Новая тактика
Новая тактика
В самом начале шансы немцев возросли благодаря двум факторам. Первый заключался в тонкости американской обороны в Арденнах. Немцы имели достаточно полную информацию о союзниках, поэтому для них не являлся секретом тот факт, что на 75-мильном участке расположено только 4 дивизии. Гитлер всегда тонко чувствовал ценность внезапности, и он решил воспользоваться этой слабостью, ясно доказывающей, что, несмотря на печальный опыт 1940 года, союзническое командование не готово к широкомасштабному наступлению противника по нелегкой для передвижения территории.
Второй благоприятный фактор заключался в принятой тактике. Она не была частью первоначального плана. Мантейфель рассказывал: «Увидев приказы Гитлера о наступлении, я был потрясен – в них был указан даже способ и время атаки. Артиллерия должна была открыть огонь ровно в 7.30, наступление пехоты было назначено на 11 часов. В промежутке предусматривалась массированная бомбардировка силами авиации люфтваффе штабов и линий связи союзников. Танковые дивизии должны были вступить в действие только после прорыва пехоты. Артиллерия была распределена вдоль всей линии фронта планируемой атаки.
В некотором отношении это представлялось неразумным, поэтому я немедленно наметил другой способ и объяснил свои соображения Моделю. Модель согласился, но ехидно заметил: «Вам бы лучше доложить все это фюреру». Я ответил, что непременно это сделаю, если он отправится со мной. Итак, 2 декабря мы двое отправились в Берлин к Гитлеру.
Для начала я заметил, что никто из нас не знает, какая погода установится в день атаки, и нет никакой гарантии, что люфтваффе сумеет выполнить свою задачу, тем более перед лицом превосходства авиации противника. Далее я напомнил Гитлеру о двух известных случаях в Восгесе, когда танковые дивизии не могли двигаться при дневном свете. После этого я указал, что, начав обстрел в 7.30, наша артиллерия достигнет только одного – разбудит американцев, и они получат три с половиной часа на подготовку к нашему наступлению. Я также отметил, что немецкая пехота уже не так хороша, как была раньше, и вряд ли сумеет проникнуть так глубоко в позиции противника, как было необходимо, тем более на такой сложной территории. Американская оборона представляла собой цепь передовых оборонительных постов, а основная линия обороны находится в некотором отдалении от них, и проникнуть сквозь нее будет далеко не так просто, как хотелось бы.
Я предложил Гитлеру ряд изменений: во-первых, перенести начало наступления на 5.30 – в этом случае темнота станет прикрытием. Это ограничит поле деятельности для артиллерии, но зато позволит ей сконцентрироваться на некоторых ключевых мишенях – батареях противника, складах боеприпасов и штабах, расположение которых было точно установлено.
Во-вторых, я предложил сформировать «штурмовые батальоны», куда включить наиболее квалифицированных солдат и офицеров. (Офицеров я подбирал лично.) Эти штурмовые батальоны должны были выступить в темноте ровно в 5.30 утра, без прикрытия артиллерийского огня и проникнуть между передовыми оборонительными постами. По возможности они будут избегать столкновений с противником, стараясь проникнуть как можно глубже без боя.
Прожектора зенитчиков могли обеспечить для наступающих необходимое освещение, направляя свои лучи на облака, откуда они будут отражаться на землю. Незадолго до этого я имел возможность лично наблюдать нечто подобное в действии и не сомневался, что это нам поможет быстро проникнуть в глубь позиций противника до рассвета». (Представляется весьма любопытным, что Мантейфель, похоже, не подозревал, что британцы уже пользуются «искусственным лунным светом». И хотя он неоднократно утверждал, что на него произвела большое впечатление моя книга «Будущее пехоты», увидевшая свет в 1932 году, вероятно, он забыл, что именно это было в ней предложено.)
Вернувшись к рассказу, Мантейфель первым делом заметил: «Изложив Гитлеру мои предложения, я постарался дать понять, что, если мы хотим иметь хотя бы минимальные шансы на успех, ничего другого сделать невозможно. Я подчеркнул, что к 4 часам пополудни будет уже темно. После начала наступления в 11.00 у нас будет только пять часов на прорыв. Причем успех очень сомнителен. Если же принять мою идею, мы получим пять с половиной часов дополнительного времени. С наступлением темноты я смог бы ввести в действие танки. Они должны будут двигаться ночью, обогнать пехоту и на рассвете следующего дня атаковать главные позиции».
Если верить Мантейфелю, Гитлер принял все его предложения без возражений. Это было важно. Создавалось впечатление, что он действительно был расположен выслушивать предложения тех немногих генералов, которым верил. Кстати, Модель тоже принадлежал к их числу. Но он инстинктивно не доверял большинству старых генералов, а, полагаясь на собственный штаб, понимал, что его ближайшему окружению не хватает боевого опыта.
«Кейтель, Йодль и Варлимонт никогда не были на фронте. Из-за недостатка боевого опыта они часто недооценивали практические трудности и всячески поддерживали веру Гитлера в неосуществимое. Гитлеру следовало больше прислушиваться к боевым командирам, обладавшим практическим опытом».
Шансы на успех наступления, увеличившиеся было благодаря тактическим изменениям, снова уменьшились из-за сокращения сил, которые должны были в нем участвовать. Боевые командиры вскоре получили удручающие новости: часть обещанных им сил будет спешно отправлена на восток – там русские теснили немцев по всему фронту. В итоге пришлось отказаться от атаки Блюментрита на Маастрихт, предоставив таким образом союзникам возможность свободно подтянуть резервы с севера. Более того, 7-я армия, которой предстояло наступать, одновременно осуществляя фланговое прикрытие другого крыла наступления, осталась всего с несколькими дивизиями и без танков. Мантейфель, услышав об этом, чрезвычайно встревожился, потому что 2-го сам сказал Гитлеру, что, по его мнению, американцы направят свой главный контрудар из района Седана на Бастонь. «Я подчеркнул, что в Бастони сходится много дорог».
И все же амбициозные цели наступления не изменились. Представляется любопытным и то, что ни Гитлер, ни Йодль, похоже, не осознавали последствий создавшейся обстановки для темпа наступления. «Срок выхода к Маасу в деталях не обсуждался, – удивлялся Мантейфель. – Я думал, что Гитлер понимает: в зимних условиях и при существующих ограничениях быстрое наступление невозможно. Однако из всего, что я потом услышал, стало ясно: Гитлер пребывает в уверенности, что наступление может вестись в более высоком темпе, чем это было практически возможно. На Маас нельзя было выйти на второй или третий день, как предполагал Йодль. Он и Кейтель поощряли необоснованные оптимистические иллюзии Гитлера».
После отказа Гитлера принять «ограниченный план» Рундштедт отошел на задний план, предоставив Моделю и Мантейфелю, у которых был шанс оказать влияние на Гитлера, сражаться за изменение технических деталей. Блюментрит с горечью заметил: «Главнокомандующий войсками на западе больше не имел права голоса. От него ожидали только механического исполнения оперативных приказов фюрера, который стремился управлять даже мельчайшими деталями. Он не имел права вмешиваться и как-то влиять на ход событий». В итоговом совещании, прошедшем 12 декабря в штабе в Зигенберге, Рундштедт принял только формальное участие. Зато на нем присутствовал Гитлер, который и решал все текущие дела.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.