Заграничный туризм и «еврейский вопрос»
Заграничный туризм и «еврейский вопрос»
Конец ушедшего уже XX века принес бурный всплеск отечественной мемуаристики, о том шла речь неоднократно. Высказываются политики – бывшие и нынешние, писатели и деятели искусства, проститутки и разведчицы, даже недавние изменники родины и пока еще гуляющие на свободе еврейские «банкиры». Картина пестрая, порой неприятная, но имеет своеобразный интерес.
Многие мемуаристы не понимают по малой своей образованности и невысокой культуре, что мемуары – документ очень коварный, порой прямо-таки разоблачительный. Пример простецкий: плейбой Немцов – бывший троечник, картежник и торговец подержанными автомобилями – такого о себе наговорил, что стыд берет (если у него есть это чувство, что сомнительно). Но обратим внимание на пример совершенно иного рода – даже опытный и пожилой литератор, увы, сам написал про себя такого, что… Впрочем, судите сами.
Александр Михайлович Борщаговский всю свою долгую жизнь оставался плодовитым и преуспевающим писателем, кучу разных книг издал, особым успехом пользовался его роман «Русский флаг» – сочинение столь патриотичное, что его теперь опасно упоминать, угодишь в «красно-коричневые». Однако не гнушался он и сочинениями про «пламенных революционеров», окормляясь непосредственно из кассы ЦК КПСС. Впрочем, главная задача писателя была одна, прямая и твердая, как ствол комиссарского нагана – борьба с «антисемитизмом». Если бы Александр Михайлович ездил верхом, то конь его непременно был бы украшен метлой и собачьей головой – именно с таким рвением писатель выискивал и пытался вымести всех, кто, по его строгой оценке, неодобрительно смотрел в сторону русских иудеев. И неважно, по какой то случалось причине.
Эту свою сверхзадачу он выполнил в своем сочинении (журнал «Знамя», № 8, 1999 г.). Сюжет вроде бы сугубо бытовой, речь идет о туристских путешествиях малой группы советских писателей на рубеже уже давних 1950-1960-х годов. «Пустяки», – подумает читатель, но будет не прав: писатель нарисовал любопытнейшие картинки. Предоставим ему слово.
Борщаговский подал себя и своих спутников (о них потом) как представителей самой возвышенной культурной элиты. Уже на первых страницах все они противопоставляются грубому русскому писателю-стяжателю Алексею Толстому, который, по слухам, привез из-за границы чемодан дамского белья для молодой супруги. Хоть и с чужих слов идет пересказ, но Борщаговский не пожалел ни строк, ни красок: «Он упал массивной графской грудью на распахнувшийся чемодан, в груду кружев, тончайших и светлых, как подвенечное платье. Лицо Толстого светилось блаженством» и т. п.
Обличив Алексея Толстого, наш мемуарист без всякого перехода начинает описывать собственные зарубежные вояжи с такой вот подробности: «Все мы, у кого появились первые западные издания, получив свои 10–12 долларов на полторы недели вояжа, решали головоломную алгебраическую задачу: как поумнее потратить свои гроши». Тут алгебра спутана с арифметикой, но отметим, какое огромное значение придавал строгий мемуарист своим «грошам»…
Сюжет о расходовании этих самых «грошей» занимает в очерке значительное место. Вот целая поэма в прозе: «В группе была славная молодая женщина – театральный критик H., буквально сшибленная с ног витринами магазинов, «распродажами» на каждом шагу, обещанием сумасшедших скидок, слухами о том, что неподалеку, в другой лавочке, тот же флакон одеколона, тюбик помады или кофточка продаются за полцены. Умница, не без чувства юмора, она вся ушла в мучительные подсчеты вариантов.
В канун отъезда – мы улетали из Стокгольма в Хельсинки – ее волнение достигло предела. Не хватало чуть больше двух крон для покупки чего-то чертовски желанного. А отъезд ранний – на рассвете автобус унесет нас от желанной витрины, и тогда уже ничего не поправишь. Выход нашелся простейший. Крон уже не оставалось ни у кого, но мелочь, копейки, точнее, эре задержались у многих. Каждый из нас ничего не мог купить на жалкий грош, но, собрав в пригоршню все эти эре, мы смогли осчастливить уже пошатывающуюся от слабости H.».
Когда-то бранили в советской печати группу театральных критиков, низкопоклонствующих перед Западом, в том числе и Борщаговского (о чем он и тут напомнил). А может, правильно ругали? Смотрите, «умная и славная» Н. прямо-таки в обморок падает, не купив шведской «кофточки». А ее спутники-интеллектуалы каковы! Граф Алексей Толстой небось шапку сбросил бы, а то и шубу под ноги милой страдающей даме, а эти… гроши собрали, причем уже никому не нужные. А рубли (кроны) давно и загодя потратили на свои нужды. Истые джентльмены.
Это, так сказать, страсти магазинные, то есть материальные. Но столичная элита не чуждалась и страстей духовных. Об этом следует подробнейший, с милыми деталями, рассказ. Вот он вкратце.
Французский друг приезжих по фамилии Познер, парижский старожил, предложил свои услуги гида (бесплатно! – отметим это ввиду пристрастия наших путешественников к покупкам). Он развлекал московских писателей «великими именами, историческими реликвиями острова Ситэ, улицами и домами, связанными с жизнью энциклопедистов, с именами Кондорсе, Дидро, Вольтера. Юз (это театральный критик Иосиф Юзовский. – С. С.) вскидывал в ажиотаже руки:
– Не то! Все не то! Все это древности, университетские премудрости, этакий навязший в зубах кусок истории. А нам бы ощутить жизнь. Биение жизни, понимаешь?
Познер не понимал…
И Юзовский не утерпел… Он воскликнул:
– Хорошо! Ладно! Ну, например, «Фолибержер». Да, да, «Фолибержер»! Почему бы нам не посетить «Фолибержер»?
– «Фолибержер»? – повторил пораженный Познер. – Не знаю, не знаю… Я, видимо, мало прожил в Париже, почти полвека, но не успел заглянуть в «Фолибержер». Говорят, пошлость, дурацкий аттракцион для богатых американцев».
И столичная «элита» с восторгом обменяла причитавшиеся ей билеты в Парижскую оперу на кафешантан. Казалось, вспоминая о тех давних шалостях, Борщаговский должен был бы оценить вкусы своих коллег – ну, хотя бы в шутку, всерьез тут и говорить нечего. Так нет. И тогда, и сейчас пожилой писатель почитает тот скромный поход к полуголым девкам как борьбу прогрессивной интеллигенции за свободу и демократию. Не верится? Тогда прочтем запоздалое признание:
«И как было объяснить, что вольностью выбора, прихотью свободы определялось желание пойти в полуканкан – не в великолепие Гранд опера! И как непросто было даже свободомыслящему Юзу набраться духу и объяснить туристской фирме, что не кто-нибудь, а мы, московская группа, хотим посмотреть зрелище, которое вызвало у господина Познера брезгливую гримасу. Парижская фирма охотно пошла нам навстречу. Места, забронированные нами в партере Гранд опера, стоили куда дороже билетов в варьете». Еще бы! Куда уж дешевле….
И невольно подумаешь о том, что на нашем еврейском телике работают пламенные наследники Борщаговского и Юзовского. Не Большой театр, а срамные балаганы неистовствуют там. За что они боролись, на то мы, русские, напоролись. И поделом нам. Таким, какие мы есть ныне.
Естественно, что в туристических мемуарах присутствует и главная тема автора, о которой мы уже заявили. Он вспоминает «разбойный 1949 год», «труднейшие годы жизни», связанные, как и у некоторых его друзей-путешественников, с кампанией против космополитов. Но из кого же состояла тургруппа в заповедных Париже, Лондоне и Стокгольме? Борщаговский называет двенадцать имен, включая себя и супругу. Поскольку большинство – люди литературные и поэтому легко определимы, то получается, что семеро – евреи, бесспорно русский один – трижды лауреат Семен Бабаевский, трое в справочниках не числятся, о супруге Борщаговского имеется целый генеалогический этюд, который разбирать не станем. Итак, среди названных загрантуристов евреи составляли, по крайней мере, пятьдесят восемь процентов. Большинство. Добавим, что по переписи 1959 года евреи составляли около одного процента населения страны. Это к вопросу о «государственном антисемитизме» в Советском Союзе…
Во всех литературных справочниках про А.М. Борщаговского сказано: член КПСС с 1940 года. Всегда был стойким коммунистом-интернационалистом, боролся с нарушителями идейной чистоты, включая нынешнего главного редактора «Нашего современника» и автора этих заметок, но о том не будем. Вспомним иное: летом 1990 года в партком Союза писателей Москвы поступило заявление Борщаговского о выходе из партии – полвека терпел гнет тоталитаризма и не выдержал. Но вот что любопытно, сверху листа была помета: «Копия в «Комсомольскую правду». Вроде бы странно, почему пожилой ветеран партии обращается в молодежную газету? Да ясно: тираж у нее был тогда рекордный, около 20 миллионов. Вот и решил недавний писатель-коммунист сделать маленький рекламный гешефт на своем внезапном антикоммунизме. Не знаю почему, но письмо вроде бы не опубликовали.
«Борьба с антисемитизмом» в России легко сливается с поношениями русского народа и его культуры. Нельзя тут не помянуть недавнюю публикацию Михаила Чулаки, она очень откровенна и весьма спокойно выражает то, что иные прячут в словесах или, напротив, истерически выкрикивают, нервничая, что, разумеется, неинтересно. А здесь – иной случай: любопытно присмотреться и оценить («Литературная газета», 22 декабря 1999 г.).
Ну, с русским народом у Чулаки все ясно – сборище лодырей и пьяниц, злобных и завистливых. Читаем: «Водки русский народ жаждет больше, чем свободы и рыночной экономики, это теперь доказано стопроцентно». Почему высокое понятие «свобода» уравнено с низменным «рынком»? Странно, однако почитаем еще:
«Родину любят все, а пьяные особенно – на словах». И еще: «Провинциалы духа в нашей стране всегда отличались и отличаются тяжкой похмельной нелюбовью к Европе». Довольно, суждения автора ясны. Заметим уж: вздумай нечто подобное вслух сказать о чукчах или евреях – по судам затаскают. А о нас, русских, выходит, дозволено. Во всяком случае, пока…
Итак, русский народ плох. Но и география России, оказывается, не лучше – слишком уж протяженная страна получилась (по вине, надо полагать, того же русского народа). Вот: «Огромные силы уходят на сохранение необъятной территории – охрану границ, поддержание невероятных по длине коммуникаций. Мы не пользуемся собственными богатствами, потому что дороже обходится их защищать. Потому-то соседние компактные страны процветают». (Автор имеет в виду Иран, или Афганистан, или, может быть, Румынию?)
Зато евреи, по мнению Чулаки, во всем отменно хороши. «Иногда кажется, что «еврей» – не существительное, а глагол. Глагол, потому что «еврей» – действие, подвижность. Под лежачее существительное вода не течет, а глагол всегда на ногах!
Действие – стихия еврея, мечтательность для него характерна мало…» Хороша также и Европа, которую, как и евреев, русские не любят, ибо завидуют. Вот почему в оценке автора «еврей» и «Европа» – синонимы. Точно и ясно. А поэтому выход для нас один: «Россия может сохраниться, только переориентировавшись на Европу. Переняв высокую европейскую – или еврейскую – организованность, деловитость, культуру». Понятно вам, граждане Российской Федерации? Так поскорее же перенимайте организованность Абрамовича, деловитость Березовского, культуру Гусинского, честность Ходорковского.
В свое время журнал «Молодая гвардия» назвал Михаила Чулаки, так сказать, «лицом еврейской национальности». Тот, в полном противоречии со своей нынешней статьей, обиделся, подал в суд, представил туда кучу справок и свидетельств по поводу своего нееврейского происхождения. Суд иск Чулаки удовлетворил, евреем его не признал, о чем и было сообщено в ленинградской печати. Вот подлинная цитата из приговора Выборгского районного суда С.-Петербурга от 8 октября 1991 года: «Признать сведения, опубликованные в статье журнала № 2 1990 г. «Молодая гвардия» на странице 12, «действительный отец (ЧУЛАКИ М.М.) – покойный ленинградский композитор Абрам Ашкенази» порочащими честь и достоинство ЧУЛАКИ Михаила Михайловича». Как говорится, конец цитаты… Но не конец данного сюжета.
Итак, получается, что быть родственником Абрама Ашкенази, ни в каких дурных поступках не замеченного, есть для г-на Чулаки нечто позорящее его «честь и достоинство». Странно. Просим прощения, но это несколько попахивает пресловутым «антисемитизмом», ибо весь «порок» покойного А. Ашкенази – именно его еврейское происхождение. Так, может быть, теперь истец Чулаки М.М. снова обратится в тот же суд с требованием отмены прежнего вердикта? Ведь он ныне «европеец», а следовательно, см. статью, опубликованную в «Литературной газете».
Что же сказать нам по этому поводу? Разве что: сейчас, после русского погрома в России, обнаружилось, что пресловутая «борьба с антисемитизмом» есть истинное и последнее прибежище русоненавистников.
Не шибко известный, но весьма честолюбивый литератор из провинциального Ленинграда Топоров решил, разменяв уже шестой десяток, прославиться наконец. Способ теперь известный и, пожалуй, единственный – скандал. Но кого удивишь ныне скандалами! Они в номере любой газеты, а наш еврейский «телик» только этим и жив. Значит, «скандалист», как сам себя, и не без оснований, именует автор, должен учинить свое скандальное действо на каком-нибудь уж очень остром вопросе. А то не заметят.
Топоров такой вопрос легко отыскал, он шумно стучится в глухой забор, вокруг него возведенный. Как нетрудно догадаться, это вопрос о роли еврейства в ельцинской России (Виктор Топоров. Двойное дно. Признания скандалиста. М.,1999).
Автор уже на первой странице подробно объясняет свое национальное происхождение: чистокровный еврей по всем предкам, но «русский по паспорту и по фамилии, младенцем окрещенный в Православие (переусердствовала первая из моих нянек, за что и была уволена), и, вместе с тем, стопроцентный еврей по крови, по внешности, по целой бездне национальных черт и привычек». Скромным фактом своего происхождения Топоров получил право на полную свободу слова в этом самом «еврейском вопросе», чего лишены его коллеги чукчи, чеченцы, черкесы, чампалы, чуванцы и все прочие бесчисленные народы России. О нас, русских, тут уж и поминать не станем. Относительно Православия умолчим, отметив лишь, что с его «крестной матерью» обошлись довольно сурово.
Приобретя самой природой дарованную «свободу слова», Топоров воспользовался своим законным правом довольно успешно. Вот читаем: «Передали мне однажды отзыв важного (на тот момент) кремлевского сановника, позднее запущенного в космос. «Я не понимаю Топорова, – звучало это примерно так. – Я чувствую, что он – наш: по образу мыслей, по стилистике, наконец, по крови. Почему же он не с нами, а с ними? почему он против нас?» Ну, имя тут сокрыто лишь для простаков, речь идет о Юрии Михайловиче Батурине, многолетнем приближенном Ельцина, его помощнике и секретаре Совета Обороны, главе Комиссии по высшим воинским должностям, кандидате – как писали – на пост министра обороны. Особенно примечательна тут подробность – «наш по крови»… Ведь «значительное лицо» эту мелочь от всех нас тщательно скрывал.
Вот опубликуй подобное литератор русский, и не по паспорту, а по нутру, или чукча, чуванец, кто угодно еще… представить страшно, что стало бы с ним и тем печатным изданием! А Топорову можно. А по его милости и мне можно процитировать, и наше издание не прикроют. Хорошая все-таки штука – свобода слова!
Или читаем такое вот откровение: «Ленинградская писательская организация процентов на восемьдесят состояла из явных или замаскированных евреев (или из людей в браке с евреями)». Поневоле вспомнишь классика: сильно выражается русский народ! Уточним для данного случая – русский по паспорту. Попал тут Топоров в точку и очень для определенного круга болезненную. Дело в том, что в ленинградской писательской организации так оно и было в недавние времена. Ну, насчет восьмидесяти процентов точно не знаем, но евреев там было очень-очень много, уж около половины точно. Но заикнуться вслух о том было никак невозможно, а те дурачки, которые на это отваживались (как водится в таких случаях, перебрав в буфете Дома литераторов), с теми поступали примерно так, как матушка Топорова с его крестной.
Повзрослевший православный скандалист позволил себе даже углубиться в эту опаснейшую для других тему. Он подробно рассказал, как уже в годы «перестройки» подбирали «прозаика средней руки – русского партийного, но порядочного» во главу Ленинградского союза писателей. Топоров уточняет по этому поводу: «Такие характеристики проверяются в либеральных кругах ничуть не менее тщательно, чем в первом отделе, в особенности же прощупывают человека на предмет истинного или латентного антисемитизма; лучше всего, если «русский партийный, но порядочный» оказывается женат на еврейке – тем самым порядочность гарантируется как минимум до развода». Ну, добавить что-либо к этим наблюдениям – возможно, очень достоверным – мы не решаемся…
Топоров откровенно циничен, охотно и даже не без удовольствия заголяется. Повествует с излишним пристрастием к подробностям о всех своих женах, как он изменял им с их подругами, а они ему с его друзьями, раз похвалился даже «групповухой». Описания эти скучны, банальны, уступают множеству иных подобных. Циничный к себе, он, что естественно, циничен и к другим. Охотно расписывает разного рода обстоятельства жизни многих людей, называя имена, приводя подробности. Кое о ком расскажем, точно следуя за данными нашего источника.
Вот говорится о низком нравственном уровне современной адвокатуры (автор знает сюжет, его мать была видным защитником в Ленинграде): «Есть особо отвратительная разновидность политиканствующих адвокатов: лощеные, юридически полуграмотные господа… Самый, пожалуй, активный из них – Генри Резник, в прошлом работник прокуратуры, по собственному признанию, зарабатывавший себе на хорошую жизнь игрой в карты – то есть шулер, что ли?..» Мы поминаем имя мало кому интересного Резника только потому, что именно он защищал в суде телекомпанию Гусинского, когда Союз Христианского возрождения протестовал против показа сатанинской кинокартины. Выступал тогда Резник и в самом деле «особо отвратительно», хотя пытался казаться «лощеным».
Особенно много пикантных подробностей поведал Топоров о своих земляках-писателях. Настоящая фамилия поэта-переводчика Михаила Яснова, оказывается, Гурвич, приводится и эпиграмма на него автора (мы воспроизводим ее только потому, чтобы хотя бы раз показать уровень его, так сказать, эстетики): «Ясное, понятно, псевдоним, / Ачто скрывается под ним, / Еще написано на роже. / И кое-где пониже – тоже». Или вот о недавнем председателе Ленинградского союза писателей: «Сменивший Чупурова на посту председателя правления Владимир Арро как истинный демократ и личный друг Собчака греб все под себя» и т. п.
Много места уделяет Топоров рассказам о делах в редакции популярного в прошлом ленинградского журнала «Звезда». Процитируем лишь небольшой кусочек:
«Входила во вкус и питерская литературная шваль, делегировав в журнал честного и небездарного, но патологически глупого и кланово повязанного крест-накрест Якова Гордина. Прочили Гордина в главные редакторы, но в результате внутрижурнальной интриги они с Арьевым стали соредакторами – и отлично спелись… Бывает, что интеллектуалы решают издавать журнал для интеллектуалов. Бывает, что представители элиты решают издавать массовый журнал для посредственностей. Со «Звездой» же – при Арьеве с Гординым – произошло нечто третье: собрались посредственности и решили издавать журнал для элиты». Ну, землякам виднее, пусть сами разбираются…
Впрочем, в ерническом тексте Топорова есть по крайней мере один сюжет, который заслуживает серьезного внимания. Речь идет о его понимании роли и места евреев в нынешней российской действительности: «Если человеку угодно ощущать себя российским евреем, то он, гордясь Левитаном и Пастернаком, не должен забывать и о Розе Землячке. То есть – брать на себя ответственность и за Землячку… Это обидно, это отвратительно, это, наконец, нестерпимо – но дело обстоит так и только так». Мысль не очень нова и совсем уж не глубока, но напомнить о том в нашей накаленной обстановке сейчас явно нелишне.
Наконец, есть и одно весьма дальновидное предупреждение нынешнему поколению российских евреев, которое наверняка заслуживает заинтересованного внимания с разных сторон. Вот чем встревожен, и, кажется, искренне, Топоров: «Евреи (и те, кто ощущает себя таковыми, и те, кто всего лишь рассматривает себя и своих близких как неизбежные жертвы грядущих утеснений и репрессий) сделали в массе своей капиталистический, «демократический», проельцинский выбор (имеется в виду Ельцин образца 1992–1994 гг.), волей-неволей – а точнее, с великим энтузиазмом! – взяв на себя тем самым часть ответственности за общегосударственные и социально-экономические метаморфозы самого пагубного свойства. Огромную часть ответственности. И в очередной раз проявили национальную беспечность – хотя бы потому, что эту ответственность рано или поздно возложат только на них». Ну, «только» – это, конечно, сильное преувеличение, на которые очень горазд автор, однако над предупреждением его кое-кому следовало бы задуматься.
Итак, перед нами еще один случай, так сказать, еврейской самокритики. Да, сегодня в разваленной стране евреи оседлали Кремль, финансы, все центральное телевидение и большую часть прессы. Вроде бы некоторый переборчик получается. Помню, как земляк и соплеменник Топорова покойный литератор Александр Дымшиц любил в подобных случаях шутить: «Нельзя переполнять корабль, он может потонуть!»
Вот в 1998 году попытался выступить с подобной «самокритикой» российско-американский литератор Эдуард Тополь. А через пару месяцев пожаловался: «На Еврейском конгрессе в Москве меня предали анафеме за то, что я первый заговорил об угрозе погромов. Но это все равно что обвинять метеосводку в том, что завтра в Москве пойдет снег» («Литературная газета», 23 декабря 1998 г.).
Итак, Тополя его собратья дружно и сурово одернули. Любопытно, что ждет в этой связи Виктора Топорова?
…Эти строки были уже подготовлены к печати, когда появился положительный отзыв о книге Топорова, написанный известным литератором, который уравнивает его со средневековыми еврейскими философами Спинозой и Акостой. Рецензент очень смел в историческом размахе, но вряд ли прав. Нам кажется, что Топоров действительно немного похож на Акосту. Только на другого. При Петре Великом был привезен португальский еврей с таким именем и долго развлекал императора своими солеными и веселыми остротами. При петербургском дворе по штатному расписанию он был шутом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.