Шествие по Московии

Наконец, наша царевна в Пскове. «И посадники Псковские и бояре, вышедши из насадов и наливши кубци и роги злащённые с мёдом и с вином, и пришедши к ней, челом ударили... И приемши ея посадник с тою же честию и в насады и ея приятелей и казну...» [190]

Что за казна у бесприданницы, самое путешествие совершавшей на позаимствованные у апостольского престола «крестоносные» деньги? Что за казна, специально для доставки которой в Москву пришлось доставить из Италии свыше полусотни лошадей? Что за казна, о которой даже большинство свиты царевны не имело никакого представления, допуская лишь догадки, что там - неведомые ценности византийских царей да царский гардероб принцессы. Тогда, кроме избранных, никто и догадываться не мог, а мы-то твёрдо знаем, что там действительно находилась казна, какой мир не видел,- бесценное ядро древних византийских библиотек, царской и патриаршей. [...]

В Пскове Софья (ставшая так называться, как отмечено, по вступлении на русскую землю), вдруг сбросила маску, подчёркнуто-демонстративно, словом и делом заявляя себя стопроцентной православной христианкой.

Сопровождающий Софью папский вероучитель епископ Антоний был, как говорится, «выбит из седла», он только разводил руками, шепча про себя: «Прощай, хозяйские горшки...» Вверх тормашками полетели и «отеческие», но себе на уме, наставления папы и двусмысленные («секретные») внушения Виссариона. По всем церквам псковским пошла Софья «иконы лизать», усердно ставя свечи, с благоговением стала подходить под благословение русского духовенства... [...]

Папский легат Бонумбре являл собою зрелище «рьщаря печального образа» в своём парчовом облачении, в митре, перчатках и с латинским распятием в руках. Он вызывал всеобщее удивление, а когда осмелился не почтить иконы по-православному, то вызвал негодование. Софья, однако, принудила легата подчиниться православному обычаю. С этого момента Рим был забыт и отвергнут: русское православие одержало блистательную победу.

После торжественного богослужения город устроил в честь царевны пир: хмельной русский мёд лился рекою!..

Софья была искренне тронута: казалось, будущее ей улыбалось. Покидая Псков, от души благодарила псковичей, обещая им своё заступничество перед великим князем.

В Новгороде внешне тот же энтузиазм, такие же празднества, но - из страха перед Иваном: ведь тот уже протягивал руку к такой его святыне, как вечевой колокол. Но Софья торопилась в Москву - на трон! Следы её пути до последней остались в русских летописях.

Вот поезд Софьи уже у стен Москвы.

Гонцы донесли великому князю, что папский легат Бонумбре приказал нести перед собою латинский крыж (крест) - привилегия, предоставленная легату папой. Великий князь экстренно собрал совет: говорили разное. Одни - не обращать внимания, дескать, маловажно; другие опасались скандала, припомнился им митрополит Исидор. Великий князь - к митрополиту (тогда был Филипп) [191]. Тот - решительный протест. «Манифестация латинства в сердце России! Да если он войдёт в одни ворота, я выйду в другие!..»

Бонумбре предложили убрать крест. Легат уступил, и торжественный въезд Софьи Палеолог в Москву, на трон, совершился мирно и достойно.

Это было 12 ноября 1472 г. Москва была уже в зимнем уборе. Софья привыкла к внешнему виду русских сёл и городов, и своеобразная восточная экзотика Москвы произвела на неё скорее доброе впечатление. Боялась она только пожаров, о которых ей так много говорили.

Деревянные, под снегом, лачуги, однообразные ряды лавок и пожарища, много пожарищ... Кое-где виднелись купеческие особняки с каменными подклетами. Последние - они видела: огню пожива, книги некуда спрятать! Даже царственный полукаменный Кремль был мало утешителен [192]. Тревога царевны за судьбу драгоценных книг всё возрастала. Разочарованный виденным, её брат Андрей лишь подливал масло в огонь своими страхами.

Всюду - толпы зевак, близ соборов – давка. Митрополит ожидал её в полуразрушенном соборе (Успенском) [193] в полном облачении, благословил и проводил в покои княгини Марии, матери великого князя. От свекрови - к великому князю - четыре года жданному супругу. Первая встреча, первая беседа о том, о сём [...] Князь произвёл впечатление: представительный, высокий, плотный, в чертах лица нечто дикое. Недаром современники прозвали его Грозным, хоть внук и побил все рекорды, [...] Но, возможно, в этот день грозный царь выражал ласку, и одинокая, в чужой среде, Софья могла питать надежду на счастье.

Из покоев Марии и князя перешли в тот же полуразрушенный собор (внутри его была устроена временная деревянная церковь). Митрополит совершил таинство и благословил супругов.

Так, изгнанная Магомедом, греческая принцесса-беженка пришла в Москву и воссела на московском троне, рядом со своим суровым князем Иваном III. Она стала «королевой русской», но до самой смерти признавала для себя только один титул - «царевна византийская».

Это был брак сугубо политический, вместе с тем подлинно исторический, он был виновником бесчисленных и разнообразных последствий. Для нас, для нашего времени, самое важное из них - Ренессанс в Москве, им созданный.