Охота
Охота
Охота (chasse), это излюбленное занятие феодальной знати, будет рассматриваться только с точки зрения интереса к одежде, оружию, инвентарю и обычаям охотников. Мы не пытаемся создать исторический трактат на эту тему — это увело бы нас далеко за пределы настоящего издания.
На многих христианских саркофагах раннего средневековья в подражание обычаю языческой империи на передней стенке воспроизведены сцены охоты. Этот обычай сохранялся довольно долго, в основном — в южных и западных провинциях. Известно, какую страсть к охоте питали Меровинги: это было их излюбленным времяпрепровождением. Однако нет точных сведений об использовавшихся при этом одежде и оружии франкских вождей, как и о том, имелась ли особая форма одежды и оружия. Что касается оружия, то Меровинги применяли дротики, рогатины (вид короткого и прочного копья) и луки. Если говорить об охоте с использованием сетей, силков, им и изгородей, то возникновение ее в Галлии, как и в других покрытых лесом странах, можно отнести к древнейшим временам.
Псовая охота всегда была привилегией высших классов, поскольку для ее проведения требуются лошади, конюхи, собаки и соответственно — снаряжение, что стоило очень дорого. Феодалы, присвоив себе право охоты, держались за него более, чем за что-либо, последние остатки этих привилегий исчезли только в конце XVII в.
Рис. 1
Охота с ловчими птицами, существовавшая среди мелкого провинциального дворянства еще при Людовике XV, хотя почти не была в обычае знатных вельмож, во Франции восходит к довольно отдаленным временам. Этот вид охоты, очень популярный на Востоке, вероятно, появился во Франции в те времена, когда контакты Запада с Восточной Римской империей стали прочнее. В Германии такая охота, видимо, известна с IV в. Достоверные сцены этой охоты содержат памятники с XI в. На ковре из Байе Вильгельм и Гарольд — верхом с птицами на руках.
Но сначала поговорим об оружии и снаряжении для псовой охоты, Один из самых старых памятников средневековья, где представлены охотники, одетые на особый манер, — тимпан двери церкви Сен-Юрсен в Бурже, датируемый около 1140 г. На этом барельефе — конные и пешие ловчие травят оленя и кабана. Пешие охотники и всадники одеты одинаково: на них котта, не доходящая до колен, с поясом, узкими рукавами и пелериной (рис. 1), застегнутой на шее. На одном из охотников — капюшон, остальные — с непокрытыми головами. Ноги от колен до лодыжек закрыты наголенниками, напоминающими гетры, сделанные не то из сшитых шнуров, не то из простроченной кожи. На бедре висит небольшой рог. Все вооружены рогатинами, состоящими из древка длиной четыре-пять футов с железным наконечником, который выкопан в форме листа шалфея. На притолоке главного входа аббатства Везле — фигуры людей, несущих рыболовные и охотничьи трофеи. Охотники вооружены рогатинами с железными наконечниками, снабженными крюком (рис. 2А). На барельефах галло-романской древности с изображением сцен охоты охотники обычно представлены с непокрытыми головами. Гетры пеших и конных охотников предназначались, видимо, для защиты ног от веток и ударов о стволы деревьев.
Виньетки XIII в. изображают вельмож на псовой охоте. Их одежда ничем не отличается от обычной, кроме капюшона на пелерине и рога, висящего на боку.
Самый старый из трактатов об охоте, написанный на французском языке — «Книга о короле Модусе и королеве Рацио» [66]. Неизвестный автор трактата жил в начале XIV в. Обширные сведения о разных видах охоты, которые приводит автор, доказывают, что с тех времен правила и обычаи в охотничьем деле не изменились или, вернее, — с тех пор все только приноравливались к этим обычаям и законам.
Рис. 2
К сожалению, «Книга о короле Модусе» не содержит сведений об одежде, бытовавшей у охотников того времени. Зато есть описание способа «prendre а force», т. е. травли так называемых «пяти красных зверей», к которым относятся олень, оленек,77 лань, косуля и заяц, и травли «пяти черных зверей»: кабана, свиньи, волка, лисы и выдры. После этого автор обращается к способам загона в сеть (au filet ? biussonner) «красных зверей» — оленей, ланей и косуль, а также «черных», таких, как волк и кабан; и загона в сеть или в яму лисиц и зайцев.
Глава, посвященная описанию охотничьего лука, также представляет большой интерес. В ней говорится, что тетиву следует изготавливать из сырого шелка: во-первых, шелк намного прочней, чем любой другой материал; во-вторых, он столь хлесток, что посылает стрелу либо болт далее всего; в-третьих, он позволяет сделать тетиву «сколь угодно тонкою». Автор советует лучнику: во-первых, класть свою стрелу так, чтобы оперенье лежало в плоскости лука, ибо если стрела заденет на выходе лук, то отклонится от цели; во-вторых, «действовать тремя пальцами, и ушко стрелы держать должно большим пальцем и тем, что после большого, а к оному (указательному) прижать средний»; в-третьих, заботиться, чтобы, если наконечник стрелы легкий, то оперенье было бы коротким и узким, а если тяжелый — то более широким и длинным; в-четвертых, следить, чтобы крыльца наконечника находились в плоскости хвостовой выемки ушка стрелы; в-пятых, чтобы стрела имела длину 10 ладоней (0,8 м) «от ушка стрелы до крылец железного наконечника оной»; в-шестых, чтобы лук в выпрямленном состоянии имел «от зарубки верхней оного до зарубки нижней ладоней не менее двадцати двух» (около 1,76 м); в-седьмых, чтобы между луком и надетой на него тетивой в месте приложения стрелы проходила «цельная ладонь и с трудом два пальца» (не менее 0,16 м).
Чтобы выстрелить, лучник держит лук перед собой, правая рука — на тетиве, плечи опущены, он осторожно вытягивает обе руки вместе вперед; его лук должен быть столь легким и столь податливым, чтобы он мог, натянув, держать его долго, целясь в животное. Если наконечник стрелы коснется лука, тетива достанет точно до правого уха. Прежде чем спустить тетиву, лучник проверяет свою руку, т. е. — раз-другой двигает стрелой вверх-вниз вдоль лука, чтобы точно прицелиться.
Об арбалетах в «Книге о короле Модусе» не сказано ничего. Это оружие, вероятно, стали использовать на охоте позже, лишь во второй половине XIV в. Дворяне, охотившиеся с собаками на «черного зверя» в каролингскую эпоху и позже, вплоть до ХIII в., имели при себе рогатину, меч и рог.
Красивый рассказ об охоте на кабана есть в «Романе о Гарене Лотарингском» [84]. Этот рассказ представляет большой интерес, поскольку он знакомит со многими охотничьими обычаями и показывает, какое значение дворянство придавало этой привилегии.
Герцог Бег де Белен выступил рано утром в сопровождении свиты из дворян, одетых в охотничьи котты, высокие сапоги с золотыми шпорами, с охотничьими рогами на шеях и рогатинами в руках, со сворой из десяти собак.
Собаки быстро чувствуют зверя и рвутся вперед. Охотник обнаруживает следы кабана, который рыл землю рылом в поисках корней и червяков. Герцог подзывает своего псаря Брошара, чтобы тот спустил ищейку. Перед тем как пустить собаку по следу, герцог ласкает ее, проводит рукой по бокам и ушам, «дабы одушевить». Ищейка берет след и приводит охотников к роднику меж вывороченных дубов. Здесь внезапно из своего логова выскакивает кабан, разворачивается и вспарывает ищейке живот одним ударом клыков. Герцог Бег, который «и за тысячу марок золота не хотел бы потерять свою собаку», выступает вперед, подняв рогатину; но зверь убегает.
Более десяти рыцарей слезают с коней, чтобы измерить следы его копыт. Размеры зверя поражают. Кабан направляется к урочищу Годимон, где он был вскормлен. Но свора собак не дает ему передышки. И кабан выходит из леса, бежит по чистому полю добрых 15 лье (более 60 км). Охотники теряют след, многие не могут продолжать преследование. К девятому часу дня пошел мелкий дождь. Почти все охотники возвращаются в Валансьен. Только герцог все еще преследует зверя. Он прячет двух собак себе в плащ, чтобы они отдохнули, и ставит их на землю в перелеске, где кабан наконец остановился. Собаки нападают на него; свора, привлеченная лаем, окружает загнанного «черного зверя».
Кабан увидел собак, выпучил глаза и стал громко фыркать. Собаки налетели на зверя, но ему это то же, что «укус вши». Могучими движениями он сбрасывает их на землю, грозя искалечить. Раздраженный, Бег кричит: «Ах, свинячий сын! Мало того, что ты оставил меня без моих людей...»
Герцог решительно приближается к вепрю с рогатиной на близкое расстояние — «буквально на дюйм (палец) от него, и правой рукой сердце ему поразил, сквозь его спину острие (лезвие) пропустив». И из раны хлынула кровь, и три собаки бросились ее лизать, «таким образом утолив свою жажду». Герцог Бег и его псы в изнеможении падают рядом с тушей поверженного кабана.
Очнувшись, герцог увидел, что наступает ночь, а вокруг ни крепости, ни города, ни замка, ни деревни, ни одной живой души; рядом с ним только его конь Босан. Наподобие героев Гомера, он обращается к коню: «Босан, — говорит он, — я премного тебе обязан, ты немало потрудился, храня мое тело; будь у меня овес или зерно, я бы с радостью тебя накормил. Когда найду пристанище, ты получишь хороший уход». Герцог садится, берет рог и дважды трубит, чтобы созвать своих людей. Но, говорит поэт: «Что возомнил ты, герцог? Это напрасно. Тех, кого ты зовешь, никогда больше не увидишь...» Поняв, что ему придется ночевать в лесу, герцог разжигает костер. Звук рога слышит лесник; он видит издалека герцога Бега, но не решается к нему приблизиться. Какое на нем убранство! Шпоры из чистого золота, рог о девяти золотых кольцах на шее; в его руках — прекрасная рогатина, перед ним ржет и бьет копытом оземь его боевой конь! Лесник бежит в замок графа Фромона, чтобы предупредить его. Тот сидит за столом; лесник не смеет к нему приблизиться и, обратившись к сенешалю, рассказывает, что видел в лесу. «Будьте любезны, сударь, — говорит он, — дать мне добрых спутников; мессир получит рог из слоновой кости, а вы возьмете коня». Сенешаль отвечает: «Если ты говоришь правду, то получишь все, что тебе нужно!» Далее он вызывает шестерых своих стражников и говорит им: «Идите с лесником, и если найдете человека, который совершил хоть какой-нибудь проступок, — убейте его; это мой приказ,.— я отвечаю за все!» Посланные отправляются за лесником.
Герцог все это время сидел под осиной, закинув ногу на тушу кабана; рядом лежали собаки.
«Клянусь головой, — говорит один из спутников, — это один из тех разбойников, что браконьерят в лесу, охотясь на кабанов! Если он от нас уйдет, мы будем круглыми дураками». Они окружают герцога и кричат ему: «Эй, кто дал тебе право убить этого кабана? Этот лес принадлежит пятнадцати владельцам, и ни один не охотится без позволения (разрешения) других. А это сеньория Фромона Старого!»
Рис. 3
«Милейшие, — отвечает Бег, — извините меня, ради Бога; обращайтесь со мной почтительно, ибо я рыцарь. Если я провинился перед Фромоном Старым, я удовлетворю его претензии добровольно. Герцог Гарен и король Франции доверяют мне, а Обери — мой племянник». Слова эти не возымели действия, и Бег, после паузы, пытается остановить обступивших его словами: «Но я был бы трусом, если бы уступил семи негодяям; прежде чем умереть, я дорого продам свою жизнь...78 Утром, когда я напал на след этого вепря, со мною было тридцать шесть рыцарей, бывалых охотников, ловких и смелых. Среди них нет ни одного, чтобы не имел от меня надела, деревни или замка. То, что я оказался здесь, — случайность, так как этот зверь заставил нас гнаться за ним пятнадцать лье».
«Эге! — воскликнул один из дружинников, — он пытается оправдаться! Вперед же, друзья мои! Вяжите собак, чтобы они не сбежали!» Лесник бросается к герцогу и хочет завладеть драгоценным рогом, но Бег наносит ему сокрушительный удар кулаком, от которого тот падает мертвым на землю. При виде этого самый смелый из стражников подбадривает своих товарищей: «Позор нам, если мы дадим ему уйти! Граф Фромон не захочет нас видеть, и никто из нас никогда не отважится вернуться в Ланс». Все набрасываются на герцога. Тот убивает троих ударами рогатины; остальные не хотят рисковать и спасаются бегством. Но в лесу они встречают пешего сержанта, родственника лесника, который «лук из каштана носил и стальные стрелы».
Рис. 4
«Слышь, — говорят они ему, — твой дядя мертв, псарь убил его у нас на глазах. Иди и отомсти ему!» Разгневанный сержант направляется в Бегу. Далее события развиваются очень быстро:
И негодяй стрелу стальную с тетивы,
Прицелившись, в полет пустил.
Стрела прямо цель поразила,
Главную вену сердца перебив.
Бег поник, и силы его иссякают;
Руки его, ослабев, выпустили рогатину.
Трое стражников бросаются на герцога, чтобы добить его; снимают с трупа одежду, хватают за узду коня и взваливают на него тушу кабана, лишь собаки не даются им в руки.
Рассказ имеет необычайно красивое продолжение; но он увел бы нас от рассматриваемой темы. Мы добавим только один штрих. Когда в замок Фромона принесли труп герцога Бега и положили его на обеденный стол, три собаки не захотели покидать тела своего хозяина, они выли и лизали его раны. Собрались все обитатели замка, и никто, видя такое прекрасное лицо, не мог поверить, что покойный не благородного происхождения.
При чтении поэмы раскрывается много интересных фактов. Кроме подробностей, относящихся к охоте, видно, что леса тщательно охранялись и то, что сегодня называется браконьерством, сурово каралось. Права на охоту в одном и том же лесу могли принадлежать нескольким дворянам. Помимо лесников, охрана охотничьих угодий поручалась также пешим лучникам.
В памятниках изобразительного искусства до XIV в. не встречается изображений охотников в специальной одежде. Но в XIV в. можно обнаружить некоторые материалы на эту тему. Прекрасным источником в этой связи является «Книга об охоте» Гастона Феба [10*], графа де Фуа (1331—1391), прозванного Фебом за светлые волосы. Рукопись эта хранится в Национальной библиотеке Парижа и датируется последними годами правления Карла V (1364—1380). Она украшена превосходными миниатюрами, изучая которые, можно получить интересные сведения об искусстве псовой охоты, а также об обычаях и одежде охотников того времени.
На рис. 3 — конный охотник. Он одет в синие облегающие шоссы, кожаные башмаки и синюю котту с узкими рукавами. Поверх котты охотника надет эскофль (escoffle) из пурпурного сукна, перехваченный у талии черным поясом, к которому подвешен черный с золотом кошель-эскарселъ (escarcelle). Капюшон-шаперон (chaperon) того же цвета, что и эскофль, закрывает плечи. Конец шаперона прижат поясом, чтобы не цеплялся за ветки. Вокруг шеи виден воротник из черного меха, на голове — зеленый колпак наподобие маленького шаперона. Кожаные часто седла — черные, сбруя — красно-золотая. Длинные подвески — «сетки от мух» (chasse-mouches) с фестонами, прикрепленные позолоченными выпуклыми бляхами, свисают с пахвенного ремня; пахвенный ремень охватывает основание хвоста. Башмаки всадника у носков закруглены и уплотнены — на случай удара ногой о дерево. Эскофль обыкновенно был оторочен мехом выдры. Когда шел дождь, охотник вместо колпака мог надеть шаперон, полностью закрывавший голову и оставлявший открытым только лицо. У всадника нет подвешенного на боку рога; он распоряжается следопытами (varlets de limiers).
На рис. 4 — один из следопытов. Он полностью одет в зеленое, кроме сапог на шнуровке, сделанных из рыжеватой кожи. Они шнуруются от больших пальцев до икр, через подъем ноги. Перевязь, на которой подвешен рог, — черная с серебряными заклепками. Голова покрыта шапероном, конец которого завязан в форме тюрбана, чтобы не задевать за ветки, Следопыты для выслеживания одевались в зеленое, чтобы быть менее заметными, пробираясь через чащу.
Рис. 5
На рис 5 — псарь (varlet de chiens). Он тоже одет в зеленый эскофль с очень широкими рукавами, подбитыми мехом. На нем башмаки со шнуровкой и низкий пояс с кошелем-эскарсель, куда вставлен нож, рог подвешен на перевязи из черной кожи.
Рис. 6
На рис. 6 — охотник верхом. Он в шапероне, конец которого подвязан в виде тюрбана. Как и предыдущий персонаж, он одет в эскофль с очень широкими рукавами, вся его одежда зеленого цвета, только сапоги черные. К сбруе лошади этого конного охотника подвешены длинные ремешки, чтобы отгонять мух, которых слишком много в строевом лесу. Эскофль охотника, чтобы не стеснять движений всадника, разрезан по бокам, спереди и сзади и стянут на талии кожаным поясом. В рукава, подбитые мехом выдры, во время дождя можно прятать руки. Этот охотник руководит слугами, которые выслеживают зверя, у него нет рога, руки в перчатках, в правой он держит палку, чтобы раздвигать ветви в чаще.
В XIV в. для охоты на «черного зверя» уже использовался арбалет. Охотничий арбалет не отличался от боевого, разве что был несколько легче. Типичный арбалет того времени изображен на рис. 8. Тетиву натягивали с помощью крюка, подвешенного на низком поясе. К поясу также крепились колчан для болтов (trousse) и меч. Меч был необходим, когда раненый зверь (подранок) нападал на охотника.
Рис. 7
На рис. 7, сделанном по той же рукописи, изображен стреляющий арбалетчик. Он одет в сюрко со стянутыми на запястьях широкими рукавами, по моде того времени, свободными складками лежащее на груди и стянутое в талии. На уровне бедер — второй ремень, из прошитой кожи. На правом бедре подвешен колчан с болтами, на левом — длинный меч, а спереди к поясу перемычкой жестко крепится длинный железный арбалетный крюк.
Чтобы натянуть тетиву (рис. 9), охотник вставлял ступню в специальное железное стремя (с — рис. 8), закрепленное в передней части арбалетного ложа; цеплял тетиву за крюк, подвешенный к поясу; затем, придерживая крюк правой рукой, выпрямлял вложенную в стремя ногу, заводя таким образом тетиву в спусковой механизм арбалета (d — рис. 8).
Колчан для болтов — это кубической или цилиндрической формы коробка из вываренной кожи, без дна; сверху коробка закрыта лишь мягкой перфорированной кожей. Охотничьи болты, оснащенные наконечниками с крыльцами (невозвратными шипами), вставляются оперением вниз. Крыльца наконечников не дают им выпасть из отверстий, Охотник берет болт за наконечник, и гибкое оперенье беспрепятственно проходит сквозь отверстие в колчане.
На рис. 9 — арбалетчик, у которого на копу одет эскофль. Очень широкие рукава эскофля изнутри подбиты мехом выдры. Их можно было либо закатать до плеча, чтобы не стеснять движений рук, либо, в плохую погоду, обмотать ими руки целиком, вместе с кистью. Когда приходилось пробираться через лес в поисках дичи, крюк подвешивали на верхнем поясе. К верхней части колчана иногда прикрепляли кожаный клапан, чтобы защитить болты от непогоды.
Рис. 8
На рис. 8 изображены болты для охотничьего арбалета. Один из видов (А) — с опереньем всего из двух перьев, тогда как стрелы для луков имели трехперое оперенье. Охотники использовали также болты с наконечниками в форме полумесяца, чтобы перебить сустав животного и взять его живым. В «черного зверя» стреляли из арбалета как с земли, так и из седла. В последнем случае тетиву лука натягивали с помощью специального рычага — «козьей ноги».
Рис. 9
Болты на зайца (В) заканчивались деревянными цилиндрами, окованными железом, т. к. при этой охоте особенно заботились, чтобы на шкуру дичи не попала кровь. Болт же такой конструкции, оглушая животное, не портил мех и не наносил раны, исключая появление крови.
Охотники, представленные в рукописи Гастона Феба, одеты почти одинаково: в основном на них в качестве верхней одежды — просторный эскофль. Однако в ту же эпоху охотников часто изображали одетыми и в узкие костюмы. Охотники каждого сеньора должны были носить особую одежду, нечто вроде униформы.
В книге «Сокровище псовой охоты», написанной стихами в 1394 г. мессиром Ардуаном де Фонтен-Гереном [45], все охотники изображены одетыми на один лад: в узкое сюрко, сильно стянутое на талии, наглухо застегивающееся на груди и имеющее подчеркнуто выпуклую линию живота; рукава сюрко узкие, подложенные изнутри выше локтя. Штаны узкие, сапоги мягкие, с большими отворотами, предохраняющими нижнюю часть бедер от трения о седло.
Рис. 10
Рис. 10 изображает одного из охотников с миниатюр этой рукописи. Он с непокрытой головой; похоже, капюшон надевался только в плохую погоду. В книге Гастона Феба также встречаются охотники без головных уборов; в чаще, в хорошую погоду, это было оправдано. На правом боку охотника подвешен рог, к туго затянутому поясу прикреплен кошель с ножом и слева меч.
Охотничьи рога могли издавать звук одной тональности, и роговые сигналы различались по длительности и чередованию коротких и длинных «слов». Соединение нескольких «слов» тогда (в конце XIV в.) называлось «alen?e». Вот как, например, описывается «сигнал о воде» (cornure de l’eau):79
А чтобы воду протрубить,
То должно вам соединить,
Взяв слово длинное одно,
Короткие слова потом
Четыре тесно положить
И снова то же повторить.
Т. е. этот сигнал звучал как один длинный и четыре коротких звука (слова), серия эта повторялась два раза.
Рис. 11
Псари (рис. 11) одеты почти так же, как охотники, разве что вместо мягких сапог они носят высокие либо короткие кожаные шоссы со шнуровкой; вооружены они рогатиной (С — рис. 2), а на боку висит бочонок.
В трактате Гастона Феба имеется глава, названная «Рассуждения об аланах и всей их природе», рассказывающая о собаках. Различается несколько пород охотничьих собак. Считаем полезным привести несколько отрывков из этой главы.
Рис. 12
«Алан — это природа и манера поведения собак, и одни из них именуются аланами благородными, другие же — аланами, катающимися в грязи (alans veautres).80 Вторые — это аланы-мясники. Аланы благородные должны быть по сложению точно, как борзые, — во всем, кроме головы, которая должна быть толстой и короткой, а что до масти, то правильная масть хорошего алана обычно белая безо всяких пятен вокруг ушей. Глаза очень маленькие и белые, ноздри беловатые, уши же прямые И остроконечные, которые обрезают. Алана надо натаскивать больше, чем любое другое животное, потому что он способен причинить зла больше, чем другие. Кроме того, аланы своевольны и легкомысленны по природе и не имеют того здравомыслия, которое есть у большинства других собак. Если кто скачет на лошади, они охотно гонятся и за ним, и за быками, либо овцами, либо свиньями, либо другой скотиной, или же за людьми, или за другими собаками. Ибо я видел алана, каковой убил своего хозяина. И во всех отношениях аланы имеют дурные наклонности, и суть самые шальные и легкомысленные изо всех пород собак. И никогда не видел я из них троих благовоспитанных и кротких, ибо настоящий алан бежать должен как борзая и, кого настигнет, вцепиться должен и держать не отпуская; ибо алан по натуре своей имеет хватку сильнее, нежели три борзые из лучших, каковых найти можно, И потому это самая лучшая собака, каковую можно держать, чтобы нагнать любого зверя и держать его... Добрый алан должен любить своего хозяина и следовать за ним, и помогать ему во всякой работе, и делать, что он прикажет, что бы сие ни было... Другая порода аланов — катающихся в грязи — ничем не напоминает по стати безобразных борзых; у них толстые головы, толстые губы и большие уши, и с ними очень хорошо охотиться на медведей и вепрей; ибо они имеют хватку сильную по своей природе... и берут на охоту их вместе с борзыми, кто хочет успеха, ибо, напав на зверя, аланы хватают его за шею и вцепляются, но сами по себе не удержат зверя, если ранее его не затравили борзые. Потому всякий, кто хочет на медведей и вепрей охотиться, должен иметь и аланов, и борзых, и грязных (мясников), и сторожевых, ежели прочих иметь не может».
Рис. 13
Автор рукописи говорит также и о внешнем виде аланов. Сложением эти животные напоминают т. н. датских догов. Что до гончих, то их изображают короткомордыми, с длинными ушами, сильными лопатками и мохнатым хвостом. На собак-аланов надевались ошейник и намордник (рис. 12).
Рогатины (С — рис. 1), которыми вооружены охотники (по рукописи Гастона Феба) [10*], имеют деревянное перекрестье (с), которое держится на древке с помощью перекрещивающихся веревок. Когда охотники били этим оружием кабана между лопаток, требовалось предохранять руку от ударов защищающегося животного.81
В «Книге о короле Модусе» [13*] можно видеть конного охотника с мечом в руке, ожидающего нападения вепря ( рис. 13). Охотник одет в очень узкое светло-пурпурное сюрко и красные штаны. Красная шапка надета на зеленое покрывало, прикрывающее затылок; на боку висит белый рог.
Благородные дамы не отказывали себе в следовании за охотниками. Но для них обычной была травля зайца, на крупных зверей они охотились редко. Излюбленным видом дамской охоты, как мы увидим позже, была охота с ловчими птицами. Одежда, которую с XIV в. носили дамы во время псовой охоты, была очень закрытой. Обычно женщины по-мужски сидели в седле, сильно согнув ноги из-за коротких стремян. На пластине из слоновой кости (первая половина XIV в.) с рамки для зеркала из коллекции V. Маскелла представлена экипированная таким образом дама в сопровождении юноши, во время охоты на зайца (рис. 14). Поверх котты на ней широкий пелисон без рукавов, хорошо закрывающий плечи и предплечья. Пелисон ниспадал, закрывая ступни ног, и имел разрезы внизу — спереди и сзади. Наездница одета в покрывало с барбеттой, поверх которого на ней небольшая шляпа с козырьком. В правой руке она держит треххвостую плеть. Чепрак седла с каждой стороны заканчивается шестью ремешками-подвесками — «сеткой от мух».
В XIV и XV вв. богатые дворяне стремились сделать охоту настолько роскошной, насколько могли. Правитель Милана Бернабо Висконти (ум. 1395 г.) имел свору в пять тысяч собак для охоты на кабана, Этот вельможа приказывал карать смертью крестьян, изобличенных в убийстве хоть одного из диких животных. Историк Кампо говорит об этом: «Я не хочу обходить молчанием жестокость Бернабо и то, как он приговаривал к высшей мере бедных крестьян, поймавших или убивших какого-нибудь кабана. Когда монахи ордена святого Франциска упрекнули его за это, он приказал их убить» [12 а]. Этот вельможа не выдавал своим управляющим жалованья, пока они не докажут, что казнили какого-нибудь браконьера. Чтобы охарактеризовать его, достаточно одного штриха. Встретив на мосту через реку Ламбро в Меленьяно двоих посланцев от папы Иннокентия VI (1352—1356) с письмами, от которых он не ждал ничего хорошего, он с видимым участием поинтересовался, не хотят ли посланцы после столь долгого пути есть или пить. Послы, по лицу вельможи догадавшись, что в вопросе таится некий подвох и что, если они захотят пить, — имеют шанс напиться из реки, сказали только о голоде, который их томил. Бернабо предоставил им выбор: быть брошенными под мост или проглотить папские письма. Послы выбрали второе и проглотили письма со свинцовыми печатями.
Король Карл VI издал в 1396 г. ордонанс, подписанный в Париже, которым запрещалось заниматься охотой всем лицам неблагородного происхождения. Охотничий двор его брата Людовика, герцога Орлеанского, состоял из «одного обер-егермейстера (ma?tre veneur); десяти пажей по псарне, двое из которых особо состояли при борзых; девяти псарей и двух бедных слуг, каковые не имели никакого жалования и спали по ночам вместе с собаками». Эти слуги получали только одежду. «Свора насчитывала девяносто девять гончих собак, девять ищеек и тридцать две борзые собаки по оленю, не считая собак на кабана, а также комнатных борзых и сторожевых его высочества» [14]. Собаки были предметом особой заботы — их отправляли в паломничество, им посвящались мессы.
Фруассар пишет [34. L. 1. Ch. CXXI], что Эдуард III, находясь в 1359 г. во Франции со своей армией (король Иоанн в это время был в плену), имел в своей свите «тридцать сокольников конных, птицами нагруженных, да добрых шестьдесят пар собак крепких и столько же борзых, с каковыми каждый день ходил на охоту».
Герцоги Бургундские обладали самыми многочисленными охотничьими дворами: «Шестеро пажей псарных при гончих, шестеро при борзых; двенадцать младших пажей псарных, шестеро управляющих псарями; шестеро псарей при борзых, двенадцать псарей при гончих, шестеро псарей при спаниелях, шестеро при малых собаках, шестеро при английских и артуаских собаках» [17. Р, 222, а также: 59. Т. 3; 65. Т. 1. sect. 3].
Рис. 14
На псовых охотах владелицы замков оказывались случайно, — предоставляя мужчинам удовольствие погони за «черным зверем», они со всей страстью отдавались охоте с ловчими птицами, и, действительно, эта охота была одним из самых приятных занятий, какие можно вообразить. В «Книге о короле Модусе» подробно описываются и приемы такой охоты, и способы выращивания и обучения птиц, и уход за ними. Прежде всего приведены три условия, которым должен удовлетворять хороший охотник. «Первое — очень любить их (птиц), второе — быть любимым ими, третье — чтобы охота была его настоящей страстью».
Феодальная знать в XII, XIII и XIV вв. так любила соколиную охоту, что тратила на нее значительные суммы, иногда даже разоряясь из-за этой страсти. Но прежде чем привести некоторые подробности, относящиеся к охоте с ловчими птицами, и вернуться к нашей теме, рассмотрим отрывок из «Книги о короле Модусе», ярко характеризующий нравы землевладельцев XIII—XIV вв. Эта часть книги озаглавлена: «Ниже указано суждение о собаках и птицах и которые суть прекраснее». Глава построена как спор между двумя дамами, в котором выясняется, какая из двух охот занятней — с собаками или с птицами.
Спор начинается со встречи на исходе дня двух групп из дам и рыцарей, возвращающихся после удачной охоты: одни — приверженцы соколиной охоты, другие — псовой; одним удалось добыть крупного оленя, другим — много куропаток.
Обе партии возглавляют две знатные дамы — владелицы замков, они счастливы видеть друг друга. Они едут на конях рядом, и дама с соколиной охоты говорит подруге: «Вы, должно быть, устали; а вот мы добыли в полете много куропаток, ничуть не утомившись; не могу себе представить иного подобного удовольствия. Не приятнее ли следить за полетом птицы, чем до изнеможения гнаться за зверем, бегущим перед вами?» Любительница псовой охоты возражает: «Однако, разве не прекрасно следовать по лесу за гончими, обгоняя их, когда травишь зверя ? Крестьянская пословица гласит: ”В соколиной охоте прибыли почти что нет“. Сокольник гонится за своим соколом, и нет ему передышки...» Первая, чувствуя, что ей удалось задеть соперницу, предлагает: «Оставим эту тему, мы обсудим ее позже на досуге; будем благоразумны и этой ночью подумаем, как защитить свое мнение».
Охотники прибывают в замок любительницы соколиной охоты, и спорщицы обращаются к ее супругу с просьбой рассудить их. Но сеньор остерегается выносить решение и говорит, что представит его на суд графа Танкарвиля, более компетентного в этих вопросах. Обе дамы со смехом соглашаются на это: «Хорошо, вы нам дали судью, мы на него согласились».
Начинается пир, слуги вносят мясо добытого оленя, и любительница псовой охоты, подтрунивая над подругой, громко говорит ей: «Что, вашему ястребу тяжеленько было бы нести такую птичку!»
Утром рыцари поднимаются в покои дам, чтобы засвидетельствовать им свое почтение, и с любопытством спрашивают; «Будете ли вы продолжать спор?» Обе дамы, радуясь, что их шутка пришлась по вкусу, конечно же, дружно соглашаются. «Хорошо, мы спустимся в сад и подождем вас там, — предлагают кавалеры. — Спускайтесь в сад, садитесь рядом со своими мужьями, и продолжим поединок».
Рис. 15
В саду диспут разгорается с новой силой. «Сударыня, — говорит дама с ястребом, — вы должны начинать». Соперница возражает: «Вовсе нет, вопрос подняли вы. Вы и должны начинать», Наконец, любительница соколиной охоты соглашается и начинает свою речь: «Можно ли сравнивать собак и птиц? Птиц, которых природа сотворила столь красивыми, столь утонченными, столь куртуазными, столь прелестными; будь они рыжие82 или перелинявшие, разве не очаровательно они выглядят? Не носят ли их с собой в палаты короли и графы, так они чисты и опрятны по природе? И возможно ли так поступать с собаками, грязными, всегда в экскрементах, к которым нельзя приблизиться, не заткнув нос? И потом птиц можно носить с собой повсюду (рис. 15), чего нельзя делать с собаками, пожирающими все вокруг, где они находятся. Разве не восхитительна смелость такого маленького существа, как сокол, когда он бьет журавля или дикого лебедя! И не видим ли мы, как сокол атакует спереди и сзади поднявшуюся к облакам цаплю; в их борьбе мы теряем их из вида; потом ловчая птица, улучив момент, хватает цаплю за голову, и обе вихрем низвергаются вниз. Что может быть занятнее, чем охотиться на реке с гордым соколом или с двумя? Если в поле есть пруд со множеством уток, селезней, — мелкой дичи не нужно, — выпускают соколов. Они сразу же поднимаются так; высоко, что теряешь их из вида. Тогда бьют в барабаны, чтобы вспугнуть болотных птиц, которые стаями поднимаются в воздух. На них молнией падают соколы и низвергают наземь, потом словно отскакивают, взмывая вновь, чтобы обрушиться на других; одни утки лежат на лугу, другие погрузились в воду. Так за короткое время мы обретаем богатую добычу. Что мне сказать вам о ястребе? Есть ли прелестней охота, чем когда дамы, рыцари и девицы выезжают верхом, каждая с ястребом в руке? Эти птицы машут крыльями мелко и часто, хватают добычу, теряют ее, пускаются вслед, догоняют, когтят жаворонков и куропаток; и все кричат, следуя за ними. Нет увлекательнее охоты, чем охота с ястребом, так она хороша. Взгляните на этого ястреба, преследующего жаворонка: жаворонок поднимается псе выше и выше, в результате ястреб упускает добычу. Спускаю второго: ястреб устремляется вперед, взмывает, бросается на птичку, и оба камнем падают наземь. А когда ястреб ловит жаворонка на лету и спускается с ним на руку хозяйки, разве это не очаровательно? Есть и много других птиц, о которых я не буду говорить, ограничившись соколом и ястребом. Мой вывод — удовольствие от соколиной охоты куда больше, чем от охоты с гончими: ведь истинное удовольствие на охоте — видеть, а не слышать. С птицами обзор всегда полный; на псовой охоте только лай, и лишь когда дичь добыта, ее приносят. А что видишь во время этой бешеной скачки? Ничего».
Рис. 16
На эту аргументацию дама, добывшая оленя, отвечает: «Вы по праву превозносите качества птиц, но и собаки обладают не меньшими достоинствами. Вы говорите, что птицы куртуазны; но борзые — это не просто собаки. Разве не борзая сражалась за своего хозяина с Макером [68]? И у ложа короля Франции вы можете увидеть борзых, которых он любит и холит. Кто захотел бы перечислить все достоинства собаки, был бы в затруднении. Ваши птицы довольно легко вас покидают, и часто вернуть их стоит немалого труда; мои же борзые плут ко мне, мне незачем за них беспокоиться, и если они потеряются, они всегда найдут дорогу домой. Дело не в том, кто красивей — птицы или собаки, а в том, кто из этих существ больше достоин нашей любви. Этот подход неоспорим, и множество аргументов, боюсь, утомит вас; но выслушайте хотя бы этот. Стоит прекрасный летний день. С раннего утра охотники выслеживали оленя, и вот выследили; теперь мы спокойны: смех, игры, забавы. Рыцари и дамы веселятся, потом устраивают угощение на траве, и кто знает интересные истории, рассказывает их. Бот все садятся в седла. Тот, кто выследил дичь, едет впереди со своей борзой и находит свой так — сломанные ветки; борзая берет след, и все направляются за ней, скачут, кричат. Кто любит этот обычай, тому очень приятно в лесу. Когда борзая находит оленя, охотник грубит длинное ”слово“, и спускают собак. О! Тогда вы слышите звуки рогов. Если лес хороший и легко проходимый, если свора многочисленна, то эти голоса и этот лай под высокими деревьями наполняют сердце радостью. Дамы вырываются вперед, видят убегающего оленя; он велик, у него красивая голова. За ним гонятся, кричат, трубят в рога; лай усиливается так, что, кажется, заглушил бы и трубы Страшного Суда. Сопоставима ли с этим праздником маленькая птичка на руке? Нет столь скорбного сердца, что не забилось бы сильней. Люди и лошади все более возбуждаются, наперебой трубят, ржут, гикают. Все устремляются за убегающим зверем. А он — в воду, и собаки за ним. Разве не стоит это зрелище утиного полета? А если я расскажу об охоте на кабана, о возвращениях зверя, о его борьбе с собаками?..»
Рис. 17
Так обе дамы отстаивают каждая свое мнение, возражая друг другу, пока не приходит пора записать защитительные речи и послать за графом Танкарвилем, который должен вынести приговор.
«Но, — говорит супруг дамы, добывшей оленя, хозяину замка, мужу любительницы соколиной охоты, — скажите мне ваше мнение». Тот отвечает, что думает так же, как и его жена. «Хорошо, —- отвечает первый, — я вижу, вы не рискуете возражать вашей жене; но если вы выскажете мнение, противоположное ее, я отдам вам лучшую из своих собак, натасканную на оленя и кабана; только молчите об этом». Второй какое-то время раздумывает, поскольку он хотел бы обладать такой хорошей собакой; но, взвесив все, решает не противоречить своей половине и отвечает: «Друг мой, я отказался бы от рая ради собаки, но моя жена росла в Балетте и там постигла все искусство перебранки. Что вы этому можете противопоставить? Я по сравнению с ней вовсе неперелинявший сокол (т. е. не опытен). Я не осмелюсь затеять с ней тяжбу. Оставьте вашу собаку себе, я промолчу». Его собеседник сочувственно кивает головой: «Я так и знал, что моей собаки вы не получите». Оба смеются.
Рис. 18
Мы привели разговор целиком, ибо он полно характеризует особенности жизни и нравы поместного дворянства, а также содержит любопытные подробности об охоте.
Любительница соколиной охоты была права: знатные люди были так привязаны к своим птицам, что брали их с собой повсюду. Ковер из Байе (1089-е гг.) представляет нам Гарольда, высаживающегося в устье Соммы, на земле Ги, графа Понтье. Он едет верхом среди своих спутников с птицей в руке. Тут же изображен Вильгельм, герцог Нормандский,83 появляющийся, чтобы спасти Гарольда из рук графа Понтье, его врага. Вильгельм (рис. 16) одет в норманнские штаны, короткую котту и короткий плащ, скрепленный на правом плече. На ногах — шоссы, перевязанные перекрещивающимися ремнями. Голова его непокрыта, волосы выстрижены на затылке — по норманнской моде 1065 г.
На крышке саркофага середины XII в., хранящегося в музее Ньора, есть очень интересные сцены охоты. В одной из сцен — дама, выпустившая сокола. Она сидит верхом по-дамски, — отведя обе ноги вправо; одета в блио (bliaut), волосы заплетены в длинные косы. Она нахлестывает лошадь, нагоняя сокола, поразившего какую-то дичь (рис. 17). Сзади следует собака. В этом виде охоты использовали собак, выученных приносить дичь, добытую соколом. На другой стороне крышки — дворянин, также верхом, с соколом на руке (рис. 18).
Не слишком вникая в подробности обычаев соколиной охоты, надо все-таки несколько слов сказать о птицах, используемых для этого развлечения. Автор «Книги о короле Модусе» [66] говорит, что есть восемь видов птиц, «каковых может использовать человек. Это четыре, что летают по кругу, и четыре, что летят с руки, перелет делая.84 Те, что высоко по кругу летают (высокого полета), суть сокол, балобан рыжеголовый, балобан и чеглок; те, что летят с руки и перелет делают (низкого полета), суть ястреб-тетеревятник, ястреб-перепелятник, кречет и дербник».
Сокола приучают к охоте молодым, еще не вылетевшим из гнезда, или ловят сетью в период после линьки. Сокольник должен любить птиц и заставить их любить себя; он должен быть воздержан, вставать с рассветом, не есть ни чеснока, ни сырого лука. Надо, чтобы он хорошо бегал, легко и проворно вскакивал на лошадь с любой стороны. Он никогда не должен возвращаться, пока не отыщется его птица после долгой погони. Четыре птицы «высокого полета» — это птицы, которых привабливают, т. е. приманивают с помощью вабила. Четырех птиц «низкого полета», во время охоты слетающих с руки, приучают возвращаться на руку сокольника. До конца XIV в. вабило представляло собой ремешок из красной кожи с двумя крыльями на конце; позже, до XVI в., крылья крепились на прочное основание из красной кожи. Чтобы приманить птицу, сокольник вращал вабило вокруг руки и выше.
Рис. 19
На рис. 19 изображен сокольник, обучающий птицу высокого полета возвращаться по сигналу вабила [13*]. Сокольник одет в красные шоссы, белое сюрко с желтыми полосами, зеленый шаперон и красную фетровую шляпу. Покормив нового сокола два-три раза с вабила, сокольник рано утром отправляется на луг со спутниками, неся на руке птицу в клобучке, с вабилом, обложенным с двух сторон мясом.
Прибыв на место, он дает птице два-три раза клюнуть подкормку на вабиле, потом отнимает пищу, снова надевает клобучок, привязывает ремешок-должик в качестве поводка и передает птицу своему помощнику, который отходит в сторону на длину должика. Сокольник начинает вращать вабило, помощник осторожно снимает с сокола клобучок. Если сокол летит прямо на вабило, надо дать ему два-три раза клюнуть корм с вабила, лежащего на земле; потом снова надеть клобучок, отнести дальше, чем в первый раз, накормить с вабила на земле, крича: «Эй! Эй!» И так несколько раз, все дальше удаляя птицу от вабила.
Когда сокол привыкнет таким образом летать на вабило, его надо накормить в присутствии нескольких людей, потом — лошадей, потом — когда сокольник сидит верхом; затем нового сокола приводят вместе с другими соколами.
В конце XV в. вабило выглядело, как показано на рис. 21. Крылья зажимались в плоскую оболочку из красной кожи, и именно к этой оболочке крепили куски парного мяса при обучении нового сокола. Когда на охоте сокола надо было приманить, сокольник вращал вабило над головой.
«Книга о короле Модусе» гласит: «Для нового сокола нужны: новая перчатка из оленьей кожи, чисто белая, новый должик из доброй кожи, каковой должен крепиться к перчатке; шнурок с палочкой, чтоб гладить птицу, ибо ее надо часто трогать, но не рукой. Нужны два бубенчика, привязанных к его ногам, чтобы слышать, когда он двигает или скребет ногами; кожаный клобучок, добротно сделанный и легко надевающийся на голову, высокий, с выступами на высоте глаз, глубокий и достаточно узкий внизу, чтобы он мог хорошо держаться на голове».
Рис. 20-22
Форма клобучка не оставалась неизменной. В XII и XIII вв. клобучки сзади имели длинный клапан (рис. 20) — «tiroire»; взявшись за него, сокольник снимал клобучок. Поскольку клапан очень длинный, сокольник, зажав его рукой в перчатке, не давал птице освободиться от клобучка (А — вид клобучка спереди, В — сбоку, С — сзади). Позже, до XVI в., клобучки имели форму, показанную на рис. 22. Они обрезаны снизу по прямой, имеют сзади разрез и ремешок, стягивающий шею птицы и мешающий ей снять клобучок. Конец (а) ремешка служит клапаном для снятия клобучка. Сначала клобучок надевали через клюв, потом правой рукой застегивали ремешок па пуговицу. Сокольник обычно надевал на левую руку перчатку, а правой тянул клапан, чтобы легко, не сминая, снять с птицы клобучок. Нужна определенная сноровка, чтобы снять клобучок, не отвлекая сокола, так, чтобы он сразу же увидел добычу. Не менее важно правильно держать птицу, чтобы и самому не утомляться и чтобы сокол сидел правильно. Сокольник должен прижимать локоть к боку, держать руку немного на отлете от корпуса, прямо и твердо. Сокол должен сидеть на кулаке, а не на ребре ладони и не между пальцами. Если правильно держишь сокола, бубенцы не звенят.
Рис. 23
На рис. 23 — дама, с миниатюры из рукописи «Книги о короле Модусе». Она в ярко-синем платье-корсете с розовым шапероном, подбитым белым мехом; седло — красного цвета. Из-под шаперона видна рубашка (chemisette) в мелкую сборку, прикрывающая грудь. Даму сопровождает «птичья» собака, как их называют в трактате Гастона Феба. В этом произведении собака названа «chien d’oysel et espagnol» (птичья собака или спаниель); она приносит куропаток и перепелов, т. е. дичь, убитую ловчей птицей (ястребом).
Рис. 24
На рис. 24 — прорисовка заставки из той же рукописи, где изображен сокольник. Охотник одет в сюрко или корсет, белый с желтыми полосами, на голове красный капюшон-шаперон, «хвост» которого обмотан вокруг головы, чтобы лучше держался. Шоссы — красные.
Рис. 25
Рис. 25, изображающий другую сидящую верхом даму, которая держит ястреба без клобучка, готовым к полету, сделан по пластине из коллекции Соважо (Лувр), выполненной резьбой по слоновой кости (около 1360 г.). Она в просторном сюрко, застегнутом, спереди на пуговицы, с боковыми прорезями для рук; на голове — шаперон, отвернутый спереди наверх. Сюрко открыто спереди и сзади, чтобы удобнее было садиться в седло, т. к. видно, что эта дама, как и предыдущая, сидит на лошади по-мужски.
Чтобы содержать в порядке соколиный двор, требуются бесконечные хлопоты. В небольшом, скрупулезном трактате «Совершенный сокольник», написанном в 1750 г. Жаком-Эли Мансо, сеньором де Буассуданом, приводится масса подробностей о соколиной охоте, способах выращивания птиц и ухода за ними [11]. Из трактата можно узнать, что в XVIII в. не отказались ни от одного из обычаев этого вида охоты, упомянутых в «Книге о короле Модусе», хотя ею занималось лишь несколько незнатных дворян, живших в своих поместьях.
Рис. 26