12. Джордж Дьюи Сын своего отца (1837–1917)

12. Джордж Дьюи

Сын своего отца

(1837–1917)

_{Джон Ф. Вукович}

Джордж Дьюи родился 26 декабря 1837 года в маленьком городке Монпелье в штате Вермонт и был самым младшим из трех сыновей. Мы мало что знаем о матери Джорджа — Мари Перрэн, которая скончалась от туберкулеза, когда мальчику было всего 5 лет. Его отец доктор Джулиус Дьюи оказал решающее влияние на формирование характера сына. Он был одним из столпов общества и олицетворял пуританский дух дисциплины, упорной работы и стремления к совершенству. Дьюи позднее очень высоко оценил вклад отца в свои успехи. «Всему, чего я добился в этой жизни, я прежде всего обязан влиянию своего отца в первые годы учебы. От него я унаследовал крепкое здоровье и живой темперамент».

Этот самый «живой темперамент» в школьные годы Дьюи не всегда мог удержать под контролем. Доктор Дьюи беспокоился, как бы его непоседливый сын не оказался неудачником, и постоянно подталкивал молодого Джорджа делать что-нибудь самостоятельно. Позднее Дьюи скажет, что дисциплина его отца «была необходима натуре, склонной бунтовать против спокойного окружения», но в то время старания отца большей частью пропадали напрасно.

Особенно много хлопот Дьюи доставлял в школе, где он заслужил прозвище «черноглазый негодник». Его новый учитель З.К. Пэнгборн быстро обнаружил, что Дьюи «всегда ищет приключений… он отрицает власть и выказывает твердую решимость ей не подчиняться, если только она его не устраивает».

Других учителей Дьюи сумел запугать, однако коротышка Пэнгборн (прозванный 90-фунтовым) с помощью прочного коровьего кнута сумел приучить Дьюи к порядку. Эта отвага произвела такое впечатление на Дьюи, что, когда во время Гражданской войны он встретил Пэнгборна, то признался: «Я всегда буду вам благодарен. Вы сделали из меня человека. Если бы не порка, которую вы задали мне в Монпелье, я, скорее всего, кончил бы жизнь в тюрьме».

В 1852 году доктор Дьюи отправил своего шустрого сына в военную школу — университет Норвича. В 1954 году Дьюи попытался поступить в американскую военную академию, но так как вакансии от Вермонта были заполнены, он вместе с 59 другими неудачниками отправился в военно-морскую академию. Провожая своего сына в Аннаполис, доктор Дьюи сказал: «Джордж, я сделал для тебя все, что мог. Остальное ты должен сделать сам». Много лет спустя Дьюи напишет: «Всю жизнь я старался следовать этому совету».

Монотонная жизнь и жесткий распорядок академии раздражали Дьюи, он пытался отвлечься от «бесконечной зубрежки» с помощью различных выходок, за что в течение первого же года получил 113 взысканий. В результате он закончил год 33-м в классе из 35 курсантов. Но в то же время проявилась и другая сторона характера Дьюи. В свободное время он работал в местной церковной школе, что внешне противоречило его натуре, но стало признаком взросления Дьюи. В результате 18 июня 1858 года ставший серьезным Дьюи закончил академию, поднявшись на пятое место среди 15 выпускников.

После окончания Аннаполиса в те годы требовалось провести 2 года в плавании, чтобы получить офицерское звание. Первым кораблем Дьюи стал паровой фрегат «Уобаш», флагман Средиземноморской эскадры. Дьюи набирался опыта. Так как молодые офицеры охотно сопровождали дочерей послов и консулов, Дьюи был уверен, что во время якорных стоянок «Уобаша» он будет приятно проводить время. Он всегда считал эти годы «самым счастливым периодом службы морского офицера».

Закончив плавание, Дьюи вернулся в академию для сдачи экзаменов, необходимых для получения звания лейтенанта. Он легко сдал все экзамены и получил офицерские эполеты в апреле 1861 года в возрасте 23 года. Дьюи решил воспользоваться этим, чтобы показать своему отцу, что «остальное» он сделал действительно хорошо. К самым высоким вершинам его вели слова отца и память о нем.

После получения звания Дьюи был предоставлен отпуск, который был прерван самым неожиданным образом. Орудия конфедератов обстреляли Форт Самтер, и началась Гражданская война. Дьюи был назначен на старый паровой фрегат «Миссисипи» в качестве старшего помощника. В мае 1861 года этот корабль присоединился к блокадной эскадре северян в Мексиканском заливе.

Дьюи впервые участвовал в бою под Новым Орлеаном, где служил под командованием 60-летнего капитана 1 ранга Дэвида Фарагата. Новый Орлеан считался неприступной крепостью. Ниже города располагались 2 сильных форта — Джексон и Сент-Филип, которые перекрывали проход в устье реки Миссисипи. Бригадный генерал Дж. О. Барнард, который строил форт Сент-Филип, предупредил Фаррагата, что ему нужно взять оба укрепления перед тем, как начать штурм Нового Орлеана. Фаррагат решил игнорировать этот совет и повел свой флот мимо фортов прямо на город.

Это смелое решение произвело потрясающее впечатление на молодого Дьюи. Позднее он писал: «Подобно Гранту, Фаррагат всегда шел вперед. Вместо того, чтобы беспокоиться о силе врага, он заставлял врага беспокоиться о его собственных силах».

В ночь на 24 апреля 1862 года Фаррагат повел свои корабли вверх по реке к победе. Во время боя Дьюи заметил странный предмет, идущий вниз по течению на «Миссисипи». Это был броненосный таран конфедератов «Манассас». Так как у Дьюи не было времени совещаться с капитаном, он немедленно приказал положить руль право на борт. Таран нанес кораблю скользящий удар, однако серьезных повреждений удалось избежать, благодаря своевременному и смелому маневру Дьюи.

Дьюи нашел в Фаррагате образец для подражания, «свой идеал морского офицера». Фаррагат научил его вникать во все аспекты боя, как в ходе планирования, так и во время самого сражения. Личная отвага Фаррагата воодушевляла Дьюи, особенно когда он видел Фаррагата на мостике корабля, выкликающего приказы остальной эскадре. «Его лицо выражало уверенность в победе, глаза сверкали… Я никогда не забуду это зрелище». Когда Фаррагат предпочел не обращать внимания на слухи о мощных вражеских укреплениях Нового Орлеана, Дьюи научился скептически относиться к сообщениям о силах врага. Как он вспоминал: «Часто оказывалось, что противник не имеет ничего похожего на силы, которые приписывали ему слухи». Так было в Новом Орлеане. Так было и в Маниле 36 лет спустя.

Фаррагат всегда стремился захватить инициативу. Он дал Дьюи хороший урок, запомнившийся навсегда. Молодой офицер не сумел таранить уходящий корабль конфедератов, потому что «ожидал приказа». В присутствии Дьюи Фаррагат пристально посмотрел на беднягу и медленно сказал: «Молодой человек, сегодня вам представилась возможность прославиться в качестве военного моряка, но вы ее упустили. Я сомневаюсь, что вы когда-либо получите еще одну».

Фаррагат дал такой пример, что Дьюи счел необходимым написать в своей «Автобиографии»: «Когда я оказывался в затруднительном положении или запутывался настолько, что самые простые вещи казались туманными, я часто спрашивал себя: «Что сделал бы Фаррагат?» Каким бы ценным ни было обучение в Аннаполисе, это было ничто по сравнению со службой вместе с Фаррагатом во время войны».

14 марта 1863 года Дьюи участвовал в бою в Порт-Хадсона, еще одной крепости конфедератов на Миссисипи. Фрегат «Миссисипи» выскочил на мель из-за ошибки лоцмана, и под сильным огнем врага команде пришлось оставить его. Чтобы заставить экипажи 3 спасательных шлюпок вернуться и забрать оставшихся моряков, Дьюи прыгнул в одну и под дулом револьвера заставил перепуганных матросов грести обратно. Несмотря на снаряды противника, они оставались рядом с кораблем, пока не забрали весь экипаж.

Хотя действия Дьюи заслужили высокую оценку капитана, он беспокоился, что их могут неправильно истолковать. Как старший помощник, он должен был оставаться на борту, пока весь экипаж, кроме него и капитана, не покинет корабль.[42] Если бы он был убит в шлюпке, остальные могли бы подумать, «что я бросил тонущий корабль… Моему отцу в Вермонте было бы крайне неприятно прочитать такое. Он больше не думал бы, что я выполняю свой долг достаточно хорошо». Дьюи считал это самым опасным моментом за всю службу на флоте.

Совершенно иная работа ожидала Дьюи осенью 1864 года, когда он был назначен старшим помощником на «Колорадо». Команда этого корабля была совершенно сырой, дисциплина практически отсутствовала, а моральный дух был очень низким. Задачей Дьюи было сплотить эти семь сотен моряков в единую команду.

Когда он прибыл, почти сто матросов «Колорадо» содержались в кандалах за различные дисциплинарные нарушения. Остальные в ответ на приказания офицеров просто матерились. После того, как в первое же утро большая часть команды не исполнила приказ «свистать всех наверх», Дьюи бросился вниз, выкидывая спящих из коек. Большинство из них присоединилось к своим товарищам на палубе, но небольшая группа матросов во главе с ненормальным по фамилии Уэбстер не подчинилась приказу Дьюи.

Дьюи понял, что это тот случай, когда «либо я стану господином, либо господином станет толпа». Он решил лишить группу бунтовщиков ее стержня. Дьюи приказал заковать Уэбстера в кандалы и посадить в карцер.

Когда через несколько дней Уэбстера освободили, он принялся бить бутылки о переборки, крича, что убьет первого же, кто спустится по трапу. Дьюи схватил револьвер и стал на трап. Он крикнул: «Уэбстер, это старший помощник Дьюи. Я спускаюсь, и ты, Уэбстер, можешь быть уверен, я застрелю тебя, если ты попробуешь хотя бы тронуть меня пальцем». Прежде чем Уэбстер успел ответить, Дьюи сбежал вниз по трапу и заставил его сдаться. Потом Дьюи писал, что «вскоре корабль изменился». Подобно своему учителю мистеру Пэнгборну, Дьюи решил проблему, устранив зародыш трудностей.

За время Гражданской войны Дьюи получил богатый опыт. Он служил старшим помощником на 6 разных кораблях и участвовал в 4 крупных кампаниях, был произведен в капитан-лейтенанты в возрасте 28 лет. Более важно то, что Дьюи повидал в бою всяких офицеров — и блестящих, и бездарей.

Когда Дьюи исполнилось 30 лет, произошло событие, которое позднее принесло ему много огорчений. 27 октября 1867 года он женился на Сьюзен Бордмэн Гудвин, дочери губернатора Нью-Хэмпшира Ихабода Гудвина. Семья Дьюи провела в Аннаполисе 3 счастливых года, где Дьюи был куратором четырех выпускников. Незадолго до Рождества 1872 года Сьюзен родила Джорджа Гудвина Дьюи, однако она не смогла оправиться от родов и через 5 дней скончалась. Ее смерть буквально подкосила Дьюи. Всю оставшуюся жизнь он носил портрет жены в бумажнике.

Годы в период между Гражданской войной и Испано-американской войной были настоящей пыткой для честолюбивых молодых морских офицеров. Мощный флот периода Гражданской войны быстро превратился в нечто мизерное. До 80-х годов все нововведения обходили флот Соединенных Штатов стороной, и он откатился на двенадцатое место в мире, уступая даже такой «великой морской державе», как Чили. Более того, после Гражданской войны осталось огромное число лишних офицеров, и теперь продвижение по служебной лестнице шло мучительно медленно. Некоторые офицеры предпочли уйти в отставку, но Дьюи остался, затаив надежду. Он говорил: «Пока ты на действительной службе, всегда остается шанс на сражение».

Долгий период надзора за маяками и монотонной работы в картографической службе иногда прерывали блестящие вспышки, и у Дьюи появлялся шанс показать себя настоящим командиром. Во время первого плавания в качестве капитана корабля Дьюи пошел на «Наррагансете» в Калифорнийский залив для каких-то рутинных дел. Когда корабль находился там, испанцы захватили американский пароход «Виргиниус», тайно перевозивший оружие на Кубу. Трое американских моряков были казнены. В воздухе явственно запахло войной. Офицеры Дьюи горько сожалели, что они находятся на Тихом океане, так как все события должны были разыграться в Атлантике. Но Дьюи быстро их переубедил. «Как раз наоборот, нам очень повезло. Если Испания объявит войну, «Наррагансет» захватит Манилу». Но его смелое заявление кануло в пустоту, когда испанские власти согласились выплатить компенсации семьям пострадавших.

Флот Соединенных Штатов начал медленно выходить из упадка в 80-х годах, началось строительство так называемого «нового флота». В 1883 году конгресс выделил средства на постройку новых военных кораблей впервые со времен Гражданской войны, это были 3 крейсера и посыльное судно. Потом были заложены 16 броненосцев и броненосных крейсеров.

Дьюи находился в самой гуще событий. Сначала он занимал пост начальника Технического Бюро (1889 — 93 годы), а потом стал президентом Инспекционного Совета (1895 — 97 годы). Поэтому он находился рядом с людьми, которые стояли за резким увеличением флота. Так как Инспекционный Совет должен был проводить испытания и приемку всех новых кораблей, Дьюи смог лично в деталях ознакомиться с новейшими кораблями. Годы спячки, которые последовали за окончанием Гражданской войны, канули в прошлое. Дьюи, который медленно продвигался по служебной лестнице, стал капитаном 2 ранга в 1872 году, капитаном 1 ранга — в 1884 году и получил постоянное звание коммодора 23 мая 1896 года.

Однако, когда новоиспеченный коммодор вместе со своими товарищами бродил по холмам любимого Вермонта летом 1896 года, его терзали дурные предчувствия. Он вспоминал, что его одноклассник-судья добился заметного положения, тогда как сам Дьюи за много лет тяжелой службы на флоте практически не сумел отличиться. Это травило ему душу.

«Я не желал войны, но без нее военный моряк не получает возможности отличиться. Если не будет войны до моей отставки, то я просто присоединюсь к огромному множеству моряков, которые известны историкам только по документам в морском министерстве, как «Джордж Дьюи, который поступил на службу во флот в 1854 году и вышел в отставку по возрасту в звании контр-адмирала».

До этой самой отставки оставалось всего 4 года, однако события приняли такой оборот, что доселе неизвестный Джордж Дьюи приобрел всемирную известность. То, что ему казалось закатом карьеры, на самом деле стало ее зенитом.

Американцы сочувственно относились к восстанию, поднятому на Кубе в 1895 году против испанского колониального владычества. В результате отношения между Соединенными Штатами и Испанией постоянно ухудшались. Когда они дошли до такой степени, что угроза войны стала вполне реальной, командование Азиатской эскадры потребовало доукомплектовать офицерский состав, так как эскадре предстояла атака другого колониального владения Испании — Филиппин. Один влиятельный политик решил, что Дьюи будет идеальной кандидатурой для этого. Заместитель морского министра Теодор Рузвельт желал видеть во главе эскадры агрессивного офицера, и, по его мнению, Дьюи «являлся человеком, на которого можно положиться в деле подготовки наступления. Он будет действовать бесстрашно и все возьмет на свою ответственность, когда возникнет такая необходимость». Рузвельт и Дьюи с помощью сенатора от штата Вермонт Редфилда Проктора сумели склонить на свою сторону президента Уильяма МакКинли. В октябре 1897 года он приказал морскому министру Джону Д. Лонгу назначить Дьюи на пост командующего Азиатской эскадрой.

Дьюи не стал тратить время на подготовку к отъезду. Обнаружив, что сведения о Филиппинах, хранящиеся в папках отдела военно-морской разведки, устарели, он принялся собирать каждую кроху информации, которую мог найти. Чтобы как-то справиться с острейшей нехваткой боеприпасов, которую нельзя было устранить в ближайшие 6 месяцев, он приказал погрузить дополнительные боеприпасы на канонерку «Конкорд», которая должна была присоединиться к Азиатской эскадре в феврале. Новый груз снарядов должен был доставить крейсер «Балтимор» в марте. Так как «Балтимор» прибыл на Дальний Восток буквально за 2 суток до объявления войны, оказалось, что Дьюи проявил гениальную прозорливость, требуя доставить боеприпасы немедленно. Но даже теперь его корабли были вынуждены идти в бой с полупустыми погребами.

Дьюи пересек Тихий океан и 2 января 1898 года в Иокогаме поднялся на борт своего флагмана — бронепалубного крейсера «Олимпия». В следующем месяце, как только боезапас с «Конкорда» был перегружен на «Олимпию», Дьюи направился в Гонконг, чтобы находиться ближе к Филиппинам.

Когда 17 февраля эскадра прибыла в Гонконг, Дьюи уже ждала телеграмма от морского министра Лонга, в которой говорилось об уничтожении в Гаване броненосца «Мэйн». Через 8 дней пришла довольно лихая телеграмма от Рузвельта. Воспользовавшись отсутствием Лонга, заместитель министра приказал Дьюи сосредоточить эскадру в Гонконге и приготовиться атаковать испанцев.

22 апреля, когда прибыли «Балтимор» и «Рейли», эскадра Дьюи, наконец, собралась полностью. Она состояла из 6 боевых кораблей: бронепалубных крейсеров «Олимпия», «Балтимор», «Бостон» и «Рейли», а также канонерок «Конкорд» и «Петрел». В качестве вспомогательного судна при эскадре состоял легко вооруженный тендер «МакКуллох». Общее водоизмещение 6 кораблей составляло 19098 тонн, а суммарная численность экипажей была 1456 человек. «Бостон», вошедший в строй в 1887 году, оказался единственным кораблем, чей возраст превышал 7 лет. Для перевозки припасов Дьюи приобрел угольщик «Наншан» и пароход «Дзафиро», предусмотрительно зарегистрировав их как невооруженные американские торговые суда. Это позволило им заходить в нейтральные порты в военное время для приобретения угля и всего необходимого. Дьюи постарался не упустить самых мелких деталей. Как и Фаррагат, он старался обеспечить снабжение эскадры. После этого Дьюи приказал всем кораблям очистить днище в сухом доке, провести мелкий ремонт и перекрасить борта в темно-серый цвет.

Коммодор мобилизовал себе в помощники американского консула в Маниле Оскара Ф. Уильямса. Он должен был собрать информацию о приготовлениях испанцев к обороне Филиппин. Перед тем как 23 апреля покинуть Гонконг, Уильямс сообщил Дьюи, что на острове Коррехидор установлены 6 новых орудий. Желая получить дополнительную информацию, Дьюи приказал своему адъютанту переодеться в гражданское и посещать корабли, прибывающие в Гонконг из Манилы, под видом обычного путешественника, интересующегося морскими делами.

Всю полученную информацию Дьюи передавал своему штабу. Мичман Хью Родмэн, который восхищался предусмотрительностью Дьюи, как сам Дьюи восхищался Фаррагатом, отмечал, что «были рассмотрены и изучены все возможные случайности, были составлены планы на каждый такой случай. Поэтому, когда пришло время сражаться с вражеским флотом, мы имели подготовленный план, который идеально отвечал сложившейся ситуации».

Атака Манилы была делом непростым. Так как от ближайшего американского дока Дьюи отделяли 7000 миль, он окончательно терял поврежденные корабли, тогда как испанцы могли исправить повреждения, используя базы на Филиппинах. Попытка прорваться в Манильскую бухту могла кончиться катастрофой. Маленькие островки Коррехидор и Кабальо делили 10-мильный пролив на два прохода. Группа скал, названная Эль-Фрайле, лежала на полпути между Кабальо и берегом и еще больше сужала южный проход. Испанцы установили на Коррехидоре мощные батареи, менее сильные батареи находились на Кабальо и Эль-Фрайле. Эскадре Дьюи пришлось бы пройти прямо под дулами этих орудий.

В Гонконге циркулировали слухи, будто испанцы установили в Маниле тяжелые орудия, а вход в бухту прикрыли плотными минными полями. Консул Уильямс сообщил, что пролив Бока Гранде заминирован, но Дьюи не поверил этому, сочтя слухи обычной уловкой противника. Он был убежден, что большая глубина и сильные течения делают постановку мин слишком трудной, а тропические воды быстро превратят в ржавчину любой минреп.

Манила находилась в 30 милях от входа в бухту. Самые сильные испанские батареи находились именно там. Испанцы имели 4 орудия 240 мм, которые были дальнобойнее, чем 203-мм орудия Дьюи. В 6 милях на юго-запад от Манилы в бухту выдавался мыс Сэнгли, который образовывал маленькую бухточку Каньякао. У основания мыса Сэнгли располагался арсенал Кавите.

Испанские власти прекрасно знали, что целью Дьюи будет Манила. Командующий испанской эскадрой адмирал дон Патрисио Монтохо-и-Пасарон предпочел бы ждать Дьюи в бухте Субик, находящейся в 30 милях на север от входа в Манильскую бухту. Оттуда его корабли могли внезапно атаковать эскадру Дьюи в момент прохода через пролив под огнем береговых батарей. К счастью для американцев, испанские власти оказались слишком медлительны и не создали там никакой базы. Поэтому Монтохо был вынужден оставаться в Маниле.

Единственным преимуществом Монтохо были тяжелые орудия береговых батарей Манилы, однако он сам лишил себя этого преимущества, переведя эскадру в бухту Каньякао. Испанский адмирал был убежден, что у него почти нет шансов разбить противника с теми слабыми силами, которые он имел. Поэтому Монтохо надеялся хотя бы спасти Манилу от обстрела американцев. Он также верил, что относительно мелкое место возле Кавите поможет его морякам добраться до берега, после того как их корабли будут потоплены.

Монтохо имел 7 кораблей: небронированный крейсер «Рейна Кристина» (флагман), старый деревянный крейсер «Кастилия», малые крейсера «Исла де Куба», «Исла де Лусон», «Дон Антонио де Уллоа», «Дон Хуан де Аустриа» и канонерку «Маркиз дель Дуэро». Он выстроил корабли полумесяцем в бухте Каньякао. Еще 4 канонерки, орудия которых были установлены на берегу, стояли позади Кавите в относительной безопасности. Общее водоизмещение кораблей Монтохо равнялось 11689 тоннам, то есть почти вдвое меньше, чем у Дьюи. Испанская эскадра также значительно уступала американцам в огневой мощи, имея всего 31 орудие больше 120 мм, причем максимальный калибр испанских орудий равнялся 162 мм. Дьюи имел 53 орудия, в том числе 203-мм.

24 апреля морской министр Лонг телеграфировал Дьюи, что «объявлено состояние войны между Соединенными Штатами и Испанией. Немедленно следуйте к Филиппинам. Начинайте действия против испанской эскадры. Вы должны захватывать или уничтожать. Приложите крайние усилия». В тот же день губернатор Гонконга потребовал, чтобы Дьюи вывел корабли из гавани, так как Соединенные Штаты стали воюющим государством. Когда Дьюи уводил свою эскадру в море, кое-кто жалел их. Один британский чиновник заявил: «Это была прекрасная команда. К несчастью, мы больше их не увидим».

Дьюи направился в бухту Мирс, находящуюся в 35 милях к северу от Гонконга, где провел дополнительные учения. Одновременно с только что прибывшего крейсера «Балтимор» на другие корабли была перегружена часть боеприпасов. Когда 26 апреля из Манилы прибыл консул Уильямс, он сообщил Дьюи, что вблизи Манилы и Кавите, на островах Коррехидор и Кабальо установлены орудия, а пролив между Коррехидором и берегом заминирован. Дьюи решил атаковать немедленно, так как «чем быстрее и агрессивнее будут наши действия, тем меньше окажутся наши потери, и тем быстрее наступит мир». На следующий день, построившись в две колонны, отряд Дьюи на скорости 8 узлов пошел к Маниле, которая находилась на расстоянии 620 миль.

Пока эскадра медленно ползла к Филиппинам, коммодор постоянно устраивал боевые учения и тренировки по исправлению повреждений, поэтому у экипажей не было свободной минуты. Моряки тщательно обыскали свои корабли и выбросили за борт все лишнее дерево, чтобы уменьшить опасность пожаров и сократить количество осколков. Чтобы поднять моральный дух, Дьюи попросил Уильямса обратиться к экипажу «Олимпии». Консул произнес пламенную речь, в которой обвинил испанцев в оскорблении американского флага и угрозах его собственной жизни. Он также зачитал прокламацию, выпущенную испанским военным губернатором 23 апреля, в которой эскадра Дьюи называлась сбродом, «не знающим ни дисциплины, ни приказов». Листовка предсказывала, что Испания «триумфально пройдет через новые испытания, разгромит и растопчет наглецов из паршивых Штатов». Согласно свидетельству очевидца, это заявление было встречено «взрывом иронического хохота». А когда Уильямс закончил, «все мы, до последнего человека, дружно проклинали испанцев».

Флот Дьюи был готов. Его люди жаждали битвы. Но чем ближе Дьюи подходил к цели, тем больше перед ним возникало вопросов, ответа на которые он не имел. Эскадра находилась слишком далеко от американских баз, поэтому он не имел права проиграть бой. Дьюи не мог позволить себе даже неполную победу. Требовался разгром. Хотя Дьюи был уверен в успехе, он все-таки заметил: «Среди военных в Гонконге составилось мнение, что наша эскадра идет на верную гибель».

Когда эскадра подошла к Филиппинам, Дьюи отделил «Бостон» и «Конкорд», чтобы обследовать бухту Субик. 30 апреля в 15.30 они сообщили, что врага там нет, после чего Дьюи с облегчением воскликнул: «Теперь мы их прикончим!»

Впереди лежала Манильская бухта. Дьюи не мог рассчитывать на внезапность, так как испанцы знали, когда он покинул Гонконг, и могли высчитать время его прибытия. Это означало, что 17 испанских орудий, прикрывающих вход в бухту, могут создать ему серьезные проблемы. Особенную опасность представляли 6 орудий на островках Кабальо и Эль-Фрауле, которые могли обстреливать американскую эскадру в течение 15 минут, пока она проходила мимо них, причем с дистанции не более 1,5 миль.

Дьюи сообщил свой план капитанам во время последнего совещания на борту «Олимпии». Он решил не дожидаться рассвета, а провести эскадру через пролив в темноте, надеясь захватить испанцев врасплох. Коммодор предположил, что испанцы будут ждать, что он станет действовать так же, как действовали бы они сами в подобной ситуации. Дьюи решил, что сами испанцы никогда не осмелились бы войти в неосвещенную незнакомую бухту, вдобавок еще укрепленную.

Сам коммодор собирался идти в голове колонны на «Олимпии». Когда его племянник лейтенант Уильям Уиндер предложил пустить впереди транспорт, чтобы расчистить проход через минные заграждения, Дьюи резко ответил: «Билли, я ждал этой возможности 60 лет. Есть там мины или нет, — но я поведу эскадру сам». Он закончил совещание предельно простым приказом: «Следуйте в кильватере флагмана и повторяйте все его маневры».

Действия Дьюи при подходе к Манильской бухте очень напоминают действия адмирала Фаррагата. В своей «Автобиографии» Дьюи пишет, что спросил себя: а как поступил бы Фаррагат, будь он на его месте? «Во время подготовки к бою я часто задавал себе этот вопрос, и признаюсь откровенно, я думал о нем в ночь, когда мы входили в бухту. В результате я пришел к выводу, что делаю все, что сделал бы Фаррагат».

В 21.45 была сыграна боевая тревога. На кораблях были погашены все огни, кроме маленького гакабортного огонька, который был виден следующему мателоту. Дьюи в белом мундире и фуражке с золотым шитьем поднялся на верхний мостик «Олимпии», где и оставался все время боя. Корреспондент Джозеф Л. Стикни, бывший морской офицер, которого Дьюи взял с собой в качестве неофициального летописца, писал: «Совершенно спокойный, он неподвижно стоял на мостике, словно мы входили в мирную гавань». Примерно в полночь американская эскадра вошла в пролив Бока Гранде одной кильватерной колонной в полумиле севернее Эль-Фрайле и соответственно в 2 милях южнее Кабальо. Все напряженно вглядывались в темноту, ожидая вспышек выстрелов испанских орудий.

Первые корабли уже прошли пролив, когда 1 мая в 0.17 «Конкорд» и «Бостон», замыкавшие строй, были обстреляны из 120-мм орудий с Эль-Фрайле. 3 снаряда шлепнулись в воду, а ответный огонь кораблей заставил вражескую батарею замолчать.

Неожиданный ход Дьюи сработал. Его эскадра вошла в бухту и могла заняться поисками испанских кораблей. Соединение медленно двигалось в направлении Манилы и прибыло туда на рассвете. Исключая 2 мины, взорвавшиеся перед «Олимпией», других происшествий не было. Около 4.00 командам на боевые посты принесли кофе и сухой паек. Вскоре после этого Дьюи взял курс на мыс Сэнгли, а потом увидел испанский флот, стоящий на якорях в Маниле. И все его 226 орудий. Он отдал последний приказ перед боем: «Наншану», «Дзафиро» и «МакКаллоху» следовать в отдаленный сектор бухты, чтобы не подвергаться опасности.

Следом за «Олимпией» двигались «Балтимор», «Рейли», «Петрел», «Конкорд» и «Бостон». Первый испанский выстрел прогремел в 5.15, после чего Дьюи приказал сократить интервалы в колонне. Эскадра со скоростью 8 узлов направлялась к Кавите, и теперь дистанция между кораблями в колонне равнялась 200 ярдам. Штурман «Олимпии» лейтенант К. Г. Галкинс выкрикивал быстро сокращающееся расстояние до противника.

Почти 30 минут испанские орудия беспрепятственно вели огонь, пока Дьюи шел прямо на противника. Испанцы не добились попаданий, но корреспондент пишет, что «нервное напряжение было ужасным. В любой момент десятки людей могли рухнуть на палубу раненные или мертвые». Когда дистанция сократилась до 5000 ярдов, Дьюи повернул эскадру на запад, параллельно береговой линии. Перегнувшись через поручни на крыше штурманской рубки, он отдал приказ, который вошел в американскую историю. В 5.40 коммодор сказал капитану 1 ранга Чарльзу В. Гридли: «Когда вы будете готовы, Гридли, можете открывать огонь». Выстрел 203-мм орудия «Олимпии» послужил сигналом всей эскадре.

Американские корабли начали первый из пяти 2-мильных галсов вдоль строя испанской эскадры. После первого захода Дьюи сократил дистанцию до 3000 ярдов. 3 головных крейсера сосредоточили огонь на флагмане Монтохо — крейсере «Рейна Кристина». Огромные столбы воды поднимались вокруг американских кораблей, пока испанские комендоры пытались пристреляться. Хотя один испанский снаряд упал рядом с «Олимпией» и забросил какой-то кусок дерева на мостик под ноги Дьюи, стрельба испанцев была малоэффективной. Лейтенант Брэдли Фиск сравнил маневры эскадры с «тщательно отрепетированным спектаклем. Корабли двигались медленно и четко, почти не ломая строй». Долгие часы тренировок, которые устраивал Дьюи своим морякам в Гонконге, принесли плоды.

Около 7.00 «Рейна Кристина» пошла прямо на «Олимпию», надеясь переломить ход боя в пользу испанцев. Однако стрельба американцев быстро положила конец этой попытке. К 7.30 испанский флагман превратился в пылающую развалину. Половина экипажа была ранена или убита, и Монтохо был вынужден перенести флаг на другой корабль.

Во время четвертого галса Дьюи обнаружил, что бухта глубже, чем показывают его карты, поэтому он сократил дистанцию до 2000 ярдов. Хотя теперь его корабли оказались в пределах досягаемости мелких испанских орудий, коммодор пошел на это, чтобы нанести противнику максимальные повреждения, используя остатки боезапаса.

В 7.30 капитан 1 ранга Гридли сообщил Дьюи, что для 127-мм орудий «Олимпии» осталось только 15 % снарядов. Эта новость оказалась совершенно неожиданной и крайне неприятной. Дьюи не мог пополнить боезапас. Испанцы получили ряд сильных ударов, однако продолжали вести бешеный огонь, «тогда как наши запасы снарядов были ограничены», отмечает Дьюи. У коммодора не оставалось иного выхода, как приказать отойти, чтобы оценить ситуацию. Стикни описывает удивленные взгляды, обращенные на Дьюи. «Я ничуть не преувеличиваю, но, когда мы выходили из бухты, уныние на мостике «Олимпии» было таким же непроглядным, как лондонский туман в ноябре». Чтобы скрыть причину отхода, экипажам был отдан приказ завтракать. Большинство моряков желали продолжения битвы. Кто-то обратился к командиру: «Ради бога, капитан, не останавливайте нас! К чертям завтрак!»

Дьюи вскоре обнаружил, что рапорты о нехватке боеприпасов были ошибочными. «Олимпия» выпустила 15 % снарядов калибра 127 мм, и погреба были полны, в них оставались 85 % боезапаса. Капитаны сообщили, что их корабли получили совершенно ничтожные повреждения, были ранены только 8 человек, все на крейсере «Балтимор».

Когда в 11.16 Дьюи возобновил бой, на огонь американцев ответили только «Уллоа» и береговые батареи мыса Сэнгли. Пока «Балтимор» обстреливал батареи, остальные корабли сосредоточили огонь на «Уллоа» и быстро потопили его. Так как орудия на мысе Сэнгли не имели достаточного угла снижения, они не могли обстреливать корабли на дистанциях менее 2000 ярдов. Поэтому американские корабли подошли вплотную к мысу и спокойно расстреливали батареи, пока в 12.15 над Кавите не появился белый флаг. К 12.30 бой закончился.

Эскадра Дьюи одержала сокрушительную победу. Все 7 кораблей Монтохо были уничтожены, погиб 161 моряк, 210 были ранены. Ни один американский корабль не получил серьезных повреждений, лишь 9 человек были ранены. Война шла всего неделю, но испанский флот на Тихом океане уже был уничтожен. Когда Дьюи собрал офицеров в своей каюте, чтобы поблагодарить их, в заключение он сказал: «Джентльмены, другая сила, выше, чем наша, выиграла сегодняшнюю битву».

Практически односторонняя битва заставила некоторых скептиков усомниться в достижениях Дьюи. Он столкнулся с этим вскоре после боя и ответил так: «Я полагаю, это была бы более значительная победа, если бы, отведя корабли для завтрака во время боя, я сказал: «Никто до сих пор не погиб — так пусть кто-нибудь все-таки погибнет, иначе люди скажут, что мы вообще не сражались». И потом послал бы в качестве мишени один корабль, не поддержав его огнем остальных». Целью битвы является выигрыш с минимальными потерями. Дьюи сумел решить обе задачи. Если бы он понес более тяжелые потери, он не стал бы более великим адмиралом. Он был бы лишь более кровавым.

Так как Дьюи приказал перерезать телеграфный кабель Манила — Гонконг, чтобы лишить испанцев связи, сообщение о его победе было получено в Соединенных Штатах лишь 7 мая. Американский народ охватил невиданный патриотический подъем, Дьюи и его матросы вмиг стали национальными героями. Детей называли «Дьюи», немедленно появились шляпы Дьюи, трости, ложки, пресс-папье. Жевательная резинка, названная «Жвачкой Дьюи», заполнила все магазины. 16 мая конгресс присвоил Дьюи звание контр-адмирала, для чего специальным законом количество этих званий было увеличено с 6 до 7. Через 10 месяцев ему присвоили звание адмирала флота, которого до Дьюи и после него не имел ни один американский моряк. Ему предоставили возможность либо оставаться на службе до самой смерти, либо уйти в отставку с сохранением жалования в полном размере.

На Филиппинах у Дьюи не было времени праздновать. Хотя эскадра Монтохо была уничтожена, испанцы еще удерживали Манилу. Дьюи мог захватить город, однако он сообщил в Вашингтон, что ему нужны подкрепления, чтобы удержать захваченное. 2 мая он перевел эскадру на укрытую якорную стоянку в Кавите, вне пределов досягаемости орудий Манилы, и там оставался до конца кампании.

В середине июня Вашингтон сообщил ему, что флот под командованием контр-адмирала Мануэля де ла Камара вышел из Испании на Дальний Восток. По крайней мере на бумаге его силы превосходили эскадру Дьюи, но вскоре эта опасность развеялась. В июле американская Северо-Атлантическая эскадра в бою у Сантьяго уничтожила крейсерскую эскадру, посланную испанцами в Карибское море. Флот Камары был отозван для защиты берегов Испании от возможного нападения американцев.

Но тут проблемой для Дьюи стали немцы. Надеясь отхватить кусок оставшихся бесхозными Филиппин, Германия направила эскадру вице-адмирала Отто фон Дидерихса в Манилу. С мая по август более сильная германская эскадра нарушала международные обычаи, заходя в блокированные порты. Дьюи был взбешен, и один корреспондент даже застал его за подготовкой плана сражения с немцами.

В июне и июле прибыли 6000 американских солдат для оккупации Манилы. Теперь Дьюи имел достаточно сил, чтобы стать командиром настоящего блокадного соединения. Он довольно резко заявил немцам: «Если Германия хочет войны, что ж, мы готовы». Так как в Маниле не было кораблей других держав, которые могли бы поддержать фон Дидерихса, германский адмирал согласился на компромисс, который ослабил напряжение.

Однако в любом случае эскадра Дьюи уже не играла никакой роли в Маниле после того, как 13 августа 1898 года американские войска заняли город. Он оставался там, пока тянулись мирные переговоры, и лишь 20 мая 1899 года, через 1 год и 20 дней после прибытия на Филиппины, измученный Дьюи покинул Манилу. Он сказал репортеру: «Мне жаль уходить. Но я больше не могу стоять на страже и нести груз ответственности».

В Нью-Йорке величайшего героя Америки ждал фантастический прием. На салюты в честь Дьюи было израсходовано больше пороха, чем сам он истратил в Манильской бухте. Городские газеты собрали 70000 серебряных монеток от школьников, чтобы отлить огромный кубок. Появились сотни поэм, увековечивших деяния адмирала. Празднования завершились 30 сентября колоссальным парадом на Пятой авеню, в котором участвовали 35000 человек во главе с президентом МакКинли. Места у окон, через которые можно было посмотреть на парад, продавались за огромные по тем временам деньги — по 500 долларов.

Дьюи не нравилась шумиха, поднятая вокруг него. Он написал сыну, что собирается «избегать всего, что только возможно». Но был и один приятный эпизод. Сойдя на берег с борта «Олимпии» в Нью-Йорке, Дьюи в толпе увидел многих своих родных. Тогда он повернулся к корреспонденту Фредерику Палмеру и радостно сказал: «Теперь я думаю, они признают, что Джордж приобрел кое-какой вес».

Популярность Дьюи пошла на убыль, когда 9 ноября 1899 года он женился на Милдред МакЛин Хазен — вдове одного из видных вашингтонских деятелей. Идол публики стал как-то немного приземленнее, и популярный хроникер тех времен написал: «Казалось, что американский народ выбрал сам себя в качестве жены адмиралу Дьюи и теперь считал адмирала двоеженцем».

Разочарование публики усилилось, когда газетчики выяснили, что прекрасный дом в Вашингтоне, приобретенный адмиралу по общественной подписке, был им подарен своей новой жене. Но Дьюи только хотел, чтобы его сын получил этот дом после его смерти, однако местные законы требовали, чтобы сначала дом перешел к жене. К тому времени, когда все разъяснилось, облик Дьюи еще больше потускнел.

Примерно в это время начались разговоры о том, что Дьюи будет баллотироваться в президенты в 1900 году. Если бы собрание выборщиков состоялось сразу после его возвращения с Филиппин, кандидатура адмирала встретила бы всеобщее одобрение. Но сейчас дела обстояли совсем иначе. Дьюи нажил новых врагов, когда 3 апреля 1900 года сказал репортеру: «Я убежден, что обязанности президента не так уж трудно исполнять. Его главная задача — выполнять законы конгресса». На Дьюи обрушился шквал критики. Корреспондент назвал его заявление «одним из самых наивных высказываний, когда-либо сделанных человеком, хотя бы немного сталкивавшимся с американской политической системой». Поэтому Дьюи не оставалось ничего иного, как дать задний ход. 6 мая он заявил, что не собирается баллотироваться в президенты. Недолгая политическая карьера Дьюи с треском окончилась.

Остаток жизни Дьюи посвятил тому, что знал лучше всего — командованию флотом. Исключая недолгий выход в море во время Венесуэльского кризиса в 1902 — 03 годах, служба Дьюи проходила на берегу. 13 марта 1900 года он стал первым президентом Генерального Совета ВМФ. Эта организация была создана для подготовки военных планов в мирное время и оказывала серьезное влияние на морскую политику. Имя и слава адмирала придали вес его должности.

В 1913 году здоровье Дьюи ухудшилось, с ним случился удар. Хотя Дьюи оправился, но не до конца. 11 января 1917 года страшные боли в плече и спине сразили адмирала. 16 января в бреду он обратился с молитвой к своему отцу: «Я надеюсь, отец, что ты думаешь, что я сделал все хорошо. Я надеюсь, что ты гордишься мною, отец». В 17.36 адмирал Дьюи скончался.

Тело Дьюи было выставлено для прощания в Капитолии — такой чести удостаивались очень немногие. На его мундире была приколота лишь одна награда — первая медаль за кампанию, введенная американским конгрессом. На ней был изображен артиллерист у орудия, а вокруг шла простая надпись: «В память победы в Манильской бухте».