У ЦИРЮЛЬНИКА

На следующий день, вспомнив о предстоящих торжествах по случаю появления паломников, я решил одеться в арабский костюм, чтобы беспрепятственно все рассмотреть. У меня уже была самая важная часть костюма — машлах — патриархальный плащ, который можно набросить на плечи или в который можно закутаться с головой, правда, в последнем случае остаются открытыми ноги, но, когда плащ накинут на голову, ты сразу же становишься похожим на сфинкса, что в общем-то не лишено восточного колорита. Теперь я собирался вернуться во франкский квартал, чтобы по совету художника из отеля «Домерг» совершить полное перевоплощение.

Улица, на которой расположен отель, пересекает главную улицу франкского квартала и после многочисленных поворотов теряется под сводами длинного прохода, ведущего в еврейский квартал. Именно на этой извилистой улице, то сужающейся, изобилующей армянскими и греческими лавками, то расширяющейся, с высокими домами с двух сторон, обычно селится торговая аристократия франков; здесь живут банкиры, маклеры и спекулянты, занимающиеся перепродажей египетских и индийских товаров. Слева, в самой широкой части улицы, расположено большое здание, назначение которого нельзя определить по внешнему виду. В нем соседствуют главная католическая церковь и монастырь доминиканцев. На первом этаже находится монастырь с большим числом келий, выходящих на главную галерею; на втором — церковь — просторный зал, украшенный мраморными колоннами и выдержанный в строгом итальянском стиле. Женщины сидят отдельно в зарешеченных ложах, не снимая черных накидок, сшитых по турецкой или мальтийской моде.

Разумеется, мы направились не в церковь, потому что для присутствия на мусульманском празднестве необходимо было избавиться от своего христианского облика. Художник повел меня дальше, туда, где улица, сужаясь, становится совсем темной; там расположена цирюльня, отличающаяся необыкновенной отделкой. Здесь можно полюбоваться одним из последних реликтов старинного арабского стиля, который повсюду, как в архитектуре, так и во внутреннем убранстве, уступает место турецкому стилю Константинополя — полуевропейскому, полутатарскому, холодному и жалкому в своем подражательстве.

Именно в этой очаровательной цирюльне с затейливыми резными решетками окон, выходящих на Халиг, или Каирский канал, я расстался со своей европейской шевелюрой. Цирюльник ловко прошелся по ней своей бритвой и по моей настоятельной просьбе оставил одну прядь на макушке, как носят китайцы и мусульмане. По поводу происхождения этого обычая нет единого мнения. Одни утверждают, что эту прядь оставляют для того, чтобы за нее мог ухватиться ангел смерти; другие усматривают более материальную причину: турок никогда не исключает возможности, что ему могут отрубить голову, а так как затем ее принято показывать толпе, он не желает, чтобы его голову поднимали за нос или за губы, это было бы позорно. Цирюльники-турки в насмешку над христианами бреют их наголо. Я же в достаточной мере скептик и потому не отрицаю ни одного из суеверий.

Когда все было кончено, цирюльник заставил меня держать под подбородком оловянный тазик, и вскоре я почувствовал, как целое море воды льется мне по шее, попадая в уши.

Когда прошел первый испуг, я должен был вынести еще мытье головы мыльной водой, после чего мне подстригли бороду по последней стамбульской моде.

^{Восточная цирюльня. Художник Леон Боннат}

Затем занялись моим головным убором, что, впрочем, оказалось не слишком сложным, ибо на улице было много торговцев тарбушами и крестьянок, которые шьют белые тюбетейки, называемые здесь такийя; их надевают прямо на бритую голову; среди этих тюбетеек встречаются весьма изящные, расшитые простыми нитками или шелком, некоторые отделаны кружевом, для того чтобы оно слегка виднелось из-под верхнего красного колпака. Последние же обычно бывают французского изготовления; кажется, наш Тур имеет привилегию поставлять головные уборы всему Востоку.

Цирюльник поднес мне элегантное зеркало, инкрустированное черепахой. Взглянув в него, я едва узнал себя в мусульманине с выбритой шеей, подстриженной бородой и в колпаке, надетом поверх тюбетейки. Я довершил свое перевоплощение, приобретя у перекупщиков широкие синие хлопчатобумажные шаровары и довольно чистый красный жилет, расшитый серебром. Оглядев меня со всех сторон, художник сказал, что в таком виде я могу сойти за сирийского горца, приехавшего из Сайды или Триполи (Тарабулус). Присутствовавшие тут же присвоили мне титул чёлеби, как именуют здесь элегантных людей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.