1861 год 1-й год девиза правления Бункю. 10-й год жизни Мэйдзи

1861 год

1-й год девиза правления Бункю. 10-й год жизни Мэйдзи

После того как Сатиномия дочитал «Книгу о сыновней почтительности», Комэй велел ему приступить к «Великому учению». При этом учеников в классе стало ровно в два раза больше: к Сатиномия присоединился Урамацу Тарамицу (1850–1915), отпрыск аристократического рода.

Предыдущий девиз правления Манъэн не прожил долго. В феврале его заменили на «Бункю» – «Длительная культурность». Обозначающие данный год циклические знаки сулили бедствия, и еще с периода Хэйан в такой год проводилась смена девиза. В пассаже «Поздней истории династии Хань», из которого и были позаимствованы иероглифы для нового девиза, говорилось о доблестях культурных и воинских. Иероглиф «воинский» в название девиза непосредственно не вошел. Но Сугавара Тамэсада, предложивший этот девиз, имел в виду и его – напряженное ожидание военного конфликта нервировало подданных. Они полагали, что сейчас правительству совсем не помешает и военное умение. Ведь политика западных держав отнюдь не ограничивалась дипломатическими аргументами. Пребывая в полной растерянности, сёгунат шел на одно послабление за другим. В июне он снял запрет на строительство крупнотоннажных кораблей и разрешил частным лицам покупать иностранные суда. Но вековое отставание от Запада не могло быть преодолено сразу.

В феврале возле острова Цусима бросил якорь корвет «Посадник». Командир эскадры И. Ф. Лихачев не получил указания относительно создания на Цусиме военно-морской базы. Но у него было разрешение под свою личную ответственность заключить соглашение с местным князем об аренде участка – при условии, что это не вызовет протестов сёгуната и вмешательства западных стран[29]. Однако при высадке на остров некий Ясугоро, присланный сюда для охраны острова, попытался оказать сопротивление и был застрелен. Это произвело на местных крестьян устрашающее впечатление, но выгоды пребывания матросов на острове, похоже, перевешивали: моряки исправно платили за овощи, коров, кур и яйца. Русские и японские плотники приступили к постройке зданий для будущей базы. Однако сёгунат был против, против были и англичане, хорошо понимавшие стратегическую важность острова, с которого контролировалось прохождение судов через Корейский пролив. Английский посланник Р. Элкок (Олькок, Alcock) тоже мечтал превратить Цусиму в базу. После того как на Цусиму зашли два английских корабля, русская эскадра покинула остров, а Лихачев вроде бы получил в Петербурге нагоняй. Однако после случившегося и Англия не стала лишний раз будоражить общественное мнение и искать новых столкновений с Россией, Францией и другими европейскими странами. И получилось, что Цусима так и не превратилась в открытый порт.

Открытым портом был Хакодатэ, и пребывание там российского консульства являлось совершенно законным. В этом году туда прибыл отец Николай (Касаткин, 1836–1912). Со временем он станет одним из лучших иностранных знатоков Японии. Его предшественник на этой должности, И. В. Махов, пробыл в Хакодатэ совсем недолго, но успел издать русскую азбуку для японских детей.

Сёгунат не мог продемонстрировать свою силу на Цусиме – русских изгнали оттуда англичане. Он пытался сохранить свой пошатнувшийся авторитет за счет заключения «династического» брака между сёгуном Иэмоти и принцессой Кадзуномия. Он принял все условия, выдвинутые императором. Все, за исключением одного: отсрочка свадьбы на два года – это слишком много. Еще в прошлом году сёгунат спешно приступил к починке дорог, по которым должны были пронести в паланкине принцессу, но Комэй велел подождать до весны следующего года, чтобы Кадзуномия смогла принять участие в поминальных службах по отцу. Сёгунат нехотя согласился. Предпринимать двухнедельное путешествие в летнюю жару сочли слишком большим испытанием, и отъезд назначили на осень.

Тут императору стало известно, что сёгунат ведет секретные переговоры и готов заключить новые торговые соглашения – на сей раз с Пруссией, Бельгией и Швейцарией. И тогда Комэй заявил, что свадьбе не бывать – ведь условием «брачного контракта» являлся разрыв отношений с Западом. Придворным удалось немного успокоить его. Последовал указ о том, что брак не отменяется, но лишь откладывается на несколько лет. Сама Кадзуномия полностью поддержала брата. Она говорила, что этот брак ей не по сердцу и что она отправится в Эдо только тогда, когда там простынет и след последнего иноземца.

Однако гнев Комэй все-таки поулегся, Кадзуномия помолилась «на дорожку» в нескольких святилищах. На прощанье Комэй вручил ей памятную записку, в которой содержалась просьба употребить все свое влияние на сёгуна, чтобы он сдержал свои обещания по изгнанию «варваров».

Кадзуномия отправилась в путь 20 октября. Ее сопровождало около 10 тысяч воинов, набранных из тех княжеств, которые особенно лояльно относились к императорскому двору. Всего же в поездку отправилось 16 тысяч человек. Дороги этого времени были намеренно узкими – сёгунат опасался восстаний неблагонадежных князей. Так что процессия растянулась на много километров. Помимо разобранного на составные части киотосского дома Кадзуномия 280 лошадей везли 7440 одеял, 1380 подушек, 8060 чашек для риса, 5210 суповых плошек, 1040 подносов, 2110 тарелок. Ходили слухи, что принцессу могут похитить. Речь, видимо, шла о тех поклонниках императорской фамилии, которые считали брак принцессы с сёгуном оскорблением для трона. Так что лицам мужского пола свыше 15 лет запрещалось пересекать дорогу перед процессией, в городах же мужчинам вообще предписывалось не выходить из домов.

Маршрут составлялся так, чтобы избежать неблагоприятных знаков. Так, процессии пришлось сойти с тракта Токайдо и сделать большой крюк по горам, поскольку предсказателям показалось, что название местечка Сатта возможно истолковать как «разведенная с мужем». Когда предстояло проследовать мимо дерева породы «энкири эноки», то есть «железное дерево, нарушающее обет», слуги закрыли его до вершины соломенными циновками.

С каждым шагом носильщики приближали принцессу к Эдо. А от него было рукой подать до Иокогамы, населенной иностранцами, одно упоминание о которых вызывало у Кадзуномия ужас.