Глава V Общие выводы о позднем происхождении «Святой вести» и Парсизма.

Глава V

Общие выводы о позднем происхождении «Святой вести» и Парсизма.

При изучении влияния друг на друга двух разноязычных культур, нам прежде всего должно руководиться такими двумя эмпирическими, т. е. выводимыми из наблюдения законами.

1-й закон: «Язык руководящей культуры внедряет в руководимую главным образом корни своих слов, оголяя их совсем от их первоначального флексического одеяния, т. е. усекая их концы и отчасти одевая их во флексическое одеяние руководимого языка.

Как пример потери флексического одеяния, приведу несклоняемость по-русски многих вошедших в него иностранных слов, например: бюро, пальто, а затем и всех женских собственных имен, оканчивающихся на И, например: Мэри, Люси, Дженни и фамилий на И и О, например Гарибальди, Фуко и т. д. в применении к женщинам вообще иностранных фамилий: так миссис и мисс Дарвин останутся неизменными во всех падежах, тогда как самого Дарвина мы склоняем.

А примеры оголения чистого корня посредством от него флексивных фонем у нас настолько многочисленны, что и не пересчитать: латинский у нас дом, латинский у нас иго, Титос-Тит, Макус-Мар, Петрос-Петр, телефонос-телефон, телеграфос-телеграф. И присутствие этих усеченных или несклоняемых слов ясно показывает, что и наша временная русская культура, когда-то росла под гегемонией латинского и греческого языков, как культуртрегерские вследствие усеченных греческих и латинских слов во все европейские языки для обозначения новоизобретенных предметов, сохранилось по инерции и теперь.

Все это и понятно. Для человека даже знающего не только свой родной язык, но и несколько иностранных, несравненно легче перейти к новому имени для какого-нибудь предмета, например, комнату называют камерой, съезд — конгрессом, паровоз — локомотивом, начать склонять какое-нибудь свое слово в своем национальном обиходе по иностранному и говорить по-русски вместо телеграф, телеграфа, телеграф — летелеграф, дютелеграф, отелеграф, а француз на своем языке именно так и скажет. Причина этого в том, что флексивные формы, которых немного с детства внедрились в нашем сознании, а корни имен многочисленных и пополняются у каждого новыми вместе с накоплением знания.

Значит, всякая местная культура, в язык которой вошло много усеченных и искаженных слов».

2-й закон: «Корни слов культурно руководящего языка принимают основные оттенки дикции культурно руководимого и ассимилируются с ближайшими по произношению местными словами, а когда содержат чуждые для данного языка звуки или необычные для него сочетания уже употребляющихся звуков, то принимают трудно выговариваемые произношения, кажущиеся особенно уродливыми особенно в транскрипции. Образчики последнего каждый из нас слыхал в произношении не получившими школьного обучения инородцами русских слов, что вошло даже в юмористические рассказы. К такому роду относится переход слова в церкву или церковь. Особенно же характеристична замена разных гласных в непривычных словах через А, как первоначальный звук человеческой речи, впервые произносимый ребенком всех наций (насколько мне известно).

Приложим же эти законы к рассмотрению вендского языка.

Вот я взял и посмотрел глоссарий Коссовича к четырем небольшим рассказикам, три из которых уже привел, а четвертый приведу далее, они всего на восьми страничек и что же сказалось? Не менее половины коренного состава слов в этом глоссарии испорченного славянского и отчасти греческо-латинского, а к удивлению иногда и германского и франкского происхождения, как видно из приведенного здесь списка, который еще далеко не исчерпывает всего.

И все признаки того, что не эти — европейцы — заимствовали корни отсюда, как будто бы первичного языка их, а наоборот тут на лицо в свете только что выведенного мною эмпирического закона лингвистических явлений при смешении руководящей культуры с руководимою. Закон оголенья корней слов от прежней их флексической одежды при их внедрении из руководящей культуры в руководимую здесь на каждом шагу и притом часто с переходом разных гласных в первичное детское а-а.

Так, в только что приведенном списке, сразу же вместо везти мы видим воз, т. е. оголенный корень от слов везу, воз; вместо новый — нова; вместо печь (и варить) — пач; вместо тот — тад (санскритское тат), вместо топ-ить (печку) — тап, откуда и русское топ-ка; вместо трястить — трас, откуда и русское тряс, вместо славянского не-на, который в катара и т.д.

Как пример искажений подобных переходу латинского цирка в русскую церькву или сокращения цезаря в царь, мы имеем в превращениях слов: даждь (дай) в дазды, мзда и мизда, мерзко жить — в мерезу жити.

А затем мы видим и чисто русские слова без всяких изменений: давай — русское давай, зима — русская зима, в обобщении холод, чатваро — четверо, бага — бог.

А если мы примем во внимание, что в зенде русское Л перешло целиком в Р, то и в массе слов, звучащих по внешности чуждо, узнаем родное. Так волк вместо велка произносится верка; слава (славность), вместо славень произносится сравань; а корень слова слушать «слу» произносится «сру».

Не бывши никогда у парсов Индии, я конечно не претендую на тонкость произношения всех этих их их слов, а руковожусь Коссовичем, который в свою очередь руководился Бонном, но если вы примете во внимание, что Бонн не умел произносить мягких согласных (пь, ть и т. д.), то и мое предположение, что звуковой состав зендского языка на самом деле еще ближе к славянским и греческим, чем тут указано, не покажется вам излишним.

Тогда греческое слово парка (злое чувство) должно будет читаться не пайрика, как в транскрипции Бонна, а пярька, что много ближе к парке; слово дайтья — добрые творения — сблизится с русским дети, что напомнит нам херувимов; слово дрвайна — деревянный будет произноситься дрвяна, что еще ближе к славянскому.

Но даже и не прибегая к этим поправкам, а довольствуясь элементарной фонетикой, нетрудно прийти к безусловному выводу, что зандский язык есть язык балканских христианских миссионеров, занесенный в средние века не только в Россию, как церковнославянский и быстро закрепившийся письменностью, но и во внутреннюю Азию, где благодаря отсутствию преемственной и распространенной письменности потерял свою первичную флексию приспособившись к местной, подобно тому, как и в русском языке все иностранные слова приспособились к русской флексии и восприняв много местных слов обратился в тот жаргон, который и сохранили нам парсы.

С этой точки зрения чрезвычайно интересно и четвертый рассказ, приведенный Коссовичем: Гасмо и Заратустро. Ведь в нем типическая основная христианская идеология!

Все мы, бывавшие на христианских богослужениях, знаем, как при обряде причащения хлебом и вином поется:

Тело Христова примите

Источника бессмертия вкусите!,

причем православная церковь с первых веков своего существования была убеждена, что это не символ, а действительное тело кровь евангельского Христа. Как могло возникнуть такое странное отождествление? А разве не помните вы рассказ, как в классическом предании юноша Нарцисс, сын потока Кафисса и нимфы Лейрионы, был обращен Зевсом в цветок Нарцисс за то, что слишком любовался собою, смотрясь в реку, как в зеркало? Скажите сами, не выходит ли отсюда, что всякий, кто съест и этот цветок, съест и самого мифического юноши Нарцисса, если допустить, что этот миф правда?

Нам теперь не говорят, что тело евангельского Христа, по-гречески его Сома.[137] После его вознесения на небо превратилось в виноградную лозу за то, что он любил пить перебродивший винный сок, но вот в Индии, взамен виноградного вина употребляется при религиозных служениях в смысле причастия, тоже опьяняющий сок растения, которое ботаники называют Асклепией, а причащающиеся санскритцы так и называют Сомой, т. е. по-гречески человеческим телом. А причащающиеся зендцы называют это же растение Таомой, т. е. человеком, по-латыни как и евангельский Христос называл себя «Сыном Человеческим».

«В упояющем соке растения Сомы, — говорил Коссович[138] видели источник жизни, божество, дарящее само себя людям, чтобы возвысить их до себя. Отсюда это растение в верованиях Арьев (т.е. ариан) было и растением и богом. Выжиманье из этого растения сока и его вкушанье сопровождалось, как в (брамаических) Ведах, так и Зенда-Весте, особыми обрядами и молитвами к Богу, в нем присутствовавшему. Но в Зенда-Весте Гаома (т.е. — Сын Человеческий) не более как один из гениев (т.е. как Христос у европейских после Златоустовских ариан), охраняющий и исцеляющий людей, которые пьют его благоговейно в виде сока, пребывая верными Аура-Мазде, в Ведах же (как и в христианских Евангелиях) этот Сома, и в то же время Агни (где с понятием Сома-Тело слились фонетически понятия Огонь и Агнец —т.е. Огнец) — отождествляется с Творцом Неба и Земли.»

Таковы собственные слова Коссовича хотя ему и в голову не приходило сделать бросающееся в глаза сближение, т.к. иначе ему пришлось бы отказаться от внушенного ему представления о глубокой древности Зенда-Весты.

Но освободившийся от этого гипноза не может не видеть, что сущность обряда и здесь, у христиан, тоже самая: достигается состояние опьянения, которое считалось присутствием самого божества внутри человека, а переход от виноградного сока к соку асклепии легко объясним тем, что в Индии не росло тогда винограда.

И вот, скажите сами: если при зендском причащении, как и вытекает из самого обряда, пели Сомы-Гаомы примите, источника бессмертия вкусите, то в переводе имен на русский язык это и вышло бы: тела Сына Человеческого примите, источника бессмертия вкусите.

И при толковании всего этого по образцу приведенного в цветок Нарцисса это и были бы истинное, а не аллегорическое тело и кровь Сына Человеческого, превратившегося после смерти в растение с опьяняющим соком.

И вот смотрите сами, как поучителен с этой точки зрения рассказик из книги Откровений (Ясна, гл. IX, ст. 1—18), который я привожу по Коссовичу, но с переводом части собственных имен (смысла остальных не знаю).

Сын Человеческий и созерцатель звезд

(из зендской книги «ясны» стр. 1—18).

Однажды на рассвете дня Сын Человеческий (он же растение Сома-Гаома) представлял Созерцателю Звезд, снаряжавшему огонь для жертвоприношений и певшему в тоже время святые песни. Созерцатель Звезд, увидя его, спросил:

— Кто ты, прекраснейший из людей, каких не видал я во всем мире, по твоему достоинству и по наружности свойственной только существам бессмертным.

— На вопрос мой ответствовал мне Сын Человеческий бес проточный бессмертный.

— Созерцатель Звезд, ты видишь во мне Сына Человеческого, бес проточного бессмертного. Обрати ко мне все помышления твои, праведник! Изготовь меня в причащение (в еду), славь меня своим песнопеньем как другие, предназначенные для пользы людей меня славили.

— Хвала Сыну Человеческому, — сказал Созерцатель Звезд. — Кто же первый из людей изготовил тебя (в причащение)?Какого благословения достиг он этим? Какую пользу получил?

— Беспорочный бессмертный Сын Человеческий ответил мне следующее. Первый, кто изготовил меня для причащения (еды) был Вивонао. Он достиг того благословения, получено им была та польза, что у него родился сын Йима, много славный безукоризненный вождь племен, знаменитейший из всех рожденных людей, каких только видело когда либо солнце, потому что он сделал так, что в его царствование не было смерти ни людям, ни скоту и не было засухи ни воде, ни деревьям и нигде не переводилась пища.

— В обширных владениях его не было слышно ни про холод, ни про жару, ни про старость, ни про смерть, ни про зависть, созданную дьяволом. Все расхаживали пятнадцатилетними юношами, как отец, так и сын, пока на земле царствовал Йима, без укоризненный вождь народа, Вивонао.

— Кто второй изготовил тебя на земле для причастия (еды) Сын Человеческий? Какого достиг он благословения? Какую получил он от этого пользу?

— Беспорочный, бессмертный Сын Человеческий ответил мне:

— Второй человек изготовивший меня в этом мире был Атве.[139] Он достигнул такого блаженства, получена им была та польза, что родился у него сын Третоно[140], обитавший в селениях богатырей и убивший Змея Дохаку, имевшего три пасти, три головы, шесть глаз, тысячу сил, врага чистоты, этого черта из племени дьяволов, вредившего живым существам злого, в лице которого сатана произвел в этом мире черта самого зловредного всему не порочному, на смерть непорочности в мире.

— Кто третий изготовил тебя Сын Человеческий, на земле для причастия (еды)? Какого благословения он этим достигнул? Какую пользу получил?

— На эти слова ответил мне Сын Человеческий беспорочный, бессмертный.

— Третий человек, изготовивший меня на земле для причащения (еды) был Трито. Им было достигнуто то благословение, получил он ту пользу, что у него родились два сына: Урва-Кшайя и Керес-Аспа[141], из которых первый был блюстителем веры и правды, а второй был гайсу, высокий ростом бодрый, вооружавшийся палицею. Он убил змея сразу глотавшего лошадей, глотавшего людей, ядовитого, земного, по длине которого зеленый яд протекал толщиною в большой палец. Керес-Аспа около полудня готовил себе в котле пищу на этом змее: змей загорелся и взвился. Он выскочил из под котла, утонул в протекавшей по близости воде. потрясенный его движением, отшатнулся назад сам мужественный Керес-Аспа.

— Кто четвертый человек изготовлял тебя на земле для причастия (еды)? Какое благословение им было достигнуто? Какую пользу получил он от этого?

— На вопрос мой ответил мне Сын Человеческий беспорочный, бессмертный:.

— Четвертый человек Поурушаспо изготовил меня на земле для причастия (еды). То благословение было им достигнуто, ту пользу получил он, что от него родился ты, праведный Созерцатель Звезд в доме Поурошасты, враг дьяволов, поклонник света, достославно известный в Арийской земле. Ты первый, Созерцатель Звезд, дал людям слышать слова молитвы: «Достославен тот»[142] без напева, вслух, и ее же в звучном песнопении. Ты, Созерцатель Звезд, заставил всех дьяволов, рыскавших прежде по земле в человеческих образах, укрыться под землю, ты, могущественнее которого, тверже, деятельнее, быстрее, победоноснее не было между разумными созданиями.

— Услышав это, Созерцатель Звезд сказал:

— Хвала Сыну Человеческому! Благ, Человеческий Сын!

— Искать здесь аллегорического смысла в именах двух убитых змеев, Дахак и Сравары, мне кажется, так же трудно, как и в имени русского сказочного Змея Горыныча. Но все же нельзя не отметить в этих четырех, причастившимся Сыном Человеческим аллегорического описания четырех сезонов года, как это астрологи чески представлено в Апокалипсисе четырьмя созвездными животными: Тельцом — символом питающего лета, Львом — символом пожирающей осени, Центавром-стрельцом — символом все убирающей зимы и крылатым конем Пегасом — символом взлетающей к небу весны. И здесь, как только ты вдумаешься в смысл имен и в характеристику четырех причастников — оказывается тоже самое.

Первый, причастившийся Сыном Человеческим, назван Виванатом вероятно от — живу, соответствует оживляющей весну, аллегорически представляемую первым апокалиптическим животным созвездием Тельца, поднимающего Солнце на своих рогах, от него как бы родится следующее от него созвездие — Близнецы, и вот сыном Вивоната и называется Йима, что значит близнец, а в Ведах говорится даже и о двух близнецах Йиме и Йоме. И все были юны в их царствование, как и близнецы на небесных картах рисуются юношами.

Второй, причастившийся Сыном Человеческим был Атвя или Аптя. — это соответствует созвездию Льва, второму апокалиптическому животному. У него родился сын Трайтона, символизирующий провидимому Волопаса, заменяющий созвездие Девы и убивший змия Дахаку с тремя головами, т.е. Гидру, находящуюся под созвездием Девы и Волопаса.

Третий, причастившийся Сыном Человеческим выходит созвездие осени Весы (вместо апокалиптического Центавра-Стрельца.) Тогда первым из его двух сыновей как раз и будет попирающий скорпиона Змиедержец — Урва Кшайя т.е. царь (небесного) города[143], блюститель веры, как выходит и по апокалиптическому смыслу. А второй сын — Керес-Аспа, т.е. Легкий Конь, соответствует как раз следующему созвездию — Центавра-Стрельца. Он, — говорится в рассказе, — варил пищу под Змеем Срварою т.е. на созвездии жертвенника, а змей «загорелся от этого, взвился», как и видно н астрологической карте, и утонул в протекающей по близости воде, т.е. Млечном Пути.

Четвертый, причастившийся Сыном Человеческим был Поурош-Аспа, т.е. Огромный Конь, т.е. четвертое сезонное животное Апокалипсиса — созвездие весны крылатый конь Пегас, действительно огромное созвездие, заменявшее и созвездие Рыб. От него и родился сам Созерцатель Звезд — Заратустра, т.е. следующее созвездие Агнец-Овен, символ евангельского Христа.

Отсюда и входит, что Зара-Тустра — Созерцатель Звезд — только новое прозвище «Великого царя», основателя христианского богослужения, который у нас отождествляется с императором Юлианом — Любомудром.

Но мне нет даже надобности настаивать на астральном происхождении исследуемого рассказа. Нам важна только основная его сущность, а она явно относится к области мифов о возникновении таинства христианского причащения, поводом к чему послужила легенда о тайной вечери евангельского Сына Человеческого, где он подал ученикам своим Чашу с опьяняющим виноградным соком, сказавши: «пейте из нее все, это моя кровь», а хлеб для закуски этой крови он назвал своим телом по-гречески «сома», так же как и в санскритском называется и опьяняющее растение Асклепия, носящее кроме того и имя Человек или что тоже самое, но легче для приспособления к растению, — «Сын Человеческий»

Да и самая Чаша евангельской тайной вечери фигурирует здесь как важная принадлежность культа. Когда в вышеприведенном рассказе из «книги данной против демонов (Вендидата)», Сатана спросил Созерцателя Звезд: «Где у тебя оружие, которым ты сразишь меня и моих созданий?» Созерцатель Звезд отвечал: «Святая ступа (где толкли зерно для хлеба до изобретения жерновов), святая Чаша, Сын Человеческий (превратившийся как мифический Нарцисс в одноименное растение, иначе называемое Сомой, т. е. человеческий телом), и слова изреченные Творцом, — вот мое несокрушимое оружие!»

Мы видим, что в этом культе фигурируют все отличительные черты первичной христианской идеологии средних веков и притом сохранившиеся вдали от европейской, ушедшей далеко вперед культуры в более первичном состоянии так что изучение азиатских ответвлений первичного христианства может нам осветить обратным путем его состояние в Европе в первое время его возникновения.

Вот почему продолжение такого рода исследований, как начатое здесь, имеет не меньшее значение для научного освещения первых стадий эволюции европейского христианского мировоззрения, чем изучение низших типов растений и животных для восстановления эволюции высших биологических организмов.

А в основном выводе из всего сказанного мною, мне кажется, нельзя сомневаться: Зенда-Веста — Святая Весть — это перифраз имени причем слово Евангелие и значит по-гречески Добрая Весть. Зара Тустра или Зоро-Астр, т.е. Созерцатель Звезд, будто бы автор этой Святой Вести — одна из вариаций легенд об императоре Юлиане-Любомудрице, истинном основатели христианства (361 — 363 г.),— но это еще не значит , что в настоящем своем состоянии она и была выработана им, а не его последователями вплоть до наших дней.

Относить ее в VIII веке до начала нашей эры вместо VIII века после него, значит предаваться историческому авантюризму. Против того, что она господствовала в Персии до вытеснения ее Исламом — как местное занесенное балканскими славянскими миссионерами христианство, вытесненное магометанством — возражать нет причин, особенно если допустить, что сделал это Магомет Газни, умерший в 1030 году. Но думать, что это однажды сделал еще ранее его мифический Александр Македонский после своей женитьбы на персидской царевне Роксане около 832 года до начала нашей эры, и что потом через 661 год небытия религия эта была восстановлена в первоначальной чистоте персидским царем Ардгишром Вабегатом в 229 году нашей эры, — это тоже самое, как попытаться восстановить теперь в СССР поклонение древнему славянскому богу Перуну, после его тысячелетнего забвения.

Несравненно проще допустить, считая пророка Магомета из Аравии за миф, — что религия Созерцателя Звезд была первоначальным ответвлением охристианившегося арианства (агарянства) до перехода его в магометанство при Магомете Газни в начале XI века тогда все и уляжется в логическую связь, какой совершенно не достает при обычных представлениях, как они развиты, на пример, у Шпигеля.