Глава XVII Попытка краткого эскиза реальной истории буддизма и общий вывод о его развитии из учения европейских христиан возвращенцев (несториан) V века нашей эры.

Глава XVII

Попытка краткого эскиза реальной истории буддизма и общий вывод о его развитии из учения европейских христиан возвращенцев (несториан) V века нашей эры.

Наши первоисточники.

Говоря о неестественности ортодоксального и резкого разграничения земных религий Т. В. Рис-Дэвидс в своей книге «Буддизм» справедливо говорит:

«Каждый китаец признает себя последователем философии Конфуция, в то время как он обыкновенно молится так же в храмах буддистов. Одинаково невозможно выразить в числах влияние буддизма и в Индии. А мы прибавим от себя, что даже и в Восточной Европе ортодоксальное православие есть достояние лишь нескольких тысяч теологов, а остальные миллионы населения, лишь механически читают символ веры и помнят несколько легенд о «Христе», что совершенно тонет в море суеверных фантазий об ангелах, демонах, приведениях, домовых, русалках и т. д.»

В этом освещении надо читать и приводимые здесь таблицы, которые по возможности точно указывают число современных буддистов, около 1900г., сравнительно с числом последователей других религий.

Таблица I.

Численность буддистов в разных странах к 1900 году.

Таблица 2

Численность буддистов по сравнению с другими религиями к 1900 году.

А вот и диаграмма этих чисел (рис ).

Все это рисует не действительное сознательное отношение людей к религии, а лишь то, каких учителей они считают, по доверию, правыми. Но и в этом случае нельзя подвести религию каждого человека под определенную рубрику. Так, например, многие из цейлонских буддистов присягают на суде как христиане, и огромное большинство их веруют в дьявола и могущество звезд. Многие из присущих им понятий стоят совершенно вне буддизма. Но приведенные тут статические данные очень ценны, так как дают нам возможность до некоторой степени уяснить себе громадное число родившихся, живущих и умирающих без всякого представления о современном европейском естествознании, действительно творящем чудеса в жизни человечества. В то время, как наша современная наука международная и едина, как едина всякая истина, религиозные учения национальны и разнообразны, как и все заблуждения. Действительно, попасть в цель можно только стреляя по одному направлению, а промахнуться по многим. Можно прямо сказать, что ни один из пятисот миллионов которые от времени до времени приносят в жертву цветы на буддистских алтарях, не являются ортодоксальным буддистом первичный первоисточник буддизма, обрабатываемый вплоть до наших дней и дикими ордами холодных плоскогорий Непала, Туркестана и Тибета, и культурными китайцами и японцами в умеренных странах, и сингалезами и сиамцами под пальмовыми рощами юга — настолько видоизменен теперь национальными особенностями своих последователей, что развился в своеобразно нелепые и даже противоречивые исповедания. Но, не смотря на это, каждое из таких исповеданий проникнуто более или менее духом какого-то первичного исповедания, очень близкого к христианскому, и особенно секта христиан возвращенцев (несториан) распространенных как раз в этих странах в начале средних веков.

Даже и сам Джон Дэвид, признающий действительное существование Будды под именем Гаутамы, в глубокой древности, говорит: «развитие буддизма шло замечательно параллельно с развитием христианства».[117]

Подобно тому, как наши сведения о жизни Христа почерпнуты из четырех Евангелий, так и сведения о Будде из трех Питак, т. е. «Собраний», как называются канонические книги южных буддистов. И как у христиан Евангелия дополняются толкованиями апостолов и теологов, так и у буддистов есть комментарии на Питаки и священные книги, не получившие общего названия. «Отсюда видно, — говорит Рис-Дэвидс (стр. 12), — что Гаутама-Будда не оставил письменных произведений, да и представляется сомнительным, употреблялось ли письмо в его время в долине Ганга, хотя буддисты верят, что он писал сочинения, которые его ближайшие ученики, при его жизни, выучили наизусть и которые в их первоначальном виде передавались устно от поколения к поколению, пока они не были записаны».

Читатель видит сам, что это тоже самое, что говорится и о Магомете и о Христе. Нам говорят, что точно также и Книги Ведения (Веды)» индусских браминов в течение многих столетий передавались таким же образом. Мы не будем оспаривать громадного развития памяти у индийских жрецов и монахов. «Но уже из содержания ясно, — говорит тот же Рис-Дэвидс (стр. 13), — что это не могло иметь места относительно какой-либо из известных нам буддистских книг, написанных на санскритском языке или относительно тех частей «Питак», которые касаются жизни Гаутамы. Таким образом, эта уверенность правоверных буддистов падает, и мы предоставлены собственным исследованиям, если хотим установить врем составления священных книг».

А каковы же материалы для этих исследований? Оказывается, что совершенно такие же, как и у христиан! Оказывается, что аналогично семи вселенским соборам православной церкви, и у буддистов были такие же соборы, только время их вычислено старинными астрологами другое.

«После смерти Будды-Гаутамы, — говорит тот же автор (стр. 198), — буддистское общество (как и христианское) не сразу распалось на многочисленные секты. После смерти Учителя старшие ученики решили созвать собор для установлений правил и учений церкви».

Первый собор, аналогичный Никейскому, — состоялся вблизи Раджагрихи, под председательством престарелого Маха Касьяпы (вроде Афанасия Великого), одного из первых членов общины, с которым Будда некогда обменялся платьями в знак единства чувствований между ними. Собор этот состоялся из 500 членов. Заседали в пещере Саттапанни, существующей и по ныне в горе Вайхаре, близ Раджагрихи, и приспособленной для этого случая царем Аджатасатру Магадхским (аналогичный Константину Великому). Там, по преданию, весь собор пропел сообща слова почитаемого Учителя, сохраненные в Тхера Ваде (учениях Старших), и правоверные Буддисты верят, что эта Тхера Вада была тождественна с Тремя Питаками, будто бы существовавшими на Цейлоне, в начале ХХ века, но не опубликованными еще и тогда. Содержание первых двух было:

1. Сутта, Речи.

2. Гейя, Смесь прозы и стихов.

3. Вейякарана, Объяснение.

4. Гатха, Стихи.

5. Удана—Песни восторга.

6. Итивуттака—110 отрывков, начинающихся библейскими обычными словами у пророков: «так говорит Благословенны».

7. Джатака –350 сказок и притч фольклорного характера.

8. Аббхута, Мистерии.

9. Ведалла, обширные рассуждения.

Обе цейлонские хроники говорят, что первый собор длился семь месяцев.

Затем мы не имеем никаких документов до описания второго Вайсалийского собора, открытого, будто бы, приблизительно через 100 лет после первого. Собран он был по чрезвычайно важному делу. Некоторые монахи поддерживали так называемые Десять Снисхождений, против которых восставали другие. Важнейшим из них было, то, что посвящение исповедание веры и теперь могут совершаться в частных домах, а не только при монастырях, и кроме того дозволительно пить перебродившие напитки, если они выглядят как вода.

После сильной борьбы собор осудил эти снисхождения и вслед за тем, в течение 8 месяцев, в Вайсали заседал второй собор из 700 членов, вновь подтвердивший правила и учения Веры. Но постановления этого собора не были признанны всеми. Другая партия также собрала собор, гораздо более многочисленный, и потому названый Великим Собором, который признал снисхождение. Это были вполне аналогично «разбойничьему собор» христианских теологов и о нем «Дипаванса» говорит:

«Монахи Великого Собора перевернули религию,

Древние разрушив писания и новые устроив.

Не знали они, о чем говорится подробно и вкратце,

В чем простой и в чем высший смысл —

Они придали слова Будды новый смысл

И разрушили их дух, держась тени букв.

Сутту, Винайо глубокие частью отвергнув….

И много они устранили, заменив другим».

Это был (как и в преданиях об европейских соборах) первый открытый раскол. Обе цейлонские хроники перечисляют названия 18 сект, на которые распалась потом буддийская церковь; но оба перечисления отличаются как один от другого, так и от перечисления восемнадцати сект в тибетском перечне. Мы почти ничего не знаем относительно разногласий, разделявших эти секты, но все они принадлежали к Малому Экипажу а не к Большому Экипажу, как назывались две главные буддийские церкви, аналогично православной и католической. Некоторые из них должны были отличаться весьма мало от остальных, и хотя спор между двумя великими партиями — партией более слабой и партией более строгой дисциплины — мог быть обесточен, но обе они признавали, что и их противники могли достигнуть того же спасения, как они сами. «обе философские школы, — говорит китайский буддист Хиуен Танг, — находятся постоянно в споре, и шум от их страстных пререканий поднимется подобно морским волнам». Еретики различных сект присоединяются к особым учителям, но и они различными путями идут к той же цели.

Интересно, что быстрое размножение буддийских сект объясняется историками теми же причинами, как и в Европе. Влияние жречества, — говорит Рис-Дэвидс (стр. 203), — становилось более духовным, по мере того как светская власть усиливалась. Некоторые вожди стали царями, и олигархии все более приближались к деспотиям. Вскоре после смерти Гаутамы Аджатасатру, царь Магадхи, — говорят нам, — разрушил союз вадджийских кланов на противоположной стороне Ганга. За этим последовал ряд войн между Магадхою и соседними царствами. Менее значительные предводители того должны были стать на сторону того или другого из могущественных противников, в то время как каждая из стран стала ареною интриг из-за горячей жажды владения троном.

И вот явился Чхакраварти, «всемирный монарх» индусов. Подобно грекам присоединившим блеск солнечного мифа к славе Александра Великого, индийцы перенесли на этот свой идеал царя черты ведических героев.

Так непроизвольно историки буддизма соединяют своего «всемирного монарха» с Александром Македонским греческих сказаний, относя дело в ту же эпоху.

«В 325 г. до Р.Х., — говорит Рис-Дэвидс ( стр. 205 ), — Александр остановил свое победное шествие на берегах Гифазиа. Там разбитый мятежник, убежавший из рук царя Магадхи, посетил его лагерь. Затем через 10 лет под именем Чхандра-гупты, он выгнал греков из Индии, разбив Селевка, греческого начальника индийских провинций. Возможно ли, что это и был Асока, к царствованию которого как палийские, так и санскритские книги относят Вайсалийские соборы.

Пусть будет так — согласимся мы, — пусть начало буддизма будет одновременно с Александром Македонским. Но только завоеватель, давший повод к этому мифу, действительно ли ходил на Индию в 325 году до начала нашей эры? Стратегически, — как я уже показывал не раз, — это было совершенно немыслимо при отсутствии всяких путей сообщения до начала нашей эры и при отсутствии в тогдашних войсках топографов и интендантской части. Я уже показывал, что некоторые детали сближают миф об Александре Македонском с легендой об Александре Севере (относимом к 222-235 г. нашей эры), но и этот «герой» мы видели далее, апокрифичен. И вот из всех завоевателей древности Александра Великого скорее всего можно отождествить с тем, кого первоисточники наши называют персидским завоевателем Хозроем Справедливым (531-579) или с его сыном Хозроем II (591-628), распространившим свою (не иначе как теократическую!) власть как раз в тех пределах, как и в мифе об Александре Великом: от Египта и Средиземного моря, через всю Персию и Афганистан до Индии.

А в это время и был как раз разгар вселенских христианских соборов, из которых второй — Константинопольский — был в 533 г., в царствование Хозроя Справедливого, причем этот Хозрой хронологически является изотопом Юстиниана, имя которого в переводе тоже значит Справедливый.[118]

И это опять показывает, что легенды о буддийских «соборах» списаны с христианских соборов.

Ни Чхандрагупта, ни его сын Биндусара не были еще буддистами; но третий в их роде, известный по имени Осоки, открыто принял народную веру.

Имя его почитается всюду, куда проникло учение Будды, от берегов Волги до Японии, от Цейлона и Сиама до границ Монголии и Сибири. «Если, — говорит Кеппен, — слава человека может быть измеряема числом губ, с уважением произносивших его имя, то Асока более знаменит, чем Карл Великий или Цезарь».

Подобно своему христианскому ровне Константину, — прибавляет к этому Рис-Дэвидс (стр.206), невольно делая новое сближение, — он был обращен чудом, — так высоко буддистские писатели ставят его присоединение к их вере. И тем не менее, нельзя сомневаться в том, что это был первый шаг к изгнанию Буддизма из Индии. Не то, чтобы обращение это, само по себе, повредило церкви, но буддистские писатели могут, без значительных изменений применить к себе слова Данее:

«Ах, Константин, какое зло для церкви причинило,

Не обращение твое, а те поместья,

Которыми ты церковь одарил».

После своего обращения, случившегося на 10-м году его царствования, Асока построил много монастырей и снабжал монахов всем необходимым для жизни; к чему он поощрял и своих придворных. Он учредил также сады и больницы для людей и животных и обнародовал указы, обязывающие всех его подданных к нравственной жизни и справедливости.

В последние 50 лет было сделано интересное открытие нескольких таких указов от имени Асоки, высеченных на различных пракритских наречиях на столбах в Дели и Аллахабаде, на скалах вблизи Пешавара, и на дороге, ведущей в юго-западном направлении от Дели в Джайяпуру. В них повелевается повиновение родителям, доброжелательство в отношении друзей, милосердие к животным, снисхождение к низшим, почтение к браминам и буддистским священникам, подавление гнева, жесткости, или распутств великодушие и терпимость, и человеколюбие, но очень возможно, что эти надписи того же рода как и христианские чудотворные иконы.

После закрытия собора в Патне, — опять как у христиан в средние века, — были посланы миссионеры в различные страны, среди них упоминаются Цейлон и страна греческого царя Антиоха. В другом указе Асока утверждает, что он послал посольства к четырем греческим царям и «одержал победу не мечом, а религиею».

Цейлонским царем в это время был Тисса, называемый в хрониках «Тиссою отрадою богов». К нему был послан тотчас же по закрытии собора собственный сын Асоки Махинда, который «короновал его».

Вслед за тем некоторые из родственниц царя выразили желание стать монахинями и Махинда послал для них за своею сестрою Сангхамиттою. Она простилась со своим отцом, вяла с собою несколько монахинь и начала наставлять новых учений в правилах буддизма. Занятия их, главным образом , заключались в слушании и повторении священных книг.

Сангхамитта принесла с собой также ветку священного дерева Бо, росшего в то время в Будда Гайе на месте теперешнего храма. Под этим деревом Будда-Гаутама, будто бы, испытывал духовную борьбу, называемую достижением буддства. Оно было посажено в Анурадхапуре, немного южнее Руванвельской Дагабы и, как это ни кажется невероятным, — говорит наивно Рис-Дэвидс (стр. 241), — оно до сих пор растет там. А сэр Эммерсон Теннет даже прибавляет о нем: «Анурадхапурское дерево Бо, по всему вероятию, есть древнейшее историческое дерево мира. Оно было посажено за 288 лет до Р.Х. и, следовательно, ему в настоящее время (в 1899 г.) 2147 лет».[119]

Баобабам Сенегала, эвкалиптовым деревьям Тасмании, Драконовому дереву Оротавы, Беллингтонии Калифорнии и Ореховому дереву горы Этны, — прибавлял он, — приписывали возраст, колеблющийся между одной и четырьмя тысячами лет. Но все это лишь предположения, и подобные вычисления, как они не остроумны, приводят лишь к искусственным выводам, в то время, как возраст дерева Бо устанавливается историческими источниками, и история постигших его превратностей сохранена в целом ряде последовательных хроник, принадлежащих к числу наиболее достоверных, которыми люди обладают. В сравнении с ним, эллерийский дуб есть лишь росток, а дуб Завоевателя в Виндзорском лесу едва насчитывает половину его лет. Полагают, что кактусы Фаунтенского аббатства цвели там 1200 лет тому назад; маслины в Гефсиманском саду достигли полного роста, когда сарацины были изгнаны из Иерусалима, а сорнский кипарис, в Ломбардии, говорят, уже был деревом во времена Юлия Цезаря. Но дерево Бо старше самого старшего из этих деревьев на столетие и, по-видимому, стремится оправдать пророчество, сделанное при его посадке, что оно будет «цвести и зеленеть вечно». Оно принадлежит к породе фиговых. Весь вид дерева и его ограды носят несомненные следы глубокой древности; но мы не могли бы быть уверены в его тождестве бес той цепи документальных доказательств, которые столь удачно соединены с сэром Эммерсоном Теннером.

Вот до чего, читатель, можно дойти, руководясь историческими доказательствами!

Перейдем теперь и к другому, на этот раз не материальному дереву.

Когда-то Пушкин написал о своих стихах и прозе:

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный

К нему не зарастет народная тропа.

То не тирана памятник позорный

К которому идет бессмысленно толпа.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык

И гордый внук славян, и финн и ныне дикий

Тунгус и друг степей калмык».

Но сочинения Пушкина были напечатаны вскоре после его смерти, а те, которые не подходили по цензурным условиям, быстро размножались в рукописях, пока не были изданы за границей. А что же мы знаем о Собраниях-Питаках?

Нам говорят, что в царствование Ватты Гамини на Цейлоне, соответствующего по времени как раз Юлию Цезарю (-100 – 44 г.), т. е. в минус 88 году, через 330 лет после смерти Будды-Гаутама были впервые изложены письменно воспоминания о нем. Махаванса передает об этом важном событии в следующих стихах, приводимых ею из Дипавансы:

«Монахи мудрые передавали устно

Текст трех Питак и комментарий к ним

Но видя, что идет забвенье их в народе

Чтоб Веру предохранить, внесли собравшись в книги».

Но разве можно сохранить в памяти не только самому, но и заставить задолбить своего ученика целые тома прозы?

Нам, европейским ученым,— отвечают,— конечно невозможно. Но индусские ученые — другое дело.

«Но это нежелание переписать текст — говорит наивно Рис-Девидс,— именно и ценный в следствии своей наивности,— не должно вести к сомнению относительно тождества существующего изложения текста с принесенным им когда-то на Цейлон. Он сохранялся таким же образом, как и классические произведения относительно подлинности которых не существует сомнений (стр. 218)».

А вот, в предшествовавших томах мы получали апокрифами Эпохи Возрождения и все классические произведения. Так почему же не сделать того же и относительно индийской классической литературы, не смотря на то, что «в 1875 году: Ратнапуре, под председательством главного жреца Сумангалы, собралась ревизионная комиссия, состоявшая из ученейших монахов, и старательно просмотрела все Питаки»?

Но возвратимся к псевдоисторической части, перескочив через четырехсотлетний исторический промежуток и становясь менее экстравагантным, историки буддизма говорят, что Бирма перешла к нему уже только в 450 году нашей эры, Сиам в 632 году, а Ява получила первых миссионеров буддизма одновременно с возникновением агарянства в VII столетии: «Но несомненно,— прибавляет Рис-Девидс, что буддизм был господствующей религией в тринадцатом столетии нашей эры, к которому относят постройку храма в Боро- Будоре ( стр. 220)».

Вот с этим можно и не спорить. Но хуже становится дело, когда переходим к Китаю.

«Буддизм,— говорят нам,— проник в Китай по пути, огибающему северо-западный Гималайский склон и идущему через восточный Туркистан». Уже во 2 году по Р.Х.. посольство, отправленное, может быть, Хувишкою, доставило буддистские книги (об отрицании которых буддистами Индии мы только что говорили) тогдашнему Китайскому императору А-или, и говорят, что император Минг-Ти, в 62 г по Р.Х., побуждаемый виденным им сном, послал в Татарию и центральную Индию и ввел буддистские книги, в Китае: Монахи из центральной и северо-западной Индии часто совершали путешествия в Китай, и сами китайцы совершили много путешествий в более древние буддистские страны для собирания священных сочинений, старательно переводимых ими на китайский язык. В четвертном столетии буддизм стал государственною религиею в Китае, где существовали и существуют монахи, принадлежащие к большинству различных школ позднейшего непальского буддизма.

*****************ПРОПУЩЕН ЛИСТ

Во время своего пребывания в этой стране Хиуен Тзанг присутствовал на великом Канойском (Канъякубжинском) соборе, созванном при Силадитийе в 634 г. (и почти одновременно с Ш. Константинопольским, 680-691 г.), на котором учения Малого Экипажа были положительно осуждены.

Нам говорят, что вскоре после оставления Хиуен Тзангом Индии буддисты подверглись жестоким гонениям и притеснениям со стороны индусов, подстерегаемых учеными браминами, но даже в одиннадцатом столетии цари Кашмирский и Орисский, все еще поддерживали религию Гаутамы. В двенадцатом столетии, когда Кашмир был завоеван мусульманами, в Индии же не оставалось буддистов за исключением немногих, которые сохранили жалкое существование, усвоив индусские верования относительно кастовых учреждений и ритуала.

Время появления в Тибете первых миссионеров буддизма в точности не известно. Первый буддистский царь Тибета послал в Индию за священными писаниями в 632 г. нашей эры, но спустя столетие последователь местного идолопоклонства, — говорят нам, — изгнал монахов, разрушил монастыри и сжег священные книги. Но церковь возвратилась торжествующею после смерти своего гонителя и быстро стала приобретать богатства и влияние, благодаря духу Будд, присутствующих в ней. Этот дух присутствует в хутуктах, занимающих почти подобное же положение, как кардиналы в римской церкви, и он в особенности воплощен в Далай Ламе, непогрешимом главе церкви, земном представителе Адибудды, в буддистском папе. Но Далай Лама стал лиг в 1419 г. единственным светским властителем Тибета.

Следующее описание высокой службы в Хласском главном храме даст читателю понятие о степени развития, которого теперь достиг ламаизм.

В главный храм священного города входят через широкий притвор, где продаются святая вода и четки и в котором стоят 4 статуи архангелов. Стены покрыты грубыми рисунками, изображающими сцены из легенд о Будде, а крыша поддерживается шестью массивными столбами, покрытыми лепною работою с яркою окраскою и позолотою. Сама церковь состоит из длинного среднего пространства, отделенного рядами столбов от двух боковых пространств и сквозными серебряными решетками, в виде занавесей — от двух больших алтарей. На боковое пространство с каждой стороны выходят 14 приделов. В конце находится святое место, в котором помещаются 15 украшенных драгоценными камнями табличек с мистическими символами и другими выводами буддистской метафизики, а в наиболее отдаленной нише, представляющей род апсиды, находится великолепная золотая статуя обоготворенного Гаутамы Будд. Слева — трон Далай Ламы, справа — трон Панчен Ламы, а с обоих сторон в нисходящем порядке, как по величине, так и по великолепию, — сиденья хутукт, аббатов и 14 степеней низшего духовенства. Против статуи Будды находится главный, жертвенный алтарь, поднятый на несколько ступеней над полом. На верхних ступенях стоят статуи из золота, серебра и глины, на нижних — колокольчики, лампы, кадила и другие предметы, употребляемые при священнодействии. По звуку рожка или трубы, духовенство собирается в притворе в мантиях и шапочках. При третьем сигнале, процессия, имея впереди себя живого Будду, шествует по боковому крылу. Когда Далай-Лама опустился на свой трон, каждый Лама отвешивает перед ним по три поклона и в определенном порядке садится на диван, скрестив ноги. Тогда звонят в колокол, и все бормочут Три Убежища, Десять Предписаний и другие формулы. По наступлении молчания, снова звонят в колокол, и жрецы храма начинают петь более длинные отрывки из священных книг. В праздничные дни наиболее торжественным моментом службы является молитва об обвящении когда благословляются приношения. Звонят в колокол, и все монахи начинают петь молитвенный гимн, в котором прося о присутствии Духа всех Будд. Один из монахов держит над собою зеркало, — смысл, по-видимому, тот, чтобы запечатлеть изображение духа при его появлении; другой монах поднимает кружку; третий — мистически символ мира; четвертый — чашу; другие – разную священную посуду и мистические и символы. Голоса поющих, звук колоколов, барабанов и труб становится все громче, и храм наполняется ладаном из священных кадил. Монах, держащий кружку, несколько раз обливает водою, смешанною с сахаром и шафраном, зеркало, которое другой монах каждый раз вытирает шелковым полотенцем. Вода стекает с зеркала над символом мира и стекает в стоящую внизу чашу. Из нее святая смесь выливается в другую кружку. Одна или две капли ее могут быть накапаны на руки каждого из участвующих в службе монахов, которые мажут священною жидкостью макушку своей выбритой головы, свой лоб и свою грудь. Затем они проглатывают остальные капли, веря, что они проглатывают часть божественного существа, изображение которого было запечатлено в зеркале, по которому протекла вода.

«Действительно, — заканчивает Рис-Дэвидс свою книгу, — ламаизм со своими бритыми жрецами, колокольчиками и четками, своими статуями, святою водою и пышными облачениями, своею службою с двойными хорами и процессиями, своими мистическими церемониями и каждением, причем миряне играют лишь роль зрителя; своими аббатами, поклонением двойной деве, святым и ангелам, своими постами, исповедями и чистилищем, своими великолепными монастырями и пышными храмами, своею могущественною иерархиею, своими кардиналами и своим папою, — с внешней, по крайней мере, стороны, весьма походят на римский католицизм».

Еще раз о психологии лживости и обмана.

Эпилог буддизма.

Я много раз говорил, что вся философия индусов изобретена европейцами нашего времени и только навязана индусам. А как это произошло, я покажу на истории «Теософического общества».

«Основные мысли современной теософии, — говорит д-р Леманн в своей иллюстрированной «Истории суеверий и волшебства» (стр. 355), — заимствованы особенно из буддизма. Этим в развитие европейского духа был внесен новый момент, который мы также не должны обходить молчанием, как не можем оставить без внимания и высокодаровитую, во многих отношениях замечательную родоначальницу всего этого учения».

Вполне соглашаясь с этими словами историка суеверий и волшебства, мы и начнем.

Елена Петровна фон Ган-Роттенштерн, дочь русского полковника графа Петра фон Ган-Роттенштерна и писательницы Ган, родилась в 1831 году в южнорусском городе Екатеринославе. С самого раннего детства она была предоставлена на попечение прислуги и ее фантазия получила себе первую пищу в нянькиных сказках о всевозможных духах; сверх того, ей рано привили веру в то, что она, в качестве «воскресного дитяти» (так как родилась в воскресенье), должна быть особенно способна видеть духов и иметь с ними общение. Она была очень нервным сомнамбулом-ребенком, сны которого доходили до яркости галлюцинаций. В результате она воображала себя постоянно окруженной существами, которые, хотя и были невидимы для других, но в обществе которых и в мечтательном уединении она чувствовала себя особенно хорошо. В детстве, говорят, она была с одной стороны в высшей степени своевольна и упряма, а с другой — обнаруживала наклонность к мистическим книгам и умствованиям. Легко понять, что из таких задатков, в связи с ее неукротимой энергией, должно было развиться нечто особенное.

В 1848 году, еще 17 лет от роду, Елена Петровна вышла замуж за генерала Блаватского, но спустя три года, когда ей минуло только 20 лет, они разошлись, и Елена Петровна в течение двенадцати лет путешествовала на свой счет по Европе, Америке, Египту и Индии, сохранив фамилию своего мужа, и развивая свои воображаемые способности как медиума. По ее, никем не проверенным словам, она провела семь лет — от 1863 до 1870 года — у великих махатм в Гималаях. Эти махатмы, честь отыскания которых принадлежит самой Елене Петровне, представляют, по ее словам, общество чрезвычайно мудрых мужей, которые скрываются в самых недоступных местностях Тибета и своей святой жизнью и прилежным исследованием тайн природы достигли почти божественной прозорливости и мощи. Махатма, — говорила она, — или его адепты, обладает способностью читать мысли людей и оказывать внушение на каком угодно отдаленном расстоянии. Он может разнимать или разлагать материальные предметы на их составные части; с помощью тайных сил он в состоянии «устремлять» эти части в любое место, где он снова собирает их в первоначальную форму. Таким путем какой-нибудь предмет может внезапно появиться в замкнутом пространстве. Далее адепт может вызывать звуки, приводить тела в движение, не касаясь их, и с помощью невидимой силы препятствовать перемещению предметов. Он может на всяком расстоянии без материального посредства делать сообщения другим адептам и наконец, на некоторое время отделять душу от тела, так что она получает возможность по собственной инициативе предпринимать экскурсии независимо от времени и пространства.

При этом-то Гималайском братстве мудрых мужей, которое там существует многие тысячелетия, Елена Петровна будто бы провела семь лет, была посвящена в его тайны и сама сделалась адепткой. До сих пор махатмы, — говорила она, — хранили свою мудрость при себе, как глубокую тайну, но теперь по их вычислению, настало время выступить с нею перед людьми. Для этого они и отправили ее ученицу, чтобы она возвестила миру «знание посвященных». Приехав из Индии в Египет в 1870 году, она сначала основала там в Каире спиритическое общество, которое, однако, скоро распалось, а затем, по приказанию своего учителя, махатмы Кута Хуми, уже в сорокалетнем возрасте, проехала через Европу в Нью-Йорк. Здесь она сошлась с ревностным спиритом полковником Генри Олькоттом и в 1875 году, когда ей было уже 44 года, она совместно с ним учредила теософическое общество, которое имело своей целью:

1) положить основание всеобщему братству, которое обнимало бы все человечество без различия народности, цвета и вероисповедания;

2) содействовать изучению арийских и других сочинений по религии и науке и отстаивать значение древней азиатской литературы, особенно же браманской, буддийской и зороастровой философии;

3) исследовать сокровенные тайны природы, особенно психические силы, дремлющие в человеке».

Полковник Олькотт был первым президентом этого общества и перевел его на «главную квартиру» в Индию в предместье Адьяр около Мадрасы.

Ее литературная деятельность началась в консервативных изданиях «Русском вестнике» и «Московских ведомостях», где она описывала свои индийские приключения под псевдонимом Радда-Бай, а затем, несколько лет спустя, в 1877 г, Елена Петровна, сохранившая и после расхождения фамилию мужа, — Блаватская, — издала в Бостоне, когда ей было уже 46 лет, свое большое главное произведение «Раскрытая Изида». Здесь она старается доказать, что так называемая ею теософия есть лишь тайная, внутренняя сущность, содержащаяся в религиозных и философских системах древних времен, в магии, спиритизме и т.д. Предлагаемое ею учение представляет собой экстракт из самых разнообразных систем, причем она обнаруживает большую начитанность в редких магических произведениях. Однако, по словам составительницы, книга ее возникла не чисто естественным путем, а совершенно напротив; большая часть ее исходит от махатм, души которых посещали автора ночью в его рабочем кабинете: на следующее утро она всегда находила множество исписанных листков, далеко превышавшее то, что она сама могла бы написать за то же время.

И вот Блаватская и полковник Отлькотт стали разъезжать по Индии и всюду проповедовать там будто бы исходящую от нее же новую религию, теософию. Они приобрели там множество приверженцев, которые распространяли затем это учение далее, так что в последующие годы теософические общества стали образовываться повсюду, в особенности же в странах с английской речью. То обстоятельство, что теософия нашла себе немало последователей, объясняется в сущности теми же причинами, как и распространение спиритизма. Прежде всего религиозные догматы теософии, имеющие якобы буддийское происхождение, обладают для христиан своеобразной прелестью в своем мистико-фантастическом отпечатке, да и одно то, что теософия не знает учения о вечном осуждении, создало для него немало сторонников, а Блаватская, кроме того, засвидетельствовала истину своего учения и доказала свою собственную принадлежность к адептам с помощью ряда чудесных деяний. Так, с потолка комнаты, где она находилась, падали письма от ее друзей, махатм, в особенности, от ее учителя Кута Хуми, и в письмах этих содержались длинные, подробные обсуждения глубокомысленных проблем, о которых только что шли прения. Предметы, которые она сейчас держала в руке, исчезали и оказывались в других домах, где она совсем не была. Брошка, потерянная одной, совершенно неизвестной ей особой в совсем другом месте Индии, явилась, по ее желанию, у нее и оказалась в подушке, которая совершенно произвольно была выбрана среди других имеющихся у нее подушек. Особенно часто случались эти чудесные вещи на главной ее квартире в Адьяре в Индии, близ Мадраса. Здесь показал себя впервые в астральном образе Кут Хуми, т.е. явилась его душа, снабженная лишь тонкой материальной оболочкой, чтобы его могли видеть смертные. Здесь же находился «ковчег», священный шкаф, к которому туземцы относились с религиозным благоговением. Разбитые предметы, положенные в него, исчезали и заменялись новыми того же рода. Точно так же в нем исчезали письма с вопросами к махатмам, а спустя несколько минут оказывались пространные ответы на них и т.д.

Все эти чудеса возбудили, конечно, большое внимание, но настоящим образом они стали известны в Европе благодаря маленькой, мастерски написанной книжке Синнета «Сокровенный мир», 1881 г, которая была переведена на большинство европейских языков. Автор обнаружил здесь большую практичность. Он не довольствовался простой передачей происшествий и утверждением, что все это случилось вполне естественным путем, благодаря высшему разумению махатм и их учеников. Он везде показывает в то же время, что эти кажущиеся чудеса вполне согласуются с известными теперь законами природы, так что западные естествоиспытатели нуждаются лишь в более глубоком знании естественных сил, чтобы получить возможность производить то же самое.

«Книжка эта, — продолжает д-р Леманн (стр. 359), — действительно написана так хорошо и получает через то такую кажущуюся достоверность, что прямо не решаешься отрицать заранее возможности рассказываемых здесь «чудес». И все-таки, как оказывается, — дополняет он, — они были лишь утонченным обманом. Некто г-н и г-жа Кулом, долгое время проживавшие на главной квартире Блаватской в Адьяре, рассорились с Блаватской и стали всюду рассказывать, что они вместе с двумя индийскими плутами-факирами были соучастниками Блаватской в совершении ею обманов. Это возбудило такое большое внимание, что Лондонское «Общество психических изысканий» послало одного из самых выдающихся своих членов, м-ра Ходгсона, в индию, чтоб он расследовал дело на месте. Он устроил перекрестные допросы обоих сторон и добыл несколько писем Блаватской, которой тогда уже было около 53 лет, и таких, которые якобы принадлежали махатмам. Письма эти были подвергнуты сравнению лондонскими графологами, причем оказалось, что письма махатм были написаны самой Блаватской. Затем Ходгсон установил, что большинство рассказов и различных чудесах противоречат друг другу, а «Ковчег» оказался просто-напросто фокусническим прибором с выдвижной задней стенкой, так что в него можно было проникнуть через потаенную дверь, находившуюся в стене спальни Блаватской. В своем обширном отчете, напечатанном в 9-й части «протоколов» общества за 1885 год, Ходгсон приходит к тому выводу, что Блаватская самая образованная, остроумная и интересная обманщица, какую только знает история, так что ее имя заслуживает по этой причине быть переданным потомству».

Отчет Ходгсона нанес удар теософии. Многие из теософических обществ распались, и дело нисколько не выиграло от того, что в 1886 году Синнет написал «Случаи из жизни Блаватской», где он старается очистить ее от всех обвинений. Теософические общества отпали от главной квартиры в Индии и та, которая подняла всю эту бурю, умерла в 1891 году в Лондоне, забытая, оставленная большинством своих бывших приверженцев в шестидесятилетнем возрасте.

Посмотрим теперь ее философию.

«Религиозная система теософии» была изложена впервые в ее «Раскрытой Изиде». Это громадное произведение появилось в 1887 году, когда Блаватской было 56 лет, в совершенно переработанном виде под заглавием «Тайное учение». Впоследствии она дала краткое изложение главных пунктов своей системы и в «Ключе к теософии». Но лучшее, наиболее наглядное и талантливое выражение эта система нашла себе у Синнета в его «Тайном Буддизме», 1883. В противоположность большинству других положительных религий, теософия является в этих произведениях как самый чистый пантеизм. В «Ключе к теософии» говорится:

«Мы отвергаем представление о личном, вне мира стоящем, человекообразном боге, который есть лишь исполинская тень человека и даже не лучшего человека. Мы веруем во всеобъемлющее, божественное начало, из которого все выходит и к которому все возвращается в великом круговороте жизни». Для этого учения характеристичны также две мысли, позаимствованные у буддизма, а именно — о деятельности (карме) и о перевоплощении.

Деятельность как будто отождествляемая с действительностью (по-буддийски карма) есть, — говорит он, — «закон неизбежных следствий». «Все, что случается с человеком здесь, на земле, не только его внешние отношения, но и развитие его личности, есть строгое последствие его прежней жизни в этом или в прежних существованиях. Когда человек умирает, его душа отправляется в Девахан (разновидность рая — нирваны), где она вкушает совершенное блаженство, утрачивая всякое воспоминание или знание о бедствиях земной жизни. Такое состояние блаженства служит наградой за добро, которое душа совершила во время своего пребывания на земле; оно продолжается до тех пор, пока не будут вознаграждены эти заслуги. Тогда душа опять рождается, снова входит в человеческое тело, и как внешние отношения, так и внутренне развитие, начинающиеся теперь для души, являются прямыми следствиями ее прежней земной жизни. В чем душа тогда погрешила, то отмщается ей рано или поздно, приводя за собой свои естественные последствия. Таким образом, душа попеременно пребывает то в раю-девахане, то на земле, пока не будет искуплена вся ее вина и вместе с тем не отпадет необходимость возрождения. Тогда душа сливается со всеобщим божественным началом, т.е. творческой силой природы — нирваной, где рай и бог сливаются вместе.

Таковая теория, выработанная окончательно только в 1885 году для европейских и американских теософов Синнетом под видом обновленного буддизма. Но всякая теория нуждается в подтверждениях. И вот, подобно тому, как спириты находят подтверждения своего учения в сообщениях духов, теософическое общество ссылалось на махатм. Теософия, по их утверждению, до сих пор содержавшееся в тайне учение этих последних, а так как они и в других областях далеко превосходят остальных смертных своим разумением, то их учение о мировом порядке и о судьбе человеческой души должно стоять выше всякой критики. Сверх того, они получили непосредственные наставления от Гаутамы Будды во время его последнего воплощения, и так как Будда при своем пребывании на земле успел уже настолько очиститься, что мог приступить к вечному блаженству рая-нирваны, и только добровольно отрекся от него, чтобы еще раз родиться среди людей в качестве учителя, — то знание махатм имеет божественное происхождение. А тем, кто спрашивал, какое же можно получить удостоверение в существовании и сверхчеловеческом знании махатм, указывали на чудесные деяния, которые способны совершать Елена Петровна и другие адепты. Таким образом и Блаватская для оправдания своей миссии должна была, как и другие основатели религий, прибегнуть к чудесам. Но, как дочь 19 столетия, она сама не верила в чудеса в смысле нарушения естественного порядка вещей; она видела в них скорее лишь результаты высшего уразумения законов природы и держалась того взгляда, что западная наука тоже постепенно дойдет до них. А в чем состояло «высшее разумение» Блаватской и чем доказывается существование ее учителей, махатм, это можно считать достаточно выясненным после расследования английского научного общества. Вместе с тем теософия низвелась до степени простого продукта фантазии.

Со стороны Блаватской, — говорит далее д-р Леманн, — было решительно гениальною мыслью отнести местопребывание махатм в Тибет, т.е. недоступную область, лежащую на границе Индии. Ведь индийские факиры, особенно же высшая их группа или секта, так называемые йоги, уже давно пользуются в Европе великой славой как волшебники. Теософы видели в этих йогах род несовершенных махатм: хотя они и могут совершать много чудесных вещей, но не достигают однако степени высоты адептов и пользуются лишь гипнозом, чему выучился от них португальский аббат Фариа еще в начале XIX века. Также несомненно, что факиры умеют приводить себя в состояние искусственного сна, подобного тому, который представляет собой естественное явление у многих животных, так что могут жить без пищи и почти без дыхания довольно долгое время, целые недели, даже месяцы. Но все эти явления до сих пор не более осмысленны у факиров Индии, чем в Европе в средние века у христианского духовенства, где гипнотическое внушение подводилось под сношения с дьяволом (слово того же корня, как и халдей и даже культ).

Древнейшие описания явлений внушений мы видим, например, в описаниях чудес Моисея или чудес Христа, причем их легендарность нисколько не компрометирует их реального существования в древности, но наоборот подтверждает ее: учителям этим приписывались только такие дела, которые совершались повсеместно отдельными жрецами, у из алтарей. А временное исчезновение этой профессии в Европе после крестовых походов обязано своим происхождением по-видимому именно необыкновенному развитию самогипноза, причем по-видимому большинство нервных женщин брачного возраста под влиянием слышимых ими с церковных алтарей внушений, получали галлюцинации о своих половых сношениях с нечистой силой, и, разболтав об этом своим приятельницам, признавались за ведьм и сжигались инквизицией, что только увеличивало нервность и направляя воображение женщин при возникновении у них полового инстинкта в эту сторону. Первые попытки естественного объединения явлений гипноза мы видим в конце XVIII века у Месмера (1734—1815), который приписал производимые усыпителем действия переходом с него на усыпляемого особой присущей человеку магнетический силы, и применял это к лечению болезней. Потом английский врач Брэд в сороковых годах XIX века, отвергая теорию «животного магнетизма» как чего-то сходного с обычной магнитной силой, перешел на чисто экспериментальный путь, сводя дело усыпления на простое утомление от однообразных манипуляций усыпителя, но не объяснив этим механизма внушения. Эпоху в этом отношении создали только опыты Шарко в 1875 году в Парижской больнице нервных болезней, и с тех пор началась серьезная разработка этого предмета, которая еще ждет окончательного решения и очень возможно, что механизм беспроволочного телеграфирования разрешит нам и эту психологическую проблему.

А что касается до Азии, то там явления гипноза и способы внушения стоят и в начале ХХ века на той же мистической ступени, на какой были и в Европе в XVIII веке до появления Месмера. Вся разница лишь в том, что действующие тут силы считаются еще божественными, а не демоническими, а потому и самое искусство не только не истребляется, а наоборот, культивируется, оставаясь на религиозно-мистических представлениях.