Общество

Общество

День 20 декабря 1722 г. выдался на редкость морозным. Король-солдат стоял у окна в своем охотничьем замке Шёнебек в Шорфхайде и смотрел на заснеженный ландшафт. Он приехал сюда два дня назад, посетив по дороге дворец своей бабушки Луизы Генриетты в Ораниенбурге. Здесь, в пятидесяти километрах от столицы, вдалеке от всех государственных и частных дел, король искал одиночества.

Фридрих Вильгельм достал голландскую трубочку и сел к камину. Глядя на беспокойное пламя, король размышлял о неполном десятилетии, прошедшем с того времени, как он стал наследником королевской власти. Выпуская клубы табачного дыма, король пытался подвести итог. Может ли он быть доволен результатами своих трудов? Пруссия была его домом, его хозяйством; а он, король, был уполномоченным Бога в доме, получив в нем власть и ответственность. Возможно, скоро наступит день — ведь он прожил уже тридцать четыре года, немногим меньше, чем его мать, — когда он предстанет перед Всевышним, предварительно дав своему наследнику отчет в том, как он распорядился государством. Король подбросил полено в огонь, сел за стол у окна, взял перо и принялся писать:

«Когда скончался мой отец, Пруссия (Фридрих Вильгельм имел в виду провинцию Восточная Пруссия. — Примеч. авт.) почти вымерла от чумы, поразившей людей и скот. Почти все домены (королевские поместья. — Примеч. авт.) в стране были заложены или сданы в наследственную аренду; приближалось финансовое банкротство; армия находилась в плохом состоянии, будучи ничтожна числом. Все эти беды я не могу и перечислить. За девять лет все дела приведены в порядок, а все домены совершенно освободились от долгов. Это результат трудной, но удачной работы. Армия и артиллерия сегодня в таком состоянии, как нигде больше в Европе. Подчиненные помогали мне мало, а вот мешали, прямо или косвенно, много. Итак, большего за прошедшие девять лет я не мог бы совершить».

Король откинулся на спинку стула и подумал о десятилетнем сыне Фридрихе. Однажды мальчик окажется на его месте. Наследство своего отца он, Фридрих Вильгельм, обязан передать сыну в отличном состоянии. «Фрицхен» не должен получить хаос и государство на грани банкротства.

Король-солдат прикрыл глаза. Все стадии последнего десятилетия еще раз прошли перед его мысленным взором. Принципиально верным было решение, закрепленное указом от 13 августа 1713 г.: ни одна из провинций королевства не может отделяться, а все королевские владения (домены, личные поместья, угодья и т. п.) отныне не подлежат продаже и отчуждению. Веками монарх мог произвольно распределять свои земли среди наследников, продавать свои личные владения либо сдавать их в аренду, как делал отец Фридриха Вильгельма, постоянно нуждавшийся в деньгах. С этим было покончено раз и навсегда. Указом от 13 августа 1713 г. он, Фридрих Вильгельм, гарантировал государственное единство всех прусских земель и практически объявил королевские владения собственностью государства, что являлось беспрецедентным для Европы решением. Тем самым король надолго укрепил государственную власть Пруссии и дом Гогенцоллернов.

Король встал из-за стола, беспокойно походил по комнате, побарабанил пальцами по украшенному морозными узорами оконному стеклу. Конечно, с первых же дней своего правления он понял: хочешь иметь порядок в государстве и контроль над ним — создавай единое финансовое управление. Никому до него и в голову не приходило, что все доходы должны поступать в одну-единственную кассу, что централизованное хозяйство страны вести можно только так. До самой смерти его отца в Пруссии существовало два раздельных финансовых ведомства и никто в Берлине не имел полных сведений о доходах и расходах государства. Частично деньги поступали в Главный военный комиссариат, частично — в Управление королевскими доменами. А наряду с этим существовал и Тайный фонд для содержания королевского двора. Полный финансовый кавардак. И что хуже всего, так называемое Управление королевскими доменами в Берлине существовало практически только на бумаге. «Контрибуция» поступала в провинциальные, не связанные одна с другой кассы, где она, как правило, бесследно исчезала. О централизованном учете, использовании и распределении государственных средств не могло быть и речи. Но ведь бесценные деньги — это «нерв вещей» государственной политики! Полнотой власти обладает лишь тот, кто контролирует все средства. В этом вопросе не может быть раздробленности. Никаких местных либо сословных «прав» на принятие решений! Провинции, как и сословия (дворянство, горожане, крестьянство), являлись лишь составными частями государственного организма. «А государство… — бормотал король про себя, — государство — это я. Кто же еще?» Он поступил совершенно правильно, через месяц после смерти отца объединив Тайный фонд и Управление королевскими доменами в новое учреждение под названием «Главное финансовое управление». Старые министры прежнего короля лишь париками покачивали, рассуждая о «неслыханных новшествах». Но Фридрих Вильгельм не обращал на это внимания. Он сделал шефом нового учреждения бывшего полкового аудитора Кройца, человека замечательного и в то же время самых простых правил. И посмотрите: доходы за это время почти удвоились.

Такой шаг был не только правильным — он был совершенно необходим: в этом король убедился. Три высшие инстанции превратились в две: Главный военный комиссариат и Главное финансовое управление. А разве не сделал он следующий шаг? 3 октября 1714 г. он распорядился о создании Главной счетной палаты, высшего контрольного учреждения Пруссии, куда вошли обе инстанции со своими структурами. Руководителем Главной счетной палаты король назначил самого себя. Главой ведомства он стал не только ради проверки каждой квитанции (доверие хорошо, а контроль лучше), но прежде всего, для того чтобы принудить оба подразделения, Военный комиссариат и Финансовое управление к кооперации, к согласованной работе на благо целого — государства.

Внезапно король что-то злобно пробормотал и уселся в кресло у камина. Нет, по здравом размышлении выходит, что указы 1713 и 1714 гг. все же были полумерами. Конечно, объединение трех инстанций в две было принципиально верным шагом в верном направлении — к централизации государства. И финансовой неразберихе в провинциальных кассах он положил конец, отобрав у них прежние полномочия в пользу вышестоящей инстанции. Но что произошло здесь, в столице? Вместо сотрудничества две могущественные инстанции, Военный комиссариат и Финансовое управление, объявили друг другу войну за налоги и прочие доходы. Они вели тяжбы буквально по каждому поводу! Чертово жулье! Вместо службы на благо государства эти «чернильные души» тратили время, средства и силы на межведомственные усобицы. Они вообще не желали понимать, что государственные доходы должны служить всему государству, а не отдельным ведомствам. И он, король, почти десять лет потратил на посредничество в этих бабьих спорах, на восстановление единства государственного управления.

Вон как вышло в 1716 г.: он тогда случайно узнал о беспорядке, царившем в провинциальных ведомствах. И чем же они оправдывались? Инструкции из Берлина, от Финансового управления, не получили. И так всегда: один сваливает на другого!

Тогда, 6 января 1717 г., он написал господам из Финансового управления: «Я случайно узнал о том, как меня обманывают. Со временем мне станет известно все. И если вы, господа, будете замалчивать такие вещи в дальнейшем, не удивляйтесь и грозе, разразившейся раньше, чем ее ждали». Но через несколько недель страх чиновников прошел и волокита началась снова. Снова ему приходилось слышать, как Военный комиссариат обвиняет Финансовое управление либо наоборот. Снова эта непрерывная война использовалась для маскировки собственных грешков. Проклятая банда!

Нет, дальше так дело не пойдет. Не нужны одной стране два правительства, да еще работающие друг против друга. Пора бы принять давно выстраданное решение. Что мешает продолжить упрощение и централизацию государственного аппарата? Если из трех учреждений было сделано два, почему из двух не сделать одно?

Фридрих Вильгельм сделал глоток из кружки с горячим пивом и снова сел за стол. Он просмотрел написанное и отбросил бумагу. Нет, заметкам о бесхозяйственности его отца не место в официальном документе. К тому же сейчас речь идет о будущем! Он создает основу для окончательной административной реформы своего государства.

Король-солдат взял лебединое перо и за несколько часов написал «Государственную инструкцию» — документ, на полтора столетия определивший очертания внутренней политики Пруссии. Одним, можно сказать, росчерком пера Фридрих Вильгельм ликвидировал двойственность и противоречивость государственного управления в Пруссии. Он добился этого, объединив Главный военный комиссариат и Главное финансовое управление в одном учреждении, получившем название «Генеральное управление финансами, военными делами и королевскими имуществами».[25] Вскоре оно стало называться сокращенно «Генеральное управление».[26]

Таким образом был создан, как его назвали бы сегодня, совет, или кабинет, министров, то есть высший исполнительный орган государственной власти. А поскольку Фридрих Вильгельм назначил президентом нового Генерального управления самого себя, отныне объединялись должности монарха (то есть главы государства) и премьер-министра. Благодаря этому беспрецедентному акту устранялась средневековая неразбериха в государственном управлении и закладывались основы современного централизованного государства.

Поразительный документ!

Читая «Инструкцию», трудно удержаться от аплодисментов. До чего же прочна ее идейная основа: «Единство — это сила, порядок — это эффективность!» Автор обнаруживает знакомство с мельчайшими деталями повседневной жизни государства и его подданных, глубокое понимание взаимной связи вещей. Проницательная усмешка, палка разгневанного властителя, занесенная над взяточниками и лентяями, — чего только нет в «Инструкции», отразившей личность этого удивительного человека!

«Инструкция» начинается с ругательств: старые инстанции, то есть Военный комиссариат и Финансовое управление «…до сих пор только тем и занимались, что строили козни друг другу. Как будто Военный комиссариат и Управление королевскими имуществами не служат одному и тому же королю! Военный комиссариат на мои деньги содержит правоведов и адвокатов для ссор с Управлением королевскими имуществами, то есть со мной. И наоборот, Управление королевскими имуществами платит из моего кармана адвокатам для войны с Военным комиссариатом, то есть со мной. Наверное, эти господа считают меня безответным дураком. Такое положение вещей я больше терпеть не намерен и не желаю мириться с ущербом, наносимым мне и моим подданным. Я долго колебался и спрашивал совета у Господа и наконец пришел к решению: ликвидировать обе инстанции».

Далее следует подробное описание Генерального управления, с января 1723 г. становящегося высшим правительственным органом Королевства Пруссия. Отныне оно ведало всеми финансовыми и внутренними делами государства, включая хозяйственное обеспечение армии. Генеральное управление состояло из четырех провинциальных департаментов с министрами во главе; при каждом министре учреждались три-четыре должности советников. В ведении первого департамента под началом генерал-лейтенанта Грумбкова находились провинции Восточная Пруссия, Померания и Неймарк. Второй департамент (начальник — действительный тайный советник Краут) отвечал за положение дел в Марке Бранденбург, Магдебурге и Хальберштадте. Третьим руководил министр Гёрне (рейнские области), а в ведении четвертого департамента под началом тайного советника по вопросам финансов Кройца находились вестфальские земли. Территориальное деление было дополнено ведомственным разграничением: первый департамент отвечал за охрану границ и размежевание земель, второй ведал делами армии, третий занимался почтой и монетным делом, а четвертому департаменту, возглавлявшемуся безупречным Кройцем, поручались вопросы финансов. Согласно распоряжению короля, исправление дел в Генеральном управлении происходило коллегиально. Ни в коем случае департаменты не должны были жить собственной, замкнутой жизнью — ведь это чревато возобновлением межведомственных интриг и новым расцветом «профессионального идиотизма» прежних времен. Все доклады делались департаментами совместно — так в Генеральном управлении поддерживалось объективное представление о состоянии дел. Министры и советники, согласно решению короля, должны работать в тандеме и принимать совместные решения. Когда добиться единства мнений не удавалось, решение принимал президент Генерального управления, то есть сам король.

Вот таким новое государственное устройство выглядело на бумаге. Важнейшие решения по персоналу король сделал: министров, Грумбкова, Краута, Гёрне и Кройца, он знал давно. Господин фон Кач назначался вице-президентом Генерального управления; кроме того, ему было поручено управление вопросами юстиции. Стоп! Очень важно, чтобы на службу в провинциальные палаты нанимались чиновники не из местных жителей: семейственность и кумовство надо пресекать с самого начала. И вообще — не забыть бы написать в «Инструкции» — в Генеральном управлении и его провинциальных палатах должны служить исключительно специалисты высочайшей квалификации. На новые должности следует назначать только самых знающих людей, «которых надо искать везде и всюду, будь они прихожане реформатских или лютеранских церквей. Они должны быть верными и честными, иметь светлые головы, знать толк в хозяйстве и иметь собственное дело, разбираться в коммерции, мануфактурах и тому подобных вещах; одним словом, это должны быть люди, способные разобраться в любом порученном им деле».

Так, с главным покончено. Теперь — к деталям, ведь они всегда важнее главного. Заседания Генерального управления будут проходить четыре раза в неделю: по понедельникам, средами, четвергам и пятницам. Начало заседаний летом в семь утра, зимой — в восемь. Место заседаний — зал в берлинском дворце. Каждый из четырех министров в один из этих четырех дней недели будет делать доклад о состоянии дел, находящихся в ведении его департамента. Таким образом, положение в каждой провинции и в каждой отрасли хозяйственной и государственной жизни будет обсуждаться по крайней мере один раз в неделю. До двух часов дня все текущие дела должны быть окончены; если нет, работу продолжить до шести вечера. В два часа пополудни дворцовая кухня предложит господам министрам и советникам «обед из четырех блюд, включая вино и пиво». (Сын, Фридрих Великий, взойдя на трон, отменил этот распорядок: «Если министры прилежны, до двух они должны управиться! Если же они будут болтать и читать газеты, то не закончат свои дела никогда».) Король-солдат добавил: если господа министры полагают, что не успеют сделать свою работу в отведенное время, «пусть думают тогда сами, как они будут с ней справляться. Мы же со всей ответственностью повелеваем им работать без заумных разговоров».

Фридрих Вильгельм нахмурился. К чему создавать новое учреждение, если чиновники будут по-старому халатно относиться к своим обязанностям? И он добавил: министр либо советник, опоздавший на час, должен заплатить сто дукатов штрафа. Пропустивший заседание без разрешения короля не получит жалованье в течение шести месяцев, будь он министр или советник. «Мы платим вам за работу!» — злорадно приписал король. Далее: вторники и субботы существуют не для того, чтобы бить баклуши, а чтобы составлять дома декреты на основе решений, принятых в Генеральном управлении. Для переписывания этих бумаг набело и их доставки в распоряжение министров поступают четыре писаря и восемь канцеляристов; одного канцеляриста господин фон Кач получит дополнительно.

Так, с организацией и с должностями все ясно. Теперь — к основной идее. Порядок, бережливость и добросовестность должны стать краеугольными камнями нового правительственного органа. Фридрих Вильгельм продолжил писать: «Всем, что делается напоказ, следует пренебречь отныне и навсегда!» Это означало: все силы чиновники должны отдавать насущным вопросам, то есть работать на благо государства, но не ради личного или ведомственного тщеславия. Коль скоро почтенные господа станут вести себя именно так, «дел у них будет предостаточно. И желания поразвлечься тяжбами друг против друга у них не возникнет». Немного подумав, король ухмыльнулся и добавил: «Ах да, бедненькие юристы! При новых порядках они будут нужны так же, как пятое колесо в телеге».

Отлично! Вот это они поймут. Еще глоток пива — и едем дальше. Для каждого ведомства, писал король, устанавливается годовой бюджет. Важная роль будет отводиться его соблюдению. Четыре раза в год, через тридцать дней по окончании каждого квартала, все статьи будут проверяться министрами департаментов, вице-президентом фон Качем и Главной счетной палатой, а затем подаваться на высочайшее утверждение. Скрыть убытки не удастся: все данные должны быть представлены верно и надлежащим образом. «Мы не желаем иметь при себе подхалимов, уверяющих Нас, что дела в стране идут отлично! Не следует от Нас ничего утаивать или являться к Нам с неправдой. Мы — господин страны и король и вольны делать все, что пожелаем».

Достаточно. Господа советники и министры должны усвоить твердо: в его стране параллельное правительство невозможно. Теперь самое главное: задачей Генерального управления должна, безусловно, стать политика меркантилизма, то есть необходимо задействовать все экономические силы страны для усиления государственной власти. На практике это означало: 1) поддержку со стороны государства внешней торговли для сохранения активного торгового баланса; 2) поощрение государством процесса индустриализации (то есть мануфактурного производства); 3) инициативы государства по расширению торговли и развитию транспорта в Пруссии.

Фридрих Вильгельм бегло просмотрел написанное. Все же недостаточно ясно: отсутствуют детали! И король пишет дальше: деньги, этот «нерв вещей» национальной экономики, непременно должны оставаться в стране. Поэтому следует привлекать как можно больше иностранных денег. Вывозить за границу сырье, а потом ввозить оттуда за безумные деньги сделанные из того же сырья товары — вот глупость! Просто преступление! Тот, кто будет вывозить, например, необработанную прусскую шерсть, должен подвергаться огромному штрафу. Никакой шерсти — только готовое сукно! А постоянные указания на то, что всю шерсть обработать в собственной стране невозможно, — пустая болтовня. Господам министрам следует позаботиться о том, чтобы в Пруссию приехало как можно больше иностранных суконщиков. Он, Фридрих Вильгельм, оплатит их переселение и на свои деньги купит им ткацкие станки. Речь идет об экономической независимости государства. Только так Пруссия и сможет двигаться вперед. И вообще, при оценке каждого нового проекта впредь следует задаваться вопросами: а) «сколько это стоит?» и б) «что это даст?» Только на то, что сулит верную прибыль, и следует обращать внимание. Все остальное избыточно и вредно; все остальное — блажь.

Ну, теперь-то сказано все, до точки. И все же король добавляет, еще раз напоминая о буковой палке: «Всем верным и послушным слугам своим Мы обещаем Нашу милость. Те же, кто не будет в точности исполнять „Инструкцию“, но попробует работать по-старому, могут быть уверены, что они не смогут рассчитывать на Нашу благосклонность. За свое упрямство они будут наказаны по-русски». Король ухмыльнулся. Как царь Петр обращается со своими приближенными, знают все. Вот пускай эти господа и задумаются.

Король встал, выпрямился, потянулся. Пространная «Инструкция» наконец написана и лежит перед ним на столе. Он позвал адъютанта и распорядился приготовиться к отъезду назавтра. Через два дня, в сочельник, он должен быть с семьей в Потсдаме. А после праздников надо будет вместе с секретарем Тулемайером уехать из Берлина. Король собирался продиктовать ему «Инструкцию», так же, как и написал ее, — в один присест.

До 21 января 1723 г. содержание «Инструкции» держалось в секрете. Утром следующего дня министры и советники собрались в берлинском дворце. В присутствии короля «Инструкцию» вслух прочитал министр Ильген (он отвечал за иностранные дела, и его ведомство не входило в Генеральное управление). Затем король, а вслед за ним и вновь назначенные министры перешли в зал для аудиенций. Там все должны были поклясться королю в том, что они будут «служить на пользу Его Величества, заботиться о Его доходах и о благе Его подданных настолько, насколько позволяют человеческие возможности, и будут предотвращать все, способное этому повредить».

Затем Генеральное управление сразу же приступило к работе в отведенном для этого зале. (В нем оно работало в течение тридцати шести лет, до самой смерти Фридриха Великого.) Король-солдат присутствовал на собрании собственной персоной. Чтобы его дух и воля присутствовали здесь всегда, он распорядился повесить в зале свой портрет в полный рост. На портрете король указывал маршальским жезлом на статую Справедливости с весами в руках. Одну из чаш весов украшала надпись «Военная касса». Другую — «Королевская касса».

Новая правительственная структура Пруссии была создана. Генеральное управление взяло власть в свои руки. Политика централизма одерживала все новые победы. Маленькая, отсталая Пруссия, население которой в 1723 г. едва ли составляло два миллиона человек, в течение двух веков стала одним из сильнейших государств мира. И одной из важнейших причин тому явилась, несомненно, та самая «Инструкция», написанная королем-солдатом 20 декабря 1722 г. В мгновение ока она превратила страну в современное европейское государство. И более того: триумф капитала, особенно в Англии, Голландии, Северной Америке, вел лишь к обогащению господствующих слоев населения, способствуя в конечном счете развитию империализма и колониализма. В то время как «государственный социализм» Фридриха Вильгельма I создавал все условия для превращения Пруссии (а затем и Германии) через двести лет в безупречно организованное, главное «социальное государство» в мире.

Конечно, в 1723 г. речь об этом еще не шла. Освобождение аграрной Пруссии от пут Средневековья начиналось с великих трудностей. Королевская воля, изложенная в форме «Инструкции», погоды еще не делала. Со скрипом работал даже центральный аппарат. Провинциальные палаты, управляющие доменами и заботящиеся о сельскохозяйственных интересах, продолжали отстаивать практику свободной торговли. Помещики хотели по-прежнему продавать за границу хлеб, скот, лес. Напротив, государственные ведомства, отвечавшие за развитие городов и гарнизонов, поощряли рост промыслов и мануфактур, с помощью таможенных и торговых пошлин проводили политику меркантилизма, действуя против вывоза зерна или шерсти. Интересы государства требовали экспорта готовой продукции, от сукна до штыков и украшений, производство которых умножало рабочие места и увеличивало оборот средств и товаров. Но это вело к конкуренции, а не к тяжбам. И прусская экономика выполняла требования Генерального управления, как прусская армия — приказы своего короля.

Итак, реформа управленческого аппарата завершилась. Современная государственная машина была в Пруссии создана. А что же «базис»? Как на это отреагировал народ? С начала XI столетия во всех христианских странах Запада господствовала так называемая «доктрина трех сословий». Независимо от того, как называлась страна и какая в ней была форма правления, общество везде разделялось на три «сословия» (социологический термин «класс» тогда еще не был известен). Существовали сословие священников, дворянство и «третье сословие», трудящихся, то есть ремесленники, крестьяне, поденщики, крепостные и т. д.: «tu ora, tu protege, tuque labora» — «ты молишься, ты защищаешь, а ты работаешь». Это разделение, основанное на догмах христианской церкви и освященное ею, веками держало людей в том же кастовом обществе, что и сегодня сохраняется в Индии. Религиозные расколы и войны XVI и XVII веков в конечном счете закрепили сословие клерикалов на второй ступени, тогда как дворянство, воодушевленное секуляризацией общества, поднялось на вершину общественной пирамиды. Попытки горожан выйти из «третьего сословия», освободиться от иерархической общности с крестьянами были успешны лишь там, где удавалось собрать и капитал, и колонии: в Англии, Голландии, в Париже. В других же местах и горожане, и крестьяне оставались «нижним сословием». К началу XVIII века доктрина «трех сословий» еще считалась отражением естественного порядка вещей.

В Бранденбурге-Пруссии после победы Реформации сословие клерикалов не могло выполнять свои функции по-прежнему. По сути, священники и реформатского, и лютеранского вероисповеданий превратились в церковных служащих короны, короля, государства. Они властвовали совестью и душами подданных в церкви и, до некоторой степени, в школах. Но самостоятельную общественную силу они собой уже не представляли.

Прусское дворянство и юридически, и фактически представляло собой господствующий класс, дравшийся за свои исконные привилегии, что называется, и зубами, и когтями. Эдиктом от 5 января 1717 г. об «аллодификации» юнкерских ленных поместий король-солдат, как мы уже знаем, подорвал систему дворянских привилегий (посягнув прежде всего на свободу дворян от уплаты налогов).

Мы уже знаем, как использовал король метод «разделяй и властвуй», для того чтобы пресечь юнкерское сопротивление, как предусмотрителен он был, апеллируя к сословным представительствам в провинциях. Он был вынужден не действовать напролом, а ходить обходными путями. И все же юнкеры возмутились, завалили короля жалобами. На Фридриха Вильгельма они не подействовали. 17 апреля 1717 г. он обложил ежегодным налогом в сорок талеров каждую верховую лошадь — в масштабах королевства он оказался значительным «плюсом» для государственной казны.

В большинстве провинций юнкеры смирились с судьбой, но в Восточной Пруссии и в Магдебурге были случаи открытого недовольства. Магдебургское дворянство упрямо противилось введению нового налога и даже обратилось за помощью в Вену. Откуда пришло решение: освободить дворянство от налогов. Когда Фридрих Вильгельм проигнорировал мнение Вены, некоторые имперские княжества привели войска в состояние боевой готовности: непокорного «курфюрста Бранденбургского» пора было вразумлять. Король-солдат, вне себя от ярости, писал графу Зекендорфу:

«Швабские, франконские и нижнерейнские земли, то есть почти вся империя, призывают к войне со мной. И это из-за несчастных сорока талеров за лошадь! Меня лишают уважения подданных, выставляя прямо-таки проституткой! Прошу господина графа решить самому: можно поступить со мной более жестоко, если бы я организовал заговор и решил предать империю?»

Давлению юнкеров король все же не поддался, и магдебургским дворянам пришлось смириться. Но упрямые помещики Восточной Пруссии оставлять позиции так быстро не собирались. Пятнадцать лет, до 1732 г., продолжалось их сопротивление. И всегда там, где король встречал открытое противодействие, он ужесточал меры. Так, в 1730 г. он обложил дворянские поместья в Восточной Пруссии твердым налогом. Настала очередь ответа со стороны «голубой крови». И ландмаршал граф цу Дона ответил письмом, где говорилось о «губительной, в высшей степени вредной и расточительной политике, ведущей страну к разрухе». Это была самая настоящая провокация! Дона использовал французскую фразу «tout le pays sera ruin?».[27] И высокомерный дворянин получил от короля письмо-пощечину. Гневно и одновременно иронично писал ему Фридрих Вильгельм: «Tout le pays sera ruin?? Nichil kredo,[28] но я kredo:[29] к разрухе приведет авторитет[30] юнкеров! А мой суверенитет будет утвержден, как бронзовая скала».[31]

Ничто из сказанного или написанного королем-солдатом не получило такую известность, как эта фраза, являвшаяся самым дерзким вызовом, когда-либо полученным дворянством. И юнкеры его никогда не забывали, тем более что им пришлось подчиниться. Даже сто двадцать лет спустя юнкер Отто фон Бисмарк злился на короля-солдата, «донимавшего» дворянство.

Тем не менее все, чему Фридрих Вильгельм подверг первое сословие своего государства, — лишь посягательства на свободу дворян от уплаты налогов и принуждение их к офицерской службе. Этим королю пришлось удовлетвориться, дабы не перегнуть палку и не сорвать реформы из-за смертельной вражды с аристократией. Мы помним, как он лил бальзам на раны дворян, выдавая офицерскую службу в армии за привилегии. Жестокую эксплуатацию дворянством крестьян король-солдат осуждал весьма строго, но тут он был бессилен. Здесь у него свободы действий практически не оставалось.

Крестьяне являлись самым бедным и угнетенным сословием в тогдашних странах Европы. Их, собственно, и не считали людьми, обращаясь как с бесправными чернокожими рабами. В Германии к ним относились не лучше, чем во Франции, Англии, Испании или в Польше; разве только в Швеции, Дании и в Голландской республике условия их существования хоть как-то походили на человеческие. В «Священной Римской империи германской нации» после Крестьянской войны 1525–1526 гг. положение крестьян несколько различалось в зависимости от княжеств, в которых они жили. На юге Германии, от Швабии до Тироля, вследствие революционных восстаний, несмотря на их кровавое подавление, крестьяне добились некоторых прав и независимости. Напротив, в Восточной Германии (особенно в Мекленбурге, Померании и Восточной Пруссии) за последующие двести лет положение крестьян значительно ухудшилось. Юнкеры были спокойны насчет презираемых ими крестьян: никогда больше те уже не взбесятся. Сегодня просто невозможно представить, что тогда приходилось выносить крестьянам. На полях помещика они трудились от зари до зари шесть дней в неделю, за исключением воскресений. Надсмотрщики оскорбляли крестьян и били их, будь то мужчина, женщина или ребенок. Непомерная барщина и налоги держали крестьян почти в нищете. Им приходилось платить за все: за хлеб, свиней, кур, яйца, мед, лен и домотканые холсты. (Лошадьми и коровами тогда владели в основном помещики.) Всю неделю возделывали они господские поля, ловили для помещика рыбу, шли для него на охоту, валили лес, ухаживали за лошадьми, кормили и доили коров, чистили хозяевам сапоги, исполняли их поручения и т. д. Кто роптал, тот попадал в тюрьму или в пыточный застенок; опоздавших на барщину били палками и кнутами.

У несчастных почти не оставалось времени, чтобы обработать собственный клочок земли и покормить домашнюю птицу. Они надрывались во все дни. Крепостные, ютившиеся в хижинах, могли утолить голод лишь водой, сухарями и кашей да изредка селедкой. Недоедание сельских жителей было тогда типичным явлением. Узкогрудые, кривобокие, золотушные фигуры шатались по деревенским улицам; маленькие, сутулые, истощенные люди жили в деревнях. Потому-то «верзилы» и стали навязчивой идеей короля-солдата: он насмотрелся на своих крестьян и решил «разводить» новую породу хорошо откормленных, крупных людей, ни в чем не похожих на нынешних сельских жителей.

Другие сословия презирали крестьян и смеялись над ними. Выражение «глупый крестьянин» являлось устойчивым словосочетанием для обозначения последней степени ничтожества. При всех августейших дворах, от Ганновера до Дрездена, считалось принятым «приглашать» на праздники крестьянскую супружескую пару. Господа сидели за столом и смотрели на крестьян, которые должны были драться, обливать друг друга водой и гоняться друг за другом, в то время как «утонченное» придворное общество помирало со смеху. И каждый человек считал такую дискриминацию нормальной, исконной. Ни одно правительство во всей Европе не брало на себя обязанности перед вымирающим крестьянством. Даже горожане кривились, встречая грязного, неграмотного крестьянина, мявшего в руке шляпу, глупо улыбавшегося и что-то невнятно бормотавшего. Монархи, дворяне, священники, как и горожане, видели в крестьянах дегенератов.

Самое ужасное, что и сами крестьяне видели себя такими. Многовековое угнетение, свою темноту они считали неизменными и данными от Бога. И священники благочестивыми проповедями укрепляли в крестьянах это мнение, направляя их надежды и чаяния к загробному миру. И бедный, забитый человек бывал счастлив, когда милостивые господа обращались к нему с приветливым словом; он разевал рот, когда горожанин, сам ничтожество в глазах дворян, снисходительно протягивал ему руку. Крестьяне считали себя глупыми, так как не умели читать и писать; они чурались любого соприкосновения с иными сословиями; радовались жалким праздникам, когда можно было до бесчувствия напиться или предаться свальному греху. О другой жизни они просто не имели представления. Их единственным оружием в борьбе за выживание было коварство. Неспроста легенды, сказки, пословицы тех времен неизменно говорят о вероломстве, жестокости и хитрости крестьян.

Фридрих Вильгельм I родился в сословном обществе, и идея изменить это освященное веками социальное устройство не приходила ему в голову. Попытка поступить таким образом могла бы стоить королю и государства, и самой жизни. До освобождения крестьянства в стране должно было пройти еще столетие. Для кардинальных изменений тогда просто не было людей. Меньше, чем кто бы то ни было, крестьяне представляли собой индивидуумов, желающих перемен и готовых к реформам. Величайший философ и просветитель XVIII века Вольтер называл крестьянское сословие «слабоумной массой».

Короля-солдата можно назвать единственным «дружественным народу» монархом того времени, так как он ни в коем случае не намеревался терпеть бесчеловечное обращение дворянства с крестьянами. Такая позиция имела мало общего с гуманизмом и весьма много — с вопросами экономики. Та самая «крупица природного ума», здравый смысл говорил ему, что производительность честного, а тем более доставляющего радость труда гораздо выше, чем результаты подневольной работы. Что же он мог сделать, не объявляя войну дворянству и не желая расшатывать здание общественного устройства? Добиться своего он мог только окольными путями. Их было три. Военную реформу он провел с оглушительным успехом, новые правила вербовки и Кантональный регламент стали главными условиями для дальнейшего освобождения крестьянства. Школьная обязанность для сельского населения — о ней мы еще поговорим особо. И наконец реформа доменов. Доменами назывались королевские владения, состоявшие из поместий в виде хуторских хозяйств или так называемых «казенных» сел. Ни один юнкер здесь права голоса не имел, все порядки тут устанавливал хозяин — король. Речь идет о землях короны. Наряду с владениями юнкеров и свободных крестьян (прежде всего на западе Пруссии) в королевстве имелась и третья форма земельной собственности.

Решение Фридриха Вильгельма I официально объявить о неотчуждаемости доменов имело далеко идущие последствия. В соседних государствах, прежде всего в Польше и в Прибалтике, дворянам удалось присвоить почти все земли короны (государственные), и это привело к катастрофическим последствиям для крестьянства. Фридрих Вильгельм пресек подобную тенденцию в Пруссии и одновременно пошел в контрнаступление. Нет, он не наложил запрет на продажу каждого клочка земли, входящей в домены. Он сам начал скупать юнкерские земли. Уже в 1717 и 1718 гг. он приобрел дворянских поместий, обремененных долгами, на 600 тысяч талеров. С юнкерами король вел себя сурово и не признавал в этом отношении никаких компромиссов. Считал он хорошо, а в денежных делах принципиально никого не слушал. В 1740 г., к концу правления Фридриха Вильгельма, почти 35 процентов сельскохозяйственных земель Пруссии входили в домены.

Это была его победа, победа для крестьян и батраков. Потому что в доменах не царил юнкерский произвол. Землевладелец, то есть король, сам заботился здесь о каждой мелочи, вмешивался во все хозяйственные вопросы и с подозрением относился к управляющим. В 1716 г. он повсюду отменил арендную плату, введя вместо нее на шесть лет повременную. Так он получил возможность избавиться от нерадивых, ленивых, вороватых или жестоких управляющих и подобрать на их места лучших кандидатов. 4 апреля 1718 г. этот «король-садист» издал так называемый «Палочный мандат», строго-настрого запрещавший всем помещикам и управляющим Пруссии бить крестьян (распоряжение Фридриха Вильгельма не распространялось только на «ленивых селян» Восточной Пруссии). Юнкеров этот указ озаботил мало, но вот управляющим доменов кнуты и палки пришлось выкинуть.

Естественно, Фридрих Вильгельм хотел получать прибыль и от доменов. Он делал все для улучшения эффективности сельского хозяйства. Министр фон Гёрне, полный предпринимательского духа и практической сообразительности, с 1720 г. стал его лучшим сотрудником. Земельные участки доменов тщательно обмеряли и рассортировали по качеству. В доменах отремонтировали жилища для людей и стойла для скота; там было улучшено животноводство и удобрены поля. Для нововведений, обещавших прибыль, существовал практически неограниченный кредит из личных средств короля. Методы хозяйствования, практиковавшиеся Фридрихом Вильгельмом в своих владениях с 1715 до 1740 г., оказались исключительно успешными. Достаточно обратить внимание на то, что за это время доходы доменов увеличились с неполных двух до 4,5 миллиона талеров, составив львиную долю государственного бюджета.

Но было бы ошибкой видеть лишь экономические выгоды, получаемые королем от доменов. Здесь проводилась конкретная социальная политика. Не имея возможности привести юнкеров к благоразумию, он добился в хозяйствах доменов того, что половина всех несамостоятельных крестьян Пруссии к концу его правления была освобождена от телесных наказаний. Величайшая ирония судьбы: «драчливый король» освободил крестьян от побоев! Окружной глава или управляющий, стяжавший среди крестьян славу «живодера», не мог надеяться на продление королем его аренды. Везде, где только было можно, король перевел унизительную форму крепостной зависимости, обычную для Восточной Пруссии и Померании, в полусвободное «потомственное подданство», получившее распространение в Марке Бранденбург. Это произошло согласно патенту от 10 июля 1719 г. Подобное освобождение коснулось не только крестьян в доменах по всему государству, но и крепостных Восточной Пруссии. С этого дня Королевство Пруссия, за исключением отсталой Восточной Померании, стало свободно от крепостного права. В доменах барщина постепенно сократилась с шести до трех дней в неделю. Да, король ввел освобождение от барщины в обмен на низкий денежный оброк. Словом, король-солдат разумной социальной политикой под девизом «сохранение крестьянства» разрушил средневековые общественные структуры и воздвиг первую дамбу, защитившую крестьянство от классового эгоизма дворян.

Бюргеры, жители городов, так же как и крестьяне, считались «третьим сословием», то есть низшим общественным классом. Дело в действительности обстояло не так. С незапамятных времен бюргерство само разделилось на два класса: имущие и неимущие. Как и повсюду в империи, да и в Англии и Голландии, прусские города управлялись олигархами. В каждом городе существовало сообщество зажиточных людей, «патрициев», «городской знати». Веками, из рода в род, через близкородственные браки они делили между собой власть и богатство. Плебейским массам оставалось только молчать и терпеть. Патриции видели в городской власти не обязательное исполнение обязанностей, а источник личных доходов. Они распределяли их между собой, занимали лучшие дома, присваивали лучшие земельные участки или городские рощи, устраивали праздники за счет городской казны и притесняли простых горожан, прежде всего пролетариат. Городская знать паразитировала и господствовала подобно дворянству.

Но в отличие от юнкерства ведущие клики патрициев король-солдат мог не принимать во внимание. Имущие бюргеры освобождались от военной службы и армейскими офицерами стать не могли. На этот счет можно было не беспокоиться. Вопиющая бесхозяйственность старой «городской знати» проявилась в том, что почти все прусские города к моменту восшествия Фридриха Вильгельма I на престол безнадежно погрязли в долгах. Король немедленно назначил следственные комиссии для отдельных провинций, рассмотревшие и урегулировавшие задолженность городов. В большинстве случаев это были смешанные комиссии из штатских чиновников и офицеров, долго не церемонившихся. И вскоре в Пруссии уже не было задолжавших городских коммун. Но вместе с тем коммуны утратили самостоятельность и стали составными частями централизованного государственного аппарата. Место старинных огромных советов городской знати заняли маленькие магистраты, куда входили назначавшиеся королем чиновники с твердыми окладами.

Так, шаг за шагом города подчинились государству. Теперь им приходилось выполнять указания Генерального управления. Каждый сельский округ представлял ландрат — хотя его все еще выбирали от сословий, постепенно он превращался в исполнительный орган государственного аппарата. Но города находились под надзором налогового советника, являющегося всегда чиновником короля. Налоговый советник контролировал от шести до двенадцати (маленьких) городов. Часто это был бывший полковой квартирмейстер или аудитор, то есть откомандированный офицер. Для делопроизводства и ведения счетов ему в помощь придавался квалифицированный окружной калькулятор; кроме того, налогового советника сопровождал верховой полицай-инспектор. Так они и ездили по округе втроем, согласно приказу короля: каждый город следовало инспектировать по крайней мере дважды в год. Когда это трио оказывалось у городских ворот, в магистрате начинался большой переполох, а бедные горожане обступали карету налогового советника со своими жалобами и прошениями. О коммунальном самоуправлении скоро уже не было и речи (и так прошло столетие, пока городская реформа барона фон Штейна не изменила это положение коренным образом). От заносчивого бюргерского сознания не осталось и следа. Всем управляло всемогущее централизованное государство. Кругозор бюргеров не простирался за пределы городских окрестностей, они замыкались в своих мелочных заботах. И так было всегда. Разве не деградировали духовно и материально сообщества патрициев, из поколений в поколения все теснее замыкавшиеся в себе? А сейчас начался экономический подъем, города расширялись, их население увеличивалось, а промышленность делала все новые успехи, налоговые поступления удваивались. Но прежде всего в городах смягчалась вопиющая социальная несправедливость, уровень жизни горожан выравнивался принудительно, сверху. Впервые за многие века появилась инстанция — а именно, государство, — взявшая на себя заботу о нуждах маленьких людей. Мы располагаем списками налогового советника Рейнхардта, по поручению короля заполнявшего анкеты и составлявшего социальную статистику в современном значении этого термина. Среди прочих задавались следующие вопросы: число членов семьи, их возраст, состояние здоровья и конфессиональная принадлежность; число детей и их возможности получить образование; состояние домашней утвари, одежды и мебели; уровень доходов, обязанности и долги; размеры жилой площади и возможность установить ткацкий станок за счет государства; пьет ли муж, бьет ли он жену и дерется ли с соседями; изменяет ли мужу жена; представляет ли собой эта семья пьяный сброд или это порядочные люди; оценка уровня умственного развития детей; возможности социального развития семьи по получении ею государственного беспроцентного займа, и так далее…

Король хотел знать все, причем в деталях. Только так он и мог оказать конкретную помощь подданным. История социальной политики не знает аналогов такой объединенной экономико-педагогической стратегии.

Фридрих Вильгельм I являлся сыном своего времени. Он и помыслить не мог о разрушении сложившейся за тысячелетие пирамиды социального устройства. Оно явно соответствовало Божьей воле: дворяне служат чиновниками и офицерами, горожане занимаются торговлей и ремеслами, крестьяне обрабатывают землю и ухаживают за скотиной. Таких общественно-политических принципов король придерживался твердо.

Это с одной стороны. С другой же — что было новшеством революционного масштаба, — к сословному делению общества Фридрих Вильгельм относился как государственник и централист, то есть с иронией и презрением. «Я считаю подлецом того, кто называет себя бароном», — рычал он на дворян. По его мнению, юнкеры лишь тогда имели право на привилегии, когда хотели трансформировать сословное сознание в сознание государственное и стать кадровой элитой государства. Местнические страсти, возня вокруг привилегий и титулов всю жизнь действовали ему на нервы. Король использовал сословное чванство социальной верхушки для пополнения рекрутенкассы, от всей души презирал дворян и доказал это, когда торжественно присвоил титул барона придворному шуту, часто получавшему от него пинки. Когда барон из округа Клеве пожаловался ему на регирунгсрата Пабста, ставшего дворянином совсем недавно и хотевшего сесть в церкви впереди него, Фридрих Вильгельм ответил: «Это идиотизм! В Берлине нет рангов, и в Клеве их не должно быть тоже. Когда господин фон Пабст садится в церкви впереди меня, я остаюсь на месте». Невозможно ответить лучше на подобную глупость. Эти мерзавцы должны были работать, исполнять свой долг там, куда их поставили. В Пруссии не было «рангов», за исключением короля — да и тот всего лишь наместник Бога на земле.