Удельный быт Суздальско-Владимирской Руси

Удельный быт Суздальско-Владимирской Руси

Определив наше отношение к вопросу о татарском влиянии, мы можем обратиться к изучению основных отличий общественного быта в период удельный. Это – период, в который северо-восточная Русь раздробилась в политическом отношении на независимые один от другого уделы. За начало периода мы можем принять тот момент, когда князья начинают усваивать привычку, даже и владея Владимиром, жить в своих уделах, а окончанием периода можем считать княжение Ивана III, когда все крупные уделы уже объединились под властью Москвы. Таким образом, удельный период обнимает время от XIII до конца XV в., когда уже устанавливается единодержавие. Что же такое удел?

По литературным трудам вы составите себе понятие об уделе, как о территории, находящейся в потомственном владении какой-либо княжеской семьи. Такое определение наши исследователи дают уделам только с XIII в., с того времени, когда князья уже не переходят с удела на удел, а оседают в одной какой-нибудь местности и передают свои территории не в род, а по завещанию своему личному потомству. До XIII в. на юге мы видим волости, а не уделы. Однако необходимо оговориться, что термины «удельный», «удельно-вечевой» прилагаются иногда и к разным явлениям южнорусской жизни XI и XII вв., хотя и совсем неправильно. Под уделами и удельным периодом в своем изложении мы будем разуметь княжеские владения и все особенности древней жизни только в XIII и более поздних веках. Отличиями этого удельного периода являются: ослабление (а по взгляду некоторых, и полное отсутствие) государственного единства и господство частноправовых начал во всех сферах тогдашней жизни. Такая характеристика периода создалась на основании исследования трех преимущественно сторон удельного быта, отличных от быта Киевской Руси: 1) отношений князей к подвластной территории и населению, 2) отношений князей между собой и 3) положения общественных классов.

Исследование этого периода, именно его особенностей, сравнительно с более ранним и более поздним временем, началось не так давно. Прежде не выделяли в самостоятельный период русскую историческую жизнь с XIII до XV в. Так, Шлецер брал для характеристики этого времени чисто внешний факт порабощения татарами и называл Русь в это время «Russia opressa». По представлению Карамзина, до Ивана III была одна эпоха – «древнейшая», и «система уделов была ее характером». Особенности удельной эпохи первый указал С. М. Соловьев в своей диссертации «Об отношениях Новгорода к великим князьям» (М., 1845) и еще больше развил свой взгляд в своем исследовании «Об отношениях князей Рюрикова дома».

Схема русской истории, данная Соловьевым, нам известна. По его взгляду, Киевская Русь – родовая собственность князей, находящаяся в общем их владении. Порядок владения волостями там обусловлен родовыми счетами. Политическое положение каждого князя определяется его положением в роде, и нарушение этого положения другими князьями ведет к усобицам. Усобицы идут не за волости, потому что волости не принадлежат одному какому-либо князю, а за порядок владения волостями. Но в XII в. начинается разложение родового порядка благодаря младшим городам северной Руси, которые, получая особого князя, более ему подчиняются, чем старые, старшие города, что и позволяет князьям усилить свою власть. Князья, возвышая эти города в ущерб старым, смотрят на них, как на собственность, устроенную их личным трудом, и стараются как личное владение передать их в семью, а не в род. Благодаря этому родовое владение падает, родовое старшинство теряет значение, и сила князя зависит не от родового значения, а от материальных средств. Каждый стремится умножить свою силу и средства увеличением своей земли, своего удела. Усобицы идут уже за землю, и князья основывают свои притязания не на чувстве родового старшинства, а на своей фактической силе. Прежде единство земли поддерживалось личностью старшего в роде князя. Теперь единства нет, потому что кровная связь рушилась, а государство еще не создалось. Есть только уделы, враждующие за материальное преобладание, – идет «борьба материальных сил», и из этой борьбы, путем преобладания Москвы, рождается государственная связь. Итак, род, распадение рода и борьба материальных сил, государство – вот схема нашей истории. В ней три части. Средний период есть период удельный. По Соловьеву, это переходный период: в нем нет государственного единства, – каждый князь – хозяин своего хозяйства, его политика руководится видами «личных целей с презрением чужих прав и своих обязанностей». В этом периоде конец кровных связей, в нем зарождение связи государственной.

Иначе смотрит на дело К. Д. Кавелин. В своих трудах (Сочинения, т. I и II) Кавелин вносит поправки к историческим воззрениям Соловьева и именно к периоду удельному. По его мнению, возвышение младших городов – факт случайный, который не мог иметь влияния на изменения в гражданском быте. Князь-член рода естественно должен был замениться князем-хозяином вотчины. Крайнее развитие княжеского рода на Руси повело к его разложению и утрате родственных связей. Родовой быт сменился, естественно, семейным, родовое владение перешло, естественно, в личное. При дробности уделов князья стали простыми вотчинниками-землевладельцами: «наследственными господами отцовских имений», а уделы – простыми вотчинами. Князья начали завещать эти вотчины как простое имущество, а не как государственную территорию; стало быть, род и родовое владение естественно заменялись семьей и частной собственностью; результатом же этой смены было падение политического единства и частный характер всей жизни и управления. Потом, при этом господстве частного быта, естественно развивается личное начало и, воплощаясь в личности московского князя, создает государственный порядок. Таковы черты удельного периода, из которого вышло государство московское: в этом периоде – полное господство частных начал.

Б. Н. Чичерин в статье «Духовные и договорные грамоты князей великих и удельных» исходит из теоретических понятий права; желая определить физиономию удельного периода, он задает вопрос: на каком праве создалась удельная жизнь? «Исходная точка гражданского права, – говорит он, – есть лицо с его частными отношениями; исходная точка государственного права – общество, как единое целое». Изучение фактов удельной поры убеждает его, что в удельной жизни господствовало право частное. Князья в своих уделах не различали оснований, на которых владели городами и всей территорией удела, с одной стороны, и каким-нибудь мелким предметом своего обихода, вроде одежды и утвари, – с другой. В своих частных духовных завещаниях они одинаково распоряжались самыми различными предметами своего владения. Междукняжеские отношения регулировались договорами, а договор – факт частного права. Стало быть, ни в отдельных уделах, ни во всей русской земле не существовало ни государственной власти, ни государственных понятий и отношений в среде князей; не было их и в отношениях князей к населению. Сословий тогда не было, и каждый член общества связан с князем не государственными узами, а договорными отношениями. Одним словом, удельное общество есть «общество, основанное на частном праве». Впоследствии, путем фактического преобладания одного князя, образуется единовластие и государственный порядок.

Таким образом, все помянутые исследователи историко-юридической школы в сущности одинаково характеризовали удельный быт, как быт гражданский, частный, лишенный государственных установлений и понятий. Факты были собраны ими добросовестно, анализ фактов был талантлив, но точка зрения вызвала возражения со многих сторон от людей разных направлений.

Относительно удельного быта первый представил веские возражения профессор государственного права А. Д. Градовский («История местного управления в России», т. I). По его мнению, удельные князья, завещая по духовным грамотам волости и рядом села, в сущности, передают своим наследникам разные предметы владения в волостях (т. е. административных округах) и селах. Села они передают целиком, как полную собственность, а в волостях завещаются ими потомству только доходы и права управления. Князья сознавали различие своего владения селом и волостью, и это служит для Градовского доказательством, что в удельном периоде существовали понятия, выходившие из сферы гражданского права и имевшие характер понятий государственных. Эти замечания Градовского вполне разделяет К. Н. Бестужев-Рюмин («Русская История», т. I). Он признает существование двух категорий владения, но думает, что логика людей XIV-XV вв. не могла их ясно различать и формулировать.

Между указанными мнениями становится В. О. Ключевский. В своем «Курсе» и в труде «Боярская Дума» он проводит резкую грань между Русью Киевской и Суздальской, северо-восточной. На северо-востоке иная почва и природа, чем на юге; иной физиологический и духовный склад народности (великоруссы), иные экономические условия жизни, – поэтому иными становятся и формы общественного быта. Общество северо-восточной Руси имеет характер преимущественно сельский, а князья приближаются к типу простых сельских хозяев. «Приближение княжеского владения к вотчинному владению частного собственника» видно из двух признаков: уделы 1) завещаются женщинам и 2) управляются княжескими холопами. Это признаки боярского землевладения в древней Киевской Руси. Но, сделавшись вотчинником, князь оставался и политической властью в уделе; он сохранял такие права, каких не имели другие, простые вотчинники. Впрочем, эти верховные права он понимал не в государственном смысле, а как важные статьи дохода, которые иногда уступал и другим лицам в виде льготы. Поэтому северо-восточный удельный князь может быть определен, как «вотчинник с правами государя, государь с привычками вотчинника». Князь вполне различал села от волостей по праву владения, но вполне их смешивал по способу эксплуатации.

Оригинальная попытка характеристики удельного периода сделана И. Е. Забелиным (см. в «Историческом Вестнике» за 1881 г. его статью «Взгляд на развитие московского единодержавия»). Характеристика эта совершенно лишена черт юридического определения. Единственной связью Русской земли в удельном периоде, по мнению Забелина, было чувство национального единства, жившее в народе. Князья совершенно забыли это единство и заботились о своем только уделе, и лучшим князем считался тот, кто лучше хозяйничал, лучше устраивал свой удел, «собирал его». Князьями-собирателями назывались не те князья, которые стремились к единодержавию, а те, которые лучше устраивали свое хозяйство; хозяйственные же и экономические наклонности князей зависели от наклонностей всего народонаселения, по преимуществу, «посадского», «рабочего и промышленного». Тех князей, которые лучше хозяйничали (т. е. князей московских), народные симпатии постепенно поднимали на высоту национального государя.

Таковы главнейшие оценки удельного быта, существующие в нашей литературе. К чему же все они сводятся? Историко-юридическая школа дала нам картину частного быта в удельном периоде, понимая этот быт, как подготовительный или переходный к государственному бытию. На основании воззрений этой школы об уделе мы можем сказать, что удел есть территория, подчиненная князю на праве гражданском, как частная земельная собственность, т. е. вотчина. Однако некоторые исследователи находили в удельное время явления и понятия государственного порядка и поэтому отрицали исключительное господство в уделе частноправовых начал. На основании их воззрений мы можем сказать, что удел есть территория, подчиненная князю наследственно и управляемая им на основании начал и государственного, и частного права, причем различие этих начал князьями чувствуется, но в практике не проводится. В мнении Ключевского перевес на стороне явлений частного права. Хотя он признает политическое значение за княжеской властью, но проявления этой власти считает хозяйственно-административными приемами, а не государственною деятельностью. На основании его воззрений, мы можем сказать, что удел есть вотчина с чертами государственного владения или государственное владение с вотчинным управлением и бытом. Наконец, Забелин, с национально-экономической (если можно так выразиться) точки зрения на удельную жизнь, берет старое определение удела, но этому определению дает новую, не юридическую форму. По его представлению, удел есть личное хозяйство князя, составляющее часть земли, населенной великорусским племенем. Знакомясь со всеми существующими взглядами на удел, нетрудно заметить, что у всех исследователей принят один термин для обозначения существа удела. Этот термин – вотчина. Все признают, что этот термин возможен, но все разно определяют ценность этого термина. Одни видят тождество удела и вотчины, другие – только сходство (и то в разной степени). Нетрудно понять также, почему термин «вотчина» привился и имеет право на существование: с развитием удельного порядка, при постоянном дроблении уделов между наследниками многие уделы измельчали и фактически перешли в простые вотчины (как, например, многие уделы ярославской линии князей, в которых не бывало ни одного городка и было очень мало земли). Это обстоятельство измельчания уделов имеет значение, между прочим, и потому, что указывает на слабую сторону всех рассмотренных нами теорий об удельной эпохе. Все они как бы забывают, что княжеские удельные владения были крайне разнообразны по размерам: одни из них были незначительны настолько, что ничем не могли отличиться от частного владения, а другие вырастали в громадные области (московский удел в XV в.). Эти-то последние уделы по своим размерам уже заставляют предполагать, что власть их владетелей должна отличаться некоторыми государственными чертами.

Принимая это во внимание, мы должны поставить определение удела так, чтобы избегнуть некоторой неточности и неполноты и в то же время не впасть в противоречие с установленными наукою взглядами. Кажется, мы достигнем этого, если скажем, что удел северо-восточного князя есть наследственная земельная собственность князя, как политического владетеля (как частный землевладелец, он владел селами), собственность, по типу управления и быта подходящая к простой вотчине, а иногда и совсем в нее переходящая.

Раз старинная княжеская «волость» заменилась «уделом», которым князь владеет как собственностью, – всякое основание политического единства исчезает, князья уже не имеют привычки вспоминать, что они «одного деда внуки» и что у них должен быть старший, который бы «думал-гадал» о русской земле. Только единство зависимости от татар оставалось у различных княжеских семей, а в остальном эти семьи жили особно. Каждая из них, разрастаясь, превращалась в род и, пока родичи помнили о своем родстве, имела одного «великого князя». Рядом с великим князем Владимирским были такие же князья в Твери, Рязани и т. д. И отношения между этими княжескими родами и семьями уже не имели ничего родственного, а определились договорами. Когда же дробление княжеских родов и земель достигало полного развития, договорами стали определяться даже отношения родных братьев. И нетрудно указать причины, по которым князья нуждались в договорах. Как личные землевладельцы-собственники, интерес которых заключался в увеличении личной, семейной собственности, князья заботились о примыслах, т. е. об увеличении своего имущества, движимого и недвижимого, на счет других князей. Они покупали и захватывали земли, они сберегали для себя ту дань, которая собиралась на татар, и иногда или вовсе, или частью не была им передаваема. Эти заботы о примыслах превращали князей в хищников, от которых страдали интересы их соседей. Для этих соседей договор являлся средством оградить свои интересы от насилия смелого и сильного князя или привлечения его в союз, или уступкой ему некоторых прав и выдачей обязательств. Договорами определялись и взаимные отношения заключивших их князей и единство их политики по отношению к прочим князьям и внешним врагам Руси. Если князья договаривались как равноправные владетели, они называли себя «братьями»; если один князь признавал другого сильнейшим или становился под его покровительство, он называл сильнейшего «отцом» или «братом старейшим», а сам назывался «братом молодшим». Владимирский-Буданов склонен думать, что междукняжеские договоры, определяя точно взаимные отношения северо-русских княжеств, превращали эти княжества в «северно-русский союз». В XIV и XV вв. является в договорах понятие княжеской службы: служебный князь XV в., не теряя фактически распоряжения вотчиной, становится мало-помалу из государя простым вотчинником и слугой другого князя. По договорам можно проследить, как мелкие князья входят все в большую и большую зависимость от сильных, и, наконец, все впадают в полную зависимость от одного московского князя, причем удельные князья, передавая свои вотчины великому князю, сознательно передают ему верховные права на их вотчины, сохраняя в то же время в этих вотчинах права державного собственника. Эта зависимость одних князей от других любопытна в том отношении, что дает многие параллели с феодальным порядком Зап. Европы. Совокупность князей северо-восточной Руси как бы делит между собой верховную власть, сливая ее права с правом простого землевладения. Будучи все «государями» в своих уделах, князья в то же время зависят один от другого, как вассалы от сюзерена. По земле устанавливаются разные виды зависимости, изучение которых в последнее время привлекает силы многих ученых. В особенности много работал над исследованием «феодализма на Руси» покойный П. Н. Павлов-Сильванский. Обзор же сделанного до сих пор по этому вопросу можно найти в книге проф. Кареева «Поместье – государство» (СПб., 1906. Приложение I).

Смешение начал государственного и частного, с преобладанием последнего, мы встречаем и в устройстве самого удельного общества и в отношении его к князьям. В отношении к князьям население делится на людей служилых, которые князю служат, и тяглых, которые ему платят. (Эти термины позднейших времен, эпоха Московского государства, но они могут быть употреблены в данном случае, так как в XIII и XIV вв. для обозначения общественных групп не существовало определенных названий.) Во главе служилых людей стояли те лица, которые участвовали в княжеской администрации. Первым лицом финансового управления считался дворский (дворецкий), управитель княжеского двора. В попытках точно определить значение должности дворского ученые расходятся. Одни говорят, что дворский управлял вообще княжеским двором; другие – что он управлял только княжеским земледельческим хозяйством. В зависимости от дворского находились «казначей», «ключники», «тиуны», «посельские» (сельские приказчики). Должность казначея с течением времени становилась почетнее, и впоследствии она сделалась «боярскою»; в эпоху более древнюю и казначеи, и ключники часто выбирались из холопов. Все эти лица ведали дворцовое, т. е. частное княжеское хозяйство; во главе же правительственной администрации находились бояре. Им давались в управление города и волости. Управляющие городом носили название «наместников», а управляющие волостью – название «волостеля». Из городов и волостей непосредственно бояре извлекали не только доходы для князя, но и средства на свое содержание, или «кормились» от населения; отсюда самая их должность носила название «кормлений», и таким образом провинциальное управление имело целью скорее содержание княжеских слуг, чем государственные потребности. Что же касается до участия бояр в дворцовом управлении, то здесь мы встречаемся с термином «путные бояре». «Путем» называлась статья княжеского дохода. Лицо, которому князь доверял управление «путем», называлось «путным боярином», если это был боярин, или «путником», если это не был боярин. Кроме «путных бояр», мы встречаем еще «введенных» и «больших» бояр. Что значили эти термины, точно до сих пор не объяснено. Бояре составляли думу князя и в ней пользовались большим значением, не меньшим, чем в Киевской Руси. Люди, занимавшие низшие ступени княжеской администрации, известны под именем «слуг» и «детей боярских» и «слуг под дворским»; последние не могли переходить, как бояре и слуги вольные, на службу от одного князя к другому, не теряя при этом своей земли. Вообще же княжеские слуги находились в двояком отношении к князю: они были или холопы князя, или же вольные его слуги, которые имели право перехода на службу от одного князя к другому, сохраняя при этом за собой свои земли (вотчины) в том уделе, откуда уходили. Только в одном случае бояре были безусловно обязаны службой тому князю, в уделе которого находились их земли, – если город, в области которого лежала вотчина боярина, был в осаде, то боярин был обязан помочь осажденному городу. Князь, имея таких вольных слуг, должен был им давать вознаграждение или «жалованьем» (деньгами и вотчинами) или «кормлением» (т. е. посылкою на должности «наместника» и «волостеля»). Кроме этих средств обеспечения вошло в обычай обеспечение «поместьем». Поместьем называлась земля, данная во владение князем его слуге условно, т. е. до тех пор, пока продолжалась его служба. Вопрос о времени и порядке возникновения поместий не решен. Известно, что в XIV в. поместья уже были, что видно, между прочим, из завещания Ивана Калиты. О происхождении системы поместий существуют различные мнения. Старые ученые (Неволин) смешивали кормления и поместья в один вид условного владения и говорили, что поместья произошли от кормления; но между тем и другим существует громадная разница: в кормление давались области на праве публичном, т. е. давалось право сбора дани за обязанность управления. Поместье же давалось на частном праве, как владение за службу лица, из сел, принадлежавших лично князю.

Люди, не принадлежавшие к служилому сословию, т. е. люди «тяглые», разделились на купцов, или гостей, и людей «черных», «численных», позднее «крестьян». Купцов в северовосточной Руси было немного, так как торговля не была особенно развита, и они не были особым сословием с известными юридическими признаками: купцом мог быть всякий по желанию. Люди черные или численные жили или на своих собственных землях, или на землях владельческих (т. е. монастырских, боярских), или же на княжеских землях, так называемых «черных». Крестьяне на черных землях платили за пользование ею князю дань и оброк; крестьяне на владельческих землях, платя подати князю, в то же время платили оброк и землевладельцу деньгами, натурой или барщиной и пользовались правом перехода от одного землевладельца к другому.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.