ЖРЕЦЫ И ЖРИЦЫ В РИМЕ

ЖРЕЦЫ И ЖРИЦЫ В РИМЕ

Если бы всех, кто грешит, поражал Юпитер громами,

То без единой стрелы вскоре остался бы он.

Бог же, когда прогремит и грохотом мир испугает,

Чистым, дождь разогнав, делает воздух опять.

Овидий. Скорбные элегии, II, 33—36

В Риме религиозные обряды, связанные с жизнью семьи, с делами домашними, частными, совершал сам отец семейства; в деревне же его мог заменить имевший особые полномочия управляющий поместьем. Обряды, связанные с делами государственными, совершались под руководством носителя высшей власти; в древнейшую эпоху римской истории это был царь, в период республики — главные должностные лица: консулы, преторы, а когда положение державы бывало особенно сложным, критическим, всю полноту власти брал на себя назначенный сенатом диктатор. Непосредственно отправлением культа, обрядами, жертвоприношениями, молитвами ведали жрецы.

Религиозная процессия

Считается, что впервые их ввел в Риме царь Нума Помпилий, к временам которого местная традиция возводила начало организованной религиозной жизни вообще. По словам Плутарха, «Нуме приписывают учреждение должности верховных жрецов (римляне зовут их „понтификами“)» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Нума, IX). Однако и в Риме не было особого замкнутого жреческого сословия, ведь в принципе обязанности жреца и даже верховного понтифика мог исполнять любой гражданин, удостоившийся избрания. Известно, что и Цицерон, и Плиний Младший добились сана авгуров — жрецов-птицегадателей, занимавшихся предсказаниями исходя из наблюдений за птицами, за их полетом, криками и т. п. Плиний Младший, получивший при императоре Траяне сан авгура, очень радовался этой высокой чести, и прежде всего потому, что сан этот давался пожизненно: «Само это жреческое звание, и древнее, и святое, замечательно еще и тем, что его нельзя отобрать. Другие звания, почти равные по достоинству, можно и пожаловать, и отнять; тут же судьба властна только дать» (Письма Плиния Младшего, IV, 8).

Наибольшей властью в вопросах религии располагала коллегия понтификов, во главе которой стоял верховный понтифик. К коллегии принадлежали также высший жрец, ведавший жертвоприношениями («священный царь»), и три фламина, служивших определенным божествам: жрецы Юпитера, Марса и Ромула-Квирина — божественных покровителей Вечного города. Эти фламины назывались старшими, и выбирали их из представителей знатнейших патрицианских родов в отличие от фламинов младших, служивших божествам, менее почитаемым в Риме, и не входивших в коллегию понтификов; младшими фламинами могли стать и выходцы из плебса. Наряду с этим существовали и другие религиозные объединения: коллегии «арвальских братьев», салиев, луперков — жрецов, имевших самые различные сферы компетенции и связанных главным образом с древнейшими земледельческими культами; об этих жреческих коллегиях речь еще пойдет ниже.

Важную роль играла и коллегия фециалов, существовавшая еще в царскую эпоху римской истории. Фециалы ведали вопросами международных отношений, оказывая помощь при проведении переговоров, при заключении мира или перемирия, при объявлении войны, при подписании всякого рода соглашений и договоров. Если какое-либо государство нарушало условия договора с Римом, туда направляли комиссию из нескольких — обычно четырех — фециалов, — которая и выясняла, что произошло. При заключении мира глава коллегии, «патер патратус», оглашал текст договора в присутствии представителей обеих сторон и грозил проклятием той стороне, которая осмелится нарушить соглашение.

В мирное время верховный понтифик, возглавлявший коллегию понтификов, осуществлял весьма важные государственные функции. Именно он в календы каждого месяца возносил на Капитолии молитвы за благополучие Римской державы, а в иды руководил торжественными жертвоприношениями, призванными снискать городу благоволение богов. При отправлении культа его помощницами выступали жрицы богини домашнего очага и семейной жизни Весты — единственной богини римского пантеона, в храме которой несли службу женщины — весталки. Весталки, целомудренные девы, воплощение чистоты и непорочности, образовывали своего рода монашеский орден; всего их было шесть, одна из них считалась старшей весталкой. Они носили белую парадную паллу, заворачиваясь в длинную и широкую полосу ткани, служившую римским матронам верхней одеждой. Жили весталки в так называемом Атрии Весты близ храма своей богини-покровительницы. Такое соседство было необходимым, ибо главной обязанностью весталок было по очереди, днем и ночью, поддерживать огонь на алтаре Весты в ее храме. Статуи богини в святилище не было, и единственным символом ее божественной силы был этот священный вечный огонь. Культ Весты был, как верили римляне, тесно связан с судьбами их государства, поэтому если бы священный огонь однажды погас, это было бы истолковано как худшее предзнаменование для всей Римской державы. Благодаря такому значению культа Весты для благополучия Рима к священному служению богине допустили женщин, обеспечив их к тому же множеством привилегий: весталки пользовались в городе большим уважением и влиянием.

Жертвоприношение

Как только девочка становилась жрицей Весты, ей остригали волосы, складывая их под старую финиковую пальму, которая поэтому так и называлась: «дерево волос» (Плиний Старший. Естественная история, XVI, 235). Когда волосы отрастали, весталка обязана была делать себе особую прическу, разделяя волосы острым гребнем на шесть прядей и заплетая каждую в отдельности, точно так же как поступали невесты перед свадьбой. О том, как девочек готовили к служению богине, рассказывает, пользуясь самыми разными источниками, Авл Геллий (Аттические ночи, I, 12). Стать весталкой могла девочка в возрасте от 6 до 10 лет, у которой оба родителя были живы. Девочки, имевшие хотя бы малейшие затруднения в речи или пониженный слух, не подлежали избранию; любой другой физический порок также оказывался непреодолимым препятствием. Не допускались и те, что были вольноотпущенницами или имели отца-вольноотпущенника, а также те, у кого хотя бы один из родителей был рабом или занимался чем-либо не подобающим свободному человечку. Наконец, разрешалось освободить от обязанностей жрицы Весты ту девочку, у которой сестра уже была избрана жрицей или отец был фламином, или авгуром, или членом какой-либо иной жреческой коллегии. Девочка, помолвленная с кем-нибудь из жрецов, также не годилась для служения богине. Впоследствии отбор стал еще более строгим: отклонялись дочери граждан, постоянно проживавших за пределами Италии или имевших троих детей, — очевидно, для многодетной семьи отдавать дочь в жрицы, лишаясь тем самым надежды выдать ее замуж, было невыгодно.

Если все же девочку избирали весталкой, ее вели в Атрий Весты и передавали жрицам, которые теперь и юридически «забирали» ее к себе, освобождая таким образом от власти отца и признавая за ней всю полноту имущественных прав: весталка могла самостоятельно составлять завещание и вообще распоряжаться тем, что имела, по своему усмотрению. Обряд избрания и увода девочки от отца совершался, вероятнее всего, так, как это описывает Авл Геллий: верховный понтифик брал девочку за руку и отводил от отца, что юридически было эквивалентно взятию ее в плен на войне. При этом глава римских жрецов произносил установленную формулу посвящения, называя будущую весталку Аматой: по преданию, именно это имя носила первая римлянка, избранная для служения богине Весте. Как уже сказано, весталок в Риме почитали, и они пользовались многочисленными преимуществами: когда они выходили на улицу, впереди них шли ликторы, сопровождавшие обычно лишь высоких должностных лиц; в театре весталки занимали почетные места; принадлежало им даже право помилования.

Но весталку ожидала и суровая кара, если она допускала какое-либо из двух тяжких преступлений. Случалось, что из-за беспечности какой-нибудь из весталок священное пламя на алтаре Весты гасло, тогда верховный понтифик собственноручно наказывал виновную розгами. Но это наказание могло бы показаться легчайшим по сравнению с тем, какому подвергали весталку, нарушившую обет чистоты и целомудрия: преступницу живьем замуровывали в подземелье, обрекая на мучительную смерть. В своей «Римской истории» (книга XXVI) Дион Кассий сообщает о скандале в Атрии Весты, получившем широкую огласку в 14 г. до н. э. Три весталки не только нарушили обет непорочности и чистоты, но предались откровенному разврату, имея по нескольку любовников каждая. Всех своих избранников распутница уверяла, что любит только его одного; затем виновные дошли до того, что стали жить с братьями друг друга. Дион Кассий приводит имена нечестивых жриц: Марция, Эмилия, Лициния. Имена показывают, что все три весталки происходили из очень знатных родов. Преступление было раскрыто, преступниц постигла жестокая кара, однако долго еще после этого осквернение столь чтимой в городе святыни внушало римлянам отвращение и страх.

Известно также, как сурово обходился с весталками, нарушившими обет вечной девственности, император Домициан, любивший представлять себя блюстителем традиционной римской аскетической морали. Особенно много шума наделала в Риме история со старшей весталкой Корнелией, также обвинявшейся в недозволенных сношениях с мужчинами. Однажды, как пишет Светоний, ее уже оправдали, но впоследствии, много времени спустя, вновь уличили и осудили на страшную смерть: император приказал похоронить ее заживо, а почти всех ее предполагавшихся любовников до смерти засечь розгами (см: Светоний. Домициан, 8). Однако из письма Плиния Младшего к его другу адвокату Корнелию Минициану явствует, что вина старшей весталки не была убедительно доказана. Правда, один из сенаторов, обвиненный в незаконном сожительстве с ней, сознался в своем преступлении и потому избежал казни, а лишь отправился в изгнание. «Но неизвестно, — не без оснований замечает Плиний, — не возвел ли он на себя напраслину из страха пострадать еще тяжелее, если станет отпираться». Император был явно пристрастен и неистовствовал, пользуясь своими правами верховного понтифика и рассчитывая, по словам Плиния, «прославить свой век такого рода примером». Для суда над Корнелией он созвал остальных понтификов не в Регию — бывший царский дворец в Риме близ храма Весты, как того требовал обычай, а прямо к себе домой, в свое альбанское поместье. Плиний комментирует: «И — преступление, не меньшее, чем караемое: он осудил за нарушение целомудрия, не вызвав, не выслушав обвиняемую». Далее автор описывает сцену казни: «Тут же отправлены понтифики, которые хлопочут около той, которую им придется закопать, придется убить. Она, простирая руки то к Весте, то к другим богам, все время восклицала: „Цезарь (Домициан. — Прим. пер.) считает прелюбодейкой меня! Но я совершала жертвоприношения — и он победил и справил триумф“. Говорила ли она это из угодничества или насмехаясь, из уверенности в себе или из презрения к принцепсу, неизвестно, но говорила, пока ее не повезли на казнь, не знаю, невинную ли, но как невинную несомненно. Даже когда… палач протянул ей руку, она брезгливо отпрянула, отвергнув этим целомудренным жестом грязное прикосновение к своему словно бы совершенно чистому и нетронутому телу. Стыдливость блюла она до конца…» (Письма Плиния Младшего, IV, 11).