Щит князя Диваштича

Щит князя Диваштича

Среди памятников материальной культуры, найденных в замке на горе Муг, наибольшую ценность представляет деревянный щит, обтянутый кожей с изображением согдийского всадника из среды дехканской знати. К сожалению, щит не дошел до нас в целом виде. Сверху и снизу у него отбиты куски, вследствие чего у всадника не сохранилось головы, а у лошади — ног. В длину щит имеет 61, а в ширину 23 сантиметра. Изображение всадника дано на мягко-жёлтом фоне. Лошадь породистая, крупная, хорошо обученная. Корпус лошади и фигура всадника покрыты тем же желтым, только более темного тона, цветом, слегка оранжевого оттенка. Лошадь и всадник оконтурены красными и частично черными линиями. Шея лошади красиво изогнута, черная густая грива отливает темнозелёным цветом. Голова лошади увенчана шарообразным красным украшением на стержне. Нижняя часть морды покрыта красной повязкой. На лошади видна богатая сбруя. Деревянное седло с высокой лукой покрыто чепраком, кольцеобразные ремни охватывают грудь и круп лошади. Всадник в боевом длинном кафтане, покрывающем ноги, сидит в седле в чуть изогнутой изящной позе. Кафтан, повидимому, покрыт параллельными поперечными кожаными пластинками, примитивна изображенными красными линиями. Слева у всадника висит на перевязи несколько спущенный вниз длинный меч. К нему привешен короткий боевой, нож, типа кортика, слева же подвешено большое кожаное налучье, из которого торчат концы двух луков, сзади видно оперенье стрелы, находящейся в колчане, привешенном справа. В левой, изогнутой, руке всадник держит булаву, а в правой изящным жестом уздечку лошади, которая находится в состоянии бега. Таково самое краткое описание щита с изображением согдийского всадника из замка на горе Муг. Не исключена возможность, что щит этот принадлежал князю Диваштичу или кому-нибудь из его ближайшего окружения. Во всяком случае, как и все остальные предметы из замка на горе Муг, щит относится к началу VIII века нашей эры.

В чём же научная ценность щита? В том, во-первых, что он представляет собой совершенно выдающийся памятник живописного искусства древних таджиков, во-вторых, щит изображает нам не только лошадь, но и всадника в полном вооружении. Если присоединить к вооружению всадника на щите упомянутые выше стрелы из замка на горе Муг, то мы получим деревянный щит, обтянутый кожей, боевой кафтан, длинный меч, булаву, луки и налучье, стрелы, колчан и другие предметы вооружения.

Остановимся сначала на щите как памятнике древнетаджикской живописи. Прежде всего бросается в глаза, что это — подлинное произведение искусства, причем искусства не завозного, а местного и самобытного. В буржуазной историографии широко распространён ложный, исторически неверный, реакционный взгляд, согласно которому народы Средней Азии в древности и средние века все свои художественные произведения в литературе, изобразительном искусстве и архитектуре творили путем подражаний образцам, взятым из Ирана и созданным раньше их персами. Уже внимательное изучение всадника на щите из замка на горе Муг говорит, что у этого произведения искусства очень мало сходного не только с памятниками живописи сасанидского Ирана, которых, кстати говоря, дошло до нас значительно меньше, чем таких же памятников Средней Азии, но и с изображениями всадников (по большей части иранских шахиншахов) на сасанидских блюдах. Отличия проявляются не только в самом стиле изображений, но и в их деталях: в манере носить оружие, в расположении его на левой или правой стороне тела и т. д. Интересно, что у «согдийского всадника» имеется немало сходства с изображениями на стенных росписях в буддийских монастырях далекого Синьцзяна (восточный Туркестан). Сходство выражается в близком характере костюмов — например, кафтан согдийского всадника сходен с кафтанами всадников, приносящих дары Будде, на стенных росписях пещерных монастырей в Синьцзяне, — а также в манере подвешивать меч и другие предметы вооружения.

Некоторые черты сходства проглядывают и в характере рисунка и в подборе красок. Чем же объясняется это сходство согдийского всадника со стенными росписями из Синьцзяна? Неужели здесь возможно было какое-то влияние одного искусства на другое в смысле внешнего воздействия? Нам представляется, что нет надобности прибегать здесь к «теории влияний». Сходство это объясняется проще. Известно, что значительное количество согдийцев в течение V–VII веков, а в меньшем числе и раньше, в качестве переселенцев заселило немало районов по торговой дороге из Согда в Китай, вплоть до китайской стены, главным образом в Семиречье, долинах Тарима и Ак-Су в Синьцзяне. Здесь многие из согдийцев оставили веру своих отцов и стали буддистами, а еще чаще сами переселившиеся согдийцы были уже до переселения буддистами, что облегчало им внедрение в среду местного синьцзянского населения. Не подлежит сомнению, что пришельцы — земледельцы, ремесленники и торговцы — оказались крупной культурной силой на новых местах, что не могло не сказаться и на самом искусстве, на стиле стенных росписей в буддийских монастырях. Известно, что художественные традиции у народа держатся долго, даже в условиях переселения на новые земли, в обстановке новой культурной среды. Согдийцы перенесли свои навыки, технику, художественные приёмы и вкусы в поселения в долину Тарима и Ак-Су в Синьцзяне, что и сказалось на отмеченной выше стенной живописи в Синьцзяне. Отсюда, конечно, и та близость, которая имеется в буддийских памятниках Синьцзяна и Согда. Это скажется, как мы увидим ниже, и на пянджикентских стенных росписях.

Несколько слов ещё о научном значении деревянного щита с изображением согдийского всадника как источника для изучения согдийского вооружения. Согдийцы, как известно, были народом, любящим свободу и независимость, и отличались воинственным духом, когда это надобно было для защиты своей земли от нападения врагов. Их вооружение находилось на уровне своего времени, но отличалось чертами своеобразия. Эта особенность в научной литературе уже отмечена, правда не на согдийском, а хорезмийском материале. Особенность эта сказывается прежде всего в форме самого оружия, например мечи согдийские — длинные и узкие, а мечи персидские того же времени — короче и шире. Иная манера носить их у согдийцев и персов: согдийцы привязывают свои мечи слева, причём, если судить не только по щиту с изображением согдийского всадника, а и по стенным росписям VII–VIII веков из Пянджикента, спускают их несколько на ремнях с пояса. Разная манера у согдийцев и персов носить луки: согдийцы их складывают в особые кожаные сумки — налучья, из которых и торчат концы луков, персы налучья не носят. Имеются, конечно, и другие отличия, но и сказанного достаточно, чтобы ясно представить черты своеобразия и в этой области культуры у древних таджиков.

^{Рукоять из слоновой кости}

Находки в замке на горе Муг тесно связаны с Диваштичем — владетелем Пянджикентского княжества, Это был один из самых влиятельных владетелей в Согде. Характерно, что согдийские документы из замка на горе Муг именуют Диваштича не только «господином Панча», как звали кратко Пянджикент, но и «согдийским царем и господином Самарканда». Как это понять? Только в одном смысле, — что в какие-то годы он выл действительно самаркандским афшииом и согдийским ихшидом, не переставая оставаться и владетелем Пянджикента. Пока еще в науке не установлены точные годы, когда это имело место, Вероятнее всего это были последние годы его жизни, когда согдийцы не захотели мириться с предательской политикой своего царя Гурека и, повидимому, отказавшись признавать его власть, передали её Диваштачу.

Пянджикентское княжество имело в длину, если считать по течению Зеравшана, немного более чем 100 километров. Во всяком случае, вверх по реке оно доходило до замка на горе Муги несколько выше, вниз по реке оно простиралось до того места, где была поставлена плотина Варагсар, что и значит «голова плотины»; теперь здесь находится селение Рабат-и-Ходжа. Место это в ирригационном отношении издавна было очень важное: отсюда отходил большой арык, поставлявший воду в Самарканд и его окрестности.

В пянджикентское владение входили, повидимому, частично земли по Магиан-Дарье и Кштуту, во всяком случае, земли, находящиеся в нижнем течении этих рек. Значение самого городя Пянджикента обусловливалось несколькими важными причинами. Прежде всего Пянджикент был последним городом Согда, если двигаться вверх по Зеравшану, в горы. Выше городов не было, имелись только селения и горные замки, расположенные в излучине, при впадении горных саев в Зеравшан или другие реки — Кштут, Магиан-Дарью, Фан-Дарью, Ягноб-Дарью, Искандер-Дарью и т. д.

К Пянджикенту с гор по горным тропам сходились торговые пути от указанных выше горных селений и замков. В Пянджикент свозили с гор кожи, овечью шерсть, прекрасный сухой урюк, а из Пянджикента везли всё, что выделывали селения и города Согда: шёлковые, хлопчатобумажные ткани, вооружение, изделия из золота и серебра, керамику и т. д.

Не случайно, что в документах на согдийском языке, найденных в замке на горе Муг, часто встречается термин «бадж» в значении «торговая пошлина», а также связанный с ним термин, обозначающий «сборщик торговых налогов». Эти факты определённо указывают, что в Пянджикенте была настоящая таможня, которая и производила в пользу пянджикентского владетеля систематические взимания со всех товаров, идущих в горы и обратно. Имел большое значение Пянджикент и в качестве религиозного центра. В одном из важных[19] документов XVI века, в котором говорится о землях в районе Пянджикента, принадлежавших потомкам Ходжи-Ахрара, Пянджикент назван Мугкеде-и-Пявджикент. В самом этом названии заключено представление людей XVI века о прошлом Пянджикента как места святилищ древних мугов, молившихся в храмах огня. В настоящее время, после того как раскопаны в древнем Пявджикенте уже два домусульманских храма, значение его как религиозного центра подтверждается целиком. Не был ли Пянджикент действительно религиозным центром в домусульманское время каких-то пяти селений, что и значит самое название Пянджикент?