«Приглашенные» монархи: сибирские и казахские Чингизиды в Башкирии XVII–XVIII вв

Переход Башкирии под власть московских князей, а затем царей повлек коренную перестройку системы управления, а главное — установление налогов, сборов и повинностей, заселение башкирских земель русскими служилыми людьми, крестьянством и даже монастырями[414]. Конечно, не стоит идеализировать государственное устройство и социально-экономический строй башкир в период чингизидского и ногайского владычества, однако прежние правители все же были ближе к башкирским политическим, экономическим, религиозным традициям, нежели новые власти. Поэтому неудивительно, что с сер. XVII в. в Башкирии началась целая серия восстаний, продолжавшихся в общей сложности более столетия. Восстания эти в отечественной историографии трактовались как национально-освободительные движения, однако нельзя отрицать, что башкиры не только стремились освободиться от русского владычества, но и предпринимали попытки восстановления прежнего государственного устройства и правления. На это указывает тот факт, что во время восстаний в Башкирию в качестве предводителей восставших неоднократно приглашались Чингизиды, придававшиеся башкирами в качестве ханов либо же, как мы увидим ниже, выдававшие себя за них самозванцы.

Ни для кого, включая самих провозглашенных ханов, не было секретом, что их роль чаще всего бывала номинальной, а реалы ной властью над восставшими и находившимися под их контролем регионами обладали представители башкирской знати. Более того, соглашаясь даже номинально стать во главе восстания, эти ханы автоматически становились мятежниками и узурпаторами в глазах русских властей, в подданстве которых с сер. XVI в. находилась Башкирия. Тем не менее многие представители «Золотого рода» соглашались на предложение башкир, поскольку видели возможность либо, однажды приняв ханский титул, бороться за него в дальнейшем уже и в других постордынских землях либо же (если они к этому времени уже считались ханами) присоединить Башкирию к своим владедиям.

Так, во время восстаний в середине XVII в. восставшие башкиры делали ставку на потомков сибирского хана Кучума, разгромленного в конце XVI в. московскими войсками. Его потомки до 1670-х гг. старались вернуть себе трон Сибирского ханства, поэтому их враждебность по отношению к Москве, несомненно, выглядела привлекательным качеством претендентов в глазах башкир. Кроме того, выбор именно Кучумовичей как номинальных предводителей восстаний мог объясняться рядом политико-правовых факторов, благодаря которым обосновывалась легитимность сибирских Шибанидов как законных ханов в Башкирии. Тут могло учитываться и то, что их предки (правда, не прямые) владели троном Золотой Орды и в качестве таковых являлись правителями всего Поволжья, в том числе и Башкирии — Хызр, Тимур-Ходжа, Мюрид, Азиз-Шейх, Пулад, Ильбек, Каганбек, Арабшах. В конце XV — начале XVI вв. на трон Золотой Орды и Казанского ханства претендовали уже прямой предок Кучумовичей — Ибак (дед Кучума) и его братья — Мамук и Агалак. Наконец, в 1540-е гг. наместником ногайских властей в Башкирии являлся Ахмад-Гирей — старший брат Кучума[415]. Являясь, таким образом, потомственными наследниками ханского трона, Кучумовичи обладали в глазах башкирских родоплеменных вождей и еще одним ценным свойством: они не имели тесных связей с Башкирией, не могли опереться на какие-либо местные силы и, следовательно, в случае провозглашения их ханами всецело зависели бы от тех, кто их поддерживал.

Впрочем, следует отметить, что и в Башкирии далеко не все восставшие готовы были признавать именно потомков Кучума в качестве своих предводителей. Так, например, в 1663 г. во время очередного антимосковского восстания башкиры Сибирской дороги призвали Кучука, правнука Кучума, тогда как башкиры Ногайской и Казанской дорог обратились за поддержкой не к Кучумовичам, а к калмыкам Шукур-Дайчина и Аюки[416]. Тем не менее значительная часть башкир с готовностью признавала претензии на ханскую власть сыновей и внуков Кучума. Правда, был ли их статус монархов официально закреплен церемонией интронизации именно в Башкирии, сведений не имеется. Вполне возможно, что башкиры признавали Кучумовичей ханами по итогам их интронизации в самой Сибири, где они могли формально проводить курултаи, на которых официально возводились в ханское достоинство.

Таким образом, в глазах башкир сибирские Шибаниды в течение длительного времени оставались наиболее легитимными претендентами на ханский трон. Обращение башкирских вождей к другим восточным монархам — казахским, каракалпакским или ойратским ханам — началось только после того, как Кучумовичи сошли с политической сцены.

Поскольку башкирские восстания закачивались поражениями, мы не можем судить о том, в какой форме башкиры представляли себе положение ханов-Кучумовичей в случае создания независимого государства. Однако есть основания полагать, что о сильной ханской власти речи не шло: башкирские феодалы, несомненно, намеревались сохранять сильную политическую власть и влияние при номинальных ханах, которые, как уже отмечалось, не имели тесных связей и твердой опоры в Башкирии. Именно это, скорее всего, и послужило причиной того, что башкиры столь длительное время последовательно поддерживали «сибирских претендентов» на ханский трон.

Башкирское восстание 1704–1711 гг., названное по именам его главных вождей Алдар-Кусюмовским, характеризовалось активным участием в нем истинных и мнимых Чингизидов (последним посвящен следующий раздел настоящей главы). В начале восстания в Башкирию были приглашены казахские ханы Батыр (некоторые исследователи отождествляют его со знаменитым ханом Тауке — фактически последним ханом всех трех казахских жузов), Зангир и Оболгаир (которого, вероятно, можно отождествить с известным впоследствии казахским ханом Младшего жуза Абу-л-Хайром — Тем самым, который первым из казахских ханов принял русское Подданство[417]). Кроме того, в 1708 г. среди предводителей восстания Упоминался некий Хази (Хаджи?), считавшийся потомком Кучума: восставшие имели грандиозные планы по захвату Казани и возведению Хази на трон вновь создаваемого ханства[418].

В некоторых случаях башкиры обращались не только к сравнительно близким в географическом положении сибирским Шибанидам, но и более «дальним» государям. Так, во время восстания 1704–1711 гг. восставшие обратились за поддержкой к крымскому хану, что не могло не обеспокоить Москву[419]. Во время восстания 1735–1339 гг. в Башкирии вновь оказался казахский хан Абу-л-Хайр, правитель Младшего жуза. Уже около пяти лет считавшийся подданным российских императоров, он появился в Башкирии в 1736 г. под предлогом оказания помощи русским в подавлении волнений[420]. Однако, связанный с башкирской знатью узами родства (одна из жен Абу-л-Хайра была башкиркой), на самом деле хан имел намерение сделать башкирским ханом своего сына Ходжа-Ахмада[421]. Учитывая его статус российского подданного (причем крайне ненадежного!), имперские власти не сочли возможным воздействовать на него силой оружия, и поэтому начальнику оренбургской пограничной комиссии В. Н. Татищеву пришлось применить все свои дипломатические способности, чтобы убедить хана вернуться в Казахстан. Тем не менее годом позже Абу-л-Хайр вновь появился в Башкирии, на этот раз намереваясь стать башкирским ханом лично. Только летом-осенью 1738 г. после долгих переговоров и ряда политических уступок В. Н. Татищеву вновь удалось убедить Абу-л-Хайра покинуть Башкирию, да еще и оставить Ходжа-Ахмада в Оренбурге в качестве аманата, т. е. заложника[422].