Глава 1-я. КАЗНИ

Глава 1-я. КАЗНИ

§ 1. Вступительные замечания

По степени жестокости и неотвратимости (критерии которых, впрочем, далеко не бесспорны) традиционные древнеримские казни можно разделить на пять разрядов:

1) обычные;

2) квалифицированные;

3) умеренные;

4) смягчённая;

5) казнь проскрибированных в виде упреждающего самоубийства;

6) психологическая казнь.

К особым казням относятся шесть разновидностей:

I. Побитие камнями как самосуд толпы.

II. Отдача в актёры-смертники.

III. Экзотические казни:

1) перепиливание;

2) растерзание толпой;

3) разрывание тела;

4) затаптывание;

5) разбиение о стену;

6) умерщвление голодом;

7) растерзание хищными рыбами;

8) подвешивание на крюке;

9) растерзание собаками;

10) насильственное кровопускание;

11) умерщвление подстроенным кораблекрушением;

12) казнь под корзиной;

13) умерщвление банным паром и жарой;

14) Метеллова казнь;

15) умерщвление бессонницей;

16) казнь в мешке с ядовитыми змеями;

17) умерщвление под тяжестью статуй;

18) умерщвление под колёсами повозок.

IV. Казни как продолжение и завершение истязаний (засечение розгами и плетьми, забивание насмерть палками, плетьми, цепями);

V. Децим?ция.

VI. Ритуальные казни.

Особые казни выделены в самостоятельный разряд потому, что их первые три группы не предусмотрены римским законодательством; четвёртая группа представляет собой промежуточный тип между телесным наказанием и собственно казнью; пятая применялась только за воинские преступления; шестая представляла собой человеческие жертвоприношения, совершавшиеся согласно древнеримской религиозной обрядности и религиозным представлениям.

Существовали также казни, которые из-за особенностей их описания в трудах римских историков относятся к неясным и спорным случаям. Они рассмотрены отдельно.

§ 2. Обычные казни

В их состав входят семь разновидностей:

1) обезглавливание;

2) закалывание мечом, кинжалом, ножом;

3) перерезание горла;

4) удушение;

5) сбрасывание с Тарпейской скалы;

6) утопление;

7) умерщвление ядом.

1. Обезглавливание (animadversio = decollatio) имело две технические разновидности:

1) обезглавливание мечом (animadversio gladio);

2) обезглавливание секирой, топором (percussio sec?ri).

Круг правонарушений, которые карались обезглавливанием, в источниках по истории римского права не очерчен.

По свидетельству античных историков, умерщвление топором высших сановников считалось в Древнем Риме позорной казнью.[81] Согласно Плутарху, основатель древнеримской республики Луций Юний Брут (не путать с Марком Юнием Брутом, убийцей Юлия Цезаря) именно такой расправе подверг своих сыновей за их участие в предательском заговоре: «…[82] схватили молодых людей, сорвали с них одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями, и меж тем как остальные не в силах были на это смотреть, сам консул, говорят, не отвёл взора в сторону, сострадание нимало не смягчило гневного и сурового выражения его лица — тяжёлым взглядом следил он за тем, как наказывают его детей, до тех пор пока ликторы, распластав их на земле, отрубили им топорами головы».[83]

Плутархов эпитет суровый через громаду лет прорвётся в сочинения Г.В.Ф.Гегеля, подчёркивавшего римскую «суровость по отношению к семье, эгоистическую суровость, составлявшую впоследствии основное определение римских нравов и законов».[84]

Почему же казнь с применение топора считалась римлянами позорной? Ответ прост: топор применялся ими для умерщвления жертвенных животных. Это явствует из следующего сообщения Флора: «…наших послов, на законном основании требовавших возмещения убытков, они[85] убили, и даже не мечом, а топором, словно[86] жертвы…».[87] Об устойчивости такого противопоставления топора и меча свидетельствует эпизод в явно поддельном сочинении «Властелины Рима»: «…на его[88] глазах воины поразили ударом топора и убили Папиниана, после чего император сказал убийце: “Тебе следовало исполнить мой приказ мечом”».[89]

Казнь с применением топора могла производиться не только в форме обезглавливания, но и другим, «укрупнённым» способом. У Горация читаем:

…храбрейшая всех Танаид, не задумавшись, разом

В руки топор ухватив, пополам богача разрубила!.[90]

Делая поправку на художественный гиперболизм этой сцены, позволительно всё же допустить, что в основе её лежали пусть не частые, но подлинные происшествия, о которых Гораций, прошедший через кровавое горнило гражданской войны, знал, конечно же, не понаслышке.

Подчас римские толстосумы и матёрые чиновники смаковали обезглавливание как особо пикантное зрелище. Так, чтобы позабавить своего капризного мальчика-любовника, современник императора Веспасина, жвачное животное в тоге сенатора Луций Фламинин «велел привести одного из приговорённых к смерти и, позвав ликтора, приказал отрубить человеку голову здесь же на пиру».[91] Ликторы, как уже знает читатель, действовали в таких случаях топором, поэтому представляется излишне категоричным утверждение, согласно которому орудием обезглавливание в период Империи служил меч, а в эпоху Республики — топор (см.[92]).

В изложении того же застольного-сексуального эпизода Ливием, дамский угодник рубанул голову жертве без лишних затей, собственноручно: «…консул пригласил на пир известную гетеру, в которую был влюблён до беспамятства. Там, похваляясь своими подвигами, он среди прочего рассказал своей гостье, как строго он ведёт дознание по уголовным делам и сколько осуждённых у него в темнице ждёт исполнения смертного приговора. Подружка, забравшись к нему на колени, сказала, что ни разу не видела, как рубят голову и что она очень хочет это увидеть. Учтивый любовник тут же велел притащить одного из этих несчастных и топором отрубил ему голову».[93] (О том же эпизоде см. у Цицерона.[94]

Такая извращённая жестокость была, как думается, проявлением не только духовной неразвитости, но и стремления создать себе ореол изысканности, снобизма, служила демонстрацией своей способности к переживаниям, недоступным толпе, и находилась в одном ряду с другими безумствами римских богачей (см.[95]).

Упомянутые мальчиковые и дамские угодники не были, впрочем, первопроходцами на стезе застольного смертоубийства. Так, Александр Македонский, взбешённый поносительно-хмельными речами своего соратника Клита, которые тот нагло произносил во время пиршества, «вскочил и…, выхватив копьё у одного из телохранителей, ударил им и убил Клита…»,[96] см. также.[97]

Истинное раздолье для головорезов наступало во времена проскрипционных казней. Тут в ряды охотников за головами вливались все кому не лень. По рассказу Цицерона, позорно прославленный мятежник Луций Сергий Катилина (см. о нём (Лившиц. Социально-политическая борьба в Риме, с.95–97)], схватив претора Марка Мария Гратидиана и подвергнув его «всяческим пыткам, живому и ещё стоявшему отсёк мечом голову правой рукой, схватив её за волосы левой рукой у темени, и затем сам понёс голову, а у него между пальцами ручьями текла кровь…»,[98] схватив претора Марка Мария Гратидиана и подвергнув его «всяческим пыткам, живому и ещё стоявшему отсёк мечом голову правой рукой, схватив её за волосы левой рукой у темени, и затем сам понёс голову, а у него между пальцами ручьями текла кровь…».[99]

Заметим: Цицерон указывает, что претора обезглавили, когда тот был «ещё стоявшим». Требовалось набить руку и хорошенько изловчиться, чтобы отсечь голову жертве в таком неудобном для палача положении. Большинство же головорубов были косорукими дилетантами. Так, по Плутарху, когда лежащий раненный Пирр стал приходить в себя, некий Зопир «вытащил иллирийский меч, чтобы отсечь ему голову, но Пирр так страшно взглянул на него, что тот, перепуганный, полный смятения и трепета, сделал это медленно и с трудом, то опуская дрожащие руки, то вновь принимаясь рубить, не попадая и нанося удары возле рта и подбородка».[100]

Всё же, как мы знаем из рассказа того же Плутарха о казни сыновей Луция Юния Брута,[101] более привычным (и сподручным) было обезглавливание именно лежачей жертвы (по версии Ливия, однако, названные юноши, которых сначала высекли, были обезглавлены будучи прикованными к столбу[102]). Аппиан сообщает, что палачи особыми деревянными клиньями прикрепляли к земле шеи лежащих.[103]

Между тем у Тацита есть такой сюжет: «Совершение казни над[104] Флавом поручается трибуну Вейанию Нигеру. По его приказанию на ближнем поле была вырыта яма, которую Флав с пренебрежением назвал тесною и недостаточно глубокою; обратившись к расставленным вокруг неё воинам, он бросил: “Даже это сделано не по уставу”. И когда Вейаний предложил ему смело подставить шею, Флав сказал: “Лишь бы ты столь же смело её поразил!”. И тот, дрожа всем телом, двумя ударами едва отсёк Флаву голову, однако похваляясь своей бесчувственностью перед Нероном, доложил ему, что с полутора ударов умертвил Флава».[105]

Из Тацитова повествования, проникнутого, по мудрому выражению А.И.Герцена, мужественной, укоряющей печалью, мы узнаём, что в некоторых случаях приговорённого к обезглавливанию помещали, вероятно, в стоячем положении в яму, что давало возможность рубщику произвести обезглавливание с б?льшим удобством, чем при ином положении тела жертвы. Однако и в этом случае требовался соответствующий палаческий навык, которым, как видно из приведённого отрывка, обладали далеко не все любители мясницких потех.

Казнимых обезглавливанием также часто привязывали или приковывали к столбу (см.,[106] [107]). По некоторым сведениям, иногда на шею им надевали вилообразную колодку (по-латыни furca).[108]

Накрыв голову преступнику, палач сначала его сёк и только после этого казнил (с I в. до н. э. накрывание и закутывание головы преступника было отменено, см.[109]). Накрывание головы жертвы — древний обычай,[110] соблюдавшийся римлянами и при совершении самоубийства (см.,[111] и при самопожертвовании в бою, ср.: «…консул… Деций Мус, побуждаемый богами, во время битвы обрёк себя на добровольную смерть: покрыв голову, он принял на себя тучу вражеских копий и открыл путь к победе ценою собственной крови».[112] Обычно римляне ходили по городу с непокрытой головой.[113]

2. Закалывание мечом, кинжалом, ножом. Закалывание мечом производилось намного реже, чем обезглавливание таким же оружием. Объясняется это, по-видимому, тем, что закалывание мечом обычно применялось в ходе боевых действий, а гибель в бою, лицом к лицу с врагом была не только не позорной, как смерть от рук палача, но зачастую и почётной. Приговорённый, которого пронзали мечом, тем самым невольно возвышался и в собственных глазах, и в глазах общественности.

Однако заколоть мечом беззащитную жертву было технически проще, чем обезглавить. Этим, по-видимому, и объясняется применение такой казни древними римлянами.

Так, запятнавшая себя неистовым развратом Мессалина (точнее — Валерия Мессалина), третья жена императора Клавдия, прослышав о грозящей ей расправе, впала в глубокое отчаяние. «Не было конца её слезам и бесплодным жалобам, как вдруг вновь прибывшие распахнули ворота, и пред нею предстали безмолвный трибун и осыпавший её площадными ругательствами вольноотпущенник, — рассказывал Тацит. — Лишь тогда впервые осознала она неотвратимость своего конца и схватила кинжал; прикладывая его дрожащей рукой то к горлу, то к груди, она не решалась себя поразить, и трибун пронзает её ударом меча».[114]

В отличие от неё бывшая жена императора, Агриппина (Младшая), отравившая перед тем своего супруга (подробнее об этом см. ниже), встретила палачей с несгибаемым мужеством: «…когда центурион стал обнажать меч, чтобы её умертвить, она, подставив ему живот, воскликнула: “Поражай чрево!”, — и тот прикончил её, нанеся ей множество ран».[115]

Ещё одна бесстрашная древнеримская матрона, жена Лукцея Альбина, прокуратора Мавритании Цезарейской и Тингитанской, когда супружеская чета сходила с корабля на берег, «сама подставила грудь ножам убийц и была зарезана».[116]

Общеизвестен случай казни Юлия Цезаря кучкой заговорщиков, напавших на него со всех сторон с кинжалами и мечами. Убийство «методом бригадного подряда», по всей видимости, мотивировалось стремлением разделить тяжкую ответственность (а может быть, и сладкое бремя славы) за подлое нападение на Цезаря, а также придать этой трусливой вылазке вид коллективного, а значит, и внушительного ритуального действа, вкусив, по словам Плутарха, жертвенной крови.[117] Трудно удержаться от того, чтобы не привести следующий отрывок из Аппиана, по драматической остроте и театральной живописности не уступающий шекспировскому: «Перед входом в сенат заговорщики оставили из своей среды Требония, чтобы он задержал Антония.[118] Цезаря же, когда он сел на своё кресло, они, словно друзья, обступили со всех сторон, имея скрытые кинжалы. И из них Тиллий Цимбр, став перед Цезарем, стал просить его о возвращении своего изгнанного брата. Когда Цезарь сперва откладывал решение, а затем совершенно отказал, Цимбер взял Цезаря за пурпуровый плащ, как бы ещё прося его, и подняв это одеяние до шеи его, потянул и вскрикнул: “Что вы медлите, друзья?”. Каска, стоявший у головы Цезаря, направил ему первый удар меча в горло, но, поскользнувшись, попал ему в грудь. Цезарь вырвал свой плащ у Цимбра и, вскочив с кресла, схватил за руку и потянул его с большой силой. В это время другой заговорщик поразил его мечом в бок…, Кассий ударил его[119] в лицо, Брут в бедро, Буколиан между лопатками. Цезарь с гневом и криком, как дикий зверь, поворачивался в сторону каждого из них. Но после удара Брута < … > или потому что Цезарь уже пришёл в совершенное отчаяние, он закрылся со всех сторон плащом и пал… перед статуей Помпея. Заговорщики превзошли всякую меру и в отношение к падшему и нанесли ему до двадцати трёх ран. Многие в суматохе ранили мечами друг друга».[120]

В версии Плутарха, после первого удара мечом Цезарь по-латыни закричал: «Негодяй Каска, что ты делаешь?», а тот — по-гречески, обращаясь к брату: «Брат, помоги!».[121] Цоколь статуи Помпея, возле которого упал, корчась в предсмертных судорогах, Цезарь, был, как добавляет Плутарх, «сильно забрызган кровью».[122]

3. Перерезание горла. Вот что рассказывал Тацит о расправе надконсулом Корнелием Долабеллой, совершённой по приказу императора Авла Вителлия: «Вителлий вызвал Долабеллу к себе письмом; тем, кто вёз Долабеллу, он приказал свернуть с оживлённой Фламиниевой дороги на Интерамну[123] и там убить его. Убийце, однако, всё это показалось слишком сложным; в одном из дорожных трактиров он просто повалил Долабеллу на пол и перерезал ему горло».[124]

4. Удушение (strangulatio) имело две главные технические разновидности:

1) удушение петлей (laqueus «верёвка, петля») в тюрьме без подвешивания казнимого;

2) казнь удушением (suspend?re «повесить») на виселице (arbor inf?lix = patib?lum «виселица»).

Состав преступлений, которые карались удушением, в источниках по истории римского права не определён.

Что касается личностей приговорённых к удушению, то казнь через повешение обычно применялась господами к рабам,[125] тогда как приговорённые влиятельные лица подвергались тайному удушению[126] с помощью петли или иным способом без подвешивания. Впрочем, и такая казнь, по мнению Цицерона, была для римлян унизительной.[127]

У Светония есть сведения об удушении сановников при помощи подушки, ср., напр.: «Некоторые полагают, что[128] Гай подложил ему[129] медленный разрушительный яд; другие — что после приступа простой лихорадки он попросил есть, а ему не дали; третьи — что его задушили подушкой, когда он вдруг очнулся…».[130] По свидетельству же Тацита, Тиберий был удушен под ворохом одежды.[131]

Применялся в таких случаях и комбинированный способ «подушка и руки»: так, согласно ещё одной версии, «[132] Гай приказал накрыть его[133] подушкой и своими руками стиснул ему горло…».[134] (В свете перечисленных версий гибели Тиберия не представляется оправданным безоговорочное утверждение о том, что его задушили подушкой, см.[135]).

Иногда удушением завершалось неполное или неудавшееся отравление жертвы: «…ворвавшись, он,[136] схватив за горло ослабевшего от яда и опьянения Коммода, убивает его».[137]

При принципате казнь через удушение была запрещена.

5. Сбрасывание с Тарпейской скалы (dejic?re e saxo Tarp?jo). Тарп?йская скала — отвесный утес над пропастью в городе Риме с западной стороны Капитолийского холма.

Своё название скала получила, вероятнее всего, от Капитолийского холма, который в древности именовался Тарпейским (см.[138]). Согласно же преданию, название происходит либо от имени Луция Тарпея, сброшенного с утёса за непокорность царю Ромулу, либо от имени дочери начальника Капитолийской крепости Спурия Тарпея — предательницы Тарпеи, которая впустила сабинян на Капитолий.[139] Кстати, предательнице не поздоровилось: сабинские воины, выполняя свой обещание подарить ей то, что носили на левой руке, т. е. золотые браслеты и богатые перстни с камнями, насмерть задавили Тарпею наваленными на неё боевыми щитами, которые они также носили на левой руке.[140]

По Законам XII таблиц(Leges Duod?cim tabul?rum), сбрасывание с Тарпейской скалы применялось к римским гражданам за инцест (см.,[141] ,[142] incestum «кровосмешение — сексуальная связь между близкими родственниками») и лжесвидетельство (testimonium falsum),[143] а к рабам — за кражу с поличным (furtum manifestum).

Иногда такая казнь применялась и за другие преступления. Так, прославленный Марк Манлий, получивший прозвище «Капитолийский» после победоносной ночной схватки с галлами на Капитолии, впоследствии был сброшен в пропасть за злоупотребление властью и заигрывание с чернью (см.,[144] ;[145] существует, впрочем, версия и о засечении Марка Манлия насмерть, см.[146]). Смертельным полётом с той же скалы завершил свою хитроумную жизнь и Луций Питуаний, промышлявший (и, по-видимому, неудачливо) астрологией и магией.[147] Попутно отметим, что императорское законодательство сурово (но без особых успехов) преследовало всех и всяческих магов, которые порой не страшились направлять свои заклинания и против самих императоров.[148]

Сбрасывали со скалы даже сенаторов, находившихся в оппозиции к правящему режиму]Ливий, т. 3, с.630 (периоха книги 80)].

Не следует думать, что со скалы сбрасывали редко и поштучно. В иных случаях людей в пропасть швыряли пачками. Так, при покорении римлянами нескольких вражеских городов «было убито и взято в плен двадцать пять тысяч человек и захвачено триста семьдесят перебежчиков. Консул отправил их в Рим, их высекли в Комиции[149] и затем сбросили всех со скалы».[150]

В обследованной литературе нет сведений о том, что такая казнь обставлялась какими-либо церемониями. Ввиду этого суждение, согласно которому сбрасывание со скалы — «торжественная и поэтому редкая казнь» (см.[151]), едва ли бесспорно.

В обследованной нами литературе также ничего не сказано о происхождении названной казни. Нелишне поэтому обратить внимание на то, что ближайшие соседи и духовные наставники римлян — греки издавна сбрасывали в пропасть преступников и пленников. Обычно их перед этим казнили,[152] ,[153] изредка же, как, например, легендарного баснописца Эзопа, сбрасывали живьём,[154] .[155] Живьём летели в пропасть и спартанские новорождённые, которым почтенные старцы отказывали в праве на жизнь: «его жизнь не нужна ни ему самому, ни государству, раз ему с самого начала отказано в здоровье и в силе».[156]

Не исключено, что названную кару римляне заимствовали у греков, выбрав из её разновидностей более свирепую.

Сбрасывание с Тарпейской скалы было отменено только в III в. н. э.,[157] по другим сведениям — в середине I в. н. э..[158] Напомним, что Законы XII таблиц возводятся к 451–450 гг. до н. э.

6. Утопление (poen? aqu?lis). Подробныеописания этого вида обычной древнеримской казни в обследованной литературе не часты (об утоплении в кожаном мешке, являющемся разновидностью квалифицированной казни, и о ритуальном утоплении уродов см. ниже). Не обнаружены сведения о составе преступлений, которые карались утоплением. Примечательно, что в обильном разнообразными сведениями словаре М.Бартошека об утоплении не упомянуто совсем (термин poen? aqu?lis извлечён нами из словаря И.Х.Дворецкого[159]).

Римскими историками утопление обычно описывается в общих чертах, ср., напр., сообщение Светония: «…осуждённых после долгих и изощрённых пыток сбрасывали в море…».[160] Казнимых утоплением нередко связывали или сковывали по рукам и ногам, а также привязывали к ним тяжёлый груз. Это подтверждается следующим замечанием того же Светония, описывающего проявления жестокости Октавинана Августа: «…когда наставник и служители его сына Гая,[161] воспользовавшись болезнью и смертью последнего, начали бесстыдно и жадно обирать провинцию, он приказал швырнуть их в реку с грузом на шее».[162] В качестве груза для утопления казнимых, по свидетельству Ливия, применялись камни и амфоры.[163] По-видимому, в этой же связи Ювеналом упоминается и погребальная урна:

Не огорчится никто несчастною долей Ахилла

Или пропавшего Гила, ушедшего п?д воду с урной.[164]

Вряд ли вымышленным является сообщение о групповом утоплении осуждённых: «Иногда, сковав вместе по десяти человек, он[165] приказывал топить их в проточной воде или в море».[166]

Особой разновидностью утопления было насильственное погружение осуждённого в воду и удержание его под слоем воды до тех пор, пока он не захлебнётся. Такой способ казни, в частности, был коварно применён, как свидетельствует Иосиф Флавий, к Аристовулу — молодому первосвященнику, любимцу иудеев, внуку иудейского царя Аристовула II. Казнили таким способом внука по приказу ставленника римлян царя Иудеи Ирода I Великого[167] (до сих пор живущего в массовом сознании благодаря христианскому мифу об избиении младенцев), который видел в юном первосвященнике опасного политического соперника.

Глумливыми кривляньями обставляли утопление своих пленников пираты, хозяйничавшие в водах Средиземного моря в 1-й половине I в. до н. э.: «Когда какой-нибудь пленник кричал, что он римлянин, и называл своё имя, они, притворяясь испуганными и смущёнными, хлопали себя по бёдрам и, становясь на колени, умоляли о прощении. Несчастный пленник верил им, видя их униженные просьбы. Затем одни надевали ему башмаки, другие облачали в тогу для того-де, чтобы опять не ошибиться. Вдоволь поиздевавшись над ним таким образом и насладившись его муками, они наконец опускали среди моря сходни и приказывали высаживаться, желая счастливого пути, если же несчастный отказывался, то его сбрасывали за борт и топили».[168]

В домашних условиях топили в колодце рабов.[169] Топили и покойников. Рассказывается, что, убив прославившегося своей изобретательной жестокостью императора Гелиогабала (Элагабала), воины-преторианцы сбросили его тело с моста в Тибр, привязав к нему груз, «чтобы он не всплыл на поверхность и никогда не мог быть похоронен».[170]

В словаре Б.С.Никифорова (кишащем грубыми опечатками и искажениями латинского текста) содержится слово fossa, одно из значений которого «яма с водой, в которой топили преступниц».[171] В справочнике М.Бартошека такого термина нет, а в словаре И.Х.Дворецкого указанное значение у слова fossa не дано.[172] Поскольку в словаре Б.С.Никифорова список использованной литературы не приводится, о происхождении этого значения остаётся только гадать.

7. Умерщвление ядом. В отличие от остальных казней производилось негласно и коварно. Тайное отравление служило ходовым средством устранения господствующего или влиятельного политического противника и поэтому применялось, судя по обследованным источникам, преимущественно в высшем свете.

Существовало две разновидности такой казни:

1) умерщвление быстродействующим ядом;

2) умерщвление ядом медленного действия.

Умерщвление быстродействующим ядом по своей формебыло, как правило, явным и бесспорным проявлением расправы над политическим противником, поэтому применялось не часто. Так, уже упоминавшаяся Агриппина (Младшая), видя, что первая попытка отравить собственного мужа, императора Клавдия, не удалась, «обращается к ранее предусмотренной помощи врача Ксенофонта. И тот, как бы затем, чтобы вызвать рвоту, ввёл в гордо Клавдия смазанное быстродействующим ядом перо…».[173]

Чтобы отвести от себя подозрения в злодейском замысле, организаторы и исполнители такой казни порой прибегали к хитроумным уловкам. Так, при отравлении Британика, сына императора Клавдия и Мессалины, иницированная императором Нероном казнь была обставлена следующим образом: «Ещё безвредное и ещё недостаточно остуженное и уже отведанное рабом[174] питьё передаётся Британику; отвергнутое им как чрезмерно горячее, оно разбавляется холодной водой с разведённым в ней ядом, который мгновенно проник во все его члены, так что у него разом пресеклись голос и дыхание. Сидевших вокруг него охватывает страх, и те, кто ни о чём не догадывался, в смятении разбегаются, тогда как более проницательные замирают, словно пригвождённые каждый на своём месте, и вперяют взоры в Нерона. А он, не изменив положения тела, всё так же полулёжа и с таким видом, как если бы ни о чём не был осведомлён, говорит, что это дело обычное, так как Британик с раннего детства подвержен падучей…».[175]

Умерщвление ядом медленного действия хотя и требовало от его заказчиков недюжинного терпения и не всегда достигало желанной цели, было для них всё же менее рискованной затеей и поэтому практиковалось чаще (см., напр..[176]

Завершая эту часть, отметим, что в сознании древних римлян применение ядов было не только необычным и тайным, но вполне банальным действием. Так, в одной из од Горация читаем:

Кто душою чист и незлобен в жизни,

Не нужны тому ни копьё злых мавров,

Ни упругий лук, ни колчан с запасом

Стрел ядовитых….[177]

Горацию вторит Тибулл:

Не вливала рука в стакан смертоносных напитков,

Я роковых порошков не подсып?л никому….[178]

Умышленные отравления порой принимали гомерический размах. Вот что, например, рассказывал Ливий: «От претора Гая Мения, которому досталась Сардиния, а потом дополнительное поручение вести следствие об отравлениях далее десяти миль от Рима, получено было письмо, что он уже осудил три тысячи человек, а следствие всё разрастается из-за новых доносов, так что он должен либо бросить следствие, либо отказаться от провинции».[179]

Самой известной римской отравительницей времён Клавдия и Нерона была Лукуста (или Локуста),[180] казнённая при императоре Гальбе.[181] Её имя, ставшее в ту пору нарицательным, обессмертил в своих стихах Ювенал (см.,[182] а вслед за ним в романе «Quo vadis» — Генрик Сенкевич.[183] Вот они, гримасы истории: трави людей — и о тебе травят истории…

§ 3. Квалифицированные казни

В традиционный перечень древнеримских квалифицированных казней входят шесть видов:

1) сожжение;

2) растерзание зверями;

3) распятие на кресте;

3) умерщвление на фурке (станке для пыток и казней);

4) утопление в кожаном мешке;

5) закапывание живьём в землю.

Определение квалифицированный, применяемое к казням этого рода, представляет собой отпричастное прилагательное, образованное от глагола квалифицировать, который заимствован в русский язык из немецкого (ср. qualifizieren) и восходит к среднелатинскому qualific?re «определять, устанавливать качество» (см.,[184] ,[185] [186]).

В юридической литературе наших дней выражение квалифицированная казнь в качестве официального термина не употребляется. Не было такого термина и у древнеримских юристов. Появился он, по-видимому, в период Средневековья с его обильным арсеналом изуверских пыток и лютых казней.

В современной юриспруденции указанное прилагательное, однако, употребляется в составе терминологического словосочетания квалифицированное преступление (квалифицированный вид преступления),[187] которое значит «преступление, выделенное законом из ряда других, ему подобных, как особо опасное и поэтому влекущее за собой более суровое наказание».[188]

Квалифицированная казнь, стало быть, — это особо суровая казнь за особо опасное преступление. В Древнем Риме такая казнь, сверх того, считалась особенно позорной.

Но какая суровая казнь является более, а какая — менее жестокой? Каковы вообще критерии строгости наказания смертью? Единого мнения на сей счёт не было ещё в библейские времена: «Вопрос о том, какой вид смертной казни следует считать наиболее тяжким, составлял предмет разногласия между законоучителями…».[189]

Предоставим решать этот сумрачный вопрос специалистам, а сами рассмотрим виды древнеримской квалифицированной казни в произвольном порядке.

1. Сожжение (crematio). Как проявление равного возмездия (talio «око за око»), признанного правовым актом в Законах XII таблиц, применялось особенно за поджигательство. В более позднее время огню стали предавать перебежчиков и других правонарушителей. По приказу Нерона глумливому сожжению предавались гонимые в то время христиане. Согласно ненадёжному сообщению книги «Властелины Рима», император Макрин виновных в прелюбодеянии «всегда сжигал вместе, связав их друг с другом».[190]

Жертв огненной расправы древние римляне и их соседи казнили обычно на костре, ср. свидетельство Светония: «Сочинителя ателлан[191] за стишок с двусмысленной шуткой он[192] сжёг на костре посреди амфитеатра».[193] Костёр, разложенный в помещении театра по почину беснующейся толпы, стал местом расправы над сирийскими иудеями в городе Антиохия.[194]

Существуют, впрочем, свидетельства и об ином способе сожжения, применявшемся, в частности, теми же древними иудеями: «вводили осуждённому в горло раскалённый фитиль из свинца, отчего сгорали внутренности осуждённого, но не тело. Для того чтобы можно было произвести эту операцию беспрепятственно, осуждённого помещали по колено в навозе и раскрывали ему рот щипцами».[195]

В обследованной литературе сведения о том, что такой приём казни применяли также древние римляне, нами не обнаружены.

Вместе с тем в одном из писем к Цицерону его приятель Гай Азиний Поллион рассказывал, что беглый казначей Бальб закопал и сжёг непокорного гладиатора Фадия,[196] применив тем самым карфагенский способ казни.[197] Как видим, римские огнепоклонники не брезговали и варварскими средствами истребления ближнего своего.

Рабов римляне живьём сжигали в печи или в просмолённой одежде.[198] Последняя, называемая tun?ca molesta «тяжёлая, тягостная туника», применялась и при театрализованной казни сожжением[199] (см. также раздел II «Отдача в актёры-смертники»).

О сожжении рабов в печи существует такой рассказ: «Однажды, когда его[200] мыли в слишком тёплой воде, он велел бросить банщика в печь. Тогда дядька[201] его, которому приказано было это сделать, сжёг в печи баранью шкуру, чтобы зловонным запахом гари доказать, что наказание приведено в исполнение».[202] Нелишне заметить, что и размеры, и устье банной римской печи так велики, что туда можно было поместить не только человеческое тело, но и средних размеров телёнка (см. рисунок такой печи в книге[203]).

Сообщалось также, что палач, поведший на казнь одну из знатных женщин без всякой одежды, за это тяжкое оскорбление был сожжён живьём.[204]

По глумливому распоряжению Нерона притесняемых в ту пору христиан «поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения».[205]

Особую казнь сожжением якобы придумал римский полководец Авидий Кассий: «…ставил громадный столб высотой в восемьдесят и сто футов[206] и осуждённых на казнь привязывал к нему, начиная с верхнего конца бревна и до нижнего, — у нижнего конца разводил огонь; одни сгорали, другие задыхались в дыму, иные умирали в разнообразных муках, а иные — от страха».[207]

Попутно отметим, что сожжению, в частности, публичному, в Древнем Риме подвергались не только люди, но и книги (см., напр.,[208] .[209] Как саркастически выразился Тацит, палачи книг «полагали, что подобный костёр заставит умолкнуть римский народ, пресечёт вольнолюбивые речи в сенате, задушит самую совесть рода людского; сверх того были изгнаны учителя философии и наложен запрет на все прочие возвышенные науки, дабы впредь нигде более не встречалось ничего честного».[210]

Предавали книги огненной экзекуции, как известно, и в новое время, причём не только в качестве кары, но потому, что видели в книгах бесполезное «лохматьё» и «крысиную снедь» (см..[211]

2. Растерзание зверями (objic?re bestiis). На потеху охочей до человечины публике эта казнь в римских амфитеатрах (первоначально — на форуме) применялась обычно к рабам и военнопленным.

Временами казни в амфитеатрах производилась с палаческой изюминкой. Так, некий Семур, возглавлявший на Сицилии разбойничью шайку, которая частыми набегами опустошала окрестности Этны, во время казни был, по рассказу Страбона, помещён «на высокий помост, как бы на Этну; помост внезапно распался и обрушился, а он упал в клетку с дикими зверями под помостом, которая легко сломалась, так как была нарочно для этого приспособлена».[212]

Растерзание дикими зверями иногда служило заменой утопления в кожаном мешке (см. ниже).

Случалось, что осуждённых бросали на растерзание ещё до начала людоедских игрищ, прямо в клетки к хищникам, ср.: «Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей для зрелищ, он[213] велел бросить им на растерзание преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чём виноват, а прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, “от лысого до лысого”».[214]

Жертвами такой расправы становились порой и римские граждане. Один из них, некий скупщик на торгах, по приказанию уже упоминавшегося казнокрада Бальба был брошен на растерзание хищникам только за то, что имел несчастье быть уродливым.[215]

К такой казни была близка описанная ниже расправа присуждением к схватке с дикими зверями (damnatio ad bestias).

3. Распятие на кресте (damnatio in crucem) применялось преимущество к рабам (supplicium serv?le) и к пленным мятежникам, а прежде, в частности, — к соблазнителям весталок; во времена Империи — также к выходцам из низших общественных слоёв (humili?res).

Распятие считалось самой позорной казнью. На приговорённых к нему нередко надевали шейную колодку (patib?lum),[216] заковывали в цепи [217] и, прежде чем распять, бичевали и пытали.

Угодить на крест рабу было легче лёгкого: так, у Петрония сказано, что был «прибит на крест раб Митридат за непочтительное слово о Гении нашего Гая[218]»[219] (Гений в древнеримской мифологии — бог-хранитель человека, сопутствующий ему всю жизнь и пробуждающий всё лучшее, божественное в его душе).

У Ювенала в этой связи находим характерный диалог:

«Крестную казнь рабу!» — «Разве он заслужил наказанье?

В чём преступленье? Свидетели кто? Кто доносит? Послушай:

Если на смерть посылать человека, — нельзя торопиться». —

«Что ты, глупец? Разве раб человек? Пусть он не преступник, —

Так я хочу, так велю, вместо довода будь моя воля!»..[220]

Поскольку, согласно евангельской легенде, распятию был подвергнут Иисус Христос, такая казнь обычно во всех подробностях описывается в справочной литературе по истории христианства. Приводим с небольшими сокращениями, показанными отточием, отрывок из одного такого справочника: «…осуждённый был обнажаем с оставлением только узкого перепоясания вокруг чресл, привязываем до груди к крестному древу и затем его мучительно били прутьями или бичами, сделанными из кожаных полос <…>. После бичевания преступника заставляли нести крест или часть оного к месту казни. Местом казни обычно служило какое-либо возвышенное место вне города и близ большой дороги. <…> В середине или близ середины верхней части креста находилась перекладина, на которую преступника поднимали верёвками; и вот, предварительно сняв с него одежды, его сначала привязывали к крестному древу и затем пригвождали к кресту его руки и ноги железными гвоздями».[221]

Попутно отметим, что Христос, который сам себя признавал иудеем (см., напр.: Иоанн 4:21–26; и подробнее[222]) и, между прочим, подвергся обрезанию, был распят вовсе не иудеями и не по их приговору, как силятся доказать оголтелые антисемиты. Евреи (при всей нечёткости этого понятия, см., напр.,[223] ,[224] [225]) не несут за смерть Христа ответственности, которую стремятся — и небезуспешно — взвалить на них погромщики в сутанах и рясах (см., напр.[226]), а вслед за ними — невежественное простонародье. Представление об иудеях как виновниках гибели Христа «зародилось в эпоху общей ненависти к иудеям и всеобщих преследований иудеев».[227] Иисусу Христу тем не менее «приговор вынес римлянин Пилат и никто иной, хотя бы для того, чтобы сохранить хорошие отношения с местными иерархами. Распятие было римской казнью, приговор был приведён в исполнение римскими солдатами».[228]

Крупнейшей по числу осуждённых была казнь распятием пленных рабов после подавления восстания Спартака:[229] в назидание непокорным на несколько месяцев вдоль Аппиевой дороги по приказу беспощадного Марка Лициния Красса было вкопано ни много ни мало шесть тысяч крестов с висевшими на них телами казнённых.[230] Не исключено, впрочем, что римляне побили этот рекорд — и не единожды — при штурме Иерусалима. Руководил осадой мятежного города уже упоминавшийся вдохновенный устроитель каннибальских игрищ император Тит. «Число распятых,[231] — пишет очевидец этих событий Иосиф Флавий, — до того возрастало, что не хватало места для крестов и недоставало крестов для тел»,[232] и печально добавляет: «Солдаты в своём ожесточении и ненависти пригвождали пленных для насмешки в самых различных направлениях и разнообразных позах».[233]

Распятые тела под палящим италийским солнцем, разваливаясь на гниющие куски и истекая гноем, нередко висели на крестах не один день на радость коршунам и прожорливому воронью. «Так вор?н на кресте ты не кормишь», — утешает своего раба, избегнувшего распятия, лирический герой одного из посланий Горация.[234] Ср. у Пушкина:

Вот выезжает он в долину;

Какую ж видит он картину?

Кругом пустыня, дичь и голь…

А в стороне торчит глаголь,

И на глаголе том два тела

Висят. Закаркав, отлетела

Ватага чёрная ворон,

Лишь только к ним подъехал он….[235]

Распятие рабов в Древнем Риме было едва ли не таким же обыденным явлением, как в повседневности наших дней — вульгарный мордобой. Об этом красноречиво свидетельствует устав одной из древнеримских погребальных контор, предлагающей среди прочих услуг распятие рабов частным образом за весьма умеренную плату.[236]

Так как первые случаи римской казни на кресте были засвидетельствованы около 217 г. до н. э., во время Пунических войн, высказывалось предположение, что этот способ расправы заимствован римлянами у карфагенян.[237] Однако распятие издавна применялось и другими соседями римлян, в частности, персами. Об этом рассказывал Фукидид: «Инар же, ливийский царь, зачинщик всего восстания, вследствие измены попал в руки персов и был распят на кресте».[238]

Да и сами греки охотно прибегали к такой казни, в частности, распиная львов для отпугивания стай этих хищников, в древности осаждавших греческие города.[239]

В свете этих сообщений вопрос о том, у кого римляне заимствовали казнь распятием, нуждается в дополнительном исследовании.

4. Умерщвление на фурке. Ф?рка (furc?) — орудие пытки и казни, применявшееся для бичевания, распятия, и повешения осуждённых (ср. с упомянутым выше наименованием вилообразной нашейной колодки). Представляло собой устройство в виде вертикально поставленной вилки, к которой пригвождался осуждённый.[240]

Умерщвлению на фурке подвергались, в частности, перебежчики. Другие сведения о круге правонарушений, за которые казнили на этом снаряде, в обследованной литературе не обнаружены.

5. Утопление в кожаном мешке (poen? cullei). Этой казниподвергались лица, совершившие убийство своего отца (parricidium), другого предка, ближайших родственников или того, кто пользовался неприкосновенностью. К утоплению в кожаном мешке приговаривались также и те, кто лишь замышлял такое убийство или был только соучастником этого преступления.[241]

Названная казнь назначалась, по свидетельству Светония, только в том случае, если обвиняемый признавался в совершённом преступлении.[242]

Приговорённому надевали на голову волчью шкуру, на ноги — деревянные башмаки, нещадно секли его розгами, затем вместе с обезьяной, змеёй, петухом и собакой живьём зашивали в кожаный мешок и бросали в реку или в море.

Набор сопутствующих животных был иногда сокращённым: обезьяна и змея[243] или только одна обезьяна.[244] Сокращали набор, по-видимому, не из гуманных побуждений, а из-за нехватки соответствующего зверья во время подготовки к казни.

Относительно значения, которое придавалось присутствию этих животных в мешке, суждения расходятся.[245] В частности, выдвигалась версия, что названные существа, по мнению римлян, приносили несчастье.[246] Так, в давний период римской истории змея считалась предвозвестницей смерти.[247] Однако впоследствии отношение к змеям изменилось: во времена греческой античности змей часто содержали в доме для ловли мышей; детям разрешали играть с домашними змеями; знатные женщины в жару носили змей вокруг шеи для прохлады; бог врачевания Эскулап изображался с жезлом, обвитым змеями и т. п.,[248] .[249] Неоднозначным было у римлян и отношение к собаке.[250]

Если поблизости отсутствовал водоём, приговорённого без лишних затей бросали на растерзание диким зверям.[251] Такая кара не отличалась от описанной выше второй разновидности квалифицированных казней.

Судя по эпиграмме Марциала, описывающей крестную казнь некоего приговорённого, который «то ли отцу…, / То ль господину пронзил горло преступно мечом…»,[252] за отцеубийство карали также распятием на кресте.

Помпеев закон от 55 г. до н. э. распространил понятие «parricidium» и на убийство близких родственников, а также заменил казнь в кожаном мешке на так называемый запрет воды и огня (interdictio aquae et ignis),[253] т. е. на запрещение совместно проживать со своими согражданами тому, кто добровольно удалился в изгнание (в случае его возвращения любой мог безнаказанно убить его, см. также гл. 3, пункт I, подпункт 2).

При попытке ответить на вопрос, почему казнимого посредством кожаного мешка сопровождала небольшая звериная свита, следует обратить внимание на то, что и приговорённого, и такую свиту помещали, по свидетельству Ювенала, в мешок из шкуры быка[254]). Разумеется, кожаный мешок благодаря своей водонепроницаемости обеспечивал продление лютых мук казнимого, однако назначение бычьего мешка этим, по-видимому, не исчерпывалось. Есть основание считать, что здесь проглядывает древнее поверье, согласно которому человек, помещённый в шкуру животного, сам становился таким животным или, по меньшей мере, приобретал его характерные черты. Ну а умертвить быка вместе с животными помельче в представлении древних не было столь зазорным, как казнить человека. У Лукаина один тароватый разбойничек, со своими подельниками похитивший девушку, разглагольствует: «Нужно истребить осла, так как он ленив, а теперь вдобавок ещё притворяется хромым, к тому же он оказался пособником в бегстве девушки. Итак, мы его спозаранку убьём, разрежем ему живот и выбросим вон все внутренности, а эту добрую девушку поместим внутрь осла, головой наружу, чтобы она не задохлась сразу, а всё туловище оставим засунутым внутри. Уложив её таким образом, мы хорошенько зашьём её в трупе осла и выбросим обоих на съедение коршунам…».[255]

Вероятно, не без этой подсказки Лукиана в фальсифицированной книге «Властелины Рима» появился такой леденящий кровь сюжетец: «Узнав от одного из своих тайных агентов, что какие-то воины овладели служанкой своих хозяев, которая уже давно потеряла всякий стыд, он[256] велел привести их к себе и допросил — было ли такое дело. Когда это подтвердилось, он приказал разрезать брюхо у двух живых быков удивительной величины и заключить туда по одному воину так, чтобы головы их торчали наружу и они могли переговариваться друг с другом».[257] В той же книге об императоре Гае Юлие Вере Фракийце Максимине сказано, что он помещал приговорённых «в тела только что убитых животных».[258]

Прихотливая фантазия сочинителей, однако, бледнеет перед подлинными палаческими затеями, ср.: «…собрался совет и после долгих рассуждений о том, какой казни подвергнуть Ахея, решил: прежде всего отрубить несчастному конечности, потом отсечь голову, труп зашить в ослиную шкуру и пригвоздить к кресту».[259]

«Обычивание», «обышачивание» казнимого, несомненно, жестоко унижало его в общественном мнении, служа тем самым дополнительной психологической казнью.

Намерение поместить казнимого в мешок, символизирующий бычье чрево, быть может, связано также с тем, что в сознании римлян жило широко известное в античности представление о казни посредством медного быка, придуманной в VI в. до н. э. шашлычником-самоучкой тираном Фалларидом (Фаларидом, Фаларисом), о которой Полибий рассказывал: «…в него[260] тиран кидал людей, потом велел разложить под ним огонь и обрекал подданных своих на казнь, состоявшую в том, что в раскалённой меди человек поджаривался со всех сторон и, кругом обгорев, умирал; если от нестерпимой боли несчастный кричал, то из меди исходили звуки, напоминающие мычание быка».[261]

Приготовление шашлыка из человечины в быкообразном вместилище могло быть, в свою очередь, навеяно индусским обычаем сжигать тела правителей в гробах, сделанных в форме быка (см.[262]). К этому следует добавить, что, согласно поверью древних, свежая бычья кровь — смертельный яд.[263]