Глава 5
Глава 5
«СОХРАНИТЬ ПЛАЦДАРМ». — «АРМИЯ ДЛЯ НАС — ЭТО ВСЕ». — ГЕНЕРАЛЫ ПОМНЯТ, ЧТО ОНИ ПРЕЖДЕ ВСЕГО — СОЛДАТЫ. — Б. КАРМАЛЬ — АГЕНТ ДАУДА? — КУШКА — СТРОГО НА СЕВЕР.
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«11 мая 1978 г., № 3805.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю, Вашингтон, Доложить немедленно.
Конфиденциально.
На № 116319 из госдепа.
1…Ожидание, «когда осядет пыль» для начала диалога по вопросу помощи, может исключить в будущем возможность маневра в отношениях с новым режимом.
2. Мы еще не в состоянии определить, можно ли квалифицировать новое афганское правительство как коммунистический режим… Правительство Тараки неоднократно отвергало этот ярлык и поэтому до сих пор даже не употребляло слово «социалистическое» в своих публичных заявлениях или беседах с нами… Новое руководство, несомненно, пришло к власти через насилие и кровопролитие, но оно может утверждать, что это было необходимо для свержения «тиранической диктатуры» Дауда…
3…Ожидая слишком долго, мы рискуем дать повод правительству Тараки прийти к заключению, что оно лишено экономического выбора, кроме полной опоры на Москву и ее сателлитов.
Заместитель председателя Бабрак прямо дал мне об этом понять сегодня утром…
… 9. Короче говоря, мы считаем, что сейчас необходим зондаж, с тем чтобы сохранить здесь в возможно большей степени наш плацдарм…
И мы уверены, что такой жест сохранит для нас право политического выбора…
11. Просим быстрейших указаний. Я уже начал ряд визитов новым министрам, как и другие послы, и если я воздержусь от визитов к министрам… то это будет замечено.
Начало мая 1978 года. Кабул.
Первой официальной делегацией в Афганистан ЦК решил послать военных, что совпало и с интересами афганцев. Маршал Огарков вэто время присматривал кандидатуру начальника управления, занимающегося военными советниками, и лучшей возможности проверить кандидатов найти было трудно. Руководителем группы он назначил одного из претендентов — генерала Зотова.
Инструктаж провел предельно кратко:
— Цель вашей поездки, Николай Александрович, — посмотреть, что собой представляют вооруженные силы Афганистана. Если попросят, дать рекомендации по их совершенствованию. Жду ваших докладов.
На аэродроме в Кабуле группу встретили Амин и Кадыр.
— Товарищ Тараки знает о вашем приезде, но сейчас очень занят, — после традиционных приветствий сообщил Амин. — Он хотел, чтобы вы побывали в войсках, а потом, при встрече, посоветовали бы что-нибудь в нашей работе.
— А мы затем и прилетели. — Зотов оглядел свою группу. Немногочисленна, конечно, но было бы что смотреть.
Тараки их принял, когда они и в самом деле помотались по частям и гарнизонам.
— Как вам наша армия? — улыбаясь, спросил Тараки и, на дожидаясь ответа, гордо произнес: — Орлы. Армия сделала революцию, и она для нас — все. Если у вас в стране диктатура пролетариата, то у нас, из-за отсутствия рабочего класса, — диктатура армии. И мы хотим, чтобы она по всем параметрам оставалась на высоте. У нас марксистско-ленинская партия, такой же марксистско-ленинской должна стать и армия.
— Товарищ Тараки, ну как же она может быть марксистско-ленинской, если ею управляют муллы, — попытался вернуть к земным армейским проблемам возбужденного Генерального секретаря Зотов.
— А что надо сделать? Как у вас? Мы дадим команду, исправим.
— У нас воспитанием солдат, поддержанием их боевого духа занимаются политработники.
— Да? — Тараки задумался, потом отыскал взглядом министра обороны: — Надо и нам сделать точно так же, товарищ Кадыр. Я забибу[11] себе не нажил, и пока ничего страшного не случилось, — под улыбки присутствовавших потер свой лоб Нур Мухаммед. — Расскажите-ка, что нужно для создания института политработников, какому делу учить их.
— Товарищ Тараки, это долгая работа, мы лучше составим схемы, таблицы и передадим вашим товарищам военным. Первое, и главное, — это подобрать хорошего начальника Главного политуправления.
— Товарищ Амин, — повернулся Тараки в сторону Хафизуллы. — Надо подобрать хорошего начальника Главного политуправления. Завтра сможете его нам представить?
— Смогу, — чуть подумав, утвердительно кивнул тот. — Я думаю, товарищ Экбаль Вазири справится с этой должностью.
— Давайте назначайте, чтобы он мог поближе познакомиться с советскими товарищами. Армия — это цвет нашей нации, — опять перешел на любимую тему Тараки. — Запад кричит, что у нас произошел военный переворот, а мы говорим — революция, свершившаяся под руководством военных и силами армии…
— Ну что ж, молодцы, — похвалил Огарков, когда вечером Зотов доложил ему о встрече и разговоре с Тараки. — Я думаю, наш Главпур проявит расторопность и группа политработников еще успеет прилететь в Кабул до вашего отлета.
19 мая 1978 года. Москва.
Приемная начальника Главпура, с самого утра была заполнена генералами, принадлежность которых к родам и видам войск можно было понять по сувенирам, которые они держали на поздравительных адресах, — танки, самолеты, пограничные столбы, ракеты, опять танки, корабли… Епишев принимал поздравления с семидесятилетием, делегации; ревниво следили за очередью в кабинет, но генерал-майор Заплатин, глянув на часы, решительно протиснулся к столику порученца:
— Мне назначено на двенадцать.
Порученец сверил время, поднялся, неторопливо и с достоинством скрылся за дверью кабинета Епишева. Генералы, ждавшие приглашений, уныло посмотрели на рабочую тетрадь в руках Заплатина, вздохнули, стали занимать свободные стулья: не успели проскочить и откланяться — теперь жди. Сколько часов просижено вот так перед дверьми начальства!
— Пожалуйста, Василий Петрович, генерал армии ждет вас, — вышел порученец.
Присутствующие, в глубине души еще надеявшиеся, что в свой день рождения Епишев не станет заниматься делами, вздохнули уже окончательно и обреченно, начали перечитывать известные, наверное, до последней запятой тексты поздравлений.
Заплатин вошел в предусмотрительно оставленную открытой дверь. Алексей Алексеевич поднялся из-за стола, уже заставленного боевой техникой, встретил генерала посреди кабинета.
— Что, не дали мы тебе погулять по Германии? — спросил с улыбкой и пригласил к столу заседаний, тянувшемуся вдоль стены. — Сколько дней пробыл в командировке?
— Два.
— Что ж, мне вот тоже… — кивнул на стол и на дверь в приемную Епишев, — не дают отдохнуть. А теперь скажи, тебя куда хотели советником послать?
— В Алжир.
— А слышал, что в Афганистане произошла революция?
— Знаю, — расставил более точные акценты генерал.
— Там какие-то фракции в партии, знаешь? — не оставил без внимания поправку Заплатина начальник Главпура.
— По газетам.
— Мы с министром обороны решили послать тебя советником к начальнику афганского Главпура, которого, кстати, еще не назначили. Как?
— Я солдат.
— Когда генерал говорит, что он — солдат, это отрадно слышать. Тем более от политработника. Но мы и не ожидали от тебя иного ответа. Как там действовать — решай на месте. Вот и все. Собирайся в дорогу. Подожди, Пономарев просил позвонить ему.
Епишев тяжеловато поднялся, прошел к своему рабочему столу. Поднял трубку «кремлевки»:
— Борис Николаевич? Отобрали. Заплатин. Беседовать будете?
По согласительному кивку начальника Заплатин понял, что ехать на Старую площадь, в ЦК, придется. Но это хорошо, раз уж свалился ком на голову, надо отряхиваться. И как можно больше информации получить здесь, сейчас, в Афганистане уповать придется только на себя.
Выйдя из кабинета, с улыбкой посмотрел на подхватившихся со своих мест генералов. У кого-то упал, покатившись по красному ковру, медальон с Гербом Советского Союза, и все покрепче ухватились за свои подарки и поздравления. Не обращая внимания на откровенную ухмылку Заплатина — был бы на нашем месте, сам бы сидел здесь, — как на Бога, посмотрели на порученца: кому можно?
Василий Петрович выбрался из приемной, в дверях чуть не столкнувшись с новой группой поздравляющих — судя по форме, речников и авиаторов. Вспомнил, что скоро день рождения у жены.
— О-о, наш папа сегодня со службы раньше срока? — неподдельно удивилась она, когда он пришел домой.
Выбежавшая из спальни дочь тоже остановилась, посмотрев на часы. И генерал, наверное, впервые остро почувствовал, насколько мало внимания он уделял семье, если даже приход со службы раньше семи вечера для них удивление и беспокойство. Виновато улыбнулся.
— Товарищ генерал, вы сбежали со службы? — подойдя с одной стороны, лукаво спросила жена, стараясь скрыть за этим свое беспокойство: неожиданный вызов из командировки, задумчивый взгляд мужа говорили сами за себя.
— В честь маминого дня рождения? — прошептала из-за другого плеча Оля, тоже как-то стараясь оттянуть известие, с которым пришел отец.
Он обнял их:
— День рождения будем встречать в Кабуле.
— Где?! — одновременно отстранившись, хором спросили Вика и дочь.
— А вы что, не знаете, что Кабул — это столица Афганистана? Дочь, ты же в школе работаешь. Непонятно…
— Какой Афганистан? А сегодня звонили братья, сестра, обещали приехать…
Василий Петрович так посмотрел на жену, что она окончательно поняла, где будет праздновать свой день рождения.
— Папочка, а я? С вами? — осторожно спросила Оля.
— Нет. Ты остаешься. Одна. Все, времени нет. Начинаем собираться.
30 мая 1978 года. Кабул.
— Экбаль.
— Генерал-майор Заплатин. Василий Петрович.
Они пожали руки — советник и подсоветный, оглядели друг друга. Начальник афганского Главпура оказался худым, немного сутуловатым, но вроде бы живым и бойким. А главное вполне прилично говорящим по-русски. Революция освободила его из даудовской тюрьмы, где он просидел три с половиной года, но тут же призвала в свои ряды. Да Амин и не мог оставить в стороне или даже на отдыхе своего заместителя по военным вопросам.
Когда-то, еще будучи преподавателем математики в школе, Амин лично принял одного из своих учеников, Экбаля, в партию. Отличник, активист, Экбаль имел право выбирать дальнейшее место учебы, и он пришел за советом к Амину.
— Если хочешь заработать много денег, езжай в ФРГ. Если послужить родине и народу — в СССР.
Экбаль выбрал МГУ. И ему, единственному афганскому студенту в Союзе, Амин разрешил не только держать связь с военными — членами партии, обучающимися в советских академиях и училищах, но и принимать в НДПА новых кандидатов. С этого момента, собственно, он и стал отвечать вместе с Амином перед ЦК за военные вопросы. И когда потребовался начальник Главного политуправления, другой кандидатуры у Амина не возникло…
— Ну что, будем работать, товарищ Экбаль?
— Будем. А сейчас пойдемте, я провожу, отдохнете с дороги.
— Товарищ Экбаль, я не о завтрашнем — о сегодняшнем дне говорю. Что у вас по плану?
— Отбираем офицеров в политработники. Каждый полк присылает своих кандидатов, мы их рассматриваем. Товарищ Тарани сказал, чтобы было все, как у вас в армии.
— Как у нас не надо. Я уже сказал товарищу Тараки, что у нас свои особенности, у вас — свои, у нас все-таки шестьдесят три года прошло после революции, у вас — всего месяц. Давайте учитывать с самого начала и эту разницу, и специфику наших стран.
— Хорошо, товарищ генерал, — согласился Экбаль.
— Тогда давайте приглашать людей.
Однако уже после второй беседы с кандидатами в политработники Заплатин спросил подсоветного:
— Что это вы переправляете их всех ко мне? Вы должны отбирать людей, товарищ Экбаль, потому что вам с ними работать. Кем вы им представляетесь?
— Я? Вашим переводчиком, — улыбнулся находке Экбаль.
— Что-о? Зачем?
— Да неудобно, люди заходят, а я — начальник…
— Да, вы — начальник Главного политического управления народных вооруженных сил Афганистана, товарищ Экбаль. И попрошу держаться как начальник Главпура, а не как переводчик. Извините за резкость, но так начинать свою службу нельзя.
— Хорошо, товарищ генерал, — смутившись, опустил голову подсоветный.
Однако через некоторое время Василий Петрович вновь остановил прием:
— А почему на политработу рекомендуются одни халькисты? А где представители «Парчам»?
Теперь пришло время Экбалю посмотреть на своего советника с недоумением:
— Так политработниками должны стать лучшие люди.
Недоумение вновь вернулось к Заплатину: в партии и армии уже произошло разделение на лучших и худших? Борис Николаевич Пономарев как раз и просил на беседе в ЦК, чтобы всячески удерживать партию от раскола. А она, выходит, уже размежевалась даже в таком вопросе, как назначение политработников.
— Но ведь Бабрак Кармаль тоже парчамист, а тем не менее занимает второй пост в партии.
— Да, но все равно Бабраку не доверяют товарищи Тараки и Амин, не доверял ему и товарищ Хайдар, наш лучший партиец. Мы все тоже считаем, что Кармаль был агентом Дауда.
— Вот как? — Разговор вклинивался в самые болевые точки отношений в партии, но Василий Петрович не стал прерывать Экбаля, хотя и чувствовал, что это напоминает перетряхивание чужого белья. Однако, не перетряхнув, можно остаться слепым котенком, не знающим, что творится и что может случиться у него под носом. Ради этого ли он сюда ехал? — У вас есть доказательства?
Экбаль немного посомневался, стоит ли развивать эту, тему дальше, но что-то, видимо, расположило его в генерале Заплатине, и он решился:
— Перед самой революцией Бабрак Кармаль завел разговор с товарищем Амином. «Если Дауд нападет на нас, сможем ли мы ответить?» — спросил он. Доступа к армейским партийным структурам у Бабрака не было, и он не знал, каковы наши истинные силы. Товарищ Амин не стал раскрывать карты, у нас вообще не положено в партии интересоваться этими вопросами, и ответил, что обороняться мы не сможем. И именно поэтому Дауд ударил не по армии, а по руководству партии, арестовав его. И просчитался.
— Спасибо за информацию, — на этот раз остановил разговор Заплатин.
Итак, картина ясна. Если руководство «Хальк» считает лидера «Парчам» предателем, ни о каком сотрудничестве двух фракций говорить не приходится. По крайней мере в обозримом будущем. «Извините, Борис Николаевич, но я приехал слишком поздно, чтобы выполнить вашу просьбу», — мысленно обратился он к Пономареву.
В дверь постучали, вошел офицер. Посмотрев на Экбаля и Заплатина, выбрал последнего и обратился к нему:
— Товарищ генерал, политработники танковой бригады…
— У вас есть начальник Главпура, докладывайте ему, — остановил его Заплатин.
Необходимое послесловие.
В январе 1980 года, после прихода к власти Бабрака Кармаля, Экбаль будет обвинен в пособничестве американскому империализму. Основным подтверждением этому послужит то, что в НДПА его приняли по рекомендации Амина и долгие годы они работали вместе.
Десять лет тюрьмы, из них шесть — без каких-либо известий о семье. И только в конце 1990 года президент Афганистана Наджибулла распорядится выпустить из Пули-Чархи 17 халькистов, работавших при Амине, примет их у себя.
Экбаль при первой же возможности (вызов сделает родственник, работавший в посольстве Афганистана в СССР) приедет в Москву. В ташкентском аэропорту, дожидаясь дозаправки самолета, увидит прилетевшую в Советский Союз следующим рейсом жену Амина. У них будет две минуты времени, и она сообщит, что младший сын ее учится в Ростове, дочери — в Киеве, едет к ним в гости.
Первому Экбаль позвонит Василию Петровичу Заплатину.
— Я знал, что мы встретимся, — обнимая бывшего подсоветного, скажет генерал. И, верный себе, поправится: — Я хотел верить, что встретимся.
В Москве в те предновогодние дни 1990 года было слякотно, но Экбаль, еще более похудевший, ссутулившийся, отрастивший усы, ставший менее живым и жизнерадостным, в том же самом пальтишке и свитере, в которых ходил и до ареста, посетит не только всех товарищей по службе и учебе в МГУ, но и обойдет все места, памятные по студенческой поре. А после этого засобирается обратно в Кабул.
Начало июня 1978 года. Москва — Кабул.
Вслед за политработниками в Афганистан срочно вылетела еще одна группа — теперь уже советники для командиров полков и дивизий. Собирали ее спешно, и большей частью в нее попали офицеры, которые и не помышляли для себя этой службы. Просто к этой минуте их личные дела оказались под рукой у кадровиков — кого-то куда-то перемещали, выдвигали, назначали, а тут приказ: отобрать советников в одну из южных стран. Для кадровиков благодать: документы проверены, оформлены, и дел-то всего оставалось — заполнить одну графу «кем назначается». Так почему бы и не советником?
— Станислав Яковлевич, а что, если вместо должности инспектора Генерального штаба мы предложим вам место советника в Афганистане? — предложили, например, полковнику Катичеву.
Тот, сдавший должность начштаба Таманской дивизии, прикинул: инспектор двести дней в году в командировках, советник — два года. Но в первом случае — ездить, а во втором — сидеть. После же службы в Таманской, «придворной», дивизии, когда все комиссии и иностранные делегации — к ним, так хотелось спокойствия…
— Давай, соглашайся, — продолжали уговаривать знакомые в кадрах. — В странах, где произошли революции, минимум два года после этого спокойно: пока они там разберутся, кто за кого и кто кому чего должен. Как раз на твой срок. Ну?
Согласился.
Приблизительно так же отобрали и остальных. Переодели во все иноземное — почему-то советник, выезжающий за рубеж, обязан до последней нитки быть одетым в «маде ин не наше», прочли лекцию, и — здравствуй, Восток. Приехали добры молодцы не постигать твои тайны и мудрость твоего народа, а сразу советовать. Ох, сколько копий сломано, сколько возможностей упущено, сколько дров наломано из-за таких кавалерийских атак из года в год!
Ни словом единым не попрекают самих советников: как правило, это были и есть трудяги, прекрасно знающие, как строить стрельбище, как водить в наступление полки и бригады, ремонтировать технику, но совершенно не наученные хотя бы оглядываться, хоть чуть-чуть прогнозировать события с учетом обстановки в мире, находить связь между законами Востока и воинскими уставами. Советник в конечном итоге — это такая же профессия, которой надо учиться, и роль Генштаба здесь, конечно, заключается не в том, чтобы подобрать людей и костюмы для них. Пока не будет серьезной школы с серьезным обучением, у нас не наметится и серьезных успехов в этой области. Личные качества советника — это, конечно, многое, но не все. Далеко не все.
Только все мы умны, конечно, задним числом. Тем более что в Кабуле группу встретили хорошо и уже целых три дня — против одного московского — вновь читали лекции по Афганистану. Если не профессора, то доценты с кандидатами, как минимум, должны были разлететься по всей республике в свои подсоветные части.
— Катичеву повезло, в Герат попал. С его ростом оттуда можно и Кушку увидеть, — пустил кто-то по кругу шутку, и каждый, прощаясь, просил Станислава Яковлевича поклониться родной земле.
Встречал полковника в Герате назначенный туда чуть ранее советником в пехотный полк майор Бесфамильный. С аэродрома провез своего начальника по городу, завел в несколько дуканов. Как ни давили экзотика и обилие товаров в них, но Катичев не позволил себе забыть, кто он и где находится. В одном магазине, почувствовав на себе взгляд, резко обернулся. Старик, сидевший на нарах за швейной машинкой, опустил голову, торопливо принялся прострачивать дубленку.
— В дуканах все есть, — попытался отвлечь полковника от неприятного ощущения Бесфамильный, тоже заметивший взгляд старика дуканщика. — А чего нет, закажи — завтра будет.
— Ладно, поехали в дивизию, — прервал экскурсию Катичев.
Садясь в «уазик», оглянулся из-за плеча на дукан. Вновь показалось, что из темной глубины магазинчика за ним следят глаза старика. Чтобы проверить себя, посмотрел на майора. Тот беззаботно грыз галеты, и Станислав Яковлевич немного успокоился: излишняя подозрительность тоже ни к чему.
— Где Кушка-то, в какой стороне? — вспомнил наказы сотоварищей.
— Строго на север, — выставил Бесфамильный ладонь прямо перед собой.
Нет, не видать было Катичеву родной земли даже с его ростом. Как, впрочем, не увидел он и местного врача, наблюдавшего за машиной из соседнего дукана.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.