Балтийская система коммуникаций в I тысячелетии н. э

Е. А. Мельникова

Западная Балтика – Ютландский полуостров и Датские острова – играла структурообразующую роль в экономической и политической жизни Скандинавских стран и всего балтийского региона второй половины первого тысячелетия до и. э. – первого тысячелетия и. э. Поэтому в ментальной картине мира древних скандинавов обнаруживается отчетливый «даноцентризм», восходящий, возможно, к значительно более раннему времени.

Древнескандинавская пространственная организация ойкумены, отраженная в письменных памятниках XI–XIII вв. (рунических надписях, скальдических стихах, сагах), основывалась на системе ориентации с четырехчастным членением пространства по странам света: восток, север, запад, юг[1449], и в этом отношении не отличалась от ориентационной системы других народов Евразии[1450]. Что делало ее самобытной и в корне отличной от картины мира европейских народов, восходящей к античности, – это границы и расположение частей света, отнесение к той или иной из них конкретных территорий и «путевой» принцип наполнения каждой из частей. В том виде, в котором эта система дошла до нас, ее органическая целостность языческого времени была уже несколько нарушена христианством: восточная четверть превратилась в половину ойкумены, что было характерно для средневековой географии в целом. Оставшаяся половина ойкумены делилась на северную, западную и южную трети, отнюдь не равные по размерам и соответствовавшие европейской (север и запад) и африканской (юг) третям христианской ойкумены[1451]. Можно полагать, что этому «контами-нированному» членению, отразившемуся в исландской «ученой» литературе и в примыкающих к ней произведениях, предшествовало менее сложное и более последовательное деление ойкумены на четыре четверти в соответствии со странами света, которое отразилось в памятниках, не связанных с «ученой» литературой (в рунических надписях, скальдических стихах, сагах).

Как показала Т. Н. Джаксон, в понятие восточной части включались все земли, лежащие к востоку от Норвегии и Дании (Швеция, Финляндия, Восточная Прибантика, земли по южному берегу Балтийского моря), но также и вся Восточная Европа и та часть Южной Европы, которая достигалась через Восточную (Византия)[1452]. В северную часть входила Норвегия, к южной относились Дания, Германия и земли далее на юг (Италия). Западная часть охватывала побережье Северного моря, Англию, Францию, Испанию и даже Северную Африку[1453]. Подобного деления европейская средневековая география не знала. Набор стран и их отнесение к определенной части отражали круг знаний скандинавов, приобретенных в VI–X вв. в результате их плаваний на запад и восток Европы вплоть до Средиземного моря, и сложившуюся на этой основе пространственную модель ойкумены.

Принципиально важное значение в формировании знаний, полученных именно в ходе путешествий, отражается, с одной стороны, в продлении каждой из частей до самой дальней точки, достигаемой при путешествии, начатом в этом направлении, – вне зависимости от реального местоположения территории. Так, Византия, а затем Святая Земля оказывается крайней «восточной» страной, несмотря на ее расположение на юге Европы и к югу от Скандинавии. По тому же принципу Испания отнесена к «западной», а не «южной» части. С другой стороны, каждая из частей рассматривается не просто как некая территория с расположенными на ней странами, но как путь в соответствующем направлении. Поэтому обобщающие наименования земель, лежащих в каждой из частей, образовывались названиями соответствующих сторон света и словом «путь» (vegr): austrvegr («восточный путь»), nor?rvegr («северный путь»), vestrvegr («западный путь») и su?rvegr («южный путь»)[1454]. Лишь обозначения конкретных земель или государств включали термин land «земля» или r?ki «государство» (очень редко эти термины могли сочетаться с наименованиями сторон света: Austrl?nd, Austrr?ki).

Таким образом, древнескандинавская ойкумена моделировалась как расходящиеся в четыре стороны света пути: два меридиональных – северный и южный и два широтных – западный и восточный. Вдоль этих путей – за пределами Скандинавии – располагались страны, населенные известными скандинавам народами.

Распределение же самих Скандинавских стран по частям мира заслуживает отдельного внимания. Норвегия входила, скорее даже образовывала «северную» часть, что отразилось в ее наименовании N?regr < Nor?r-vegr. Сюда же, видимо, относилась и Исландия. Швеция обычно определялась по отношению к Норвегии, как лежащая «на востоке», но когда изображалась цельная картина мира – как, например, в исландских описаниях Земли, граница восточного региона проходила по Балтийскому морю: к нему относились Финляндия, Русь,

Восточная Прибалтика. Швеция описывалась вместе с другими Скандинавскими странами под общей рубрикой «Европа»[1455]. «Юг», судя по материалам саг, приводимым Т. Н. Джаксон[1456], начинался на Ютландском полуострове, «восток» – на славянском Поморье, «север» – в Норвегии, «запад» – в Фризии и Англии. Очевидно, Западно-Балтийский регион являлся своего рода ориентационным центром, из которого исходили пути.

Столь важное значение Западно-Балтийского региона для древнескандинавской ментальной картины мира было обусловлено, в первую очередь, его географическим положением: Ютландия и Датские острова являлись главным связующим звеном между континентальной Европой и Скандинавским полуостровом. Еще в послеледниковый период через них шли последовательные волны миграции человеческих коллективов, заселявших Скандинавию.

Не менее важным было его расположение и для экономики Скандинавских стран, начиная с неолита. Через Ютландский полуостров и Датские острова в Скандинавию приходили новые экономические и технологические импульсы из Центральной и Южной Европы: новые способы обработки камня, земледелие, производство бронзы и др. Тем же путем в эпоху бронзы в Скандинавию ввозилось сырье (бронзовые изделия и, возможно, слитки)[1457]. С этого времени устанавливается регулярное поступление на север через Ютландию и Датские острова предметов роскоши из Средиземноморья, а в римское время (уже в железном веке) меридиональный торговый путь обеспечивает интенсивное взаимодействие Западной Балтики со средиземноморской цивилизацией[1458]. Тем самым Западно-Балтийский регион уже в эпоху бронзы становится коммуникационным узлом, куда поступают, где концентрируются и откуда перераспределяются получаемые с юга ценности[1459].

Обмен с Центральной и Южной Европой длительное время носил престижный характер: поставляя янтарь, местная знать получала предметы роскоши – изделия из бронзы и реже золота, стекла и т. и. и сырье для их производства (бронза, золото). Престижный обмен являлся мощным стимулом экономического и социального развития Западно-Балтийского региона[1460]. Уже в эпоху бронзы на Ютландском полуострове и Датских островах (Фюн, Зеландия, Фальстер) выделяются области, где среди гнезд аграрных поселений возникают центры неаграрного типа (со следами специализированного ремесленного производства и торговой деятельности) с относящимися к ним богатыми могильниками[1461]. Важной особенностью этих центров является то, что первоначально возникает не изолированное от округи поселение с особыми функциями (торговой, ремесленной), выступающее резиденцией знати, а обособляется небольшая область, в которой характер занятий населения отличен от окружающих территорий. Здесь отмечается скопление знати (археологически выражающееся в появлении элитных некрополей, кладов и т. п.) и вырастает ряд взаимосвязанных поселений – одно из них впоследствии занимает в области ведущее место, но со временем может уступить его другому поселению, – но в пределах той же области[1462]. Находки в этих областях свидетельствуют о том, что в них сосредоточивается балтийская и североморская торговля с Центральной и Западной Европой[1463]. Они являются конечными пунктами и важнейшими местами перераспределения ценностей крупных торговых путей. К таким «торговым» областям в бронзовом веке относятся Вольдтофт на о. Фюн с курганом Лусехёй (Luseh?j)[1464], Стевнс[1465] на о. Зеландия с культовым центром Бослунде (Boeslunde)[1466]и Трюггвелде (Tryggvoelde)[1467], Тю (северо-восточная Ютландия) с Люнгбю (Lungby)[1468] и ряд других. Здесь над погребениями знати возводились огромные курганы, а в захоронениях представлены бронзовые, золотые и серебряные изделия, привезенные из Средиземноморья, кельтской Западной Европы, Подунавья[1469]. Находки свидетельствуют о непосредственной связи этих центров с системой центральноевропейского обмена.

Вместе с тем они не обнаруживают следов дальнейшего, внутрибалтийского, перераспределения ценностей (хотя некоторые контакты между различными областями Скандинавии, очевидно, осуществлялись). Эти центры, видимо, являлись северными конечными пунктами европейской системы коммуникаций, и поступающие в них ценности по преимуществу оседали на месте, способствуя возвышению и обособлению знати, контролировавшей эти территории.

Наступление эпохи производства железа (с середины I тысячелетия до и. э.), сырьем для которого были богаты и Ютландский полуостров, и Средняя Швеция, привело к радикальному изменению характера торговли и реорганизации торговых путей. Тем не менее роль Западно-Балтийского региона как коммуникационного центра не уменьшилась, хотя на протяжении римского железного века (0-500 гг. и. э.) произошло расширение и перераспределение его функций[1470].

Важнейшим фактором изменения ситуации на Балтике было то, что впервые в это время предметом торговли, как международной, так и внутрибалтийской, становится продукт местного производства – железо. Большие запасы и высокое качество руды делали главным его поставщиком север Упланда (северная область Средней Швеции, Свеаланда). «Железный путь» связывал его с оз. Меларен, откуда открывался выход в Балтийское море, и служил основой для формирования внутренней системы коммуникаций, консолидируя округу[1471]. Отсюда железо начинает доставляться в другие регионы Скандинавии и в Центральную Европу[1472].

Благодаря этому, в дальнюю крупномасштабную торговлю, во-первых, были вовлечены новые области Северной Европы, которые, с одной стороны, поставляли в торговую сеть свои товары, а с другой, становились потребителями уже традиционных или новых товаров, привозимых на Балтику центрально-европейским путем. Таким новым регионом стал в первую очередь Свеаланд. В балтийскую систему обмена включилась также южнонорвежская область Вик, откуда вывозились высоко ценившиеся, по крайней мере в Балтийских странах, изделия из мыльного камня (жировика).

Во-вторых, эти области объединялись с центральноевропейской торговой системой с помощью новых путей, пролагавшихся по преимуществу вдоль побережий. Эти новые маршруты являлись пролонгацией ранее заканчивавшейся в Западной Балтике системы коммуникаций. При этом, как и в предшествующую эпоху, формирование торговых путей создавало условия для возникновения центров, где проходили торжища (подчас сезонные), накапливались предметы торговли, находились ремесленные мастерские. Однако торговые центры этого времени (часто называемые виками, поскольку они располагались в удобных гаванях), как правило, не связаны с округой или связь эта весьма ограничена.

В IV–VI вв. формируются торговые пути на восток вглубь Балтики, в первую очередь, вдоль юго-восточного побережья Скандинавского полуострова. От Южной Ютландии и Зеландии путь ведет к о. Борнхольм[1473], к о. Эланд, на южной оконечности которого возникает торгово-ремесленное поселение Экеторп (Eketorp)[1474], а на восточном побережье – Исманторп (Ismantorp). Отсюда путь разветвлялся на северо-восточный маршрут– ко. Готланд и северный – в Среднюю Швецию, где на о. Экере в оз. Меларен вырастает поселение Хельгё (Helg?)[1475]. Наконец, в V в. устанавливаются связи и с восточным побережьем Балтики[1476]. В каменном могильнике Прооза (ныне в черте г. Таллинна) найдены – наряду с другими предметами скандинавского происхождения – бронзовые пуговицы-аграфы, отлитые в формочке, найденной в Хельгё[1477], что указывает на прямые связи населения Прооза с Хельгё. Для поселений этого периода характерны западноевропейские импорты, в том числе монеты и предметы роскоши, а также специализированная ремесленная деятельность: производство ювелирных украшений, костяных и керамических изделий.

В-третьих, в Западно-Балтийском регионе реорганизуется система торговых, а теперь и ремесленных центров, часть которых располагается непосредственно на торговых путях (как Экеторп, Хельгё и др.), а часть возникает в местах добычи и переработки железа. Ко второму типу относится поселение в Данкирке (Dankirke), зародившееся на юго-западном побережье Ютландии еще в I в. до н. э. как центр производства железа в широких (для того времени) масштабах, но достигшее расцвета в VI–VII вв. уже в качестве ремесленного и торгового поселения[1478]. Здесь сосредоточивалось производство костяных, стеклянных, керамических изделий, ювелирное дело; обнаружены многочисленные римские, меровингские, позднее фризские (включая монеты) импорты. Другим крупнейшим торговым центром Западной Балтики, но к востоку от Ютландии, т. е. собственно внутри Балтийского региона, в IV–V вв. становится поселение Люннеборг (Lundeborg) на о. Фюн (округ Гудме)[1479], в котором было налажено производство костяных, стеклянных, керамических изделий и где найдено большое количество римских импортов.

Таким образом, этот этап – IV–VI вв. – характеризуется пролонгацией системы коммуникаций по северному побережью Балтийского моря вплоть до устья Финского залива, образованием новых «узловых» областей в сети дальней торговли, главной среди которых становится Свеаланд, изменением функций Западной Балтики, которая превращается теперь лишь в одно из звеньев трансъевропейского пути, откуда поступающие по нему ценности перераспределяются в пределах всего Балтийского региона и куда доставляются продукты местного производства для их дальнейшего участия в торговле.

В VII–VIII вв. балтийская система коммуникаций приобретает новое содержание: из региональной она преобразуется в общеевропейскую и затем – в трансконтинентальную. Резкий рост значения Балтики был обусловлен радикальными переменами, происходившими в Средиземноморье, где арабские завоевания перекрыли традиционные пути, связывавшие его с Востоком, откуда поступали предметы роскоши, ткани (прежде всего шелк), пряности, специи[1480]. Центр тяжести в поисках новых путей на Восток был перенесен с юга Европы на север. Рейн, важная европейская магистраль еще с римских времен, становится одной из основных, по которым товары из Центральной и Южной Европы поступают на побережье Северного моря и оттуда в Англию и в Балтийский регион. Это вызывает чрезвычайное усиление Фризии, расположенной к востоку от Шельды, и рост фризской торговли[1481]. На побережье Северного моря возникает ряд новых эмпориев: Гамбург в устье Эльбы, Дорестад в устье Рейна и др., восстанавливается роль старых римских портов, таких как Квентовик в устье Канша. Объединение североморской и балтийской систем коммуникаций не заставляет себя долго ждать, и уже с начала VIII в. налаживается более или менее регулярное сообщение между Северным и Балтийским морями.

Западная Балтика оказывается теперь на скрещении не только меридиональных, но и широтных торговых путей – между Северным и Балтийским морями. Они соединялись двумя способами: через юг Ютландского полуострова, где узкий перешеек пересекают, почти смыкаясь, реки Айдер и Трене с запада и залив Шлее (Шлой) с востока, и на севере через Лимфьорд. И тот, и другой пути маркируются новыми крупными торгово-ремесленными центрами: Хедебю (He?eby) на берегу Шлее[1482] и Линдхольм Хёйе (Lindholm H?je) на берегу Лимфьорд а[1483]. Плавания вдоль западного побережья Ютландии к Лимфьорду вызвали к жизни появление нового центра неподалеку от Данкирке – Рибе (Старый Рибе)[1484]. Все эти поселения отличаются интенсивными связями с Североморским регионом (многочисленны находки фризских скеаттов, керамических и стеклянных фризских и рейнских изделий, английских импортов и др.), с одной стороны, и очевидными следами экспорта продуктов местного производства (железа, жировика, скота, кож) – с другой.

Таким образом, к началу эпохи викингов Ютландский полуостров и Датские острова по-прежнему остаются крупнейшим узловым центром Европы, где пересекались меридиональный и широтный пути дальней торговли[1485], центром обширной коммуникационной системы, объединявшей Североморский и Балтийский регионы.

Одновременно с интенсификацией торговли и нарастанием в ней удельного веса местного производства шло расширение и продление путей в самом Балтийском регионе. В VII–VIII вв. активно осваиваются пути вдоль южного и юго-восточного побережья Балтики. Именно этот маршрут получает название «Восточного пути» (Austrvegr) в скандинавских источниках[1486]. На землях поморских славян, балтов и прибалтийско-финских племен возникают такие центры как Рерик (у дер. Gro? Str?mkendorf на восточном берегу Висмарского залива)[1487], Ральсвик на о. Рюген, Менцлин на нижнем Пене, Волин в устье Одера[1488], Трусо в устье Вислы, ряд поселений в землях пруссов, Кауп на их границе с территорией обитания куршей[1489], Апуоле в области расселения куршей[1490], Гробиня– ливов[1491] и др. К концу IX в. южное и восточное побережье Балтики усеяно крупными и мелкими поселениями, обслуживающими торговый путь и принимающими участие в торговле. Рассказ англо-сакса Вульфста-на, включенный в «Орозий» уэссекского короля Альфреда (конец IX в.)[1492], о его поездке вдоль южного берега Балтийского моря свидетельствует о налаженности, освоенности этого маршрута. Путь от Хедебю до Трусо занял у него 7 дней и пролегал по хорошо знакомым морякам землям: Вульфстан, очевидно со слов моряков, с которыми он плыл, подробно перечисляет земли, которые они миновали как по левому (Сконе, острова Борнхольм, Эланд и Готланд), так и по правому борту (Витланд, Веонодланд и др.). Более того, Вульфстан получил обильную информацию об обычаях народов, населявших эти земли, часть которой вошла в текст короля Альфреда: Вульфстан упоминает о существовании на о. Борнхольм нескольких «королей», подробно описывает видимо поразивший его обряд погребения у эстов и т. д.

Разрастается и разветвляется коммуникационная система и в северо-восточной части Балтийского моря. Новые торгово-ремесленные поселения основываются на о. Готланд: Вестергарн (Vdstergarn), затем Павикен (Paviken)[1493] и, наконец, Висбю[1494] на западном побережье острова и Эстергарн (?stergarn)[1495] – на восточном. Интенсифицируется движение вдоль северного и западного побережья Балтики: здесь возникают новые центры – иногда вместо старых (так, Бирка со временем вытесняет Хельгё), иногда – в дополнение к ним (например, Лёддечёпинг в Сконе)[1496]. Но главным явлением этого времени, оказавшим наибольшее влияние на экономику балтийских стран эпохи викингов, равно как и на социально-политическое развитие народов Восточной Европы, был следующий этап пролонгации балтийской коммуникационной системы на восток сначала по Балтийско-Волжскому пути вплоть до Волжской Булгарин, Хазарин и стран Халифата, затем по Днепровскому пути вплоть до Византии.

Время формирования Балтийско-Волжского пути обычно определяется древнейшими комплексами, выявленными в Старой Ладоге, которые датируются 750-ми гг.[1497]. Предполагается, что возникновение поселения на высоком мысу над р. Ладожкой маркирует начало функционирования этого пути. Однако кажется значительно более вероятным, что появление крупного торгово-ремесленного центра на торговом пути знаменует не начало его освоения, а переход к его интенсивному функционированию. Подобного рода поселения, где движущиеся этим путем купцы могли останавливаться на отдых, чинить или менять средства передвижения, продавать свои товары и приобретать продукты местного производства и где это производство оказалось налаженным (так, жилой и производственный комплекс в Ладоге, считающийся древнейшим, принадлежал ремесленнику-ювелиру[1498]), вряд ли могли возникнуть, если движение по пути было слабым и нерегулярным. Требовалась постоянная, хотя бы и сезонная (вначале), потребность купцов в подобной стоянке, с одной стороны, и заинтересованность местного населения в сбыте своей продукции и уверенность в ее реализации – с другой. Разумеется, уловить действительно начальные этапы использования того или иного пути крайне сложно: в силу редкости плаваний и немногочисленности путешественников они почти не оставляют археологически определимых следов. Можно ли, например, отнести к подобным следам единичные и крайне редкие находки скандинавских древностей VII в. в Поволховье?

Ситуации, в которых есть какие-то временные ориентиры, подсказывают, что между началом освоения торгового пути и возникновением на нем крупных торгово-ремесленных центров проходит весьма длительное время – в рассматриваемый период около 100 лет. Так, Ладога существует уже в 50-е гг. VIII в., а восточное серебро начинает интенсивно поступать на Балтику на рубеже VIII и IX вв., т. е. по крайней мере, в середине VIII в. Балтийский путь активно используется. Однако следующие поселения на Балтийско-Волжском пути возникают только в середине IX в., идет ли речь о «контрольном» пункте (впрочем, с ярко выраженным ремесленным производством – «Рюриково» городище)[1499] или о сугубо торгово-ремесленных центрах (Сарское городище под Ростовом)[1500]. Еще позже появляются поселения в Ярославском Поволжье, время расцвета которых приходится на X в.

Примерно такую же хронологию обнаруживает развитие и Днепровского пути. Первые известия о проникновении скандинавов в Византию относятся к началу IX в.[1501]; серединой – концом IX в. (условно под 860 и 882 гг.) «Повесть временных лет» датирует поход на Константинополь варягов Аскольда и Дира, незадолго до того обосновавшихся в Киеве, и перемещение в Киев будущего киевского великого князя Олега с войском, значительную часть которого составляли варяги. Эти события знаменуют возросший интерес скандинавов к византийским рынкам. Однако на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье почти не обнаруживается скандинавских древностей и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание Днепровского пути. Лишь на рубеже IX и X вв., т. е. примерно через 100 лет после начала плаваний по нему, возникает крупный торгово-ремесленный центр под Смоленском – Гнёздово[1502]. При всей специфике Северной и Южной Руси сходство ситуаций представляется достаточно красноречивым. Поэтому и в случае с Балтийско-Волжским путем – и особенно с его начальным отрезком, Волховским, – представляется более чем вероятным длительное, в 100 лет или более, постепенное и поэтапное его освоение: первые проникновения по нему; попытки, удачные и неудачные, найти дальнейшие пути вглубь страны; знакомство с местными условиями и местным населением; обнаружение скандинавскими торговцами в регионе ценнейшего товара – пушнины; знакомство, с другой стороны, местного населения с изредка появляющимися торговцами и воинами; установление контактов и обмена между теми и другими; постепенная концентрация местной знати, а вслед за ней ремесленников в местах сначала временных, а затем и стационарных стоянок. С учетом сезонности плаваний все эти этапы должны были занять достаточно большой отрезок времени. Поэтому, думается, ближайший к Балтике Волховский отрезок пути, маркированный в первую очередь Ладожским поселением и, наряду с ним, целой цепочкой поселений, образовавшихся в IX–X вв. вдоль Волхова (Холопий городок, Гостинополье и др.[1503]), начал использоваться уже в VII в., и в первой половине VIII в. движение по нему стало настолько интенсивным и регулярным, что потребовало хорошо оборудованной и постоянной гавани.

Освоение даже одного начального отрезка Балтийско-Волжского пути имело колоссальное значение для экономики Балтийского региона и всей сложившейся торговой системы. Север Восточной Европы, богатый пушниной, превратился в главного поставщика ценных мехов для всей Северной и Западной Европы. Продолжение же пути дальше на восток вплоть до Волжской Булгарин дало балтийской торговле еще один ценнейший предмет импорта – восточное монетное серебро, а также восточную поливную керамику, бусы из полудрагоценных камней (сердолика, халцедона) и другие предметы роскоши. Первые случайные находки восточных предметов – например, статуэтка Будды, изготовленная в северной Индии в VI–VII вв., фрагменты металлической посуды – происходят уже из Хельгё; более широко представлены восточные изделия в Бирке. Но особенно обильно поступали они – в первую очередь монетное серебро – на о. Готланд. Здесь, а также в Средней Швеции найдено более 100 000 восточных монет. При этом приток арабского серебра значительно ослабевал при продвижении на запад: на Борнхольме найдено только 3000 монет, в Сконе, Халланде и Блекните – немногим более 1000, и менее 1000 – на Датских островах и в Ютландии[1504]. То же распределение характерно и для других восточных, а в эпоху викингов – и византийских – импортов: они доминируют на востоке Балтийского региона и представлены в ограниченном количестве на западе. Обратная картина наблюдается с «западными» импортами: фризские и англо-саксонские монеты и вещи оседают в Западной Балтике и лишь немногие из них достигают в эпоху викингов Восточной Европы. Так, крайне редки находки здесь англо-саксонских монет и монет собственно скандинавской чеканки (например, известны лишь несколько полубрактеатов Хедебю в кладе, найденном у дер. Кислая[1505]).

Монетные, а также вещевые находки свидетельствуют, что после начала функционирования Балтийско-Волжского пути балтийская система коммуникаций, сохраняя общность и проницаемость, тем не менее, разделяется на две достаточно четко выраженные области: Восточная Балтика, включая о. Готланд, которая тяготеет к востоку и становится новым узловым регионом, ориентированным на транзит между странами Восточной Европы, Арабского халифата, Кавказа и Западной Европой; и Западная Балтика, которая сохраняет сложившиеся к середине первого тысячелетия направления торговли – североморское и центральноевропейское.

(Впервые опубликовано: ДГ. 2009 год. М., 2010. С. 43–57)