А чего тут совещаться?

А чего тут совещаться?

Прикинули в Москве хвост к носу, а времени на прикидывание парламентеры дали немного… С утра до полудня был последний срок. И то сказать, зачем больше. Все уже думано-передумано…

А парламентер, если кому да вдруг неясно, не перину взбивает перед обреченными, чтоб мягко спать было. Парламентер протягивает им обе свои руки: в одной пряник – в другой кнут. И предлагает выбор. И отпускает на этот выбор конкретно ограниченное время.

А если нет у парламентера кнута – пусть он свой пряник себе в зад вобьет и так кушает. Чего ради с тобой считаться, если ты никак не можешь нам навредить? Ну и пошел на хрен со своими посулами. Эть, придурок, предложение он делает. Своим умом проживем! И рисковать попусту не станем.

Вот и судят-рядят умные люди, и князь лоб морщит, и вече на площади шумит. Тревожно шумит, невесело…

Помощи нет. Когда придет – сказать трудно. А вдруг как не придет вообще. Или – слишком поздно…

Стены татары возьмут раньше или позже. Суздальский полк к ним подойдет, нижегородский, а уж рязанцам и вовсе радость Москву на копье поставить и пограбить. Соседи это любят. И осадные камнеметы, башни, тараны из Орды уже волокут.

И что тогда? Тогда вырежут всех поголовно. Такой у них закон всегда был. За сопротивление – смерть всем.

А с другой стороны – можно ли им верить? Думать надо. Но вот говорят – Дмитрий налог не платил в Орду. А надо было. Ишь как обернулось… А мы чего? Нам что сказали – мы то платили его людям. На нем вина. Это верно, это так. Здесь они правду говорят.

Дальше. Если у Дмитрия людишки обнищали, разбегаться стали – значит, плохой беклярбек. Не может хорошо править. Чтоб народ доволен был. А он царю хлопоты доставил. Царь за него теперь разбирается. Время тратит, коней морит, хочет порядок восстановить. Это опять же Дмитрию в укор.

А против царя мы никакого зла не мыслили. Был бы князь хорош – мы бы и жили не тужили.

Насчет уйти к Литве – еще доказать надо. Бумаг нет. Мало ли чего со зла и зависти соседи наболтают!

Остея пригласили? А он русский. Дмитрия Ольгердовича, Переяславского князя сын. Литве никогда не служил. Позвали его, потому что обещал лучших людей слушать, порядки хранить.

А какой у нас главный порядок? Что мы в великой монгольской империи. Улус великой Золотой орды. Хан ее – наш царь. Так еще Ярослав заповедал, и сын его Александр, Великий князь, своей кровью скрепил.

Так что мы, ребята, даже оченно рады, что царь к нам пожаловал. Выслушать жалобы своих верных подданных на нерадивого беклярбека. Который на руку нечист и законы нарушает.

И чего дальше? Если угодно царю оставить Дмитрия – на то воля его. А если окажет милость и оставит нам выбранного князя – тогда вовсе рабы его верные вовеки веков.

…Так что мы-то боялись, что он против нас пришел. А он против Дмитрия. Так сразу и разобрались бы… (Эх, да нет, сначала надежда у нас была на помощь…)

Но, в общем, похоже, все решается. Все вот как-то так. Вполне складно выходит!

…И действительно складно. Особенно потому, что в эту разумную логику очень верить хочется. Эта логика откорректирована жаждой жить. А иная логика негатива отодвигается, в сознании как бы уменьшаясь – эту логику инстинктивно отторгает страх смерти, некая инстинктивная нереальность твоей близкой смерти.

В борьбе со смертью человек всей силой души бросается на самый вероятный вариант спасения. Таков один из базовых законов психологии.

Человек из комфортного безопасного состояния психологически не может понять логику человека, противостоящего смерти: последний видит все соотношение обстоятельств совсем в иных пропорциях. Отчаянно обостренный инстинкт жизни удесятеряет веру бойца в удачу: вера овеществляет его реальность.