2. АРХАИЧНАЯ УЭЛЬСКАЯ ВЕРСИЯ

2. АРХАИЧНАЯ УЭЛЬСКАЯ ВЕРСИЯ

И говорили они еще долго, пока Передур не увидел двух слуг, несущих огромное копье, с которого на пол стекали три струи крови. Когда же все в зале увидели это копье, то принялись плакать и причитать так, что горестно было смотреть на них. Однако старик не прервал беседы с Передуром, и тот ничего не спросил, хотя ему и хотелось узнать, что это такое. И еще через какое-то время в зал вошли две служанки, несущие блюдо, на котором лежала окровавленная человеческая голова. Тогда все, кто был в зале, издали горестный стон, и нелегко было его слушать. После же они успокоились и вернулись к еде и беседе[10].

Итак, обратимся к повествованию неизвестного уэльского автора. Главного героя зовут Передур, но он как две капли воды похож на Персеваля. Знаменитый кортеж, проходящий перед его глазами, в общих чертах напоминает ту процессию, которую увидел юный герой Кретьена де Труа: то же количество слуг, тот же порядок их появления в зале… Однако ни один слуга не несет серебряного подноса, кровь с наконечника копья «льется в три ручья», а сам Грааль оказывается блюдом с лежащей на нем головой, истекающей кровью. Разумеется, такая яркая деталь, как отрубленная голова на блюде, наталкивает на мысль о том, что в основу рассказа легло библейское сказание о Св. Иоанне Крестителе и Саломее, однако это рискованное утверждение. В процессе наших рассуждений мы покажем, что столь «кровавое» описание Грааля не имеет никакого отношения к упомянутой евангельской истории.

Рассказ о Передуре сохранился в двух средневековых рукописях: первый документ, появившийся в XIV веке, получил имя «Красная книга Хергеста»; второй, вобравший в себя более ранние рукописи, самые давние из которых относятся к середине XIII века, назван «Белой книгой Риддерха». Однако возраст манускрипта еще ни о чем не говорит: памятники, которые в него вошли, могли быть созданы гораздо раньше. В «Передуре» отчетливо прослеживается характерное для своего времени французское (точнее, нормандское) влияние; помимо этого, анализ некоторых деталей произведения доказывает, что памятник, скорее всего, был создан в конце XII века. В начале XX века среди некоторых медиевистов бытовало мнение, что «Передур» является литературной обработкой или переводом «Персеваля» Кретьена де Труа. В пользу такого утверждения говорит тот факт, что оба произведения появились в одно и то же время, однако их неоднократный и тщательный анализ подтвердил гипотезу, выдвинутую в 1913 году Жозефом Лотом, первым переводчиком «Передура» на французский язык. Лот считал, что уэльский автор и Кретьен де Труа пользовались одним и тем же письменным французским источником, который они перевели (или адаптировали) на валлийский и бретонский языки.

Итак, Кретьен де Труа, следуя моде, охватившей аристократические круги Франции, превратил исходный текст в куртуазный роман; так, грубоватые подробности, наполнявшие оригинал, исчезли, а невероятные приключения героя приобрели более правдоподобный оттенок. В свою очередь, уэльский автор, несмотря на сильное влияние нормандской традиции, оставил нетронутыми детали, бывшие отголосками кельтской «языческой» культуры, подчеркнув тем самым самобытные черты первоисточника. Анализ этих деталей позволяет нам опровергнуть гипотезу о влиянии на рассказ уэльского анонима христианских мотивов.

Сюжет «Передура» и «Повести о Граале» почти одинаков: уделом Передура стали те же странствия и приключения, что и выпали на долю герою Кретьена де Труа. Однако одно приключение все же выбивается из общего ряда: речь идет об испытании, которое устраивает Передуру его дядя, прежде чем тот отправляется в замок Короля-Рыбака. Любопытно то, что в рассказе уэльского анонима дядя Передура приобретает черты, роднящие его с Королем-Рыбаком: он хромает, а занятие, за которым застает его племянник, — рыбная ловля. Сам же Король-Рыбак оказывается еще одним дядей героя, братом его матери.

Этот эпизод, отсутствующий в версии Кретьена де Труа, заслуживает особого внимания, поскольку его анализ может изменить и дополнить наши представления о «ритуале Грааля». В своих поисках Передур «достиг обширного и глухого леса, на опушке которого он увидел озеро, а на другой стороне озера — большой замок с высокими стенами. И на берегу озера сидел на атласных[11] подушках почтенный седовласый старик в богатом наряде, а слуги его рыбачили с лодки. Увидев Передура, старик встал и пошел в замок, и Передур заметил, что он хромает[12]».

В романе Кретьена де Труа есть упоминание о том, что военному искусству, в том числе и владению мечом, Персеваля обучил некий Гурнеман де Горт (в немецком варианте — Гурнеманц); как потом оказалось, этот наставник был его дядей. В уэльском рассказе роль учителя отведена хромому дяде Передура, вылитой копии Короля-Рыбака; правда, заметим, что хромота его не была следствием незаживающей раны. Дядя любезно принял Передура, а в разговоре с ним полюбопытствовал, умеет ли племянник «разить мечом». Молодой человек ответил, что умел бы, если бы его обучили этому искусству. Тогда хромой рыбак велел своим сыновьям, светловолосому и темноволосому, «поиграть палками», чтобы показать юноше приемы владения мечом. После «сражения» старец спросил, кто из них, по мнению Передура, лучше владеет палкой. «Светловолосый молодой человек сможет «пустить кровь противнику» (победить), если того пожелает», — ответил Передур. В ответ на это любезный хозяин предложил ему сразиться («пустить кровь») со светловолосым юношей, что Передур и сделал, выполнив просьбу буквальным образом: «разбил ему лоб и залил все лицо кровью». Увидев, что светловолосый юноша побежден, хромой рыбак объявил, что он лично обучит Передура обращаться с оружием и сделает из него настоящего рыцаря. Тогда же он прибавил то, о чем мы уже упоминали: «Если ты увидишь какую-нибудь необычную вещь, не спрашивай о ней до тех пор, пока не станет ясно, что настал удобный момент, чтобы просветить тебя».

На протяжении всего рассказа более не встретится эпизода, в котором столь явно проглядывают черты инициации, обряда посвящения, в ходе которого герой проходит испытание кровью. С честью выдержав испытание («пустив кровь» светловолосому кузену), юный неофит становится «рыцарем священного Грааля», после чего наставник позволяет новообращенному отправиться на его поиски. Однако хромой рыбак вводит Передура в заблуждение: его запрет задавать вопросы становится причиной неудачи, которую терпит юноша во время первого посещения дворца, названного «Замком Чудес». В то же время, впрочем, старик произносит еще одну знаменательную фразу: «Если кто-нибудь сумеет победить тебя, то позор поражения ляжет не на тебя, но на меня, твоего учителя» (Мабиногион. С. 167).

Однако на этом инициация не заканчивается. На следующее утро, простившись с дядей, хромым рыбаком, Передур отправился к другому замку. Очутившись в нем, юноша увидел сидящего на подушках старика, который пригласил его за стол, а после трапезы осведомился, умеет ли Передур «разить мечом». Как и в прошлый раз, герой ответил, что он сумел бы отразить нападение, если бы его научили этому. Итак, испытание продолжается. Старец указал юноше на кусок железа, укрепленный в центре зала («такой тяжелый, что его с трудом могла поднять рука воина»), и, дав ему меч, предложил перерубить брусок. Передур повиновался: железный брус был рассечен им надвое, однако оружие, не выдержав удара, сломалось. Тогда, следуя указаниям старика, Передур соединил обломки меча, и они срослись. Он повторил попытку разрубить железо, и вновь брусок разлетелся на куски, а вновь сломанный меч стал целым. Однако в третий раз меч и железо оказались расколотыми и, сколько ни пытался Передур соединить их, обломки не срастались. Хозяин замка (дядя героя), похвалив юношу, сказал: «Ты владеешь мечом лучше всех на этом острове. Две трети своего мастерства ты уже обрел; когда же ты овладеешь и третьей, никто не сможет одолеть тебя» (Мабиногион. С. 168).

Итак, вне всякого сомнения, в этом эпизоде отражен обряд посвящения в воины, связанный с кровопролитием. Тот же обряд незримо присутствует и в романе Кретьена де Труа, хотя в его куртуазном изложении следы инициации практически незаметны. Уэльский рассказ уводит нас в незапамятные времена, предшествующие христианской эпохе, из чего становится видно, что «поиски святого Грааля» не имеют никакого отношения к библейской традиции. Если вновь обратить внимание на странный кортеж, то можно заметить, как часто в его описании упоминается кровь: это и три кровавых ручья, которые стекают с копья, и кровь отрубленной головы, покоящейся на блюде. «Мотив крови» архаичен: возможно, он достался в наследство от некоего древнего ритуала, значение которого затерялось во мгле веков. Уэльское предание донесло до нас свое представление о Граале как о сосуде, наполненном кровью; впоследствии «мотив крови» будет повторяться в каждой из версий этой легенды.

Объяснить, почему в произведениях Кретьена де Труа и уэльского анонима появилось кровоточащее копье, довольно сложно. Конечно, в последующих литературных обработках оно превратилось в копье центуриона Лонгина, однако подобная трансформация произошла в результате наслоения на языческий миф евангельского рассказа. На самом деле истоки этого образа следует искать не в иудейско-христианской традиции, но в древнейшей кельтской мифологии. Сказание «Битва при Маг Туиред» начинается рассказом о том, как в Ирландию пришли древние божества Туата де Дананн, «племена богини Дану», явившиеся с «северных островов земли». Они владели не только «премудростью, магией, знаниями друидов, чарами и прочими тайнами», но и разнообразными предметами, которые со временем приобрели символическое содержание. Это был меч Нуаду, ставший, без сомнения, прототипом знаменитого меча короля Артура; Лиа Файл, «Камень верховной власти», который и сейчас покоится на холме Тары; котел Дагда, языческий прообраз христианского Грааля, от которого «не случалось людям уйти голодными»; и, наконец, копье Ассал, сыгравшее свою роль при создании цикла святого Грааля.

Копье Ассал было наделено таинственной волшебной силой. В «Битве при Маг Туиред» сказано, что оно было принесено из Гориаса[13], а владел им сам Луг[14]; «ничто не могло устоять пред ним или пред тем, в чьей руке оно было[15]». Другое ирландское сказание («Судьба сынов Туиреанна»[16] добавляет новые любопытные подробности: копье обладает сокрушительной силой, его удар ядовит; чтобы ослабить его мощь, нужно опустить острие копья в котел, наполненный ядом и «черной жидкостью», то есть свернувшейся кровью. В XII веке на свет появляется «Книга захватов Ирландии», полный свод мифологической истории Ирландии. В этой поэме на гэльском языке, получившей распространение в нескольких списках, сказано: «Тот, чью кровь пролило копье, умирает». Особенность этого оружия в том, что оно разит лишь тогда, когда в пылу битвы его владелец произнесет «ibar»; как только он скажет «anthibar», копье «вернется в руку того, кто метнул его».

Появление копья и отрубленной головы в «Передуре» перестанет вызывать недоумение у читателя, если он обратится ко второй ветви «Мабиногиона», повествующей о Бране Благословенном, или Бендигейде. Во время военного похода в Ирландию Бран был ранен в бедро отравленным копьем (подобные детали не могут не напомнить нам об увечье Короля-Рыбака). Раненый Бран попросил соратников отрубить ему голову, которую они должны были взять с собой. Голова охраняла их в пути, а впоследствии главенствовала на пиру, напоминающем пиршества бессмертных; в ходе этого длительного застолья спутники Брана были околдованы пением волшебных птиц, которое заставило их забыть обо всем и потерять счет времени. Аналогия между этим «языческим пиром» и «яствами Грааля», удивительным образом появляющимися перед каждым сотрапезником, очевидна.

Согласно «Мабиногиону», пиршество это длилось «четыре по двадцать» лет. Затем, по просьбе самого Брана, его спутники похоронили голову на «Белом Холме» в Лондоне, и с тех пор «никакая опасность не приходила на остров с моря». Правда, голова Брана могла защитить Британию от вторжений лишь при одном условии: она должна была смотреть на восток (Мабиногион. С. 39–40). Такое положение вещей сохранялось вплоть до прихода на остров саксов. Итак, мы с уверенностью можем сказать, что Бран Бендигейд наделен свойствами божества, покровительствующего бриттам; лишь несоблюдение завета («никакая опасность не приходила на остров с моря, пока голова не была выкопана») приводит к утрате магической силы головы.

В архаичной уэльской версии, лишь на первый взгляд напоминающей измененную библейскую легенду, Грааль представлен в виде отрубленной головы на блюде, которое несут две женщины. Подобное шествие перекликается с древним кельтским ритуалом, достоверность которого не может быть поставлена под сомнение: описание этого обряда повторяется в ряде исторических свидетельств античных авторов. Об обычае, принятом у галлов, упоминает Тит Ливии: по его словам, галлы отрезают головы своим побежденным противникам; бальзамируя головы особым способом, воины прикрепляют их к подгрудным ремням своих коней. Возможно, подобными действиями галлы стремились устрашить врага, однако, скорее всего, это был некий магический военный ритуал.

Исторические свидетельства подкреплены археологическими данными. Подтверждением тому служат раскопки кельтско-лигурийских поселений в Глануме (Сен-Реми-де-Прованс), Сент-Блезе и Энтремоне (неподалеку от Эксан-Прованс). В музее Борели (Марсель) представлены колонны, в нишах которых были прикреплены гвоздями отрубленные головы. В том же музее находятся столбы с вытесанными на них человеческими головами (такие же экспонаты есть и в других музеях, например в Гране (Эксан-Прованс) или Кальве (Авиньон)). Подобные изображения украшали капители романских соборов, поскольку романское искусство активно использовало формы, почерпнутые из дохристианской культуры. Если же обратить внимание на галльские монеты, бывшие в ходу у кельтских племен озисмов (Финистер), то в большинстве случаев на них изображены головы, напоминающие те самые военные трофеи, о которых пишет Тит Ливии.

Рассказ об охотниках за головами у Диодора Сицилийского и Страбона почти одинаков: «Убитым врагам галлы отрубают головы и вешают их на шеи своих коней. Они прибивают эти трофеи над входом в свои жилища. <…> Головы наиболее выдающихся из своих врагов они бальзамируют кедровым маслом и хранят с особой тщательностью». Помимо этого, Тит Ливии подробно рассказывает о печальной участи, постигшей римского консула Постума: его голова, оправленная золотом, служила ритуальной чашей в религиозной церемонии племени бойев. Итак, мы все ближе подходим к теме Грааля. Скрытый смысл деталей, наполняющих описание кортежа, становится понятным при сопоставлении легенды с рассказом о «голове Брана», однако свидетельство Тита Ливия еще более проясняет образ Грааля, поскольку голова консула в его рассказе трансформируется в некий священный сосуд, используемый в таинственных обрядах жертвоприношения.

Так или иначе, это кровавый ритуал. Однако наша цель состоит в том, чтобы понять, что скрывается за столь «кровавой оболочкой» мифа. Нет ли в этих реалистичных подробностях некоего скрытого смысла, который хотели утаить от простых смертных? Напомним, что голова Брана может защитить остров лишь в том случае, если она спрятана; это замечание может привести нас к неожиданному повороту темы. Имя «Бран», в бретонском и валлийском языках имеющее форму женского рода, означает «ворон». Выражение «Голова Ворона» использовалось алхимиками для обозначения одного из этапов в работе, направленной на создание Философского камня. «Наша ртуть, — пишет алхимик Альберт Великий, — осядет <…>, превратившись в черную землю, которую называют «Головой Ворона».

Каталонский поэт-алхимик и теолог Раймонд Луллий, описав тонкую операцию, позволяющую очистить Materia Prima, добавляет: «Тогда в твоих руках окажется «Голова Ворона», которую столь долго искали философы; без нее невозможно получить чудодейственный состав».

Однако еще интереснее обратиться за объяснениями к традиционной алхимии, популярной во времена создания цикла романов о Граале (XII–XIII вв.). Спустя некоторое время знаменитый Никола Фламель напишет в «Очерках иероглифических фигур» следующее: «Подумай о человеке в обличье святого Петра <…>. Он хочет схватить меч — либо для того, чтобы отрубить голову, либо для того, чтобы сотворить нечто иное с человеком, который стоит перед ним на коленях. <…> Однако можешь ли ты понять, что означает человек, схвативший меч? Это означает, что нужно отсечь голову ворону, то есть тому коленопреклоненному человеку. <…> Лиши головы этого черного человека; когда ты отсечешь ворону голову, она тут же станет белого цвета».

Алхимический трактат Средневековья — это своеобразный сплав различных аллюзий, измышлений, игры слов, выдумок и заимствований из предшествующих традиций, однако невозможно приписать столь явные совпадения причудливой игре случая. Итак, Бран Бендигейд — это «ворон», его отрубленная голова — «голова ворона»; данное выражение обозначает в алхимии некую операцию, которая является связующим звеном в цепи действий, направленных на получение Философского камня. До этой операции камень остается черным. Следовательно, нужно избавиться от этого черного цвета и «отрубить Голову Ворона» (разумеется, в переносном смысле), после чего наступит следующая фаза: камень станет белым. Получившийся камень, согласно теории алхимиков, способен превращать свинец в серебро. К слову заметим, что сестру Брана, героиню второй ветви уэльского «Мабиногиона», зовут Бранвен, «Белый ворон» (возможно, именно она станет прототипом Брангены, героини «Тристана и Изольды», олицетворяющей настоящее божество Любви). Обратим внимание и на то, что голова Брана была похоронена на Белом Холме: совпадение слишком точное, чтобы быть случайным. К тому же анализ кельтских сказаний позволяет провести аналогию между двумя персонажами: Браном и древним божеством Лугом. В имени «Луг» заложена семантика света (латинское «lux») и белизны (греческое «leukos»), в то время как священной птицей этого божества считается ворон. Итак, Бран, по всей видимости, является «черным богом» из Иного мира, похожим на кельтского бога Тевтата или римского Диспатера. Однако его имя, иногда передаваемое как «Брон» (кстати, так зовут Короля-Рыбака в романе Робера де Борона), имело в валлийском языке и другие значения: «чрево» («грудь»), «вершина», «вождь». Герой назван «чревом», потому что владеет источником изобилия: волшебным котлом, способным воскрешать людей. Его называют «вершиной» (и, соответственно, «вождем»), поскольку герой настолько велик, что не может уместиться ни в доме, ни на корабле; доказательством тому служат слова людей Матолха, принявших Брана за «холм в стороне от кораблей». Такое множество толкований свидетельствует лишь о неоспоримой значимости этого героя древнейших кельтских мифов. Бран еще не раз сменит имя и обличье, появляясь на страницах того или иного сказания о Граале, поскольку новая традиция, какой бы она ни была, не появляется на пустом месте. Материалом для новой легенды всегда служат старые сказания, которые, благодаря их новому гармоничному соединению, наполняются порой иным смыслом.

Конечно, многие усмотрят явное несоответствие между такими понятиями, как «ворон» и «белизна», однако это противоречие разрешимо, если вновь обратиться к алхимической символике. Одной из ступеней, ведущих к обретению Философского камня, было превращение черного камня в белый. Кроме того, как черный цвет содержит в себе каплю белизны, так и в белизне может таиться оттенок черного цвета. История головы Брана, похороненной на Белом Холме, может быть истолкована тремя способами, что, кстати, прекрасно образует столь любимую кельтами триаду: 1) «Голова Ворона спрятана в «чреве» Света»; 2) «Свет скрыт в «чреве» Ворона»; 3) «Свет содержится в скрытой белизне Ворона».

Ритуал отрубания голов, упомянутый в греческих и латинских источниках, встречается и в ирландских сказаниях: если верить одной из легенд, в покоях короля Конхобара, называвшихся «Красная ветвь» («Кровавая ветвь»), были выставлены головы побежденных врагов. Однако в некоторых преданиях появляются новые, необычные детали. Так, одна из саг повествует о войне уладов с королем Мес Гегрой. Убив короля, Конал Кернах отрубил ему голову и оставил ее на берегу брода. Но в этот момент «капля крови упала с шеи на камень и пронзила его насквозь. Тогда оставил он голову Мес Гегры на другом камне, и прошла она сквозь камень». Позже Конал велел слуге принести голову, но прислужник вернулся с пустыми руками: он не смог сдвинуть ее с места. Не желая расставаться с трофеем, Конал решил вынуть из головы мозг и, смешав его с глиной, сделал из него шар (Revue celtique, VIII. P. 48).

Довольно странная подробность… Кровь, упавшая с головы Мес Гегры, обладает разрушительным (если не сказать, коррозионным) свойством, что вновь возвращает нас к кровоточащему копью, которое несут слуги Грааля. Однако описанное в саге разрушительное свойство присуще не только крови, но и самой голове Мес Гегры. В другой ирландской саге, «Смерть Кухулина», тем же качеством обладает голова главного героя: когда его убийца, некий Лугайд, сын Ку Рои, решил забрать голову Кухулина, она «растопила камень и прошла сквозь него». Вероятно, в подобных описаниях отразились неизвестные нам древние ритуалы, в которых голова и камень были связаны неким магическим способом.

Как и любой сакральный предмет, отрубленная голова может оказывать как благотворное, так и пагубное воздействие. Голова Брана, увезенная воинами, оставшимися в живых после похода в Ирландию, находилась среди них, «будто живой Бендигейд Бран», на пиру бессмертия, в ходе которого человек забывал о времени. Похороненная на Белом Холме в Лондоне, она оберегала остров, принося беды его врагам. Упомянутая нами голова Мес Гегры (точнее, его мозг, превращенный в шар, годный для пращи) сыграла свою роль в другом ирландском сказании, «Смерть Конхобара». Согласно легенде, этот трофей был помещен в «Красный покой» Конхобара; по тому страху и почтению, которое он внушал всем присутствующим, можно утверждать, что этот шар действительно был сакральным предметом. Однако предмет этот стал причиной трагедии, разыгравшейся во время поединка, предложенного Конхобаром: чтобы положить конец ссоре, возникшей между его воинами, Конхобар вызвал их на поединок, единственным оружием которого должна была стать праща. В качестве камня для пращи король решил использовать знаменитый шар, сделанный из мозга Мес Гегры.

Ужас, внушаемый сакральной вещью, был настолько велик, что никто не решался принять вызов. Однако нашелся один человек, который давно ожидал удобного момента, чтобы убить вождя уладов: это был коннахтский воин Кет из враждебного Ульстеру королевства. Наконец случай представился: помня о предсказании Мес Гегры, гласившем, что после его смерти «голова его сумеет отомстить за себя», Кет схватил шар и метнул его в голову Конхобара.

Конхобар был тяжело ранен, но не умер. Однако врачеватель отказался извлечь шар, на две трети вошедший в голову короля; он довольствовался тем, что прикрыл его рану золотыми нитями. Так король Конхобар, как и Король-Рыбак, лишился силы: рана обездвижила его, заставила отказаться от езды верхом, смеха или проявлений гнева, оставив взамен лишь возможность наблюдать за действиями других. Однако спустя семь лет (без сомнения, символичное число) король не смог удержаться от гнева, и «мозг Мес Мегры выпал из головы его», что привело Конхобара к смерти от потери крови[17]. Так сбылось предсказание Мес Мегры: «его голова сумела отомстить за себя».

В уэльском рассказе подчеркнута идея кровавого отмщения, которую можно обнаружить во всех кельтских эпопеях, созданных на основе этой темы. Тема мести будет подхвачена и развита продолжателями романа Кретьена де Труа, в измененном виде она появится в анонимной англо-нормандской поэме «Перлесво» и немецком варианте Вольфрама фон Эшенбаха. Мотив мести, страшной и неминуемой для героя разыгравшейся драмы, является связующим звеном между образами Отрубленной Головы и Кровоточащего Копья.

Эти два образа неразрывно связаны. В начале XX века английский медиевист Джесси Вестон, увлеченный работами

Фрейда, выявил сексуальный аспект легенды о Граале: в его представлении копье являлось фаллическим символом, а Грааль (слово женского рода) — некоей божественной матрицей. Хотя подобная интерпретация и кажется чрезмерной, она все же далека от того, чтобы быть абсурдной. В некоторой степени она может объяснить, каким образом использовали тему Грааля христиане.

За разъяснениями следует обратиться к Библии. Поселившись в Ханаане, евреи, верующие в Яхве, в «бога-мужчину», грозного отца рода человеческого, оказались лицом к лицу с семитскими народами Ближнего Востока, почитавшими богиню-мать, главный храм которой находился тогда в Эфесе. Культ богини Начал, о котором нам известно из гностических учений, предполагал обязательное соитие верующего и Божественной Женщины, которую изображали рабыни при храме; будучи жрицами этого культа, они не могли отказать в соитии мужчине, посетившему храм. За служительницами такого рода закрепилось прозвище «проститутки» (собственно, поэтому глагол «проституировать» означал у евреев «служить культу богини»); таковыми они и являлись, но с оговоркой: их «работа» не преследовала корыстные цели, но была направлена на «благое дело», благодаря им происходило слияние человека и божества.

Итак, если по-новому взглянуть на события, описанные в Евангелии, и вернуть Марии Магдалине ту роль, которую она исполняла до того, как ее возвели в ранг раскаявшейся грешницы, можно сделать одно любопытное заключение. Оно не является общепринятым в ортодоксальном католицизме, однако кажется нам вполне логичным. Крещение Христа в водах Иордана Иоанном Предтечей можно считать миропомазанием, являющимся частью религии бога Яхве, «бога-мужчины». Однако на страницах Евангелия мы встречаем описание странной церемонии в Вифании, в ходе которой появляется Мария Магдалина (скорее всего, бывшая «священная проститутка», жрица в храме Магдалы, посвященном Богине). На наш взгляд, эту церемонию также можно считать миропомазанием, но иного рода, перед нами посвящение в сан, относящийся к религии «женского типа», религии Великой Богини. Таким образом, Иисус, на наш взгляд, соединил две непримиримые между собой традиции. Тот факт, что «священный предмет» Грааль в таинственном и странном кортеже несет женщина, служит лишь подкреплением нашей догадки.

Так или иначе, в произведениях о Граале то и дело появляется тема крови, подтверждением чего служит непременное присутствие в рассказах кровоточащего копья. Авторы некоторых поздних версий вкладывают копье, нанесшее удар Королю-Рыбаку, в руку предателя, а в одном из рассказов (без сомнения, христианизированном, с ощутимым влиянием цистерцианства) герой излечивает Короля, приложив острие копья к его ране. Этим целителем оказывается довольно странный «языческий» герой Галахад, еще один персонаж, выполняющий те же функции, что и Персеваль или Передур. Такой поворот темы не случаен.

Разумеется, христианизированные версии легенды, настаивающие на том, что в Граале была кровь Христова, утверждают и то, что таинственное, истекающее кровью копье принадлежало центуриону Лонгину, который пронзил им тело Христово. Известно, что Лонгин — персонаж вымышленный: его имя не является именем собственным, это всего лишь видоизмененное греческое слово, означающее «копье». Эпизод, в котором казненного Христа пронзают копьем, и поныне вызывает споры, поскольку, согласно историческим свидетельствам, чтобы ускорить приближение смерти, распятым обычно перебивали колени. Этот аргумент часто использовался для доказательства того, что евангельский рассказ основан на вымысле.

Проблема не в этом. Существовало ли копье Лонгина на самом деле или же это плод фантазии, наполненный символическим смыслом, — для нас это не имеет принципиального значения, поскольку легенда о Граале унаследовала копье от иной культурной традиции, восходящей к кельтской мифологии. Разумеется, его прообразом было «копье Ассал», которое принесли в Ирландию племена богини Дану, пришедшие с северных островов земли; его разрушительная мощь была столь велика, что приходилось держать его наконечник в котле, иначе крепость, в котором оно находилось, могла загореться. Однако стоит вспомнить еще об одном копье, которым владел герой ирландского эпоса Кельтхайр, сын Утехайра. Вполне возможно, что именно этот необычный герой поможет нам ответить на вопросы, касающиеся истоков «поиска Грааля».

Итак, в «Повести о свинье Мак Да То» воины спорят о том, кто из них достоин «делить кабана», иными словами, кто же среди них главный; Кельтхайр утверждает, что делить кабана должен именно он, однако его обрывает Кет, сын Мага (тот самый воин Коннахта, который метнул шар в голову Конхобара). «Погоди немного, Кельтхайр, прежде чем сокрушать меня, — сказал Кет. — Случилось однажды, что я подкрался к твоему дому. Поднялся крик кругом. Все сбежались, и ты в том числе. Но это плохо для тебя кончилось. Ты метнул в меня копье. Я тоже метнул копье в тебя, и оно пронзило тебе ляжку и ранило чуть повыше. С тех пор болит твоя рана, и не было у тебя больше ни сыновней, ни дочерей[18].» Кет уличает Кельтхайра не только в бессилии, но и в бесплодии, что не дает ему права главенствовать над всеми, поскольку способность к деторождению была обязательным условием для каждого из воинов.

Итак, рана Кельтхайра как две капли воды похожа на увечье Короля-Рыбака. Как Кельтхайр, так и Король-Рыбак владеют чудесным копьем. Вот о чем стоит подумать при рассмотрении образа короля, раненного в бедро, или при попытке объяснить, почему в версии Вольфрама фон Эшенбаха появляется намек на половые органы. Король не может залечить рану, что делает его «нечистым» и недостойным королевского сана. Однако история Кельтхайра еще не закончена: копье, переплетенное с темной историей о кровной мести, еще сыграет свою роль в приключениях этого героя-странника.

Действительно, из другого ирландского сказания («Страшная смерть Кельтхайра, сына Утехайра») мы узнаем, что жена Кельтхайра изменила ему с неким Блаем Бриугом. Однажды Бриуг гостил у короля Ульстера Конхобара, и вот, в тот момент, когда король наблюдал, как Блай играет в шахматы с Кухулином, появился Кельтхайр и вонзил копье в тело недруга «настолько сильно, что капля крови упала с конца копья на шахматную доску». Заметим, какое значение придается столь незначительной подробности, как капля крови на конце копья: акт кровавого насилия есть не что иное, как месть героя. Впрочем, возможно, эта капля крови акцентировала внимание слушателя и на другой детали: точное указание места кровопролития помогало понять, кто, король или Кухулин, находился в тот момент рядом с жертвой и кто из них должен был отомстить Кельтхайру, поскольку последний нарушил закон гостеприимства, принятый в доме короля.

Однако вернемся к нашему сопоставлению. Действительно, капли крови, стекающие с копья, которое видит Передур, могут натолкнуть на мысль о некоем предшествующем кровавом акте, за который еще нужно отомстить. В таком случае необъяснимый кортеж все же имеет определенное назначение: он призван выявить того, кто излечит Короля-Рыбака от мучительного увечья («от удара предателя»). То, при каких обстоятельствах была получена эта рана, не имеет однозначного объяснения, однако в каждой версии о Граале причиной ранения становится некое предательство.

Из ирландской саги мы узнаем о приговоре, вынесенном Кельтхайру: он должен избавить Ульстер «от трех бедствий», что вновь позволяет провести аналогию между двумя сюжетами. Королевство Грааля терпит бедствия, которые обрушились на него из-за «убийства», то есть из-за раны короля, нанесенной предателем; такое королевство обречено на «бесплодие», на смерть. Герой Грааля может вернуть процветание краю: для этого нужно излечить больного короля и отомстить его обидчику. Однако эта цель будет достигнута лишь в конце долгого пути, на котором героя ждут испытания, например избавление края от нескольких чудовищ. Таким образом, герой Грааля становится поборником справедливости, восстанавливающим нарушенный общественный порядок. На Ульстер, как и на королевство Грааля, обрушились напасти из-за «предательского удара», нанесенного Кельтхайром, поэтому герой ирландской саги должен исправить то зло, которое он причинил. Единственное несоответствие можно усмотреть в том, что в ирландском сказании у Кельтхайра появляются черты, роднящие его как с Королем-Рыбаком (из-за его раны и копья), так и с Передуром-Персевалем (из-за поисков, которые ему предстоит предпринять).

Кельтхайр, прибегнув к хитрости, вышел победителем из первой битвы с неуязвимым воином: так страна была избавлена от первой напасти. Далее он победил во втором поединке, на этот раз его противником оказалось нечто вроде дьявольского пса. Однако третье испытание привело героя и к победе, и к поражению. Кельтхайр прикончил чудовищного пса ударом копья, но когда он, выдернув копье из тела животного, потрясал им в воздухе в знак своей победы, капля собачьей крови скатилась по древку и пронзила Кельтхайра насквозь, поразив его насмерть. Так свершилось возмездие: королевство было избавлено от напастей, но ценой смерти героя, отягощенного кровью своей жертвы[19].

Кровавая месть, кровоточащее волшебное копье, отрубленная голова… Мы далеко ушли от привычного представления о Граале. Вероятно, многим покажется, что сосуд с кровью Христовой, собранной Иосифом Аримафейским, не имеет ничего общего с вышеперечисленными «атрибутами». Однако глубокое изучение древнейших памятников о Граале, сохранивших детали первоначальной легенды, доказывает существование преемственной связи между «языческой» традицией и преданиями XII века, проникнутыми обязательным для того времени христианским контекстом. В этом плане уэльское сказание о Передуре, без сомнения, показательно: оно расставляет по местам и Грааль, и его знаменитый «поиск», предпринятый рыцарями короля Артура. Конец сказания не оставляет на этот счет никаких сомнений.

В конце своих блужданий и злоключений, отличающихся от приключений героя Кретьена де Труа разве что порядком следования, Передур вернулся в Замок Чудес: так уэльский аноним называет крепость, в последующих христианских версиях ставшую Замком Грааля. Проникнув в крепость, удивленный Передур обнаружил в конюшне своего коня, которого он когда-то потерял, рядом с конем Гвальхмаи (валлийский вариант имени «Гавейн»). Затем, приблизившись к большому залу, он увидел в нем самого Гвальхмаи, сидящего подле хромого старца, Короля-Рыбака.

Роль Гвальхмаи в уэльском сказании настолько велика, что порой его можно принять за главного героя поиска. Не совсем понятно, правда, что делает Гавейн-Гвальхмаи в Замке Чудес и, главное, как удалось ему попасть в замок раньше, чем Передуру. Однако заметим, что Гвальхмаи не может довести поиск до конца: он лишь «предтеча», предшественник, в то время как завершить поиск, ошеломлявший своими неожиданными поворотами, способен лишь Передур.

Без особых церемоний, ничему более не удивляясь, Передур уселся рядом с раненым королем, но тут в залвошел светловолосый юноша. Преклонив колени перед героем, он произнес странные слова: «Это я приходил в обличье черной девицы ко двору Артура и когда ты бросил в озеро шахматную доску, и когда ты убил черного великана в Константинополе, и когда ты сразил оленя. И это я тогда входил в зал с отрубленной головой на блюде и с копьем, с которого стекала кровь; и это была голова твоего двоюродного брата, убитого глостерскими ведьмами; и по их вине твой дядя сделался хромым. Я же — твой родич и делал все это, зная предсказание, по которому ты должен отомстить им».

Довольно неожиданный конец… Остается лишь рассказать о событиях, последовавших далее: чтобы сразиться с глостерскими ведьмами, Передур и Гвальхмаи позвали на помощь короля Артура и своих товарищей. Когда же они сошлись в смертном поединке с созданиями тьмы, Передур, обладавший той же волшебной силой, что и ведьмы, помешал им убить людей Артура. Однако сам Передур не принимал активного участия в битве: его поединок с ведьмами мог окончиться лишь ничьей, поскольку они сами посвятили его в свои тайны и обучили военному искусству. Тем не менее его присутствие было необходимо для того, чтобы, согласно предсказанию, свершилось отмщение. Так заканчивается история о Передуре.

Такой удивительный исход дела совершенно не похож на то завершение истории, которое было задумано продолжателями Кретьена де Труа: согласно их версии, все заканчивалось коронованием Персеваля на царство Грааля. Впрочем, нам кажется, что рассказ о Передуре — наполненный архаизмами, порой включающий в себя эпизоды, не связанные с сюжетом, — в действительности служит надежным свидетельством того, что же представлял собой тот изначальный поиск мифического объекта, который под пером христианских авторов Средневековья превратился в святой Грааль.

На самом деле уэльская версия позволяет понять основную мысль некоторых христианизированных текстов, долгое время остававшихся непонятыми. Казалось, мы выяснили, что в их основе заложен мотив кровавого отмщения, однако это не единственный смысловой компонент, способный заставить нас радикальным образом пересмотреть всю концепцию «святого Грааля». Чаша, ваза, блюдо, поднос, камень — все это лишь «форма» Грааля, но нам хотелось бы понять, каково было его «содержание». «Содержимое» Грааля, само собой, не являлось материальным объектом; вряд ли кто-либо станет утверждать, что Грааль действительно был наполнен кровью Христовой… Это лишь символический образ, который, в силу авторского замысла или идеологии, действующей в средневековом обществе, вполне мог заслонить другие, не менее ценные и интересные факты. А сколько еще темных мест остается в нашем уэльском рассказе…

Самым неясным в этом повествовании остается то, кто же нес Грааль. В описании процессии, которую увидел Передур, мы находим двух женщин, несущих блюдо с отрубленной головой. Однако из эпилога становится ясно, что в процессии участвовала всего лишь одна женщина. Мало того, ею оказался, по его собственному признанию, светловолосый юноша, один из двоюродных братьев героя. Впрочем, этот светловолосый молодой человек настаивает, что на всем протяжении странствий Передура он всегда являлся герою в обличье одной и той же девы, меняя лишь имена. Этот «он-она», несмотря на множество своих обличий, является, по всей вероятности, «Женщиной единой во множестве лиц», которая сопровождает героя во время долгого поиска, понемногу раскрывая цель его миссии и наблюдая за тем, как идет ее осуществление.

Персеваль-Передур, как бы ни стремились уверить нас в обратном, не является целомудренным героем. Во всех приключениях его сопровождают женщины. Сначала это мать героя; перед тем как отправить сына в неизведанный мир, она дает ему совет быть осторожным и соблюдать молчание, чему он будет следовать буквальным образом, пока не поймет настоящего его смысла. Затем на пути героя появляется дева, у которой он отнимает кольцо (поступок, смысл которого не стоит понимать буквально: на самом деле речь идет о насилии). Далее он встретит девицу, имени которой уэльский рассказчик не упоминает; Кретьен де Труа называет ее Бланшефлер, а Вольфрам фон Эшенбах — Кондвирамур. Герой спасает ее от врагов, но лишь после некоего рода «насилия» над ней предшествующей ночью.

И еще… Встретится ему Ангарад Золоторукая, в которую он страстно влюбится на недолгое время. Юная дева, оказавшаяся его кузиной (воистину, не рыцарский роман, а семейная хроника!), осыплет героя проклятиями после того, как он побывает в замке Короля-Рыбака. Во имя графини, которую все зовут Хозяйкой Подвигов, он победит множество воинов. Уродливая девица на муле (ставшая Кундри в переложении Эшенбаха и Вагнера) вновь осыплет его проклятиями за оплошность, совершенную в Замке Чудес. Таинственная дама даст ему «камень-невидимку», что позволит ему убить чудовище. «Черная девица» с волшебными шахматами вовлечет его в невероятно запутанное приключение. Знаменитые глостерские ведьмы обучат героя своему волшебству и военным хитростям… Наконец, вместе с загадочной Императрицей он будет жить в течение многих лет, позабыв о своей священной миссии.

Образ действий героя кажется не совсем понятным. Как только Передур встречает одну из этих дам, советницу или вдохновительницу на подвиги, он тут же объявляет ей, что будет любить ее больше, чем любую другую женщину. Однако прежде чем обвинять Передура в легкомыслии или непостоянстве, следует признать, что подобное его поведение, должно быть, имеет особый смысл, иначе не появлялась бы в рассказе таинственная Дама, единая во множестве лиц. Кто же она? Если вы хотите разобраться в запутанном переплетении того, что породило на свет легенду о Граале, вам прежде всего придется искать ответ именно на этот вопрос.