Председатель

Председатель

Товарищи, я выскажу некоторые общие замечания по нашей сегодняшней дискуссии. Я буду краток, потому что подвести действительно настоящие научные итоги тому, о чем мы сегодня говорили, это дело очень сложное. Для того чтобы точно ответить на многие вопросы, которые сегодня ставились, их надо еще глубоко изучать.

Целью нашей встречи было обсуждение книги А.М. Некрича. Естественно, что поскольку книга поднимает большие вопросы, дискуссия вышла за пределы ее содержания. Большинство выступавших говорили не только о книге, а о вопросах политической и военной обстановки накануне Великой Отечественной войны в целом. И, конечно, мы, историки, для того, чтобы ответить на конкретные вопросы истории предвоенного периода, должны изучать эти явления в их развитии, становлении, глубоко докапываться до корней, до причин явлений. Это заставляет нас не ограничиваться годом непосредственно перед войной, но заглядывать гораздо глубже.

Однако мы должны подходить к изучению этой темы, как и всех стоящих перед нами проблем, прежде всего как коммунисты, как историки-марксисты. Поэтому как ни живо, как ни болезненно встают перед нами воспоминания, нам не следует поддаваться эмоциям. Надо сказать, что эмоциональная сторона оценки предвоенных событий явно отрицательно сказалась на выступлениях некоторых товарищей. Наиболее глубокими и содержательными были те выступления, которые не носили личной окраски. В этой связи я хотел бы выделить, как отрицательный пример, выступления тов. Петровского и Снегова, причем не намерен дискутировать с ними по вопросам, не являющимся предметом сегодняшнего обсуждения. Товарищ Петровский говорил не по существу книги, а что касается тов. Снегова, то хотя я в общем согласен с его оценкой книги, но не могу не подчеркнуть, что в его выступлении было много личного и нездорового.

Мы с тов. Дебориным были участниками Международной конференции по истории движения Сопротивления, которая состоялась в 1961 году в Милане. И там нам впервые пришлось с «открытым забралом» вступить в полемику с враждебными нам западными историками. В частности, там выступал польский контрреволюционный эмигрант, некий Борович, подвизающийся в Париже в каких-то грязных листках. И о чем же он говорил? О «сговоре Сталина с Гитлером», о «Четвертом разделе Польши», о «предательской» политике СССР перед войной и т.п. Перечисленные три антисоветских тезиса были краеугольным камнем выступления этого контрреволюционного подонка.

Но как же могло случиться, что на нашем партийном, по существу, собрании, в партийном учреждении, выступает с такими же заявлениями тов. Снегов? И когда тов. Деборин говорил о «лагере», он имел в виду, как я его понял, именно то, что подобные выступления могут привести отдельных товарищей в лагерь наших идеологических врагов, так как тов. Снегов, по существу, повторяет то, против чего мы боремся.

Нужно ли нам пересматривать такой вопрос, как целесообразность заключения советско-германского договора? У Ленина, на которого здесь ссылался тов. Петровский, можно найти ряд положений, оправдывающих заключение компромиссных соглашений с явными врагами революции. Напомню обстановку 1918 года, Брестский мир или начало интервенции на севере, когда Ленин говорил, что можно договориться с разбойниками, если это полезно для революции и Советского государства. Тут сидят историки гражданской войны, они лучше меня это знают.

Да, в 1939 году мы пошли на соглашение с разбойниками. Но почему в этом следует обвинять только кого-то одного, и почему надо это выставлять в таком неприглядном виде? Я думаю, тов. Снегову, откидывая свои эмоции, нужно очень серьезно подумать над оценкой того, что он здесь заявил. Если поддаваться эмоциональной стороне дела, мы сможем опрокинуть, по существу, все те основные положения, на которых зиждется марксистская историография периода Великой Отечественной войны.

Что касается оценки культа личности Сталина, его влияния на жизнь нашей страны, то вряд ли найдется хоть один человек, который бы попытался взять хоть в малейшей степени под защиту культ личности. Конечно, нет. Нет таких.

(Сместа (Снегов): – Попробуйте…)

Но, товарищи, есть решения партии по этому вопросу. Мы с вами члены партии. Мы руководствуемся, помимо всего, партийной дисциплиной, а не только своими личными настроениями. Есть решение ЦК от 30 июня 1956 года о культе личности. Это основной документ, которым партия руководствовалась и продолжает руководствоваться в своих оценках событий и явлений, связанных с культом личности.

Когда мы пишем книгу, когда мы садимся за партийный исторический труд и. должны дать определенные оценки вопросам большого исторического значения, в том числе таким, как влияние культа личности на предвоенные события, можем ли мы, имеем ли мы право выходить за рамки тех решений, которые приняты партией на XX съезде, которые изложены в документе ЦК от 30 июня 1956 года, в решениях XXII съезда? Нет, мы не будем этого делать. Мы будем руководствоваться этими партийными решениями.

Исключает ли это возможность дискуссии по отдельным вопросам, связанным с культом личности, с его влиянием на развитие событий? Конечно, не исключает. Мы все это можем обсуждать. XX съезд партии создал такую атмосферу, что мы можем говорить свободно. Но в наших исследовательских разработках, в том, что мы пишем, мы будем придерживаться партийных решений. И не следует увлекаться теми крайностями, которые нам пытались навязать.

Что касается задач, которые ставились нами перед сегодняшним обсуждением, то я полностью поддерживаю тут тов. Деборина.

Товарищ Кулиш, вы не правы, заявляя, что мы присутствуем при рождении новой концепции. Не изображайте, пожалуйста, дело так, что вот Деборин и Болтин с К° придумали новую концепцию предвоенного периода и пытаются ее навязать кому-то. Этого нет. И не надо рассматривать выступление тов. Деборина, да и любого из нас, так демагогически.

Мы не ставили перед собой задачу формулировать какую-то точку зрения. Мы обсуждаем книгу. Я предупреждал, что это обсуждение не носит официального характера, не преследует цель утверждения никакой, не только новой, но вообще заранее принятой доктрины.

Не будем считать, что тут была изложена какая-то новая концепция. Речь идет об углублении все той же партийной концепции.

Я не думаю, чтобы мне надо было говорить об общей оценке книги тов. Некрича. Эта оценка была дана здесь совершенно ясно.

Я лично считаю, что книга тов. Некрича полезна, что вовсе не избавляет ее от некоторых недочетов, а автора – от критики. Я надеюсь, что тов. Некрич учтет содержание нашего обсуждения и извлечет из него все нужное и полезное для себя.

Но я бы хотел добавить одно личное соображение (об этом уже говорилось, но, может быть, я еще раз обращу внимание автора на это).

На мой взгляд, в книге слишком резко ощущается примат международных вопросов над вопросами внутренней жизни страны. Александр Моисеевич хороший международник, и эта сторона вопроса в его книге освещена на более высоком уровне, нежели внутренняя жизнь Советского Союза, политика нашего государства, нашей партии накануне войны.

Если говорить о том, что в книге является наименее разработанным, то, по-моему, это глава 2-я, которая как раз освещает внутренние вопросы.

Как, например, могло так получиться, что говоря о государстве нового типа, о настроениях советского народа накануне войны, автор ссылается на самый «большой», с его точки зрения, авторитет – на Литвинова и не говорит, что Ленин учил нас готовиться к войне? Помните слова Владимира Ильича о том, что мы кончили одну полосу войн и должны быть немедленно готовы ко второй, готовы встретить и отразить нападение империалистов? У вас, тов. Некрич, даже имени Ленина в книге нет, а если оно и упоминается, то так мало, что надо рассматривать в лупу. И правы были те товарищи (в частности, тов. Петровский), которые говорили, что идеология антифашизма – это ленинская идеология. Я вполне согласен с этим. Об этом надо было сказать гораздо крепче, гораздо шире.

В книге, по существу, нет никаких ссылок на партийные решения. Разве не было таких решений? Были же решения партийных съездов, где прямо говорилось о фашистском империализме, об угрозе новой войны. Разве на речах Литвинова воспитывалась наша партия, наш народ? Его речи были выражением партийной политики, но не личным творчеством. Это вопрос серьезный.

И затем: чем объяснить, Александр Моисеевич, такую вещь (я говорю это не для того, чтобы Вас упрекнуть, но чтобы Вы подумали, так как это болезнь и нашего авторского коллектива): мы очень интересно, образным языком рассказываем о международных встречах, о дипломатических переговорах и т.д.; но как только переходим к описанию внутренней советской жизни, нашей внутренней политики, тут на нас нападает какое-то косноязычие. Вот и 2-я глава книги написана косноязычно в отличие от других глав, изложенных интересно и живо. Еще раз повторяю: этот недочет присущ и нашему изданию. Возьмите в нашем первом томе: ведь какие главы читаются труднее, хуже других? Те, где описываются внутренние дела. И гораздо интереснее читаются главы, в которых речь идет о внешних событиях.

Почему мы не можем интересно написать о богатой, разнообразной жизни нашего народа?

Мне кажется, автор не особенно хорошо поработал над 2-й главой. Вот я читаю страницу 68-ю, с переходом на 69-ю, там, где впервые говорится о культе Сталина: «Накануне войны государству, опиравшемуся на колхозный строй, удалось создать продовольственные резервы на случай крайней необходимости…» И вдруг сразу после этой фразы, без всякого перехода, идет изложение цитаты и решения ЦК о культе личности.

Вы скажете – метранпаж напутал. Но ведь нельзя на это ссылаться.

(Тов. Некрич: – Не метранпаж, цензура.)

Но нельзя же так писать, когда речь идет о таких серьезных вещах!

Я надеюсь, что автор, в случае нового издания, обратит самое серьезное внимание именно на вторую часть книги, сделает ее лучше, ярче, доходчивее.

Если говорить об основных претензиях ко 2-й главе, то я сказал бы, что в ней нет действительно глубокого анализа причин нашей недостаточной готовности к войне. Огромную роль сыграли ошибки Сталина. Но поймите, в частности те товарищи, кто пытался нас косвенно обвинять в защите Сталина, что речь идет не о попытках обелить Сталина, а о том, что нельзя все сводить к одним его ошибкам. Это – все тот же культ личности, только вывернутый наизнанку. Надо ответить на вопрос, были ли какие-то объективные причины неготовности к войне, сказать, что у нас не было некоторых видов вооружения, что танки Т-26 и БТ оказались устарелыми, что наши самолеты были не только морально, но и технически устарелыми к началу войны. В чем тут дело? Только ли в каких-то личных ошибках? Были ведь и какие-то объективные причины. Об этом ни слова не говорится, никаких конкретных объяснений этим фактам не дается.

Между тем в это время наша страна напоминала гигантскую стройку, где многое было начато, многое подведено под крышу и вместе с тем не закончено. Не тут ли лежит причина? Нам нужно было много металла для строительства, для новых заводов. Вопрос стоял о необходимости распределять чуть ли не каждую тонну металла. Приходилось экономить металл за счет вооружений. Что это, чья-то персональная ошибка? По-видимому, не только в этом дело.

Почему в книге не говорится о том, что враг очень удачно для себя выбрал момент нападения, – немецкая авиация успела полностью перевооружиться, а наша авиация стояла лишь на пороге перевооружения. Делались огромные усилия, чтобы ускорить это перевооружение. Если это не было осуществлено, разве это вина только одного лица?

Я думаю, что в случае подготовки нового издания книги надо более глубоко, более подробно и объективно рассмотреть весь комплекс условий, повлиявших на нашу неготовность к войне.

Меня удивило, что в книге Некрича нет никаких данных о Советском Военно-Морском Флоте. Ни слова не сказано о значительном различии положения, в котором оказались наш флот и сухопутные силы 22 июня. Между тем на примере флота мы видим, что предупреждение лишь за одни сутки имело большое значение в смысле боевой готовности. Система оперативных готовностей, введенная незадолго до войны на флоте, сыграла положительную роль. Возможно, будь это осуществлено и в сухопутных вооруженных силах, положение было бы иным.

Итак, автору предстоит немалая работа и главным образом в плане более глубокого освещения проблем внутреннего состояния и внутренней политики СССР к началу войны.

Время мое истекло. Я считаю, что обсуждение книги будет полезным не только для автора, но и для нас, историков Великой Отечественной войны. Мы сегодня затронули многие вопросы, к которым придется вернуться в связи с дальнейшей разработкой истории войны.

Позвольте поблагодарить автора, докладчика и всех выступавших сегодня, а также тех, кто внимательно слушал нашу дискуссию.