Глава 6-я. ПРОСКРИПЦИИ

Глава 6-я. ПРОСКРИПЦИИ

Прав, тысячу раз прав был обрыдлый Регул, остро критикуя нервного Нерона за топорную мелочёвку. Долой рутину, даёшь гильотину! Впрочем, на кой нам эти голоштанные якобинцы с их дурацкими либэртэ, эгалитэ, фратэрнитэ? Мы сами не лаптем античные щи хлебаем. Взять, к примеру, Луция Корнелия Суллу. Тот уж не мелочился, взял да одним махом и прирезал сперва 10 тысяч пленных, а потом ещё 6 тысяч гавриков. И поделом! Нечего было «Гитлер капут!» по-латыни вопить. Как учили классики великой литературы, «когда враг сдаётся, его уничтожают». И по-латыни, и по-Катыни!

Однако и это мелочи. Главное же — гениальная находка Сос? Суллы, впервые применившего проскрипции.

Слово проскрипции (от латинского proscriptio) имеет следующие значения: 1)первоначально: объявление (преимущественно о продаже); 2) внесение в список лиц, подлежащих изгнанию (при доминате); 3) обнародование списков лиц, объявленных вне закона, а также сами такие списки; 4) репрессии, казни.

Остановимся подробнее на последнем значении. Проскрипционные казни применялись в политической борьбе, для свед?ния личных счетов и как средство обогащения. Впервые в Древнем Риме проскрипции в 82 г. до н. э. осуществил, как уже сказано, Сулла. За выдачу или убийство проскрибированных назначалась награда (даже рабам), за укрывательство — казнь. Имущество казнённых подвергалось конфискации и продаже с аукциона, их земли раздавались сулланским ветеранам, рабы проскрибированных отпускались на волю. Потомки жертв проскрипций лишались почётных прав и состояния, не могли претендовать на общественные должности и посты. Триумвиры 43 г. до н. э. Октавиан Август, Марк Антоний и Эмилий Лепид повторили проскрипции с более кровавым размахом. Среди других тогда погиб Цицерон, о чём уже рассказывалось в 1-й главе.

Массовый террор в период второго триумвирата подробно описан Аппианом,[824] рассказ которого признан достоверным[825] и положен в основу дальнейшего повествования, что в дальнейшем ссылками на Аппиана не оговаривается.

Воспевая нашу особую тройку, нелишне заметить, что ей далеко было до заплечных дел мастеров, орудовавших на просторах Родины чудесной, где, в усердных битвах и в труде, распевали «радостную песню о великом друге и вожде».[826] Далеко не в смысле географическом (это ясно даже и Ежову), а в смысле конспиративности. Сталинские соколы, как известно, планировали свои злодеяния, подобно суркам, в потаённых спецнорах Комитета Государственной Бдительности, а наши древнеримские простаки возьми и выстави, правда, тёмной ночью во многих местах Рима проскрипционные списки с именами новых ста тридцати лиц в дополнение к прежним семнадцати, а спустя немного времени ещё других ста пятидесяти человек. В списки всегда заносился дополнительно кто-либо из осуждённых предварительно или убитый по ошибке, и это делалось для того, чтобы казалось, что они погибли на законном основании. Было отдано распоряжение, чтобы головы всех казнённых за определённую награду доставлялись триумвирам, причём для свободнорождённого она заключалась в деньгах, для раба — в деньгах и свободе. Все должны были предоставить свои помещения для обыска. Всякий, принявший к себе в дом или скрывший осуждённого или не допустивший у себя обыска, подлежал такому же наказанию. Каждый желающий мог сделать донос на любого за такое же вознаграждение.

Списки врагов народа сопровождались следующим пламенным обращением друзей народа к этому самому безмолвствующему народу:

«Эмилий Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались вероломными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, пощадил по своей сострадательности и, сделав своими друзьями, осыпал всех почётными должностями и подарками, и мы не вынуждены были поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же, усматривая из их заговоров против нас и из судьбы, постигшей Гая Цезаря, что низость их не может быть укрощена гуманностью, мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть. Никаких страданий народные массы не испытают от нас. Мы будет карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интересах, сколько лично в наших. Итак, в добрый час».

Одновременно с обнародованием проскрипционных списков ворота города были заняты стражей, как и все другие выходы из него, гавани, пруды, болота и все места вообще, могущие считаться удобными для бегства или тайного убежища. Центурионам приказано было обойти всю территорию с целью обыска. Всё это было произведено одновременно.

И добрый час наступил. Начались неожиданные многочисленные аресты и разнообразные способы умерщвления. Отсекали головы, чтобы их можно было представить для получения награды, предпринимались попытки к бегству, производились переодевания из прежних пышных одежд в простецкие. Одни из приговорённых спускались в колодцы, другие — в клоаки для стока нечистот, третьи — в полные копоти дымовые трубы под кровлей; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни — жён и детей, враждебно к ним настроенных, другие — вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих получить поместья.

Одни умирали, защищаясь от убийц, другие не защищались, считая, что не подосланные убийцы являются виновными. Некоторые умерщвляли себя добровольным голоданием, прибегая к петле, бросаясь в воду, низвергаясь с крыш, кидаясь в огонь, или же сами отдаваясь в руки убийц или даже просили их не мешкать. Другие, униженно моля о пощаде, запирались в жилищах, чтобы избежать смерти, пытались спастись подкупом. Иные погибали вопреки воле триумвиров, жертвой ошибки или из-за личной вражды к ним убийц.

Вот некоторые картинки из кровавой вакханалии. Первым был умерщвлён народный трибун Сальвий. Узнав о сговоре триумвиров и о приближении их к Риму, он пригласил на пир близких ему лиц, так как недолго уже ему с ними придётся быть вместе. Когда на пиршество ворвались солдаты, гости в смятении и страхе вскочили. Центурион, командовавший отрядом, приказал всем спокойно возлежать за столом, Сальвия же, схватив за волосы, центурион отбросил его с места за стол сколько было необходимо и отрубил ему голову, а присутствующим ещё раз приказал оставаться неподвижными в том положении, в каком они были, чтобы в случае, если поднимется шум, не подвергнуться той же участи. И гости, действительно, после удаления центуриона, остолбенев, безмолвные, возлежали до глубокой ночи около обезглавленного трупа.

Претора Анналиса, в то время когда он посещал граждан вместе с сыном, кандидатом в квесторы, и собирал голоса в его пользу, бывшие с ним друзья и ликторы покинули, узнав, что его имя дополнительно включено в списки. Анналис, ускользнув к одному из своих клиентов, занимавшему небольшой, дешёвый, совершенно невзрачный дом в предместье, скрывался с ним в безопасности, пока собственный сын его, заподозрив бегство его к клиенту, не привёл убийц к домику, получив за это от триумвиров имущество отца и назначение в эдилы. Но когда вскоре затем сын, возвращался с попойки, те же самые солдаты, умертвившие его отца, из-за какой-то ссоры покончили и с ним.

Были, однако, и другие сыновья, и другие поступки.

Игнации, отец и сын, державшие друг друга в объятиях, были убиты одним ударом. Их головы были отсечены, а туловища оставались обнявшимися.

Оппия, желавшего вследствие своей немощной старости, остаться на месте, сын нёс на своих плечах по Риму, пока не доставил его за ворота. Во время остального пути до Сицилии он вёл его или нёс и таким образом доставил на место. Никто ничего не заподозрил и не подшучивал при виде этой сцены.

Вольноотпущенник Ветидия связал его тотчас же после проскрипции, с целью якобы передать его палачам. Ночью он склонил на свою сторону рабов, переодел их воинами и вывел таким образом господина, как центуриона, за город. Они прошли всю Италию вплоть до Сицилии и часто располагались на отдыхе вместе с другими центурионами, разыскивавшими Ветидия.

Когда солдаты заняли дом Менения, раб сел в носилки господина и был вынесен другими рабами, соучастниками всего дела, после чего он и был, согласно его воле, убит вместо Менения, а господин бежал в Сицилию.

Аппий отдыхал на своей вилле, когда к нему ворвались солдаты. Раб облачил его в свою одежду, сам же, улёгшись на постель, как если бы он был господин, добровольно принял смерть вместо него, стоявшего вблизи под видом раба.

Мы — не рабы, рабы — не мы, а?