11. «Тихий Дон»

11. «Тихий Дон»

Высшее командование

Возвратясь в сентябре из Африки, я представился по этому поводу генерал-полковнику Гальдеру, начальнику Генерального штаба сухопутных сил, и передал ему письмо Роммеля, в котором шла речь о тяжести нашего положения в районе Эль-Аламейна. Гальдер принял меня со своей обычной учтивостью и задал множество вопросов в присущей ему академической и, можно сказать, профессорской манере. Встреча наша проходила в ставке фюрера в Восточной Пруссии под Растенбургом. Хотя Гальдер и выказал свою озабоченность ситуацией в пустыне, у меня все же не осталось сомнений в том, что его мысли и внимание всего ОКВ[165] были поглощены кампанией в России.

Теперь мы знаем, что в сентябре у Гальдера состоялся резкий разговор с Гитлером, в ходе которого он изложил свою точку зрения относительно целесообразности продолжения наступления под Сталинградом. В частности, он обратил внимание фюрера на опасность контрнаступления русских, которой подвергался наш растянутый фланг, обороняемый недостаточным количеством сил. Гальдер понимал, что в районе между Доном и Волгой нас ждет страшное поражение, но его попытки предотвратить трагедию привели лишь к его отставке. 25 сентября он был заменен генералом Цейтцлером. Как мне говорили, Гитлер заявил по этому поводу: «Я отстранил генерала Гальдера, поскольку он не мог понять духа моих планов».

В ноябре я был выписан из госпиталя и получил краткий отпуск для поправки здоровья. Говорили, что мне подобрали «спокойное местечко» где-то на побережье Ла-Манша. Но все вышло иначе. Вскоре я получил приказ прибыть к генералу Цейтцлеру в Восточную Пруссию. И 27 ноября я снова стоял в том самом кабинете, в котором несколько недель тому назад разговаривал с генералом Гальдером. Манера общения Цейтцлера была иной, чем у его предшественника, он был резок и краток, но по ходу разговора стало ясно, что это очень компетентный штабной офицер, хорошо знающий свое дело[166]. Он сообщил мне о моем назначении начальником штаба XLVIII танкового корпуса и кратко ввел в курс обстановки в районе Сталинграда. Как мне представлялось, Цейтцлер не верил в возможность деблокады 6-й армии и считал, что у Паулюса остается только одна возможность – прорыв кольца окружения. Известно, что он изложил свои взгляды Гитлеру, но все его предложения были отвергнуты. Фюрер предпочел поверить заверениям Геринга о том, что он сможет наладить снабжение 6-й армии по воздуху[167].

Расставшись с Цейтцлером, я получил более подробную информацию об обстановке на фронте в так называемой «оперативной комнате». 19 ноября русские войска в составе 3 танковых корпусов, 2 кавалерийских корпусов и 21 стрелковой дивизии перешли в наступление в районе Кременской; они прорвали фронт румынских войск и создали брешь шириной 20 миль. XLVIII танковый корпус, находившийся в тылу румынской 3-й армии, контратаковал силами 13-й танковой дивизии и румынскими танками, находившимися под его командованием, но был отброшен. Командир корпуса генерал Гейм и начальник его штаба полковник Фрибе были отстранены от должностей за нерешительность. Несколько дней спустя я услышал от полковника фон Оппельна из 13-й танковой дивизии, что наступление его танкового полка было задержано, потому что мыши перегрызли электропровода его танков. Так или иначе, но ответственность за задержку нес штаб корпуса – отсюда и появилось мое назначение.

Наступление русских с плацдарма под Бекетовкой осуществлялось силами двух бронетанковых корпусов и девяти стрелковых дивизий, которые 22 ноября соединились с наступавшими от Кременской войсками у Калача, замкнув таким образом кольцо вокруг 6-й армии. В междуречье Волги и Дона 6 русских танковых бригад и 20 стрелковых дивизий сильно теснили северный фланг 6-й армии.

Обстановка, нанесенная на большую карту, не радовала. Я попытался было найти месторасположение моего XLVIII танкового корпуса, но сделать это оказалось не так– то просто, поскольку вся карта пестрела множеством стрел прорывов и колец окружений. Как оказалось, 27 ноября XLVIII танковый корпус попал в окружение (в так называемый «малый котел») к северо-западу от Калача.

Таковы были мои впечатления о ставке фюрера. Утром же 28-го числа я вылетел самолетом в Ростов, где должен был явиться в недавно сформированный штаб группы армий «Дон». Казалось, нашему полету на старом добром «Ю-52» не будет конца. Мы пролетали над разрушенной Варшавой, затем над Пинскими болотами и занесенными снегом равнинами Украины. Совершили краткую посадку для заправки в Полтаве с ее зловещими памятниками, напоминавшими о вторжении Карла XII, и, наконец, уже ближе к вечеру прибыли в Ростов. Полет протяженностью 1500 миль дал мне ясное представление о бескрайних просторах России и безмерности расстояний в этой стране.

Вечером же я представился фельдмаршалу фон Манштейну и его начальнику штаба генералу Вёлеру. Манштейн заметно постарел с тех пор, как инспектировал нашу дивизию в Польше в 1940 году. Но его авторитет вырос, а подвиги, совершенные в начале войны с Россией и затем при завоевании Крыма, принесли ему такую славу, какой не было ни у одного командующего на Восточном фронте. Как специалист по ведению осадной войны, он был направлен под Ленинград для разработки плана захвата бывшей русской столицы. Оттуда он был срочно вызван для спасения положения на Дону и организации деблокады окруженных в Сталинграде войск. Затем Манштейн, которого весьма удачно охарактеризовали как «чувствительного человека, прячущего свои эмоции под маской бесстрастного спокойствия»[168], направил меня к начальнику оперативного отдела своего штаба полковнику Буссе.

Буссе снабдил меня новой информацией в добавление к той, которую я получил в штабе Верховного командования вооруженных сил. Согласно этой информации, 6-я армия в составе 20 дивизий была взята в окружение примерно 60 русскими дивизиями. 4-я румынская армия, располагавшаяся между Элистой и Сталинградом, была разгромлена в ходе русского наступления противника с Волги и не могла больше считаться боеспособной силой. Но существовал еще слабый заслон отдельных частей 4-й танковой армии под командованием генерал-полковника Гота на рубеже от Элисты до Котельникова. Эти части имели задачу обеспечить коммуникации группы армий «А» фельдмаршала фон Клейста, которая действовала на Кавказе. Первые подкрепления для 4-й танковой армии уже двигались с Кавказского фронта.

Судя по всему, главные силы неприятеля восточнее Дона все еще оставались перед фронтом 6-й армии. Это дало возможность личному составу частей люфтваффе и тыловых служб создать оборонительные позиции к западу от излучины Дона, но войск для их обороны катастрофически не хватало. 3-я румынская армия стремительно отступала на запад, но благодаря энергичным действиям полковника Венка, прикомандированного к румынам в качестве начальника их штаба, отступление удалось остановить и организовать оборону в районе станицы Обливской до участка севернее станицы Вешенской на Дону (см. карту 28). Здесь румыны соседствовали с восточным крылом 8-й итальянской армии, которая еще только пребывала в ожидании удара русских. XLVIII танковый корпус со своей 13-й дивизией и остатками румынской танковой дивизии вырвался из окружения и занял позицию на реке Чир к западу от населенного пункта Петровка.

Группа армий «Дон» сосредоточивала свои силы по обе стороны от населенного пункта Котельниково. Подкрепления прибывали главным образом с Кавказского фронта, они должны были усилить 4-ю танковую армию Гота и позволить ему деблокировать сталинградскую группировку. Когда обстановка позволила бы это, XLVIII танковый корпус должен был передислоцироваться южнее Дона и поддержать 4-ю танковую армию в ходе ее решающего контрнаступления.

На рассвете 29 ноября я вылетел на командный пункт XLVIII танкового корпуса. Мы летели на «шторьхе» и вместе с пилотом внимательно следили за местностью, боясь ошибиться и совершить посадку в расположении противника. Летя на бреющем полете, едва не касаясь верхушек деревьев, я получил довольно полное представление о «матушке-России». Местность по обоим берегам Дона представляет собой одну бесконечную степь, иногда пересекаемую глубокими оврагами и лощинами, в которых теснятся деревни. Вообще ландшафт сильно напоминал североафриканский, только вместо песка внизу землю застилал белый снег. Когда мы приземлились на маленьком полевом аэродроме, я понял, что начался новый и очень мрачный период моей военной карьеры.