27. ЛИВОНСКАЯ ПРОБЛЕМА

27. ЛИВОНСКАЯ ПРОБЛЕМА

Пока Россия вела войны на востоке, западные соседи не вмешивались. Но и назвать их «безучастными» наблюдателями было трудно. Сигизмунд II кисло поздравлял Ивана IV по поводу «христианских побед» над «общим» врагом, а сам подталкивал хана к нападениям на Русь и отправлял в Крым возы с деньгами (деньги-то были не бумажными, а металлическими, их в буквальном смысле слова перевозили на телегах). А шведский король Густав I развил бурную дипломатию, предложив Польше, Дании, Ливонии и герцогу Прусскому создать коалицию против России и окоротить ее «усиление». Узнав, что связи с нашей страной установили англичане, Густав немедленно обратился к ним, убеждая прекратить эти контакты, «несогласные с благосостоянием Швеции» и запретить торговлю, дающую русским дополнительные ресурсы.

Но британцев-то благосостояние шведов занимало в последнюю очередь. С чего они стали бы отказываться от барышей? Поляки были не прочь повоевать, но магнаты Литвы были настроены более осторожно, опасаясь русских ударов по своим владениям. Датчанам лезть в драку было и вовсе не с руки. Они с русскими не граничили, и их гораздо больше тревожило усиление Швеции. Зато Ливонский орден антироссийские призывы горячо поддержал. За полвека он успел забыть уроки, полученные от Ивана III. А договоры действовали только до тех пор, пока Россия подкрепляла их силой. Когда прибалтийские лютеране начали было крушить православные церкви, Василий III строго предупредил их: «Я не папа римский и не император, которые не умеют защитить своих храмов». При Елене Глинской ливонцам пришлось еще раз напомнить о неприкосновенности храмов и свободе торговли для русских, причем в договоре недвусмысленно пояснялось: «Аще кто преступит клятву, на того Бог и клятва, мор, глад, огнь и меч». Но в период боярского правления ливонцы перечеркнули все соглашения.

Были разорены церкви, русские «концы» и подворья в прибалтийских городах. Орден вообще запретил транзитную торговлю через свою территорию. Все приезжие должны были заключать сделки только с местными купцами, которые диктовали свои цены и наживались на посредничестве. Мало того, орденские власти взялись сами решать, какие товары пропускать на Русь, а какие нет. Наложили эмбарго на медь, свинец, олово, серу, селитру, запретили проезд западных специалистов, желающих поступить на царскую службу. Ливонцы писали императору, что «Россия опасна», поставка ей военных товаров и допуск ремесленников «умножит силы нашего природного врага». Но враждебные выходки зашли еще дальше. Местные власти под жульническими предлогами грабили русских купцов, конфисковывая товары, бросали их в тюрьмы. И даже живыми удавалось выбраться далеко не всем. Автор того времени Михалон Литвин писал: «У ливонцев их (русских) убивают, хотя московитяне и не заняли у них никаких областей, будучи сосединены с ними союзом мира и соседства. Сверх того, убивший московитянина кроме добычи с убитого получает еще от правительства известную сумму денег» [102, 105].

С 1503 г. между Россией и орденом существовал не мир, а состояние перемирия, которое периодически продлялось. Очередной срок его подтверждения наступил в 1550 г. На переговорах от ливонцев потребовали строгого выполнения прежних договоров, но они отказались. Тогда Москва официально предъявила претензии. Указывалось на «гостей новгородских и псковских бесчестья и обиды и… торговые неисправленья», на запрет пропускать в нашу страну товары, «из Литвы и из заморья людей служилых и всяких мастеров». Предлагалось созвать посольский съезд и рассудить эти вопросы перед третейскими «вопчими судьями». Только на таких условиях Россия соглашалась продлить перемирие. Но орден требования проигнорировал и демонстративно подтвердил все торговые ограничения.

И в 1554 г., на следующих переговорах с ливонцами, на них решили оказать давление. Для этого был использован вопрос о «юрьевской дани». Когда он возник, неизвестно. Новгород и Псков неоднократно вели с соседями собственные войны. В одной из них псковичи разгромили епископа Дерпта (Юрьева, ныне Тарту), и он обязался платить победителям. Дань упоминалась в договорах между Псковом и епископом в 1460–1470-х гг., а в 1503 г. ее включили в договор между орденом и Россией. О ней уже успели забыть, но Висковатый и Адашев откопали этот пункт в старых документах и, ко всему прочему, истолковали его по-своему. В XI в. Эстонию покорил Ярослав Мудрый, основавший города Колывань (Ревель, Таллин), Юрьев. Позже их захватили крестоносцы. Но Адашев и Висковатый интерепретировали историю иначе и объявили ливонцам: предки царя разрешили немцам поселиться на своей земле при условии выплаты дани. Показали грамоту 1503 г. и потребовали «недоимку» за 50 лет.

На попытки возражать Адашев жестко отрезал — если не заплатите дань, государь сам придет за ней. Послы струсили, пошли на уступки по всем требованиям. Ливония обязалась разрешить свободную торговлю, восстановить разрушенные православные храмы в Дерпте, Ревеле, Риге. Как и в прошлых договорах, обещала не вступать в альянс с Литвой. Дерптский епископ должен был заплатить дань, а великий магистр и архиепископ Рижский — проследить за этим. На сбор денег давалось 3 года. Когда дипломаты привезли такой договор правителям ордена, те ошалели. Сумма набежала огромная, за каждый год «по немецкой гривне с головы» дерптского населения. И дело было не только в деньгах. По правовым нормам XVI в. плательщик дани считался вассалом того, кому платит.

Но и гнев Москвы навлечь на себя не хотелось. Поэтому ливонские власти решили выкрутиться. Приехавшему к ним послу Терпигореву они все же принесли присягу, что все выполнят, но оставили себе лазейку — заявили, что договор не имеет силы без утверждения императора, поскольку орден является частью Германской империи. А выполнять подписанные соглашения Ливония даже не подумала. Здешние купцы очень хорошо зарабатывали на посредничестве, поступаться доходами не желали, и городские магистраты оставили в силе все ограничения для русских. И уж тем более никто не желал собирать какую-то дань или за свой счет восстанавливать церкви. Россия все еще вела войны с казанцами, астраханцами, крымцами, значит, пока не ударит. А дальше видно будет.

В целом же политика рыхлого и аморфного ордена получилась глупой и легкомысленной. С договорами он не считался, но и воевать не готовился — авось как-нибудь само пронесет. На армию купцы и города раскошеливаться тоже не хотели. Орденский магистр, епископы, фохты, командоры жили самостоятельными князьками, грызлись между собой. А рыцари, потомки блудных связей крестоносцев, кичились друг перед другом «славой предков», богатством замков, гаремами крепостных девок, и на попойках хватались за ржавое оружие, висевшее по стенам. Пусть только сунутся русские!.. Но слабостью ордена первыми воспользовались не русские, а Сигизмунд II. Он вступил в тайные переговоры с Рижским архиепископом Вильгельмом. Обещал покровительство, приплатил, и архиепископ назначил своим коадъютором (заместителем и преемником) ставленника поляков Кристофа Мекленбургского. А впоследствии, когда он займет место Вильгельма, Кристоф должен был преобразовать архиепископство в княжество, зависимое от Польши.

Об этих планах кто-то проболтался, разразился скандал. Великий магистр Фюрстенберг возмутился предательством, собрал рыцарей, напал на архиепископа и захватил его в плен вместе с Кристофом. И тут же обжегся. Сигизмунд двинул на него войска. Фюрстенберг объявил мобилизацию, но на нее откликнулось лишь несколько рыцарей. Одно дело проучить своего архиепископа, другое — воевать всерьез. Ливония оказалась беспомощной. 13 сентября 1556 г. магистр вынужден был публично извиниться перед польским королем и подписать договор, который он продиктовал. Вильгельму вернули архиепископство. Орден предоставил Литве свободу торговли, заключил с ней союз против России и обязался не пропускать в нашу страну военные товары и специалистов. Таким образом, все условия русско-ливонского перемирия были уже официально перечеркнуты и отброшены.

Однако самыми нетерпеливыми врагами нашей страны оказались шведы. Они сочли, что Россия совсем увязла на востоке, дела ее плохи, и уже настал момент поживиться за ее счет. С 1555 г. они принялись захватывать русские приграничные земли, сенокосы, рыбные ловы. Крестьяне пробовали дать отпор — шведы стали жечь их деревни. Несколько детей боярских, посланных на границу навести порядок, были убиты, одного из них посадили на кол. На севере, в Лапландии, шведские отряды нападали на погосты, на монастырь св. Николая на Печенге. Наместник Новгорода князь Палецкий направил своего чиновника Кузьмина в Стокгольм для предъявления претензий. Но его даже не допустили к королю, арестовали. Густав I заявил, что не желает иметь дела с наместником, будет объясняться лишь с самим царем.

Вопрос, кстати, был серьезным. Сейчас это может показаться «мелочью», но в XVI в. было не так. Речь шла о ранге монархов. Существовала определенная иерархия королей, герцогов, князей, и на этом строилась вся дипломатия того времени. Считалось очень важным, кто в договорах указывается первым, а кто вторым, чьи послы во время приемов садятся «выше», чьи «ниже», кого позволительно называть «братом», а кого нет. От этого зависел престиж как самой венценосной особы, так и всего государства. Поэтому, например, Сигизмунд II упрямо не признавал за Иваном IV титул царя — несмотря на то, что литовским послам показывали грамоты, где другие короли титуловали нашего государя «императором». Ну а шведский король вообще не был «природным», потомственным. Когда Швеция принадлежала Дании, ее наместники сносились с наместниками Новгорода. И за Густавом, которого возвели на трон повстанцы, Москва сохранила тот же уровень. В праве переписываться с царем ему отказали и назначили время и место, чтобы прислал делегацию для переговоров.

Но в Стокгольме возобладали воинственные настроения. Ходили слухи, что Россию одолевают татары, что Иван Васильевич то ли погиб, то ли его свергли, и началась смута. Шведы гипнотизировали сами себя такими «радостными известиями», желаемое выдавалось за действительное, и вместо посольства в Финляндию отправился король во главе войска. Новгородские отряды, вышедшие на границу, были разбиты. В Карелии, как сообщают документы, неприятели «делали ужасные неистовства… не только жгли, убивали, но и ругались над церквами, крестами и иконами». А адмирал Багге с 20-тысячной армией, флотом и артиллерией осадил Орешек. Но байки о катастрофическом положении России не оправдались. Орешек стойко оборонялся, а царь выслал на помощь рати Ногтева и Шереметева. Они с разных сторон прижали Багге, он понес большие потери и бежал. Позже пытался хвастаться хотя бы тем, что ему с остатками подчиненных удалось унести ноги.

К зиме 1556 г. в Новгороде собралось большое войско. Государь еще раз попытался урегулировать конфликт, предъявил Швеции ультиматум — наказать виновных и прислать делегатов для переговоров. Но у нее вдруг нашлись союзники. Сигизмунд II и Ливония пообещали Густаву всяческую помощь, и он царские предложения высокомерно отверг. Хотя его «союзники» оказались липовыми. Они как раз и добивались, чтобы шведы продолжили войну. Никакой поддержки Густав не получил, а русские больше церемониться не стали. Царские полки вторглись в Финляндию. Шведскую армию, занявшую выгодные позиции под Выборгом, обошли и разгромили, пленив все командование. Сильную крепость Выборг осаждать не стали, только подвергли бомбардировке. Разорили города Кивен, Нейшлот, села, угнали множество пленных — летописец отмечал, что «продавали человека за гривну, а девку за пять алтын».

Тут уж Густав взмолился о мире. Иван Васильевич строго выговорил ему за все, что натворили шведы в России, но счел, что они наказаны достаточно. В феврале 1557 г. начались переговоры. Сошлись на том, что восстанавливается старая граница, шведы без выкупа отпускают всех захваченных русских, а своих пленных им было разрешено выкупать, «у кого их найдете». Короля ткнули носом и в его «надменность». Отписали, что иметь дело с Новгородом для него «не бесчестье, а честь», потому что пригороды Новгорода «больше твоего Стокгольма», а наместники — «дети и внучата государей литовских, казанских и русских». Шведский же король, «не в укор, а единственно в рассуд… давно ли торговал волами?» Густаву пришлось проглотить и это, абы русские не передумали и не всыпали ему еще.

Вот тогда-то пришла пора забеспокоиться и ливонцам. На печальном примере соседей они увидели силу России. Увидели и то, что спускать обид кому бы то ни было царь не намерен. А срок выплаты «юрьевской дани» истекал. Орден в очередной раз попробовал оспорить ее, но его послов в Москве даже слушать на стали, отправили назад «без дела». После этого Иван Васильевич прекратил торговлю с Ливонией, запретил ездить туда псковским и новгородским купцам. Окольничий Шестунов и дьяк Выродков начали востанавливать напротив Нарвы крепость Ивангород, построенную еще Иваном III, но пришедшую в негодность. На западной границе стали сосредотачиваться войска.

Правда, у ордена теперь имелся союзник, Сигизмунд II. И к тому же Россия продолжала войну на юге, против Крыма. В 1557 г. Девлет-Гирей получил помощь от султана — янычар, войска молдавского и волошского господарей. Их бросили против казаков Вишневецкого, обустроившихся на Хортице. После тяжелых и затяжных боев запорожцам пришлось отступить с острова, Сечь была разрушена. Но идти на Русь хан уже не отважился. Слишком дорого ему обошлись прошлые набеги. А поскольку его воинам требовалось «подкормиться», да и работорговцы уже три года сидели без свежего «товара», Девлет-Гирей обрушил свои орды на Подолию и Волынь. Сигизмунд нападения совершенно не ожидал, он только что отослал в Крым положенную плату. Магнаты, как водится, попрятались по замкам, и татары беспрепятственно разграбили обширный край. Теперь украинские мужчины и женщины переполнили восточные рынки, украинские девочки потекли в восточные гаремы. Но неужто продавцам и покупателям была какая-то разница, с Волыни они или с Рязанщины?

А Ивану Васильевичу хан предложил заключить мир, старался лишь получить за это мзду побольше. Писал: «Для тебя разрываю союз с Литвой: следовательно, ты должен вознаградить меня». Пепрепуганные ливонцы тоже направили в Москву новое посольство, они уже соглашались платить дань и просили лишь о об одном — уменьшить сумму. Доказывали что для Дерпта она непосильна. Все вроде бы соглашались мириться. Но на деле перед русским правительством встала чрезвычайно сложная задача. Обе проблемы, ливонская и крымская, были для нашей страны насущными и болезненными. Торговля через Балтику имела для нее огромное значение — даже большее, чем 150 лет спустя, при Петре I, когда в России будут открыты свои месторождения меди и других важных материалов. С Запада, в оплату за свои товары, Россия получала и золото, серебро. Ливонцы обрезали этот приток, перекачивая его в свои карманы. А верить в их уступчивость не приходилось. В Москве хорошо знали, что они нарушат обещания как только сочтут возможным. Доверять «миролюбию» хана тем более не имело смысла. В этом русские успели убедиться много раз.

Но и воевать на два фронта было тяжело и опасно. Иван III, Василий III, Елена Глинская всегда старались избежать такого развития событий. Искали тонкие политические ходы, пытались временно примиряться с теми или иными противниками, хотя бы для видимости, играть на их противоречиях. Правительство «избраной рады» решило иначе: одновременно вести две войны, причем обе наступательные. В исторической литературе с какой-то стати бытует версия, будто Иван Грозный был сторонником удара на Ливонию, в то время как советники тянули его в другую сторону — против Крыма. Ничего подобного. Никаких споров, никаких разногласий не было. Одни и те же Адашев, Сильвестр, Курбский и примыкавшие к ним бояре выступали за наступление как на запад, так и на юг [138].

Сейчас установлено, что Сильвестр был лично заинтересован в ливонской войне. Потому что он сам и его сын Анфим вели крупную торговлю в Прибалтике, и партнером «святого человека» являлся бургомистр Нарвы Крумгаузен [138]. А клевреты Адашева получали награды и обогащались трофеями в операциях против крымцев. Князю Вишневецкому временщик вскружил голову надеждами, что его сделают удельным князем на завоеванных землях, может быть и в самом Крыму. Почему бы и нет? Для этого оставалось «всего лишь» прогнать хана и превратить Крым в христианское княжество.

Ну а царя советники убедили, что война в Ливонии будет легкой и скоротечной — как против Швеции. Одна карательная экспедиция, и орден согласится на любые уступки. А чтобы не вмешалась Литва, временщики разработали весьма «хитрую» комбинацию: в качестве компенсации предложить Сигизмунду союз против Крыма. Ханство досаждало обеим державам, его разгром всем принесет облегчение. А за это благодарный король, конечно же, признает интересы русских в Прибалтике. И «избранная рада» принялась действовать по своему плану так уверенно, будто договоренность с Литвой уже достигнута.

Переговоры с крымцами и ливонцами Адашев фактически сорвал. С прибалтийскими послами уже удалось достичь соглашение, что Дерпт вместо «поголовной» дани заплатит по тысяче венгерских золотых за каждый год, а орден — 45 тыс. ефимков за военные издержки. То есть за то, что он так долго упирался, и пришлось его подталкивать, собирая рати. Но когда оставалось только подписать договор, Адашев вдруг придрался, что посольство не привезло с собой денег (хотя об этом и раньше было известно, ведь оно ехало торговаться). Всесильный лидер «избранной рады» объявил: если нет денег, значит ливонцы опять обманывают. Дают обещания лишь для того, чтобы царь отменил мобилизацию. А коли так — война…

Что же касается обращения Девлет-Гирея, то Адашев и Висковатый вообще не стали его рассматривать и выносить на обсуждение Думы. На Днепр были отправлены Вишневецкий и дьяк Ржевский с 5 тыс. детей боярских, стрельцов и казаков. Им ставилась задача «воевать Крым». Кроме того, они получили приказ отбивать литовских подданных, которых татары угоняли с Украины, и Сигизмунду II сообщили об этом. Дескать, Россия по собственному почину берется помогать ему и его людям. Через некоторое время в Вильно поехала русская делегация, повезла предложение о союзе — чтобы совместными силами разгромить и напрочь сокрушить ханство. Татары и впрямь настолько терроризировали Литву, что шляхта и население восприняли инициативу Москвы с огромным восторгом. Наших послов носили на руках, в их честь устраивались пиры и праздники.

Мало того, Россия выражала готовность заключить «вечный мир». А эта проблема тоже была давней и непростой. Польские короли все еще считали «своими» русские земли, отобранные у них предками Ивана Васильевича. Но и московские монархи, приняв титул государей Всея Руси, объявляли себя преемниками великих князей Киевских. То есть выступали наследниками земель Древней Руси, захваченных поляками и литовцами. По данному поводу шли постоянные споры, и именно из-за этого между Россией и Литвой заключались только временные перемирия. Теперь же было объявлено, что царь ради братского союза готов «поступиться своими вотчинами», отказаться от наследственных прав на Белоруссию и Украину. Это предложение также вызвало среди литовцев немалую радость. Устранялся повод к конфликтам, можно было не опасаться грядущих русских вторжений.

Король, казалось, был просто счастлив. В Москву поехали ответные делегации. Произносились пылкие речи о «христианском братстве», о родстве народов двух стран. Сигизмунд в своих письмах к Ивану Васильевичу рассыпался в выражениях любви, соглашался на союз, обещал прислать полномочное посольство для его заключения. Но это было не более чем ложью. И ложью преднамеренной. Как выяснилось чуть позже, король был вовсе не заинтересован в крушении Крыма. Ханство считалось необходимым противовесом России (литовские вельможи проболтались об этом русским послам) [138]. Да, татары разоряли Литву. Но они угоняли простых мужиков, баб, девок — а много ли стоят судьбы каких-то крестьян в большой политике? Зато татар можно было использовать против русских. Уступать царю Ливонию Сигизмунд и подавно не собирался. Его послы в Москве всего лишь убаюкивали бояр, пускали пыль в глаза. Приезд полномочных делегатов для заключения союзного договора откладывался под разными предлогами — а в это же время король заключил тайный союз с Девлет-Гиреем.

Велись секретные переговоры с ливонцами, шведами. К альянсу примкнул германский император — он согласился отдать Ливонию «под защиту» Сигизмунда. Активную дипломатическую поддержку королю оказал папа римский. А эмиссары Ватикана в Литве и Польше принялись готовить почву для их полного объединения. Это сулило двойную выгоду — Литва, где большинство населения исповедовало Православие, попадет под контроль католиков-поляков, а царь столкнется с общими силами выросшей державы. Против нашей страны составлялся грандиозный международный заговор. А в случае наступления на Крым по планам Адашева и Сильвестра в войну втягивалась еще и Турция. По сути Россия шла в расставленную для нее ловушку! Что это было со стороны «избранной рады»? Головокружение после прошлых побед? Легкомыслие? Грубые дипломатические ошибки? Или…?