БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ
БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ
* * *
Я видел, вижу словно и сейчас,
Как тело безголовое шагало
В толпе, кружащей неисчетный раз,
И срезанную голову держало
За космы, как фонарь, и голова
Взирала к нам и скорбно восклицала.
Он сам себе светил, и было два
В одном, единый в образе двойного,
Как — знает Тот, чья власть во всем права.
Остановясь у свода мостового,
Он кверху руку с головой простер,
Чтобы ко мне свое приблизить слово,
Такое вот: «Склони к мученьям взор,
Ты, что меж мертвых дышишь невозбранно!
Ты горших мук не видел до сих пор.
И если весть и обо мне желанна,
Знай: я Бертран де Борн, тот, кто в былом
Учил дурному короля Иоанна!
Я брань воздвиг меж сыном и отцом:
Не так Ахитофеловым советом
Давид был ранен и Авессалом.
Я связь родства расторг пред целым светом;
За это мозг мой отсечен навек
От корня своего в обрубке этом:
И я, как все, возмездья не избег».
Ад, песнь XXVIII, 118–142
* * *
«Но видишь — там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит».
Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих, озирая
С осанкой отдыхающего льва.
Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая,
Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть «Мантуя…» успел сказать Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
Встал, и уста его проговорили:
«О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!» И они объятья слили.
Чистилище, песнь VI, 58–75
* * *
«Брат, — молвил он, — вот тот (и на другого
Он пальцем указал среди огней)
Получше был ковач родного слова.
В стихах любви и сказах он сильней
Всех прочих; для одних глупцов погудка
Что Лимузенец перед ним славней.
У них к молве, не к правде ухо чутко,
И мненьем прочих каждый убежден,
Не слушая искусства и рассудка».
* * *
Я подошел к указанному мне,
Сказав, что вряд ли я чье имя в мире
Так приютил бы в тайной глубине.
Он начал так, шагая в знойном вире:
«Столь дорог мне учтивый ваш привет,
Что сердце я вам рад открыть всех шире.
Здесь плачет и поет, огнем одет,
Арнаут, который видит в прошлом тьму,
Но впереди, ликуя, видит свет.
Он просит вас затем, что одному
Вам невозбранна горняя вершина,
Не забывать, как тягостно ему!»
И скрылся там, где скверну жжет пучина.
Чистилище, песнь XXVI, 115–148
Данте, с. 196–197, 248–249, 340–341