43. ЗАГОВОР РАСКРЫВАЕТСЯ

43. ЗАГОВОР РАСКРЫВАЕТСЯ

1569 г. стал для России очень тяжелым. Объединились Литва и Польша, на их сторону перешла Швеция, против нашей страны выступила Турция, волновались Казань и Астрахань, готовые восстать… И вот такие условия оппозиция сочла самыми благоприятными, чтобы осуществить переворот! Пользуясь покровительством своих людей в опричнине, она разрослась, объединила ряд бояр и церковников, новгородскую знать. Примкнули некоторые высшие чины государства: бывший помощник Адашева, глава Посольского приказа Висковатый, казначей Фуников. Связь с Сигизмундом заговорщики установили по нескольким каналам. Польский историк Валишевский сообщал, что в тайные сношения с ним вступил Владимир Старицкий [69], а новгородские бояре во главе с архиепископом Пименом заключили с королем письменный договор, за помощь обещали передать ему Новгород и Псков.

По планам изменников, в первую очередь требовалось устранить царя. Его двоюродный брат, очевидно, не без участия Басмановых и Вяземского получил в свое распоряжение армию. После смерти Ивана Васильевича он шел к Москве и свергал наследника. Его должны были поддержать поляки и новгородцы. Из общей обстановки нетрудно видеть: в случае реализации этих планов России пришлось бы худо. Она теряла западные области, весь Север (принадлежавший Новгороду), отпадали Астрахань и Казань, страна оказалась бы отрезанной от Урала и Сибири, зажатой в границах «Московии» XIV в.

Ну да какая мелочь! Зато персонально все участники оказывались в выигрыше. Владимир получал корону, бояре — «свободы», как в Польше, Пимен — престол митрополита (и возможность насаждать в Церкви ересь). Ливония тоже доставалась Польше, но новгородские толстосумы убытков не несли: перейдя под власть Сигизмунда, они получали свободный выход на балтийскую торговлю. Старицкий был назначен главнокомандующим еще весной, а турки осадили Астрахань в сентябре. Имея в распоряжении целое лето, он так и не помог городу. Устраивал пиры, торжества, завоевывая популярность в войсках. Держал полки при себе, под рукой. Ждал. Чего? Ждал, когда сработают его сторонники рядом с царем.

Правда, произошла утечка информации. У Ивана Грозного уже имелись какие-то подозрения относительно Новгорода и Пскова. В общем-то основания для недоверия у него были, новгородская верхушка издавна относилась неприязненно к центральной власти, участвовала в прошлых изменах Андрея Старицкого, Шуйских. И в начале 1569 г. царь переселил в Центральную Россию 150 новгородских и 500 псковских дворян, но не в качестве наказания, а в рамках продолжающихся опричных перемещений. Однако в конце лета государь получил фактическое доказательство предательства. Новгородский дворянин Петр Волынский, близкий двору Старицких, сообщил о заговоре в своем городе, о копии договора с Сигизмундом, хранящейся в тайнике в храме св. Софии. Грозный назначил проверку, негласно послал с Волынским своего человека, чтобы убедиться в подлинности улики и снять копию.

Но пока раскручивалось это дело, заговорщики уже нанесли удар. 9 сентября 1569 г., в самый напряженный момент военной кампании, умерла Мария Темрюковна. Была здоровой, ничем не болела, и внезапно скончалась, как отмечали на церковном Соборе, «в муках, в терзаниях». Подобные симптомы хорошо знали, и причину смерти установили сразу. Яд. Мы не знаем, по какой причине не пострадал сам царь. Может быть, в этот день не было аппетита или решил попоститься. Или отвлекли дела, не сел за стол вместе с женой. Впрочем, позволительно выдвинуть еще одну версию, хотя и недоказуемую. Ведь Мария всячески старалась обеспечить безопасность царя, организовывала его охрану. И по своей пылкой любви, безграничной преданности мужу, царица могла тайком от него взять на себя еще одну миссию. Пробовать блюда, приготовленные для него. Встать на пути предназначенной ему смерти…

Как оно было на самом деле, неизвестно. Но факт отравления был налицо. А расследование выявило царского повара, который был подкуплен и получил яд для государя. Откуда получил, тоже выяснили. След вел прямо к Владимиру Андреевичу. В конце сентября Иван Васильевич вызвал брата к себе. Либеральные писаки перерисовали у Курбского, Таубе и Крузе впечатляющую картину, как Владимир доверчиво ехал к царю со всей семьей, как на село налетел Грозный с целым полком опричников, как князя, его жену и детей заставили выпить яд, а многочисленную женскую прислугу княгини расстреляли из луков, зачем-то при этом раздев донага (интересно, зачем? чтобы удобнее было целиться? или чтобы у читателей слюнки потекли?) Мать князя Ефросинью, 6 лет жившую в монастыре, тоже повезли к царю и по дороге то ли утопили, то ли удушили дымом. А с ней — «12 стариц». И историки рассуждают, что это, конечно же, были замечательные мастерицы, оставившие прекрасные вышивки Старицкой.

Что ж, давайте разберемся и попытаемся отделить истину от выдумок. Русские летописи сообщают о смерти только Владимира Андреевича. Одного. Еще раз обратим внимание на даты. 9 сентября, в день убийства Марии, турки только еще шли от Переволоки к Астрахани, а сняли осаду 26 сентября. То есть Старицкий был вызван к царю не из своих владений, а из армии. Значит, ехал без жены и детей. Соответственно, и без служанок жены. Факт, что он прибыл к государю один, подтверждает в своих записках Горсей. Умер Владимир 9 октября, и в последних почестях Иван Грозный ему не отказал. Как член царствующего дома, он был погребен в фамильной усыпальнице, Архангельском соборе. Хоронили его одного.

Ефросинья же не была ни утоплена, ни удушена. Ее останки сохранились, и химический анализ показал причину смерти — содержание мышьяка в 150 (!) раз выше максимально допустимого уровня [69]. Это дает ответ на многие вопросы. Властолюбивая княгиня и в монастыре не унялась, плела интриги, по-прежнему руководила действиями сына (Иван Васильевич в послании к Курбскому назвал Владимира просто «дураком», которого настраивали и подзуживали другие). А заложил свою мать и сообщников, скорее всего, сам Владимир, когда брат допросил его и предъявил улики. Точно так же, как он это сделал в 1567 г., надеясь заслужить прощение. Но прощали их уже много раз, и мягкость оборачивалась все новыми бедами. Заговор был направлен не только против царя, а против России. Поэтому Владимиру и Ефросинье предложили скушать то же самое, что они предназначали для царской семьи и передали повару. (Чтобы получилось 150-кратное превышение, мышьяк и впрямь надо было чуть ли не ложками есть).

«12 стариц» упоминаются рядом с Ефросиньей в «синодике опальных». И в данном случае ему можно верить. Но это не служанки, не мастерицы-рукодельницы, а те самые 12 ближних боярынь, ушедшие с княгиней в монастырь. Ее доверенные помощницы, через них обеспечивалась связь с сыном, боярами, согласовывались планы. Они были полноправными участницами преступления и понесли наказание. А дети Владимира Андреевича остались живы. Сыну Василию царь позже вернул отцовские владения, двух дочерей самолично выдавал замуж. Судьба жены Старицкого Евдокии неизвестна. Достоверных данных о ее смерти нет, а ее казнь ставит под сомнение красноречивый факт: через 3 года ее брата Никиту Одоевского Иван Грозный назначил командовать армией. Как вы считаете, можно ли доверять армию брату казненной? Вероятнее всего, княгиня была пострижена в монахини или сама ушла в монастырь.

Заговор был обезглавлен и на время парализован, но требовалось полностью уничтожить его, пока он не реанимировался. От Владимира Андреевича, повара, «стариц» потянулись другие нити. Разрозненные факты складывались в единую мозаику. Теперь стало ясно, что даже тщательный отбор слуг не гарантирует от измены, и царь лично контролировал расследование. Прикрыть виновных уже не удавалось, выявлялись связи, которые раньше получалось утаить. И лишь сейчас обнаружилось, что заговорщиков «идейно» объединяла и подпитывала секта жидовствующих, устроившая гнездо в Новгороде под эгидой Пимена. Кстати, в этом не было ничего необычного и удивительного. В средневековой Европе политическая оппозиция почти всегда смыкалась с религиозной. Ереси давали изменникам идеологическую опору, оправдание, позволяли нарушать присягу (ведь присяга-то являлась священным актом). И Иван Грозный позже напишет Курбскому: «Я хотел подчинить вас своей воле, и вы за то святыню Господню осквернили и поругали! Осердясь на человека, на Бога восстали» [37].

Как только установился зимний путь, царь начал готовить, по современной терминологии, «спецоперацию» в Новгороде. В ходе следствия открылась и клевета на св. митрополита Филиппа, и государь отправил к нему в Тверской Отрочь монастырь своего доверенного, Малюту Скуратова. Зачем отправил, признал даже Курбский — просить святителя о благословении и возвращении в Москву [69]. Потому что Иван Васильевич как раз в это время оповестил духовенство о созыве Освященного Собора, против Пимена и прочих еретиков! Но у заговорщиков оставались люди рядом с самим царем. Св. Филипп был слишком опасным свидетелем, он и сам многое узнал о сектантах. А охранял его еще один человек заговорщиков, пристав Стефан Кобылин. Кто-то дал знать… Когда Малюта прибыл к св. Филиппу, он застал его только что умершим — от печного угара [137]. Опричнику ничего не оставалось делать, кроме как доложить царю и арестовать Кобылина за плохое содержание митрополита.

Тем временем Иван Грозный уже выступил из Александровской Слободы. Мы не будем здесь подробно разбирать росказни о том, будто он собрал огромное войско, по пути «ради сохранения тайны» зачем-то погромил и вырезал все города от Клина до Вышнего Волочка, а в Новгороде казнил то ли 700 тыс., то ли 70 тыс. человек. Будто людей жгли, посыпая неким самовоспламеняющимся порошком, после этого массами топили в Волхове, а опричиники ездили на лодках и добивали желающих выплыть… «Ездили на лодках» — в январе, очевидно, по льду. Столь эффективных зажигательных веществ русская военная наука еще, к сожалению, не изобрела. Общее население Новгорода насчитывало лишь 26 тыс. [36]. А опричников было всего 5–6 тыс. И часть из них составляли придворные, обслуживающий персонал, часть оставалась в Москве, выполняла другие задачи. С царем участвовали в походе 1,5–3 тыс.[69]

Разумеется, государь не громил попутных городов. В ближайшие годы по той же дороге много раз ездили иностранные посольства, в том числе недружественные к России. Но ни одно из них никаких следов «погромов» не заметило и ни о чем подобном не сообщило. Наконец, основой операции была именно секретность. Требовалось нагрянуть внезапно, захватить преступников с поличным. Но посудите сами, какая могла быть тайна, если собирать армию, да еще и разорять Клин, Городню, Тверь, Медное, Торжок, Вышний Волочок? Известия разносились быстро, все заговорщики (и не только заговорщики) успели бы разбежаться. Единственное, чему можно поверить — уничтожению пленных, содержавшихся в некоторых городах. Сообщается, что в Торжке они оказали вооруженное сопротивление, ранили Малюту, в опасности был сам царь. Вам не кажется, мягко говоря, странным — вооруженные пленные? Если эта информация верна, она может означать, что заговорщики сформировали из пленных несколько отрядов для участия в перевороте.

Удержать поход в тайне все равно не получилось. Новгородскую верхушку предупредил Вяземский. Но она ничего не успела и не сумела предпринять, даже в своем городе изменники были в подавляющем меньшинстве. Да видать и понадеялись, что царь обо многом не знает, очередной раз пронесет. 2 января 1570 г. в Новгород прибыл передовой отряд Скуратова из 1000 человек, перекрыл заставами все ворота и произвел аресты по заранее намеченным спискам. 8 января приехал царь со свитой в 500 человек. Между прочим, собирать большое войско вообще не требовалось. В Новгороде располагался крупный гарнизон. Ни один источник не упоминает о столкновениях опричников с военными или их репрессиях — все данные говорят о том, что гарнизон тоже был привлечен к операции.

Есть еще один факт, подтверждающий, что поход царя был быстрым и четко рассчитанным по времени. Как уже отмечалось, выезжая из Слободы, Грозный одновременно распорядился созвать в Москве Освященный Собор. Прибыв в Новгород, он не принял благословения у еретика Пимена, сказал: «В руке твоей не крест животворящий, а орудие убийственное». Но даже в этом случае государь соблюдал обязательство не вмешиваться в дела Церкви и не превысил своих полномочий, дозволил архиепископу отправлять службу. Однако в этот же день привезли решение Собора о низложении Пимена и лишении священства, и лишь тогда царь арестовал его. Начался суд. Главных преступников отправили в Москву. Пимена перед этим посадили на кобылу задом наперед, дали в руки волынку и бубен и провезли по улицам — так же, как в свое время архиепископ Геннадий возил осужденных жидовствующих, «се сатанино воинство». Рядовых изменников и еретиков покарали на месте. Всего было казнено от 1490 до 1505 человек. На этой цифре сходятся все современные исследователи, как уважительно относящиеся к Грозному, так и его противники [54, 69, 119, 138].

Из храмов, оскверненных еретиками, были изъяты иконы и святыни. У монастырей, где они устроили свои секты, конфисковали казну. Ряд других монастырей и священников, не впавших в ересь, но знавших о ней и не боровшихся, предпочитавших помалкивать, были наказаны крупными штрафами. Царскому суду пришлось разбираться не только с этим. При покровительстве Пимена и его соучастников земскую власть захватили богатые купцы. Творились «обычные» злоупотребления: притеснения бедноты, нарушения правил торговли, контрабанда, подпольное винокурение. Государь навел порядок, рассмотрел жалобы. Виновных, согласно закону, приказывал «грабить», т.е. конфисковывать имущество, налагал штрафы.

Все это время, пока продолжались суды и кары, Иван Грозный позволил городу жить обычной жизнью (насколько это было возможно), торговать, заниматься своими делами. Группы опричников были посланы для розыска преступников, находившихся в окрестностях и пятинах Новгорода. И вот здесь, в глубинке, действительно были возможны бесчинства. Немец Штаден с удовольствием описывал, как он убивал, насиловал, грабил, выехал в поход на одной лошади, а вернулся с 22 возами барахла. (Хотя, повторюсь, мемуары Штадена могут быть подделкой).

А Иван Васильевич 12 февраля отправился в Псков. Основания для этого имелись. В описи царского архива упоминается «извет про пскович… что они ссылались с литовским королем с Жигмонтом» [138]. Но, как видно из названия, это был именно извет. В отличие от Новгорода, царь не был уверен в правдивости обвинений и строго предупредил опричников, чтобы они «притупили мечи» — здесь карательных акций не предвиделось. Псковичи, конечно же, были наслышаны о казнях в Новгороде. Но они прекрасно знали, что карают вовсе не невиновных. Иначе разве стали бы они дожидаться царя? У них граница была рядом. Но за собой они такой вины не чувствовали.

20 февраля Ивана Грозного торжественно встретило духовенство во главе с игуменом Печерского монастыря св. Корнилием, горожане выставили столы, преподнесли хлеб-соль. Правда, радость была омрачена. В этот же день 69-летний преподобный Корнилий умер. По-видимому, сказалось нервное напряжение, волнения, переживания. Он скончался на руках государя, глубоко почитавшего старца. В «Повести о начале… Печерского монастыря» и в летописи отмечается: «От тленнаго сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище в лето 1570 февраля в 20-й день…»

Доносы об измене псковичей не подтвердились. Самое серьезное прегрешение, которое обнаружил царь — вечевой колокол. Он был снят и увезен по приказу Василия III, но Псков отлил такой же, повесив в храме Св. Троицы. Вече давно не созывалось, но по колоколу собирались земские сходы. Иван Васильевич счел колокол нарушением отцовского указа и распорядился снять. Однако за колокол заступился юродивый св. Никола Псковский, потребовал не трогать его, предупредил, что при непослушании падет царский конь. Государь пренебрег словами св. Николы, и предсказание исполнилось. Ивана Грозного это заставило устыдиться. Но он, как и в Новгороде, рассмотрел жалобы посадских. У некоторых местных тузов, виновных в злоупотреблениях, было конфисковано имущество. И такие наказания, в отличие от колокола, никаких возражений со стороны юродивого не вызвали. В Пскове царь пробыл совсем недолго и уехал в Москву.

В столице и Александровской Слободе возобновилось следствие. Допрашивали новгородцев, были арестованы Висковатый, Фуников, руководители приказов Степанов, Булгаков, Шапкин. Открылось и то, что новгородские изменники «ссылалися к Москве с бояры с Алексеем Басмановым, с сыном его Федором… да с Афанасьем Вяземским». Клубок разматывали полгода. А 25 июля состоялась казнь. На пустырь на Поганкином болоте вывели 300 приговоренных. Царь лично обратился к собравшимся массам москвичей и приезжих, рассказал о вине осужденных и испросил подтверждения: «Народ! Увидишь муки и гибель, но караю изменников. Ответствуй, прав ли мой суд?» Тысячи людей единодушно поддержали его.

Но и после такого народного одобрения приговора Иван Грозный помиловал 184 осужденных, почти две трети. Только главных виновников предали смерти. Даже Пимену царь сохранил жизнь, заточил в Веневский Никольский монастырь. Чуть позже были казнены еще несколько бояр, связанных с заговорщиками — Петр Серебряный, Плещеев. При этом государь покарал и тех, кто был виновен в низложении и гибели св. Филиппа. Хотя о его убийстве Иван Васильевич так никогда и не узнал, он наказывал лишь за клевету и дурное обращение со святителем. Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский были лишены сана, игумен Паисий сослан на Валаам, пристав Кобылин пострижен в монахи и отправлен на Соловки.

Наверное, читателю уже надоели отступления и разборы всевозможных небылиц, накрученных вокруг фигуры Ивана Грозного. В дальнейшем я попытаюсь по возможности избегать их, тем более что подробному опровержению клеветы посвящены работы столь видных исследователей как митрополит Иоанн (Снычев), В. Кожинов, В. Манягин и др [72, 54, 69]. Но в данном случае отступление сделать придется. Например, из книги в книгу кочуют жуткие подробности казней — как Висковатого резали по кусочкам, Фуникова окунали то в кипяток, то в холодную воду… Но дело в том, что Европу в XVI в. было очень трудно удивить жестокостями. А удивить хотелось. И чтобы представить царя «зверем», участникам информационной войны приходилось крепко ломать голову, выдумывя что-нибудь эдакое, совсем уж неординарное.

Отсюда и сюжеты, как кого-то зашивали в медвежью шкуру и травили собаками, кого-то перепиливали веревкой, кого-то взорвали, посадив на бочку с порохом (порох в России был большой ценностью, он производился из импортной серы — и тратить целую бочку на одного изменника?) Вообще же современники-иностранцы сообщали, что казни в России «обычные», т.е. привычные для них: повешение, обезглавливание, умерщвление ударом в голову, утопление, иногда, за особо тяжкие преступления, сажали на кол [102, 105].

Количество казненных после раскрытия крупнейшего заговора тоже никого на Западе не могло впечатлить. Поэтому добавлялось, якобы были и другие расправы, тайные. В частности, над приближенными царя, Басмановыми и Вяземским — на место казни их не приводили. Причем Федору Басманову царь якобы предложил отрубить голову отцу, но и самого не помиловал. А жены казненных изменников «числом 80», были, будто бы, негласно утоплены. Все это не более чем выдумки. Известно, что вдов главных осужденных, Висковатого и Фуникова, государь отправил в монастыри. Почему бы он стал топить вдов второстепенных преступников? [49,138] А Вяземского и Басмановых не оказалось среди других осужденных по той причине, что царь все же учел их заслуги и даровал им жизнь. Шлихтинг и Штаден признавали, что Вяземский умер в тюрьме «в железах», а о Басмановых сохранилось свидетельство их потомков: они были сосланы на Белоозеро и скончались там [138].

Курбский объявил казненным и преподобного Корнилия. Расписал, что его в 1577 г. (через 7 лет после смерти) раздавили некой «мучительской» машиной вместе со старцем Вассианом Муромцевым. Да так раздавили, что их останки перемешались, их уже невозможно было разделить, и похоронили вместе. Хотя на гробнице св. Корнилия стоит та же дата смерти, что в летописи, 20 февраля 1570 г. И погребен он один, без Муромцева. Но, как ни парадоксально, многие историки считают нужным доверять не этому факту, а Курбскому. Глубокомысленно рассуждают, что дата на гробнице и в летописи наверняка «ошибочная» — ведь 20 февраля 1570 г. св. Корнилий и царь встретились вполне «ласково». Что же касается «старца Вассиана Муромцева», то о нем вообще ничего не известно. В документах Псковско-Печерского монастыря такой старец нигде не упоминается [69].

Ну а что касается св. митрополита Филиппа, то его первое Житие составлялось при Борисе Годунове, который взял курс на очернительство Ивана Грозного и его политики. Источниками информации, как сообщается в самом Житии, стали соловецкие монахи, присутствовавшие на суде над св. Филиппом, и «старец Симеон» — бывший пристав Стефан Кобылин. То есть как раз те люди, кто оклеветал святителя, и его вероятный убийца! Но даже они не осмелились возложить вину на царя, свалили на одного Малюту. Об Иване Васильевиче, наоборот, Житие отзывалось похвально: когда он узнал, «яко лукавством сложишася на блаженного Филиппа», то «вскоре месть сотвори», наказав виновных [137].

В 1653 г., когда мощи св. Филиппа переносили из Соловков в Москву, царь Алексей Михайлович тоже ставил в заслугу Грозному кару над клеветниками. Писал: «Где ложный совет, где обавники и соблазнители?.. Не все ли зле погибоша; не все ли исчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великого князя Ивана Васильевича?..» И только Карамзин, откровенно подделав тексты, выдал, что св. Филипп был убит Малютой по «воле государевой». Историки XIX в. сильно исказили переводы Жития с церковнославянского на русский, в этом каждый может убедиться, сопоставив их с оригиналом [137].

А современные упрощенные варианты Жития, прямо обвиняющие царя в убийстве, появились… в 1950-х гг. В то время, когда к власти пришел Н.С. Хрущев и развернул свою кампанию против Сталина — очень почтительно относившегося к Ивану Грозному. Тогда же, в 1950-х, появилась церковная служба св. Корнилию, указывающая, что царь его «смерти предаде». И если до революции св. Корнилий значился в святцах с чином «преподобного», этот чин был неизвестно кем изменен на «священномученика». Вот такая «объективная» история…

Между прочим, исследователей, старающихся очистить фигуру Ивана Грозного от наслоений клеветы, почему-то оказывается модно обвинять в подтасовке фактов. Однако берусь утверждать, что столпы либеральной исторической науки, закладывавшие ее основы в XIX в., совершили весьма откровенную и немаловажную подтасовку. Причем различные авторы повторяют ее уже 200 лет! Хотите — проверьте, полистайте «анти-грозные» работы. А заключается подтасовка в том, что разделяются смерть Марии Темрюковны и дело Владимира Старицкого. Два события произошли одно за другим, в течение месяца, но связь между ними искуственно разрывается, они разносятся на разные страницы, в разные главы! Как все просто, правда? Может быть, как раз из-за этой простоты подтасовку так долго не замечают?

Юридическим языком, почтенные либеральные ученые совершили «сокрытие трупа». Как говорят криминалисты, «нет тела — нет и дела». Таким образом был спрятан факт, с которого началось расследование заговора, и оно изображалось на пустом месте. Но ведь труп был! Труп молодой и красивой женщины, веселой, темпераментной, беззаветно любящей и любимой… Разве это не факт? А вот вам еще факт. Подлинное дело о новгородской измене, грамота об учреждении опричнины и ряд других документов пережили Смуту, все пожары и, как свидетельствует опись московского архива, хранились до XIX в. А потом… исчезли. Исчезли после того, как в архивах поработали масоны-историки Карамзин и Бантыш-Каменский [69].