на левый фланг позиций была отбита контратакой. С одним взводом мотопехотинцев, вооруженных трофейными пистолетами-пулеметами, Ханнес Гриммингер снова отбросил врага назад. Во время этого контрудара сам он был во второй раз ранен. Тем не менее он остался вместе со своими мотопехотинцами, поскольку отдавал себе отчет, сколь он был им необходим. Солдаты держались, так как знали, что русские, расположившиеся слева и справа от заболоченных полос, уже готовы броситься на них.

Вечером этого трудного дня к капитану Гриммингеру подошел радист:

– Господин капитан, разрыв фронта за нами ликвидирован. Получен приказ отойти на новую позицию.

Итак, попытка пробиться к собственной дивизии провалилась; Гриммингер это прекрасно понимал. Однако оставалась возможность, что другие смогут пробиться сквозь этот ад.

– Теперь вы сможете как следует залечить две ваши раны, господин капитан! – сказал лейтенант Эбеляйн, когда известие о предстоящем возвращении распространилось подобно лесному пожару.

В темноте ночи они смогли оторваться он неприятеля. Но через некоторое время им все же пришлось вступить в бой с противником, который стал их преследовать. После краткого сражения опасность эта была устранена. Еще через какое-то время Гриммингера вызвали по радио. Обменявшись паролями, он ответил вызывавшему, и вскоре они подошли к своей новой позиции.

Ослабевшего от потери крови, но тем не менее довольного ходом дел Гриммингера доставили на перевязочный пункт. Отсюда 11 августа он был отправлен в Германию.

Вместе с ним на родину вернулись и оставшиеся члены сформированного им подразделения. По дороге самолет получил распоряжение несколько изменить курс и приземлился прямо перед казармой в Гмундене, где мотопехотинцам предстояло отдохнуть перед всеми предстоящими им в будущем сражениями. В конце августа эта часть, получившая было имя 25-го мотопехотного вспомогательного батальона, была расформирована.

Сам же Гриммингер получил приказ выступить маршем вместе с мотопехотной бригадой в направлении Лотарингии.

5 сентября он получил телеграмму, в которой сообщалось, что за оборону шоссе западнее Минска он награжден Рыцарским крестом.

Спустя десять дней он вместе со своим новым соединением уже принял первое сражение на Западе. В тяжелых боях 27–29 сентября в районе Антепьера Гриммингер получил тяжелую рану правой руки и уже 1 октября снова оказался в госпитале. Здесь ему была вручена серебряная нашивка за ранение.

Но уже через девять дней он снова был на марше на Западный фронт. Сначала он получил под свою команду разведывательный батальон, а несколькими днями спустя – батальон 192-го мотопехотного полка. Через пару дней он со своим батальоном уже сражался под Люневиллем.

Восточнее города, в лесу Паррой, батальон капитана Гриммингера занял оборонительные позиции. Шесть дней и ночей 192-й мотопехотный полк вел здесь бой; самой горячей точкой сражения был участок батальона Гриммингера. На своем командирском БТРе капитан носился с одного участка фронта на другой. Туда, где неприятелю удавалось углубиться в его оборону на несколько метров, бросались резервы, и противнику приходилось оставлять захваченные было позиции.

Когда они должны были предпринять наступление на позиции, занимаемые американским полком, чтобы расчистить дорогу через мост, Гриммингер предварительно в одиночку выехал вперед. Он провел рекогносцировку местности и под сильным огнем неприятеля повел свой батальон к железнодорожному мосту. Когда его мотопехотинцы было дрогнули, не решаясь прорваться сквозь этот ураган огня, он своим примером воодушевил их, трижды пересекая открытые, простреливаемые участки местности и проводя через них отдельные группы бойцов.

Когда американцы предприняли мощное наступление, он остался в арьергарде и удерживал неприятеля так долго, сколько было необходимо всему полку, чтобы отойти достаточно далеко. С одним-единственным танком и двумя БТРа-ми ему удалось прорваться к одной из рот, которая была окружена противником. Обращением через громкоговорители американцы было попытались завладеть душой обороны – капитаном Гриммингером. Они обещали существенные льготы той части, которая сдастся в плен и приведет с собой этого отважного офицера.

24 октября мотопехотинец Эмиль Клингер, солдат батальона Гриммингера, попал в плен к неприятелю. Так как он во время допроса ничего не сказал о местопребывании своего капитана, американцы его избили. Он только ответил на это:

– Даже если вы забьете меня до смерти, то и тогда я не предам нашего Ханнеса.

В начале ноября – полк к этому времени был переведен в Вогезы – зачастили дожди. Враг наступал не переставая, и, когда командир полка был ранен, Гриммингер 9 ноября в Сен-Бенуа принял командование полком на себя и осуществлял его в последующие дни вплоть до прибытия нового командира. 17 ноября он снова стал командовать своим старым батальоном.

В боях под Саарлаутерном Гриммингер почти всегда был на переднем крае, а с 25 по 30 ноября он со своим батальоном в ходе почти непрерывных боев сдерживал наступление врага. 30 ноября, находясь на передовой, он снова был ранен осколком гранаты. Поскольку в результате ранения были повреждены его глаза, он 1 декабря оказался в глазной клинике Вюрцбурга.

До 2 февраля 1945 года Ханнес Гриммингер оставался дома. Однажды, накануне отъезда на Восточный фронт, куда тем временем был переброшен его полк, Гриммингер получил известие, что он – снова за отвагу в сражениях с неприятелем – произведен в майоры. Так как он сам еще ничего не знал о своем переводе на Восток, то пустился в дорогу кружным путем через Саарбрюккен. 9 февраля он оказался в окрестностях Штраусберг-Ланда, где и разыскал свой полк. Двумя днями спустя полк был перебазирован и направлен в Лаубан в Нижней Силезии.

Здесь майору Гриммингеру снова пришлось выступить в роли спасителя своей дивизии. Это случилось 18 февраля. В школе городка Кликс, в которой Гриммингер оборудовал свой командный пункт, командир полка обратился к штаб-фельдфебелю Кристиану Дитцелю, бывшему писарем при штабе:

– Дитцель, упакуйте все секретные документы. Вы отвечаете за них, когда мы пойдем на прорыв! Русские уже появились неподалеку от Хальбау. А я должен идти на передовую!

Писарь упаковал документы и был готов отправиться со штабом. Когда они собрались уходить, на улицах уже раздавались очереди русских пистолетов-пулеметов. Похоже было на то, что штаб окажется в их руках.

И тут внезапно появился майор Гриммингер. Вместе с ним пришли и солдаты его резерва. Через краткое время путь для эвакуации штаба был расчищен.

Когда Дитцель прибыл на место вместе с остальными сотрудниками штаба, он стал расспрашивать о командире. Расспросы в дивизии также не принесли никаких результатов. Тогда штаб-фельдфебель Дитцель по своей инициативе пустился на его поиски. Но все же ничего не узнал, а тем временем майор Гриммингер, успевший разведать все ближайшие окрестности, установил, что русские уже перекрыли улицу, ведущую в Хальбау, по которой должна была отступать дивизия. По дороге он наткнулся также на штурмовое подразделение танкистов под командованием майора Брандта.

– Брандт, мы должны очистить занятую противником улицу на Хальбау для отхода дивизии. С этого момента вы подчиняетесь мне. Мы двигаемся по сторонам улицы, мотоциклисты следуют за нами на расстоянии километра. Я иду впереди.

Вместе с солдатами своего резерва майор направился в сторону противника. Уже через несколько минут они попали под огонь неприятеля. Шедшие по обе стороны улицы танки ответили на огонь и ускорили ход, устремляясь вперед. Они врезались в основные силы неприятеля. Первый БТР был подбит и загорелся.

– Спешиться и за мной!

И снова майор повел солдат своего резерва за собой. Они наткнулись на группу красноармейцев, которые как раз собирались после краткого отдыха снова занять места в своем грузовике.

Заработали ручные пулеметы МГ-42. Рванули несколько гранат, грузовик загорелся, в нем взорвались боеприпасы. Майор пробил путь себе и своим солдатам сквозь этот внезапно возникший хаос. Они уничтожили сильный русский авангард, подбили фаустпатронами девять вражеских танков. Вскоре к ним пробился и истребительно-противотанковый взвод, который вел тяжелую борьбу против неприятельских машин. Дорога на Хальбау была расчищена. Дивизия майора и остатки двух других дивизий смогли выйти через расчищенный коридор и избежали уничтожения или плена.

Поздно вечером майор Гриммингер появился на своем новом командном пункте. Своими решительными действиями он предотвратил катастрофу на этом участке фронта. Генерал, бывший здесь старшим военачальником, представил Гриммингера к награждению дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, поскольку его действия имели решающее значения для положения дел.

11 марта майор Гриммингер стал 776-м солдатом германского вермахта, награжденным дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.

192-му мотопехотному полку удалось сдерживать неприятеля на рубеже реки Нейссе вплоть до 25 февраля. 5 марта из госпиталя в Вюрцбурге Ханнес Гриммингер написал домой следующие строки:

«Дорогие родители, мой генерал оставил меня здесь, поскольку мое зрение мне отказывает. Сегодня мне предстоит небольшая повторная операция; я надеюсь через неделю появиться у вас».

Во время своего пребывания в Хофе (Бавария) он написал последнее письмо своей молодой жене, которая вышла за него замуж 21 марта 1945 года. Ранним утром 6 апреля в Грайфенберге, что юго-восточнее автодороги Гёрлиц – Лаубан, он принял командование 192-м мотопехотным полком 21-й мотопехотной дивизии. 10 апреля полк был переброшен в район юго-восточнее Коттбуса. Около полудня 16 апреля он получил боевое задание.

Майор Гриммингер лично повел роты и приданные ему танки в атаку. Следуя в разведывательном БТРе, он выбирал дорогу в направлении на Форст, что под Лаузитцем. В этот момент он попал под огонь батареи русских минометов. Пуля сразила его, когда он выглянул из люка БТРа.

Его товарищи не бросили своего командира. Отступая с боями, они привезли его тело в Дрекбау под Нижним Лаузитцем, чтобы похоронить своего Ханнеса со всеми почестями.

В полночь 19 апреля в замковом парке Дрекбау были преданы земле тела павших командира и четырнадцати его солдат. Пастор Тарнов-Шверин, капеллан 21-й мотопехотной дивизии, отслужил церковную панихиду.

Родителям этого образцового солдата было позволено посетить могилу сына в замковом парке Дрекбау осенью 1952 года. Несколько позднее погребенные здесь солдаты были перезахоронены на большом братском кладбище в Хальбе, что в округе Кёнигсвустерхаузен.

Позднее один из его бывших мотопехотинцев нашел слова, как нельзя лучше характеризующие образ солдата Ханнеса Гриммингера:

«В Федеративной Республике Германия создается совершенно новый тип руководителя. И все же, когда я думаю о том, как я представляю себе истинного германского офицера, которому мог бы довериться мой сын, мне всегда хочется, чтобы он был похож на майора Йоханнеса Гриммингера».

* * *

ЙОХАННЕС ГРИММИНГЕР

Родился 6 июня 1914 года в Гмундене, Швабия

Последнее воинское звание: майор

Боевые действия: Франция, Россия

Награды:

Железный крест 2-го и 1-го классов – июнь 1940 года

Золотой Немецкий крест – 20 января 1942 года

Рыцарский крест – 5 мая 1944 года

Серебряный Штурмовой знак

Серебряная нашивка за ранение

Дубовые листья № 776 к Рыцарскому кресту – 11 марта 1945 года

Погиб в бою 16 апреля 1945 года

Данный текст является ознакомительным фрагментом.